Большие ожидания.
Глава XLIII.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Большие ожидания. Глава XLIII. (старая орфография)

XLIII.

Зачем долго задумываться на вопросе, в какой мере мое отвращение к Провису должно быть приписано Эстелле ? Зачем останавливаться, чтобы сравнивать прежнее состояние моей души, когда я старался смыть с себя тюремное пятно, поджидая ее у конторы дилижансов, с теперешним состоянием души, когда я размышлял, какая страшная пропасть отделяла гордую красавицу Эстеллу от беглого каторжника, которого я укрывал? Дорога от этого не будет ровнее, конец не будет краше; ему не поможешь да и себя не оправдаешь.

Новый страх зародился в моей душе от его повествования, иди, говоря точнее, это повествование придало теперь форму и цель уже существовавшему во мне страху. Я едва ли бы мог сомневаться в последствиях, если Комписсон был жив и проведал бы как-нибудь о его возвращении. Что Комписсон смертельно боялся его,, конечно никто не знал этого лучше меня, и что такой человек, каким Провис описал его, не затруднится сделаться донощиком чтобы освободиться таким легким способом от страшного врага, это также легко было вообразить.

Никогда я не говорил и никогда не скажу ни слова, - так я решил по крайней мере--Эетелле о Провисе. Но я сказал Герберту, что прежде чем оставлю Англию, я должен видеть Эстеллу и мисс Гевишам. Я сказал ему это в тот же самый вечер, когда Провис разказал нам свою историю и когда мы остались одни. Я решил на следующий же день поехать в Ричмонд, и я туда отправился.

Когда я явился к мистрисс Орандле, ко мне вышла горничная Эстеллы, чтоб объявить мне, что Эстелла уехала в город. "Куда?" - "В Сатис-хаус по обыкновению."--"Нет не по обыкновению," сказал я, "потому что она еще ни разу не ездила туда без меня. Когда она будет назад?" В ответе служанки была заметна какая-та таинственность, которая увеличила мое недоумение; ответ был, что она вернется только на короткое время. Я ничего не мог понять из этого и видел только, что того и хотела, чтоб я ничего не понял, и я возвратился домой опять совершенно разстроенный.

Другое вечернее совещание с Гербертом, когда Провис ушел домой, привело нас к заключению ничего не говорить про нашу поездку за границу, пока я не вернусь от мисс Гевишам. Между тем мы с Гербертом обдумывали что лучше сказать ему, сочинить ли нам какой-нибудь предлог, как например опасение, что за ним наблюдают; или просто предложить съездить за границу для удовольствия, потому что я еще не путешествовал. Мы оба звали, что он согласится на все, что бы я ни предложил. Мы согласились, что оставаться ему в его теперешнем опасном положении было решительно невозможно.

На следующий день, я имел подлость притвориться, будто я желаю побывать у Джо; но перед Джо я был способен на всякую низость. Я наказал Провису соблюдать большую осторожность, и просил Герберта присмотреть за ним, как присматривал я. Я буду в отсутствии только одну ночь и, по моем возвращении, его нетерпение увидеть меня большим барином будет удовлетворено. Мне пришло в голову, - и у Герберта, я потом узнал, была та же самая мысль, - увезти его за море под предлогом сделать различные покупки.

Расчистив таким образом себе дорогу для моей экспедиции к мисс Гевишам, я отправился в раннем дилижансе, еще до свету. Я был уже на большой дороге, когда медленно, ползком, начал подыматься разсвет, прикрытый лохмотьями облаков и клочьями тумана, дрожа и слезясь словно нищий. Когда мы подъехали к Синему Кабану, после дождливого переезда, первый кто мне попался на встречу был Бентле Дремль; он вышел из ворот, с зубочисткою в руках, посмотреть на дилижанс.

--Он притворился, будто меня не видит; я также притворился, будто его не вижу. С обеих сторон это было очень неудачное притворство; и тем оно было еще неудачнее, что мы оба вошли в столовую, где он только что кончил свой завтрак, а я заказал себе завтрак. Для меня была решительная отрава видеть его здесь: я очень хорошо знал, зачем он был здесь.

Притворившись, что я читаю старую засаленную газету, в которой невозможно было разобрать внутренних известий под внешним слоем разлитого кофе, пикулей, соусов, топленного масла и вина, покрывавших листок пятнами всевозможных величин и цветов, как будто у него была корь в высшей степени неровная, я сидел у стола; он стоял у камина. Постепенно начинал я чувствовать себя страшно оскорбленным, что он стоял перед огнем; я встал и решился воспользоваться моими правами на огонь. Я должен был протянуть руку за его ноги, чтобы достать кочергу, когда я подошел к камину, поправить огонь; но я все-таки притворялся будто не узнаю его.

-- Что это вы меня не узнаете? сказал мистер Дремль.

-- О! сказал я с кочергою в руках: - это вы? Как вы поживаете? А я удивляюсь кто это заслоняет мне огонь.

И я принялся за этим страшно мешать огонь; после этого я стал рядом с мистером Дремль, приподняв мои плечи и повернувшись спиною к огню.

-- Вы только что сюда приехали? сказал мистер Дремль, отодвигая меня слегка плечом.

-- Да, сказал я, отодвигая его слегка моим плечом.

-- Свинская сторона, сказал мистер Дремль. - Я полагаю, это ваша родина?

-- Да, я подтвердил, мне говорили, что она очень похожа на ваш Шропшир.

Мистер Дремль посмотрел на свои сапоги, я поглядел на мои; потом мистер Дремль поглядел на мои сапоги, я взглянул на его.

-- Давно вы здесь? спросил я его, решившись не уступать ему огня ни на вершок.

-- Достаточно времени чтобы соскучиться, отвечал Дремль, притворно зевая, но обнаруживая такую же решимость.

-- Долго вы останетесь здесь?

-- Не знаю, ответил мистер Дремль. - А вы?

-- Не знаю, сказал я.

Клокотанье моей крови дало мне почувствовать, что еслибы плечо мистера Дремля подвинулось на волос в мою сторону, то я вышвырнул бы его за окно, и точно также что еслибы мое плечо сделало подобное движение, то мастер Дремль отбросил бы меня в ближний ящик с углем. Он посвистал немного, и я тоже.

-- Здесь, кажется, большие болота? спросил Дремль.

-- Что же из этого? сказал я.

Мистер Дремль посмотрел на меня, потом на мои сапоги и потом сказал: О! - и захохотал.

-- Вам забавно, мистер Дремль?

-- Нет, сказал он, - нет не то, чтобы очень забавно. Я еду верхом. Для моей забавы я намерен изследовать эти болота... Мне говорила там есть куриозные деревеньки. Куриозные кабачки и кузницы. Человек?

-- Здесь, сэр,

-- Готова моя лошадь?

-- У подъезда, сэр.

-- Послушайте, леди не поедет сегодня верхом, погода не хороша.

-- Слушаю, сэр.

-- И я не обедаю в гостиннице; я обедаю у леди.

-- Слушаю, сэр.

схватил одну старушку в сказке, и посадить его на огонь.

Одно было очевидно для нас обоих, что пока кто-нибудь не явится нам на помощь, ни один из нас не отойдет от огня. Итак мы стояли тут, выгнув спины, плечо к плечу, нога в ногу, заложив руки назад и не подаваясь ни на вершок. Лошадь дожидалась у подъезда на дожде, завтрак ждал меня на столе. Завтрак Дремля был убран, слуга приглашал меня начать мой завтрак, я кивнул ему голо вой; оба мы оставались на наших местах.

-- Были вы в Роще после того? спросил Дремль.

-- Нет, сказал я, - мне опротивели Снигири в последний раз, как я там был.

-- Это когда мы с вами посчитались?

-- Да, отвечал я отрывисто.

-- Ну, ну! Вы тогда от них легко отделались, сказал насмешливо Дремль. - Вам не следовало выходить из себя.

-- Мистер Дремль, сказал я, - вы мне в этом случае никак не можете давать советов. Когда я выхожу из себя (хотя я и не допускаю, чтоб это было тогда со мною), я не бросаю стаканов.

-- А я бросаю, сказал Дремль.

Посмотрев на него раз или два, с едва-сдерживаемою яростью, я сказал:

-- Мистер Дремль, я не начинал этого разговора, и не думаю, чтоб это был приятный разговор.

-- Конечно нет, сказал он злобно, из-за плеча, - но я ничего о нем не думаю.

-- И поэтому, продолжал я, - с вашего позволения, я предложу, чтобы на будущее время превратить нам всякия сношения.

-- Я совершенно того же мнения, сказал Дремль, - и сам бы это предложил или сделал бы без всяких предварительных предложений. Но не выходите же из себя; вы и без того уже так много потеряли.

-- Что вы хотите этим сказать, сэр?

Слуга явился.

-- Послушайте. Вы совершенно меня поняли, что молодая леди не будет сегодня кататься верхом, и что я обедаю у молодой леди?

-- Точно так, сэр.

Слуга попробовал рукой мой быстроостывавший чайник и, посмотрев на меня умоляющим взглядом, ушел. Дремль, не подвигаясь плечом, которое прилегало к моему, вынул ситару из кармана, откусил её конец, но не обнаруживал ни малейшого намерения уйдти. Задыхаясь и кипя от ярости, я я принудил себя молчать. Как долго остались бы мы в этом глупом положении, я не могу сказать, еслибы не явились три зажиточные фермера, которых ввел слуга; разстегнув пальто и потирая руки, они накинулись на огонь, и мы оба были принуждены уступить им наши места.

Я видел в окно, как он схватился за гриву лошади и полез на седло своим неуклюжим манером, переваливаясь со стороны на сторону. Я думал, что он уже уехал, но он вернулся, потребовал огня для своей сигары, которая торчала у него во рту и которую он забыл закурить. Человек в платье запыленного цвета, подал ему чего он требовал; я не могу сказать, откуда вышел этот человек, со двора или улицы или упал с неба, и когда Дремль наклонился вперед с седла, закуривая сигару, смеясь и указывая головой на окна столовой, согнутые плечи и косматые волосы этого человека, стоявшого ко мне спиной, напомнили мне Орлика.

Я был так разстроен в то время, что не мог удостоверяться, был ли это он действительно, не мог также прикоснуться к моему завтраку; я смыл с лица и рук всю неприятность погоды и усталость после дороги и отправился в этот так памятный мне дом, который лучше было бы мне никогда не знать и не видать.