Большие ожидания.
Глава XXXII.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Большие ожидания. Глава XXXII. (старая орфография)

XXXII.

Однажды, когда я занимался моими науками с мистером Покетом, я получил по почте записку, один вид которой уже привел меня в волнение. Хотя я и не знал почерка руки, писавшей адрес, но я угадал чья это была рука. Записка эта не начиналась обращением: любезный мистер Пип, или любезный Пип, или любезный сэр, или кто-нибудь любезный, но была следующого содержания:

"После завтра я приеду в Лондон с полуденным дилижансом. Кажется, мы условились, что вы должны встретить меня? По крайней мере так думает мисс Гевишам, и я пишу согласно с этим. Она свидетельствует вам свое почтение. Ваша, Эстелла."

Еслиб было время, то я непременно заказал бы себе несколько пар платья по этому случаю; но так как времени не было, то я принужден был удовольствоваться тем платьем, которое у меня уже было. Аппетит у меня сейчас же пропал, и я не знал ни отдыха, ни покоя, пока не наступил желанный день. Но он не принес мне с собою спокойствия; в этот день мне было еще хуже, и я начал слоняться около конторы дилижансов в Вуд-стрите, Чапсайд, прежде чем дилижанс успел оставить гостиницу Синяго Кабана в нашем городе. Хотя я знал все это очень хорошо, но я полагал, что было бы ненадежно выпустить из виду контору дилижансов более чем на пять минут; и в этом состоянии безумия я провел первые полчаса настороже из остававшихся еще четырех или пяти часов, как на меня наткнулся мистер Вемик.

-- Здравствуйте, мистер Пип, сказал он, - как поживаете? Мне бы и в голову не пришло, что вы здесь погуливаете.

Я объяснил ему, что я ожидал знакомого, который должен приехать в дилижансе, и спросил у него в каком состоянии находится его замок и его отец?

-- Оба процветают, благодарю вас, сказал Вемик, - и особенно старикашечка; он у меня молодец молодцом. В наступающий день рождения ему минет восемьдесят два года; у меня есть мысль дать восемьдесят два выстрела, если соседство не станет жаловаться и пушка выдержит. Впрочем, это тема не для лондонского разговора... Куда вы думаете я иду теперь?

-- В контору, сказал я, потому что он шел в том направлении.

-- По соседству с нею, отвечал Вемик: - я иду в Ньюгет. У нас теперь на руках уголовное дело с банкиром; я ходил сейчас взглянуть на сцену действия, и теперь должен обменяться несколькими словами с нашим клиентом.

-- Так ваш клиент обчистил банкира? спросил я.

-- Господь с вами, вовсе нет, ответил Вемик очень сухо. - Но его обвиняют в этом, как могут обвинять вас или меня. Ведь обоих нас могут обвинить, вы знаете.

-- Только вот нас с вами не обвиняют, заметил я.

-- А! сказал Вемик, прикоснувшись своим пальцем, к моей груди: - да вы хитрый человек, мистер Пип! Хотите взглянуть на Ньюгет? Есть у вас свободное время?

У меня было так много свободного времени, что это предложение решительно выручило меня, несмотря на мое тайное желание не спускать глаз с конторы дилижансов. Пробормотав, что я узнаю, будет ли у меня время пойдти с ним, я отправился в контору и осведомился у писаря с необыкновенною точностию, которая чуть-чуть не вывела его из терпения, когда именно ожидают дилижанс, хотя я это знал наперед также хорошо как он сам. Я подошел потом к мистеру Вемику и, притворно взглянув на часы, как бы удивляясь полученному мною ответу, принял его предложение.

Через несколько минут мы очутились в Ньюгете, и прошли через сторожку, где на голой стене вместе с тюремными правилами висело несколько цепей, во внутренность тюрьмы. В то время тюрьмы находились в большом небрежении, и период преувеличенной реакции, обыкновенно следующий за каждым общественным злоупотреблением, и который обыкновенно бывает самым тяжким и продолжительным наказанием за него, еще не наступал. Преступники тогда содержались и ели не лучше солдат (не говоря уже ничего о нищих), и не поджигали своих тюрем из того, что суп их был на вкусен. Мы вошли с Вемиком в час назначенный для посетителей; пивник делал свой обход с пивом; арестанты покупали пиво и разговаривали с своими друзьями; это была уродливая, безпорядочная, гнетущая сцена.

Меня поразило, что Вемик расхаживал между заключенниками, будто садовник посреди своих растений. Мысль эта пришла мне в голову, когда я увидел, как он посматривал на новые отпрыски, появившиеся в эту ночь, и говорил: "А каптен Том? И вы здесь? Право!" или: "Что это ужь не Черный ли Бил там у колодца? Я вас целые два месяца не видал. Как вы обретаетесь в своем здоровье?" Он останавливался у решеток и выслушивал, всегда поодиночке, заботливо нашептывавших ему клиентов, с своею неподвижною физиономией, как будто он наблюдал, на сколько подвинулось их развитие, с тех пор как он видел их в последний раз, к полному расцвету в день суда.

Он был очень популярен; я видел, что на его руках был фамильярный департамент должности мистера Джагерса, хотя и у него в манерах было нечто свойственное мистеру Джагерсу и воспрещавшее приближаться к нему за известный предел. Он признавал каждого клиента легким наклонением головы, после чего поправлял свою шляпу обеими руками, стягивая свой почтовый ящик, и запускал руки в карманы. В одном или двух случаях клиенты затруднялись внести адвокатские расходы, и тогда Вемик, отступая по возможности подалее от неполной суммы, говорил:

-- Безполезно, безполезно, мой любезный. Я только подчиненный. Я не могу этого принять, а потому и не пробуйте таких штук с подчиненным. Если вы, мой любезный, не можете собрать полной суммы, так лучше обратитесь сами к моему принципалу; ведь вы знаете он не один: мастеров в этом деле много, и из-за чего один не станет работать, за то возьмется вам пожалуй другой; я вам даю этот совет как подчиненный. Не подымайтесь на пустые штуки. Ну к чему оне? скажите сами. Кто следующий?

Так мы разгуливали по оранжерее мистера Вемика, пока он вдруг не обратился ко мне и не сказал:

-- Обратите внимание на человека, которому я пожму руку.

Я бы это сделал и без такого приготовления, потому что до сих пор он еще никому не жал руки.

Едва он успел это сказать, как к углу решетки подошел довольно полный человек, очень прямо державшийся (я так и вижу его перед собою теперь, когда пишу), одетый в истасканный оливковый сюртук, с какою-то особенною бледностию, которою был подернут его природный багровый цвет, и с глазами, которые разбегались именно в ту минуту, когда он желал свести их на один предмет; он приложил по военному руку, полушутливо, полусериозно, к своей шляпе очень замасленной и жирной, как будто ее обмакнули перед этим в горячий суп.

-- Полковник, наше вам! сказал Вемик: - как вы поживаете, полковник?

-- Обстоит благополучно, мистер Вемик.

-- Да, слишком сильны, сэр; но мне это все равно.

-- Да, да, сказал Вемик хладнокровно: - вам это все равно. - Потом, обратившись ко мне, он прибавил: - служил его величеству, этот человек. Был рядовым и выкупился в отставку.

Я сказал "право?" и глаза этого человека взглянули на меня и принялись бродить над моею головой и около меня; потом он провел ладонью по губам и захохотал.

-- Я полагаю, сэр, я уберусь отсюда в понедельник, сказал он Вемику.

-- Может-быть, отвечал мой приятель, - но почем знать что еще может случиться.

-- Я очень рад, что мне удалось проститься с вами, мистер Вемик, сказал этот человек, протягивая свою руку в решетку.

-- Благодарю вас, сказал Вемик, пожимая ему руку, - мне тоже очень приятно, полковник.

-- Еслибы, мистер Вемик, то, что было при мне, когда меня взяли, было настоящее, сказал этот человек, не желая выпустить его руку: - так я попросил бы вас принять и носить кольцо в знак моей признательности за ваше расположение.

-- Принимаю доброе желание за исполнение, сказал мистер Вемик. - Кстати, вы страстный охотник до голубей. - Человек взглянул на небо. - Мне говорили, у вас была замечательная порода турманов. Не можете ли вы поручить кому-нибудь из ваших друзей доставить мне парочку, если они вам уже ненужны более?

-- Будет исполнено, сэр.

-- Очень хорошо, сказал Вемик, - присмотр за ними будет хороший. Добрый день, полковник. Прощайте! - Они пожали опять, руку друг другу, и когда мы уходили прочь, Вемик сказал мне:

-- Фальшивый монетчик, отличный мастер своего дела. Доклад рикордера сегодня составлен, и в понедельник он будет непременно казнен. Все-таки, видите, пара голубей есть тоже собственность удобопереносимая.

С этими словами он оглянулся, кивнул головой этому отжившему растению, и потом посмотрел вокруг, выходя со двора, как будто раздумывал, какой горшок лучше придется на его место.

Когда мы проходили из тюрьмы через сторожку, я нашел, что караульные были также высокого мнения о моем опекуне, как и арестанты.

-- Ну, мистер Вемик, сказал сторож, который остановил нас в проходе между двумя дверьми, утыканными гвоздями, и тщательно запер одну дверь, не отворяя пока другой! - как распорядится мистер Джагерс с этим убийством на реке? Сделает он из него незлонамеренное убийство, или как?

-- Спросите у него, отвечал Вемик.

-- Да, как бы не так! сказал сторож.

-- Вот так то всегда они, мистер Пип, заметил Вемик, обращаясь ко мне и удлинняя щель почтового ящика. - Они не церемонятся допрашивать меня подчиненного; а вот к принципалу моему не подступятся, не безпокойтесь.

-- Что этот молодой джентльмен у вас в учениках на конторе? спросил сторож, ухмыляясь на остроту мистера Вемика.

-- Опять подите посмотрите сами, закричал Вемик, - я вам сказал уже! Уже готов со вторым вопросом, а еще и первый то не успел остыть. Ну положим мистер Пип из наших, что же из этого?

-- Ну тогда он знает, сказал сторож, ухмыляясь снова, - что такое мистер Джагерс.

Сторож захохотал, пожелал нам доброго дня, и смеясь смотрел нам вслед из-за решетки, пока мы сходили с крыльца на улицу.

Его высота совершенно в уровень с его огромными способностями. Этот полковник не посмел бы проститься с ним; точно так же как этот сторож не осмелился бы спросить у него, как он намерен повести новое уголовное дело. И вот между этими господами и своею высотой, он пускает меня, своего подчиненного: и вот видите, они у него совершенно в руках, телом и душою.

Я впрочем уже хорошо чувствовал ловкость моего опекуна. Сказать правду, я пожелал от души, и также не в первый раз, чтоб у меня был опекун не такой даровитый.

Мы разстались с мистером Вемиком близь конторы в Литль-Бритене, где по обыкновению шатались люди, старавшиеся обратить на себя внимание мистера Джагерса, и отправился сторожить дилижанс, который должен был приехать часа через три. Я провел все это время думая, как это странно, что судьба как будто всадила меня в грязь тюрем и преступлений, что мне суждено было натолкнуться на нее в моем детстве, на нашем пустынном болоте, в памятный зимний вечер, что она снова появлялась при двух случаях, как пятно поблекшее, но не сгладившееся; что эта грязь примешивалась к моему счастию на моем новом поприще. Пока ум мой был занят этими мыслями, мне пришла в голову великолепная красавица Эстелла, гордая, воспитанная, которая теперь ехала ко мне, и я с полнейшим отвращением подумал о том, какой контраст был между ею и тюрьмой. Мне было досадно, что Вемик встретил меня, что я уступил Вемику и пошел с ним; именно в этот день, из всех дней в году, я заразил свое дыхание и платье отравою Ньюгета. Расхаживая взад и вперед, я отряхивал тюремный прах с моих ног, стряхивал его с моего платья, и выдыхал тюремный воздух из моих легких. Я чувствовал себя до того зараженным, припоминая кого я ожидал, что дилижанс, мне казалось, приехал слишком скоро, и я еще не успел очиститься от грязи Вемиковой оранжереи, когда я увидал в окошке экипажа лицо Эстеллы, которая махала мне рукой.