Большие ожидания.
Глава XLVIII.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Большие ожидания. Глава XLVIII. (старая орфография)

XLVIII.

Вторая встреча, о которой я заметил в последней главе, случилась неделю спустя после первой. Я опять оставил мою лодку у вереи за мостом; время было также после полудня, только часом ранее, и не решаясь где обедать, я забрел в Чипсайд, где я бродил, конечно, самым безпорядочным человеком, посреди этой занятой толпы, как вдруг я почувствовал прикосновение к моему плечу чьей-то огромной руки. Эта была рука мистера Джагерса; он взял меня под руку.

-- Мы идем в одну сторону, Пип, стало-быть можем идти вместе. Куда вы отправляетесь?

-- В Темпль, я полагаю, сказал я.

-- Так вы еще не знаете сами? сказал мистер Джагерс.

-- Да, ответил я, довольный, что он осекся на этот раз, допрашивая меня, - сам не знаю, потому что я еще не решился.

-- Вы идете обедать? сказал мистер Джагерс. - Я полагаю, что это вы можете допустить?

-- Да, отвечал я, - это я допускаю.

-- И никуда не приглашены?

-- Пожалуй, и это я могу также допустить, что я никуда не приглашен.

-- В таком случае, сказал мистер Джагерс, - пойдемте обедать ко мне.

Я хотел было извиниться, но он прибавил:

-- Вемик будет.

И я переменил мое извинение на согласие: первые слова начатой мною фразы очень хорошо приходились для того и для другого. Итак мы отправились по Чипсайду и свернули в Литль-Бритен. Блестящие огни загорались, между тем, в окнах лавок, и уличные фонарщики, едва находя место для своих лестниц посреди всей этой сумятицы движения, бегали и скользили вверх и вниз, открывая в собиравшемся тумане более красных глаз нежели сколько отбрасывал их на стене в гостинице Гемамс мой готический ночник с сальною свечою.

В конторе в Литль-Бритене, по обыкновению, было написано несколько писем, затем последовало омовение рук, потом потушены были свечи, заперт ларец, чем и заключилась дневная деятельность. Я стоял без всякого дела у камина мистера Джагерса, и мне казалось, при мерцающем свете его огня, будто два слепка на полке играли со мною в прятки; а пара толстых сальных, оплывших свеч, мрачно освещавших мистера Джагерса, писавшого в углу, была словно поставлена в память его повешанным клиентам.

Мы отправились все трое в Джерард-Стрит, в извощичьей карете. Обед был подан сейчас же, как только мы туда приехали. Хотя я и не подумал бы в таком месте намекнуть даже взглядом на валвертския чувства Вемика, все-таки мне было бы приятно уловить его дружеский взгляд раз, другой. Но это было не возможно. Он обращал свои глаза на мистера Джагерса, каждый раз как сводил их со стола, и был со мною сух и необщителен, как будто со мною сидел двойник Вемика, а не сам он.

-- Вемик, послали ли вы мистеру Пипу записку от мисс Гевишам? спросил мистер Джагерс, вскоре потом как мы сели за стол.

-- Нет, сэр, отвечал Вемик, - я хотел отправить ее на почту, когда вы привели в контору мистера Пипа. Вот она. - И он подал ее своему хозяину вместо меня.

-- Это записка в двух строчках, сказал мистер Джагерс, передавая ее мне: - мисс Гевишам прислала ее мне, потому что она не знала наверное вашего адреса. Она мне пишет, что ей нужно вас видеть по одному делу, о котором вы ей говорили. Поедете вы к ней?

-- Да, сказал я, бросив взгляд на записку, которая была именно такого содержания.

-- Есть у меня впереди одно дело, сказал я, посматривая на Вемика, который спроваживал в свой почтовый ящик рыбу, - поэтому я сам не знаю, как распорядиться временем; впрочем я полагаю завтра же.

-- Если мистер Пип намерен ехать завтра же, сказал Вемик мистеру Джагерсу, - то нет необходимости писать ответ.

Получив такой намек, что лучше не откладывать, я решился действительно ехать на другой же день и объявил об этом. Вемик выпил рюмку и посмотрел с мрачно-довольным видом на мистера Джагерса, но не на меня.

-- Итак, Пип, наш приятель Паук, сказал мистер Джагерс, - разыграл свою игру. Взял пульку.

У меня достало духу сказать только: - да.

-- А этот малый много обещает в своем роде; но ведь, пожалуй, не все же будет делаться по нем. Кто сильнее, тот под конец возьмет свое; а мы еще не знаем, кто сильнее. Если выйдет так, что он станет бить...

-- Конечно, прервал я его, весь вспыхнув, - вы не считаете его сериозно уже таким мерзавцем, чтобы он решился на это, мистер Джагерс?

-- Я этого не говорку Пип. Я только представляю дело, как оно может быть. Если он примется ее колотить, то пожалуй сила будет на его стороне; но когда дело коснется ума, то конечно он пасс. Почти невозможно сказать что-нибудь положительное как станет действовать такой малый, при подобных обстоятельствах; это решительная лотерея; какой-то выйдет из двух результатов?

-- Могу я спросить вас, какие результаты вы разумеете?

-- Малый в роде нашего приятеля Паука, отвечал мистер Джагерс, - или бьет или пресмыкается; он может пресмыкаться и ворчать, или пресмыкаться и молчать; но он бьет или пресмыкается. Спросите у Вемика его мнения.

-- Или бьет, или пресмыкается, сказал Вемик, вовсе не обращаясь ко мне.

-- Здоровье мистрисс Бентле Дремль, сказал мистер Джагерс, вынимая из своего погребца графин лучшого вина и наполняя наши рюмки и свою, - и да решится вопрос о первенстве, к полному удовольствию этой леди! К обоюдному удовольствию леди и джентльмена, - этого никогда не будет. Эй, Моли, Моли, Моли, Моли, что это, как вы медленны сегодня?

Она была у него под боком, когда он обратился к ней, и уже ставила блюдо на стол. Поставив его, она отступила назад шага на два, бормоча какое-то извинение и сопровождая его особенным движением пальцев, которое привлекло мое внимание.

-- Что с вами? спросил меня мистер Джагерс.

-- Ничего, сказал я, - только предмет нашего разговора не приятен для меня.

Движение её пальцев было похоже на вязанье. Она стояла и смотрела на своего хозяина, не зная можно ли было ей уйдти или он хотел еще что-нибудь сказать ей, и позовет ее назад, если она удалится. Взгляд у ней был очень напряженный. Да, без всякого сомнения, я видел совершенно такие же глаза и такия же руки при одном достопамятном случае, и очень недавно!

Он отпустил ее, и она ускользнула из комнаты. Но она оставалась еще перед моими глазами, как будто она действительно находилась здесь. Я видел перед собою эти руки, я видел эти глаза, я видел эти распущенные волосы, и сравнивал их с другими руками, другими глазами, другими волосами, которые я знал и которые должны также измениться после двадцати лет бурной жизни со скотом мужем. Я все еще видел эти руки, глаза, волосы экономки, и припоминал какое непонятное чувство пробуждалось во мне, когда в последний раз гулял я не один в запущенном саду и по заброшенной пивоварне, как тоже самое чувство овладевало мною, когда лицо смотрело на меня в окно почтовой кареты и мне макали рукой, и как оно снова промелькнуло во мне как молния, когда я вдруг въехал в карете, также не один,в сильное освещение на конце темной улице. Мне пришло на мысль, как одно звено в цепи ассоциация идей помогло признать одного человека в театре, и как подобное же звено, до сих пор не достававшее, было выковано для меня теперь, когда я случайно перешел от имени Эстеллы к созерцанию этих пальцев, двигавшихся словно они вязали, и этих внимательных глаз. Я почувствовал полное убеждение, что эта женщина была мать Эстеллы.

Мистер Джагерс видел меня с Эстеллой и, конечно, заметил мое чувство, которого я не заботился скрывать. Он кивнул мне, когда я сказал, что это был для меня неприятный предмет, ударил меня по спине, пустил вино в обход, и принялся опять за обед.

Экономка появлялась еще только два раза, и оставалась в комнате оба раза на очень короткое время, и мистер Джагерс был очень крут с нею. Но её руки были руки Эстеллы, её глаза были глаза Эстеллы, и еслиб она появилась тут еще сто раз, то и тогда бы мое убеждение в этой истине не усилилось и не пошатнулось.

Вечер был скучен, Вемик пил вино, каждый раз, когда доходила до него очередь, как будто он это делал по службе, и не сводил глаз с своего хозяина, словно он сейчас готовился к допросу. Что касается до количества вина, то для его пасти повидимому это было все равно; она готова была принять его в каком угодно количестве. На мои глаза он все время был двойником Вемика, только снаружи похожого на Вемика валвертского.

по Джерард-стриту, в направлении к Валверту, как я совершенно убедился, что со мною шел под руку мой Вемик, а его двойник улетучился на свежем воздухе.

-- Ну, сказал Вемик, - церемония кончена. Он удивительный человек; подобного ему нет на свете, но я чувствую, что я принужден завинтить себя, когда обедаю с ним, а мне гораздо приятнее обедать развинченному.

Он представил дело именно, как оно было, и я сказал ему об этом.

Я спросил у него, видел ли он когда-нибудь приемыша мисс Гевишам, мистрисс Бентле-Дремль? Он сказал, что нет. Не желая показаться ему слишком отрывистым, я заговорил потом про старикашку и мисс Скифинс. Он посмотрел довольно лукаво, когда я назвал мисс Скифинс, и остановился на улице чтобы высморкать нос; он исполнил это, поматывая головой, с особенным выражением, в котором заметно было внутреннее самодовольствие.

-- Вемик, сказал я, - помните, вы говорили мне перед тем как я в первый раз обедал у мистера Джагерса, чтоб я обратил особенное внимание на его экономку?

-- Говорил я это? ответил он. - А верно говорил, черт меня побери, прибавил он вдруг, - помню положительно, что говорил; я чувствую, что еще не развинтился совсем.

-- Вы ее назвали укрощенным диким зверем, сказал я.

-- Да также. Как же это, Вемик, мистер Джагерс укротил ее?

-- Это его тайна. Она у него уже много лет.

-- Я бы желал, чтобы вы разказали мне её историю. Она очень интересует меня. Вы знаете: что говорится между нами, то далее не пойдет.

-- Ну! ответил Вемик, - я её истории не знаю, то-есть я не знаю её всей. Но я разкажу вам, что мне известно. Конечно мы теперь с вами по-дружески и по домашнему.

-- Лет двадцать тому назад эту женщину судили в Олд-Беле за убийство и оправдали. Она была тогда молода, красива; я полагаю, в жилах у ней цыганская кровь. По крайней мере, кровь эта была огненная, если расшевелить ее.

-- Но ее оправдали.

-- Мистер Джагерс был за нее, продолжал мистер Вемик, с особенно значительным видом, - и обработал он это дело на диво. Дело это было отчаянное; попалось оно ему в руки, когда он был еще сравнительно новичок, и повел он его так, что все удивлялись. Это дело можно сказать основало его репутацию, он сам вел его в продолжении многих дней в полицейском суде, и противился даже отдаче под уголовный суд; а когда оно перешло туда, он также сам вел его, сидел под боком у адвоката, и каждый знал, что он направлял его. Убита была женщина, годами десятью старше, гораздо крупнее и гораздо сильнее; причиною тут была ревность. Обе оне вели жизнь бродяжную, и эта женщина в Джерард-стрите была, как говорится, помелом повенчена, еще очень молодая, с одним побродягою же, и ревнива была как фурия. Убитую женщину, которая по годам конечно была пара мущине, нашли мертвою в сарае, у гаунсловского пустыря. Борьба была ярая. Она была вся избита, исцарапана, истерзана, и в заключении ее схватили за горло и придушили. Не было никаких основательных доказательств против кого-нибудь, кроме этой женщины; но мистер Джагерс основал всю свою защиту на невероятности, чтоб она могла это сделать. Вы можете быть уверены, сказал Вемик, дергая меня за рукав, - что тогда он не распространялся особенно о силе её руки, хотя теперь он это часто делает.

Я разказал Вемику, как он показывал нам её руку за обедом.

особенно рукава её были так ловко подвернуты, что её руки казались необыкновенно нежными. У ней были заметны один или два ушиба; для побродяги это не редкость; но руки её снаружи были совершенно изодраны, и главный вопрос был нечаянно ли это было сделано? Мистер Джагерс показал, что она пробиралась сквозь чащу хворастняка, который не доставал ей до лица, но от которого она не могла уберечь своих рук; и действительно, в коже у ней нашли занозы и колючки кустарника, и они были приведены в свидетельство, точно также как и факт, что хворостняк был поломан, и что на нем найдены были обрывки её платья и кровавые пятна. Но вот какая была самая смелая штука с его стороны. Как доказательство её ревности приводили, что её подозревали в то же время, будто она в изступлении убила своего ребенка лет трех, которого она прижила с этим человеком, и убила, чтобы вымостить ему. Мистер Джагерс обделал это следующим образом. "Мы утверждаем, говорил он, что это не следы ногтей, но следы хворостняка; и мы вам показываем занозы от этого хворостняка. Вы настаиваете, что это следы ногтей, и приводите предположение, что она убила своего ребенка. Вы должны же принять и все последствия подобного предположения. Почем мы знаем, может-быть она и убила своего ребенка, и он, цепляясь за нее, исцарапал ей руки. Но ведь вы ее судите не за убийство её ребенка. Зачем же вы ее за это не судите? Что же касается до этого дела, если вы так привязываетесь к этим царапинам, то вы могли бы объяснить их именно таким образом. Короче, сэр, сказал Вемик, - мистер Джагерс умел справиться с присяжными, и они сдались.

-- Она постоянно жила у него с тех пор?

-- Да; но этого еще мало, сказал Вемик. - Она поступила к нему в услужение сейчас же после своего оправдания и совершенно усмиренная, какова она теперь. После ее приучили к разным порядкам в её новых обязанностях, но она уже была укрощена с самого начала.

-- Я слышал, девочка.

-- Ничего. Я получил ваше письмо и разорвал его. Более ничего.

Мы пожелали друг-другу доброй ночи, и я пошел домой с новою материей для моих размышлений, хотя не облегчив моей прежней думы.