Большие ожидания.
Глава XXVII.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Большие ожидания. Глава XXVII. (старая орфография)

ГЛАВА XXVII.

"Мой любезный мистер Пип,

"Я пишу вам по просьбе мистера Гарджери, который поручил мне уведомить вас, что он едет в Лондон вместе с мистером Вопслем, и желал бы видеть вас, если вам это будет приятно. Он зайдет на подворье Барнарда поутру во вторник, в девять часов, чтобы заранее узнать, будет ли вам приятно свидание с ним. Ваша бедная сестра все в том же положении, как вы оставили ее. Мы разговариваем про вас каждый вечер в кухне, и раздумываем что-то вы поделываете, о чем говорите. Если теперь покажется вам это дерзостию, то прошу вас, извините ради дружбы прежних бедных дней. Вот и все, любезный мистер Пип, от

"P.S. Он особенно желает, чтоб я приписала вам: вот-те веселье. Он говорит, что вы это поймете. Надеюсь и не сомневаюсь, вам приятно будет видеть его, хотя вы и джентльмен; потому что у вас было всегда доброе сердце, а он такой достойный, достойный человек. Я прочла ему все письмо, за исключением только последней фразы, и он желает, чтоб я еще приписала опять: вот-те веселье!"

Я получил это письмо по почте, в понедельник поутру, и свидание назначалось таким образом на следующий день. Позвольте же мне совершенно признаться, с какими чувствами ожидал я прибытия Джо: не с чувством удовольствия, хотя я был с ним связан многими узами; нет, с чувством безпокойства, некоторого огорчения и полного сознания нашего неравенства. Еслиб я мог избегнуть этого свидания, откупившись от него деньгами, то я конечно не пожалел бы денег. Меня успокоивало одно обстоятельство, что он придет ко мне на подворье Барнарда, а не в Гамерсмит, и следственно не встретится с Бентле Дремлем. Мне было все равно, увидит ли его Герберт или его отец, которых я уважал обоих; но мне очень не хотелось, чтоб его увидал Дремль, которого я презирал от всего сердца. Итак обыкновенно бывает в нашей жизни; мы поддаемся нашим слабостям, мы делаем низости ради людей, которых мы презираем.

Я постоянно украшал мои комнаты, прибавляя совершенно не нужные вещи; и борьба эта с Барнардом стоила мне очень дорого. Квартира моя около этого времени была очень мало похожа на жалкое помещение, которое я нашел здесь, но за то, к чести моей, я занимал несколько видных страниц в книгах соседняго мебельщика. Я так задался в последнее время, что даже завел жокея, в сапогах с белыми отворотами, и целые дни мои проводил в рабстве у него и полной зависимости. Открыв этого урода в недрах семейства моей прачки и одев его в синюю ливрею, канареечного цвета жилет, белый галстук, перловые штаны и вышеупомянутые сапоги, я не находил ему никакого дела, и должен был удовлетворять его страшную прожорливость: эти две ужасные потребности отравляли теперь мое существование.

Я объявил этому духу-мстителю, чтоб он находился во вторник поутру, в восемь часов, в передней (она была величиною два квадратных фута, как оказывалось по счету за клеенку); Герберт заказал к завтраку различные закуски, которые, он полагал, понравятся Джо. Я был от души благодарен ему за его внимание, но у меня зародилось неприятное подозрение, что он не обнаружил бы и вполовину такую готовность, еслибы Джо с ним желал повидаться.

Как бы то ни было, я приехал в город в понедельник вечером чтобы встретить Джо, встал рано поутру, приказал убрать гостиную и приготовить завтрак возможно великолепным образом. По несчастию, утро было дождливое, и самый ангел не мог бы скрыть факта, что Барнард проливал на окна грязные слезы, подобно слабонервному гиганту-трубочисту.

Когда время приблизилось, я готов был обратиться в постыдное бегство, но мститель был в передней, и вскоре я заслышал шаги Джо на лестнице. Я узнал Джо по его косолапой походке, как он обыкновенно подымался на лестницу, - его праздничные сапоги были всегда ему велики, - и по продолжительным остановкам у каждой двери, чтобы прочесть имя. Когда наконец он остановился у нашей двери, я мог слышать, как он обводил пальцами каждую букву в моем имени, написанном снаружи. Я слышал совершенно ясно, как он дышал в замочную скважину. В заключение он слабо стукнул один раз, и Пепер - таково было постыдное имя жокея-мстителя - возвестил мистера Гарджери! Я думал, что он никогда не кончит с вытиранием ног, и что мне придется выйдти и стащить его с половика; но наконец он вошел.

-- Джо! Как вы поживаете, Джо?

-- Пип! Как вы поживаете, Пип?

И положив шляпу на пол между нами, он с своим честным и добрым лицом, сиявшим от удовольствия, схватил меня за обе руки и принялся усердно качать их вверх и вниз, как будто я был новая патентованная пожарная труба.

-- Я очень рад видеть вас, Джо. Дайте мне вашу шляпу.

Но Джо, осторожно подняв ее обеими руками, как будто это было птичье гнездо с яйцами, никак не хотел разстаться с своею собственностию, и продолжал разговаривать через нее, стоя самым неловким образом.

-- Так-то вы выросли, говорил Джо, - так расплылись и настолько обарились (Джо подумал немного, прежде нежели он напал на это слово), что вы право делаете честь государю и отечеству.

-- И вы, Джо, также поздоровели.

-- Упал, Джо?

-- Да, сказал Джо, понижая свой голос, - он оставил церковь и сделался актером. Актерство-то и привело его в Лондон. И его желание было, прибавил Джо, подсунув свое птичье гнездо под левую руку, и ища в нем как будто яйцо правою рукой, - чтобы я вам предложил это, если вам не будет обидно.

Тут Джо подал мне измятую афишку какого то маленького театра, возвещавшую первое появление на этой же неделе знаменитого провинциального аматера, стяжавшого себе славу Росция, которого единственное представление в высшем трагическом стиле, на наших народных подмостках, произвело недавно глубокое впечатление в местном драматическом мире.

-- Были вы на представлении, Джо? спросил я

-- Был, ответил Джо, особенно выразительно и торжественно.

-- Что же, большой был эффект?

-- Да, сказал Джо, - пожалуй короба с два апельсинных корок там было. Особенно, когда он видит тень, - хотя я вас самих спрошу, возможно ли, чтобы человек, исполнил от души свое дело, когда безпрестанно перерывали аминями его разговор с тенью? На беду этого человека, он был прежде церковником, сказал Джо, понизив свой голос, с выражением особенного чувства, - но это еще не причина сбивать его с толку, и в такое время. То-есть, я вам скажу, если да человеку не позволят заняться с тенью своего собственного отца, так ужь что же после этого, сэр? И к тому же еще, его траурная шляпа, по несчастию, была так мала, что от тяжести черных перьев она, при всех его усилиях, не держалась у него на голове.

Изменившееся выражение лица Джо, как будто он сам увидел привидение, указало мне, что вошел в комнату Герберт. Я представил его Герберту, который протянул ему руку; но Джо отступил от него, продолжая держать свое птичье гнездо.

-- Ваш покорнейший слуга, сэр, сказал Джо, - и надеюсь вы и Пип, - тут глаза его обратились на мстителя, который ставил поджаренный хлеб на стол, и так явно обнаруживали его намерение принять этого молодого джентльмена за одного из наших, что я нахмурил брови и тем еще более сконфузил его, - то-есть я разумею, продолжал он, - вы, джентльмены, оба, надеюсь, обретаетесь в совершенном здоровье, в такой духоте? В Лондоне может-быть полагают, что это очень хорошее подворье, сказал Джо с некоторою, таинственностию, и я думаю, оно пожалуй в большой чести, но я здесь свиньи не стал бы держать, то-есть в таком случае разумеется, еслиб я желал получше откормить ее, чтобы после вкусец-то в ней был потоньше.

После такого лестного отзыва о достоинствах нашего жилья, я усадил за стол Джо, который пытался несколько раз величать меня словцом сэр; он окинул взглядом комнату, высматривая место, куда бы положить ему шляпу, как будто очень немногия тела в природе могли сдержать ее, и в заключение поставил ее на самый край камина, с которого она потом безпрестанно падала.

-- Угодно вам чаю или кофе, мистер Гарджери? спросил мистер Герберт, который всегда распоряжался завтраком.

-- Благодарю вас, сэр, сказал Джо, напружившись с головы до ног, - ужь это как вам будет угодно.

-- Хотите кофе?

-- Благодарю вас, сэр, ответил Джо, очевидно обезкураженный этим предложением: - кофе так кофе, я не стану вам прекословить; но не находите ли вы, что он немного горячит?

-- Ну так чаю, сказал Герберт, наливая чаю.

Здесь шляпа Джо свалилась с камина, и он бросился со стула, чтобы поднять ее, и положил ее на то же самое место.

-- Когда вы приехали в город, мистер Гарджери?

-- Позвольте, каким это вчера после обеда? сказал Джо, прикашливая из-за руки, как будто он успел заразиться коклюшем, с тех пор как приехал в Лондон. - Нет, не вчера. Да, вчера, Да, да, вчера, после обеда, прибавил он с видом благоразумия, облегчения и совершенного безпристрастия.

-- Успели вы что-нибудь видеть в Лондоне?

-- Как же, сэр, сказал Джо, - мы с Вопслем прямо отправились смотреть на магазин ваксы. Но мы нашли, что он не походит на свое изображение на красной афише, выставленной у магазина, то-есть я разумею, прибавил Джо, - он там вырисован слишком по ахтихтехтарскому.

Я, право, думал, Джо никогда не кончит этого слова (которое должно было представлять воображению какой-то великолепный стиль), еслибы его внимание не было снова привлечено падавшею шляпой. Действительно, она сосредоточивала все его внимание и требовала особенной быстроты глаза и руки, как мячик в лапте; он удивительно играл ею, обнаруживая необыкновенную ловкость, то подхватывая ее, когда она падала, то бросаясь на нее и задерживая ее на половине дороги, то подбивая ее вверх в различные стороны, прежде нежели ему казалось безопасным уложить ее на прежнее место; в заключение он уронил ее в полоскательную чашку, где я осмелился наложить на нее руку.

себя до такой степени? Для чего это ему необходимо очистить и приготовить себя страданиями к праздничному туалету? На него находила по временам непонятная задумчивость, и он останавливался с вилкою на половине пути между тарелкой и ртом; глаза его разбегались в самых странных направлениях, у него являлись какие-то непонятные пароксизмы кашля; он сидел так далеко от стола, что ронял на пол гораздо более нежели ел, притворяясь будто у него ничего не падало, и я очень был рад, когда Герберт оставил нас и отправился в Сити.

У меня не было достаточно ни здравого смысла, ни доброго чувства, чтобы сознаться в то время, что я был виноват во всем этом, и что будь я безцеремоннее с Джо, то и ему было бы со мной легче; он выводил меня из терпения, я был не доволен им, и таким образом он собирал на мою же голову горячие уголья.

-- Теперь мы остались с вами вдвоем, сэр, начал Джо.

-- Джо, перервал я его нетерпеливо, - как это вам не совестно называть меня сэръЧ

Джо с минуту посмотрел на меня с видом некоторого упрека. Как ни уморительны были его воротнички и галстук, но в этом взгляде я признал своего рода достоинство.

-- Так как мы теперь остались вдвоем, начал снова Джо, и я не имею намерения да и возможности оставаться долее нескольких минут, то я упомяну, что доставило мне честь быть у вас, потому что еслибы не желание быть вам полезным, прибавил Джо с своим прежним видом ясного изложения, - то я никогда бы не удостоился чести разделять трапезу в доме и в обществе джентльменов.

Я не имел охоты встретить тот же самый взгляд вторично, и потому оставил его продолжать в этом тоне.

-- Ну, сэр, продолжал Джо, - вот как это было. Я был в тот вечер, Пип, у Трех Лодочников.-- - подчас всю внутренность мою выворачивал, ведь по всему городу распускал, что он был другом вашего детства, и что вы сами считали его товарищем своих забав.

-- Какие пустяки! Это были вы, Джо.

-- Я совершенно так и думал, Пип, сказал Джо, слегка покачивая головой, - хотя теперь, сэр, это ничего не значит. Ну, Пип, так он самый, он еще все так куражится, - приходит он ко мне к Лодочникам (что за удовольствие, сэр, для рабочого человека трубка да кружка пива! ведь и не раздражает очень), и вот были подлинные его слова: мисс Гевишам желает говорить с вами.

-- Мисс Гевишам, были собственные слова Пембльчука, желает говорить с вами. - Джо остановился и закатил свои глаза под самый потолок.

-- Да, Джо? Продолжайте, прошу вас.

-- На следующий день, сэр, сказал Джо, посмотрев на меня, как будто я сидел от него за версту, - я вычистился и отправился повидаться с мисс Э.

-- Мисс Э, Джо? Мисс Гевишам.

"Мистер Гарджери, вы в переписке с мистером Пипом?" Я от вас получил одно письмо, и потому я мог сказать: да (когда мы венчались с вашею сестрой, сэр, мой ответ пастору был: буду, а теперь, отвечая вашей знакомой, Пип, я сказал: да). "Так сообщите же ему, сказала она, что та Эстелла вернулась домой, и желала бы его видеть."

Я чувствовал, лицо мое загорелось, когда я взглянул на Джо. Я надеюсь, одна из отдаленных причин этого пожара могла быть сознание, что знай я об этом поручении, я принял бы его радушнее.

-- Биди, продолжал Джо, - стала было отлынивать, когда я, вернувшись домой, попросил ее написать вам письмо; Биди говорит: "Я знаю, ему будет очень приятно, если передать ему это на словах; теперь праздники, вы желаете его видеть, поезжайте же сами!" Я теперь кончил, сэр, сказал Джо, подымаясь со стула, - и желаю вам, Пип, на всю жизнь всякого счастия и благополучия.

-- Но вы не уходите же сейчас, Джо?

-- Нет, не вернусь, сказал Джо.

Глаза наши встретились, и все церемонии растаяли в этом мужественном сердце, когда он протянул мне свою руку.

-- Пип, дорогой, старый дружище, в жизни то и дело что прощается; один человек в ней кузнечных дел мастер, другой оловянных дел мастер, третий золотых дел мастер, а есть еще и медных дел мастер. Такие люди должны расходиться. Если кто был виноват сегодня, так это я; я вам не подстать в Лондоне, да и ни в каком другом месте кроме дома, где, дело знаемое, между друзьями. Это не от гордости, но я хочу быть прав; вы не увидите меня более в этом наряде; я сам не свой в праздничном платье, я сам не свой, когда я не в кузнице, не на кухне, не на болоте. Я вам не покажусь, и вполовину таким чудаком, в моем рабочем наряде, с молотком в руке или даже с трубкой. Я вам не покажусь и вполовину таким чудаком, если вы заглянете в окошко кузницы, - положим вам придет охота взглянуть на меня, - и увидите там кузнеца Джо, за его старою наковальней, в старом обожженом фартуке, за своею работой. Я очень туп, сознаюсь, но надеюсь, наконец я успел вырубить себе что-то похожее на правду. Итак Бог благослови вас, любезный старый Пип, старый дружище, Господь благослови вас!

Да, в нем было это простое достоинство. Покрой его платья не колол глаз, когда он говорил эти слова, которые как будто раздавались с неба. Он нежно прикоснулся к моему лбу и вышел. Как только я мог достаточно оправиться, я бросился за ним и искал его в соседних улицах; но его уже не было.