Большие ожидания.
Глава XXIII.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Большие ожидания. Глава XXIII. (старая орфография)

XXIII.

Мистер Покет объявил, что он был очень рад видеть меня, и выражал надежду, что и я также не сожалел об этом. - Я, прибавил он, улыбаясь совершенно как его сын, - далеко не страшный человек.

Несмотря на заботливое выражение своего лица и седые волосы, он был очень моложав на вид, и обращение его было очень естественное, без всякой жеманности; в его растерянной физиономии было что-то комическое, которое казалось бы совершенно смешным, еслиб он сам не видел этого. Поговорив со мною, он обратился к мистрисс Покет, наморщив слегка брови, которые были черны и очень красивы, и сказал: - Белинда, надеюсь, вы здоровались с мистером Пипом? - Она улыбнулась мне совершенно без мысли и спросила, люблю ли я померанцевую воду. Так как вопрос этот не имел никакого отношения ни к предыдущему, ни к последующему разговору, то я понял, что он был просто закинут так, из одного желания сказать мне что-нибудь.

Я открыл в несколько часов и передам теперь, за один раз, что мистрисс Покет была единственная дочь какого-то случайного кавалера {Первая степень в иерархии английских титулов, за которою следуют достоинства баронета, вайкаунта (viscount), эрла (графа), маркиза и герцога.}, который сам уверил себя, что его покойный отец непременно был бы баронетом, еслибы кто-то не воспротивился этому, совершенно из личных побуждении; я не помню теперь, кто именно противился, государь ли, первый ли министр, лорд канцлер или архиепископ кантерберийский, - только он прицепил себя к знати, в силу этого гипотетического факта. Я полагаю, он сам был сделан кавалером за смелое нападение на английскую грамматику, которую страшно истерзал в одном отчаянном адресе, поднесенном им какой-то королевской особе вместе с известкой и лопаткой, при закладке какого-то здания. Как бы то ни было, но он воспитал мистрисс Покет, с самой колыбели, как девушку, предназначенную, совершенно естественным порядком вещей, выйдти замуж за аристократа, и которая ни под каким видом не должна была знать ничего, относящагося до плебейского хозяйства. Благомудрый родитель так успешно следил и смотрел за воспитанием этой молодой леди, что из нея вышла необыкновенно изящная, но совершенно безпомощная и безполезная дама. Когда характер её развился таким образом, она встретилась, во цвете своей юности, с мистером Покетом, который был также во цвете своей юности и еще не порешил совершенно, - возсесть ли ему на канцлерском мешке, или украсить свое чело епископскою митрой. Так как этот выбор для него был только делом времени, то он и мистрисс Покет ухватили время за вихор (судя по его длине, конечно, его следовало обрезать) и обвенчались без ведома благомудрого родителя. Благомудрый родитель не мог им ничего дать, кроме своего благословения, и великодушно передал это приданое после непродолжительной борьбы и объявил мистеру Покету, что жена его была истинное сокровище для самого царя. Мистер Покет должен был поместить этот царский капитал в быт житейский, и приносил он ему, должно предположить, очень жалкие проценты. Несмотря, на это, мистрисс Покет была предметом какого то странного сожаления, зачем не вышла она замуж за аристократа; между тем, как на мистера Покета обрушивались сострадательные упреки, зачем он не был аристократ.

Мистер Покет повел меня в дом и показал мне мою комнату; это была очень веселенькая комната и убрана таким образом, что она могла служить мне в то же время и гостиной. Он постучал в двери двух подобных же комнат и познакомил меня с их хозяевами, которых звали Дремль и Стартоп. Дремль, молодой человек, но очень старообразый и неуклюжий, посвистывал. Стартоп, молодой по летам и по виду, читал, поддерживая свою голову, как будто он опасался, что она лопнет от слишком-сильного заряда знанием.

Мистер и мистрисс Покет, очевидно, были в чьих-то руках, и я долго раздумывал, кто действительно был хозяин дома и позволял им жить в нем, и наконец открыл, что это была прислуга. Может-быть такое хозяйство было очень приятно и избавляло от лишних хлопот; но оно казалось очень дорогим, потому что прислуга считала своею обязанностию быть очень разборчивою в пище и питье, и принимать внизу гостей. Она правда отпускала довольно хороший стол мистеру и мистрисс Покет; но мне всегда казалось, что в этом доме лучше всего быть на хлебах на кухне, разумеется если нахлебник мог постоять за себя потому что на первой же неделе как я поселился там одна соседка, незнакомая в доме, написала, что она видела как Милерс била ребенка. Это необыкновенно огорчило мистрисс Покет, которая залилась слезами, получив эту за, писку, и жаловалась, как это соседи не могут заниматься своим делом.

Мало-по-малу я узнал, и преимущественно от Герберта что мистер Покет воспитывался в Гарро и Кембридже, где он успел отличиться, но женившись рано на мистрисс Покет, он испортил свою карьеру и сделался точильщиком {Техническое название учителей, подготавливающих студентов к экзаменам на получение степени.}. Отточив порядочное число очень тупых лезвей, которых папеньки, пользовавшиеся влиянием, обещали всегда дать ему местечко, и забывали постоянно свое обещание как только их сынки оставляли точильню, он бросил это жалкое ремесло и приехал в Лондон. Здесь также надежды обманули его; и он принялся давать уроки разным людям, которых образование было запущено, подготовлял других для различных случаев, употреблял свои дарования также для составления литературных компиляций и исправления чужих сочинений. И такими средствами, в соединении с очень-скудною собственностью, он успевал содержать дом, в котором я теперь находился.

В соседстве с мистером и мистрисс Покет жила вдова, страшная подольстюха, имевшая необыкновенно симпатический характер, и которая соглашалась со всеми, благославляла всех, смеялась и проливала слезы для всех, смотря по обстоятельствам. Имя этой леди было мистрисс Кайлер, и я имел честь вести ее к столу в первый день моего водворения. Она мне дала понять, когда мы подымались по лестнице, что для бедной мистрисс Покет был такой удар, что безценный мистер Покет принужден брать к себе учеников, хоть они и джентльмены. Это относится не ко мне, прибавила она в порыве любви и откровенности, (тогда же я успел разгадать ее окончательно в пять минут); еслиб они все были похожи на меня, то это было бы совершенно другое дело.

-- Но милая мистрисс Покет, говорила мистрисс Кайлер, - обманувшись так рано в своих надеждах (я нисколько не виню милого мистера Покет), не может обойдтись без роскоши и изящества.

-- Да, сударыня, сказал я, желая остановить ее; я боялся, что она заплачет.

-- И у нея такой аристократический характер.

-- Да, сударыня, прервал я ее опять, с тем же намерением.

-- Жестоко, право, сказала мистрисс Кайлер, - что время и внимание милого мистера Покета отвлекается таким образом от милой мистрисс Покет.

Мне невольно пришло в голову, что было бы еще жесточе, еслибы милой мистрисс Покет пришлось обойдтись без внимательных услуг мясника и хлебника; но я ничего не сказал, и действительно мне было довольно хлопот наблюдать за своими манерами.

Я узнал из разговора, происходившого между Дремлем и мистрисс Покет, пока все мое внимание было обращено на ножик, вилку, ложку, рюмки и другия смертельные орудия, что Дремль, называвшийся также Бентле, был действительно сын баронета. Теперь оказалось также, что книга, которую мистрисс Покет читала внизу, была родословная книга, и она знала очень хорошо год и число, когда следовало бы её дедушке занять в ней место. Дремль не был щедр на слова; но разговаривал своим обыкновенным неподатливым тоном (он показался мне таким надутым) как будто он был один избранный между нами, и признавал в мистрисс Покет женщину и сестру. Только они да подольстюха, мистрисс Кайлер, находили какой-нибудь интерес в этом разговоре, и мне казалось, он был очень Неприятен Герберту; но он продлился бы еще очень долго, еслибы не явился мальчик, прислуживавший за столом, с объявлением о домашнем несчастий, - именно, что кухарка запропастила куда-то говядину. Я увидел теперь в первый раз, к моему величайшему удивлению, что мистер Покет облегчил свое сердце необыкновенно странным движением, которое поразило меня, но которое, повидимому, не произвело никакого впечатления на прочих, и с которым я также скоро освоился подобно им; он положил ножик и вилку, - он разрезывал в это время, - запустил обе руки в свои растрепанные волосы, и казалось, делал самые странные усилия, чтобы приподнять себя. Не успев в этом, он опять принялся спокойно разрезывать.

Мистрисс Кайлер переменила теперь разговор и начала льстить мне. Мне это было приятно несколько минут. Но она мне так грубо льстила, что это удовольствие скоро прошло. Она змеей подползала ко мне, уверяя, что ее очень интересуют мои друзья и местность, которую я оставил, и когда она по временам накидывалась своим жалом на Стартопа (который говорил с нею мало) или на Дремля (который разговаривал еще менее), я, право, завидовал им, что они сидели на противоположной стороне стола.

После обеда привели детей, и мистрисс Кайлер расточала самые восторженные похвалы, их глазам носам, ногам: удивительно, как это способствует умственному развитию ребенка. Здесь были четыре девочки и два мальчика, не считая малютки, который был пока неизвестного пола, и его преемника, который мог быть никакого пола. Их привели Флопсон и Милерс, как два сержанта, которые ходили вербовать детей и завербовали этих; между тем как мистрисс Покет глядела на сих благородных отпрысков, предназначенных было соделаться великими аристократами, как будто она сознавала, что она имела удовольствие видеть их прежде, но не понимала совершенно ясно, кто они и откуда они?

-- Дайте мне вашу вилку, сударыня, и возьмите малютку на руки, сказала Флопсон. - Да, не берите её так, её головка попадет под стол.

Следуя этому совету, мистрисс Покет взяла ребенка другим образом, и стукнула его головой по столу с страшным громом.

-- Боже мой, Боже мой! дайте мне его назад, сударыня, сказала Флопсон. - Мисс Джен, сделайте милость, подите потанцуйте перед ребенком!

Одна из маленьких девочек, крошка сама, которая преждевременно взяла на себя обязанность смотреть за другими, сошла с своего места возле меня и принялась танцовать перед ребенком, пока тот не перестал кричать и не засмеялся. За ним засмеялись все дети и мистер Покет (который между тем два раза пробовал приподнять себя за волосы) также засмеялся, и мы все смеялись и были очень довольны.

Флопсон, сложив ребенка пополам, как деревянную куклу, успела потом благополучно поместить его на колени мистрисс Покет и дала ему играть орешные щипцы, предупреждая в то же время мистрисс Покет, чтоб она смоттрела, как бы ребенок этим орудием не выколол себе глаз и наказывая тоже самое мисс Джен. После этого обе няньки оставили комнату и подняли возню на лестнице с задорным мальчишкой, который прислуживал за столом, и очевидно, проиграл на улице в камешки половину пуговиц с своей курточки.

Меня очень тревожило, что мистрисс Покет завела новый разговор с Дремлем о каких-то двух баронетских фамилиях, и кушала себе апельсин, совершенно забыв про ребенка, который сидел у нея на коленях, и делал самые страшные штуки с щипцами. Наконец, маленькая Джен, видя, что его глаза были в явной опасности, потихоньку сошла с своего места, и разными уловками успела выманить у него опасное орудие. Мистрисс Покет кончила свой апельсин и, не одобряя вмешательства Джен, сказала:

-- Негодная девочка, как вы смеете? Подите и сейчас же сядьте на ваше место!

-- Как вы смеете говорить мне это? возразила мистрисс Покет. - Подите и сядьте сию же минуту на ваш стул!

я смутился, как будто чем-нибудь возбудил его.

-- Белинда, сказал мистер Покет, с другого конца стола, - как вы можете быть так неразсудительны? Джен вмешалась только из участия к ребенку.

-- Боже Ты милостивый! закричал мистер Покет в припадке совершенного отчаяния. - Дети до смерти убивают себя щипцами, и никто не смей спасти их.

-- Я не позволю вмешиваться Джен, сказала мистрисс Покет, бросая величественный взгляд на этого невинного преступника. - Надеюсь, я знаю, кто такой был мой дедушка, Джен, право!

Мистер Покет запустил опять обе руки в свои волосы, и теперь он, действительно, приподнял себя на несколько дюймов.

-- Послушайте это! воскликнул он, безпомощно взывая к стихиям. - Детей убивают, ради какого-то дедушки!

Пока это происходило, мы все неловко посматривали на скатерть. Наступила пауза, и в продолжение её малютка ворковала и тянулась к Джен, которая, повидимому, была единственным членом семейства (исключая прислуги), сколько-нибудь ей знакомым.

-- Мистер Дремль, сказала мистрисс Покет, - позвоните, пожалуста, Флопсон. Джен, непослушная девочка, подите сейчас же и лягте в постель. Ну, моя милая малютка, пойдемте со мной.

Эта была страшная почесть для малютки, и она всеми силами протестовала против нея. Она свернулась вдвое через руку мистрисс Покет, и показала обществу вместо своего нежного личика пару вязаных башмачков и ножек, покрытых ямочками, и ее унесли в необыкновенно мятежном состоянии.

Но в заключение она все-таки добилась своего; я увидел через несколько минут в окошко, как ее нянчила маленькая Джен.

и мистером Покет. Мистер Покет посматривал на них с усиленным выражением недоумения, которое никогда не оставляло его лица, с волосами еще более растрепанными, как будто он не мог себе объяснить, как они попали к нему на квартиру и на хлебы, и зачем это природа не поместила их у кого-нибудь другого. Потом он сделал им разсеянно несколько вопросов, как например, зачем у маленького Джо была дыра в воротничке, и тот ему ответил, что Флопсон починит ее, когда у нея будет время, и каким образом у маленькой Фани сделалась ногтоеда, и та сказала ему, что Милерс приложит припарку, если только она не забудет. После этого родительская нежность взяла свой верх, и он совершенно растаял, дал им по шиллингу на брата и приказал им идти играть; и теперь в заключение, когда они ушли, он сделал еще страшное усилие чтобы приподнять себя, и перестал думать об этой грустной материи.

Вечером было катанье по реке. Дремль и Стартоп имели каждый свою лодку; я решился также завести себе лодку и перещеголять их; я был мастер на всякого рода упражнения, в которых бывают обыкновенно искусны деревенские мальчики, но я знал, что у меня не было довольно изящества, стиля для катанья по Темзе, не говоря уже про другия воды, и потому я сейчас же пошел в ученье к призовому гребцу, который обыкновенно катался около нашей пристани и которого мне рекомендовали мои новые товарищи. Этот практический авторитет очень сконфузил меня, объявив, что у меня руки, как у кузнеца. Еслиб он только подозревал, как это приветствие чуть-чуть не лишило его ученика, то я сомневаюсь, сделал ли бы он его.

Вечером, когда мы возвратились домой, мы нашли на столе закуску, и я полагаю, мы заключили бы приятно вечер, еслибы не случилось одно неприятное домашнее происшествие. Мистер Покет был в хорошем расположении духа, когда вошла горничная и сказала:

-- С вашего позволения, сэр, мне нужно с вами поговорить.

-- Говорить с вашим барином?сказала мистрисс Покет, которой достоинство было опять оскорблено. - Как это вы только можете об этом подумать? Подите и говорите с Флопсон. Пли скажите мне в другое время.

Мистер Покет вышел из комнаты, и мы пробавлялись между собой, как могли, в ожидании его возвращения.

-- Чудные дела Белинда! сказал мистер Покет, возвращаясь с лицом, выражавшим теперь глубокое горе и отчаяние. - Кухарка лежит на полу в кухне, пьяная, без чувств, и в буфете у ней огромный сверток свежого масла, которое она приготовила продать за сало!

Мистрисс Покет обнаружила теперь очень любезное негодование и сказала.

-- Это все штуки этой отвратительной Софьи!

-- Софья вам перенесла это, сказала мистрис Покет. - Разве я не видела моими собственными глазами, разве я не слышала моими собственными ушами, как она сейчас приходила в эту комнату и просила позволения говорить с вами?

-- Да, Белинда, она повела меня вниз, отвечал мистер Покет, и показала мне и кухарку и сверток.

-- И вы еще ее защищаете, Матью, сказала мистрисс Покет, - когда она заводит у нас истории.

она чувствовала я рождена герцогинею.

Мистер Покет стоял возле софы; тут он повалился на нее в позиции умирающого гладиатора. Он оставался в том же положении, когда я счел за лучшее проститься с ним и пойдти спать, и сказал мне гробовым голосом:

-- Доброй ночи, мистер Пип.