Большие ожидания.
Глава LI.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Большие ожидания. Глава LI. (старая орфография)

LI.

Какая у меня была цель открывать и доказывать происхождение Эстеллы, я не могу сказать. Читатель увидит сейчас, что этот вопрос не представлялся мне в определенной форме, пока мне его не задала голова, которая была умнее моей.

Но после моего разговора с Гербертом, мною овладело горячечное убеждение, что я должен преследовать это дело, что я не должен бросать его, но что я должен видеть Джагерса и добиться от него всей истины. Право, я не знаю, чувствовал ли я, что я это делал для Эстеллы, или просто мне было приятно перенесть и на этого человека, которого безопасность так интересовала меня, по крайней мере часть романического интереса, ее окружавшого. Может-быть последнее предположение ближе к истине.

Как бы то ни было, меня едва удержали, чтоб я не пошел в тот же вечер в Джерард Стрит. Только доводы Герберта, что я могу свалиться и лежать в растяжку больной в то самое время, когда безопасность нашего беглеца будет зависеть от меня, успели охладить мое нетерпение. Но выговорив себе, однако же, условие, что я во всяком случае пойду завтра к мистеру Джагерсу, я наконец согласился успокоиться и остаться дома, няньчиться с моими обжогами. Мы отправились вместе рано на следующее утро; на углу улицы Гильт-Спор я оставил Герберта, который пошел своею дорогой в Сити, а сам я повернул в Литль-Бритен.

Мистер Джагерс и Вемик в положенное время пересматривали конторские счеты, сверяли их с расписками и приводили дела в порядок. При таких случаях Вемик брал с собою книги и бумаги в комнату мистера Джагерса; а в первую комнату приходил один из писцов сверху. Найдя, на месте Вемика, такого писца, я догадался чем они были заняты; но я был рад случаю, что мистер Джагерс и Вемик были вместе, потому что Вемик мог сам слышать, что я ничем его не компрометирую.

Мое появление с подвязанною рукою, в сюртуке, накинутом на плечи, содействовало отчасти моему намерению. Хотя я, тотчас же по возвращении, отправил к мистеру Джагерсу краткое описание случившагося происшествия, теперь однакоже я принужден был передать ему все подробности; и особенность этого случая имела своим последствием то, что наш разговор был не так сух и отрывист и не так строго определялся правилами уголовного следования, как это обыкновенно бывало.

Пока я описывал несчастный случай, мистер Джагерс стоял по своему обыкновению перед огнем. Вемик развалился на своем стуле и, запустив руки в карманы панталон и горизонтально заложив перо в свой почтовый ящик, уставил на меня свои глаза. Два отвратительные слепка, нераздельные в моем воображении с деятельностью этой конторы, казалось, соображали апоплектически, не было ли теперь в комнате запаха гари.

Разказ мой был кончен, все вопросы были также истощены, и тогда я представил ордер мисс Гевишам на получение девяти сот фунтов для Герберта. Глаза мистера Джагерса закатились глубже в орбиты, когда я подал ему таблетки; но он передал их сейчас же Вемику, с приказанием написать их для его подписи. Пока исполнялась эта церемония, я смотрел на писавшого Вемика; а мистер Джагерс, покачиваясь на каблуках своих отлично-вычищенных сапог, посматривал на меня.

-- Мне очень жаль, Пип, сказал он, когда я положил в карман подписанный им че/ги, - что мы ничего не делаем для вас собственно.

-- Мисс Гевишам была так добра, я ответил, - что спрашивала меня, не может ли она для меня чего нибудь-сделать; я ей сказал, ничего.

-- Каждый должен знать свое дело лучше, сказал мистер Джагерс.

Я заметил, губы Вемика сочиняли слова: "движимая собственность".

-- Будь я на вашем месте, я бы не сказал ей ничего, сказал мистер Джагерс, - но каждый должен знать свое дело лучше.

-- Движимая собственность, сказал Вемик, посматривая на меня с упреком, - должна быть первым делом для каждого.

-- Мне казалось, теперь наступило время обратиться к предмету, который лежал у меня на сердце; и я сказал мистеру Джагерсу.

-- Я спросил, однако же, об одной вещи у мисс Гевишам. Я просил ее сообщить мне некоторые сведения о её приемыше; и она передала мне все, что ей было известно.

-- Право? сказал мистер Джагерс, наклоняясь вперед, чтобы посмотреть на свои сапоги и потом снова выпрямляясь. - А я думаю, я бы этого не сделал, если бы я был на месте мисс Гевишам. Но она должна знать лучше свое Дело.

-- Мне известна история приемыша мисс Гевишам, даже лучше нежели ей самой. Я знаю её мать.

Мистер Джагерс посмотрел на меня вопросительно и повторил: - Мать?

-- Я видел её мать три дня тому назад.

-- Да? сказал мистер Джагерс.

-- Точно также, как и вы, сэр; вы видели ее вчера, нынче.

-- Да? сказал Джагерс.

-- Может быть история Эстеллы мне известна еще лучше нежели вам. Я знаю её отца.

и которая убедила меня, что он не знал, кто такой был её отец.

-- Так вы знаете Пип отца молодой леди? сказал Джагерс.

-- Да, отвечал я. - Его зовут Провис, из Нового Южного Валлиса.

Даже и мистер Джагерс вздрогнул, когда я произнес эти слова. Это было едва заметное движение, необыкновенно как тщательно задержанное и подавленное в ту же минуту; но он вздрогнул, хотя он и прикинулся будто вынимал свой носовой платок. Я не могу сказать, как принял Вемик это возвещение; я боялся смотреть на него, чтобы мистер Джагерс, при своей проницательности, не открыл между нами неизвестных ему сношений.

-- А на каком основании, Пип, сказал мистер Джагерс, очень холодно, останавливаясь с своим платком на половине дороги к носу: - Провис предъявляет свои права?

-- Он их не предъявляет, сказал я, - и никогда не предъявлял, и вовсе не знает и не предполагает, что его дочь жива.

В первый раз может быть всемогущий платок не произвел своего действия. Мой ответ был так неожидан, что мистер Джагерс положил свой платок назад в карман, не исполнив обыкновенной церемонии; сложив свои руки, им посмотрел на меня с строгим вниманием, но неподвижным лицом.

Тут я раз казал ему все, что я знал, и как я узнал, дав ему только заметить, будто мне сообщила мисс Гевишам все то, что мне на самом деле было известно от Вемика. В этом пункте я был очень осторожен. Я даже не взглянул на Вемика, пока не кончил всего, и даже после, в продолжении нескольких минут, безмолвно выдерживал взгляд мистера Джагерса. Когда я наконец обратил мои глаза на Вемика, я заметил, что он вынул свое перо из пасти, и сосредоточил все свое внимание на столе, за которым он сидел.

-- Ну! сказал наконец мистер Джагерс, пододвигаясь к бумагам, бывшим на столе: - на какой цифре мы с вами остановились, Вемик, когда вошел мистер Пип?

Но я уже не мог стерпеть, чтобы меня так безцеремонно откинули в сторону, и обратился к нему с горячею, даже исполненною негодования речью, требуя от него более искренности и прямоты. Я напомнил ему, как увлекался я ложными надеждами, как долго тянулось это обольщение, какое открытие я сделал, и я намекнул ему, какая тягость лежала у меня теперь на душе. Я представлял ему, что конечно я был достоин хотя малой откровенности с его стороны за мою к нему откровенность; я сказал, что я его не винил, не подозревал, не сомневался в нем, но что я хотел только удостовериться от него в истине. И если он спросит меня, для чего я этого желаю, или почему я думаю, что имею на это некоторое право, то я скажу ему, как ни мало дорожить он такими жалкими мечтами, что я давно и горяча люблю Эстеллу и, что хотя я её лишился и принужден теперь влачить одинокую жизнь, но все до нее относящееся дорого мне. Видя, что мистер Джагерс все еще пребывал в упорном молчании, нисколько не трогаясь моим воззванием, я обратился к Вемику, и сказал:

-- Вемик, я знаю у вас нежное сердце. Я видел ваш приятный дом, вашего престарелого отца и невинные забавы, которыми вы оживляете вашу деловую жизнь. Умоляю вас, скажите за меня слово мистеру Джагерсу, представьте ему, что принимая в уважение все обстоятельства, он должен быть откровеннее со мною!

Мне никогда не случалось видеть, чтобы два человека так странно посматривали друг на друга, как переглядывались теперь между собою мистер Джагерс и Вемик, после моего обращения. Сначала у меня промелькнула в голове мысль что Вемик сейчас же лишиться своего места, но она недолго меня мучила, когда я увидел на лице мистера Джагерса некоторое подобие улыбки и заметил, что Вемик становился посмелее.

-- Это что еще такое? сказал мистер Джагерс: - вы с вашим престарелым отцом и вашими невинными забавами?

-- А что же такое? отвечал Вемик. - Если я не приношу их сюда, так еще нет беды?

-- Пип, сказал мистер Джагерс, положив мне на плечо свою руку, и уже открыто улыбаясь. - Этот человек должен быть самый лукавый лицемер в целом Лондоне.

-- Вовсе нет, отвечал Вемик, становясь все смелее и смелее. - Я полагаю, что вы не хуже, меня.

Опять они обменялись прежними странными взглядами, оба подозревая, что один надувал другого.

-- Вы с вашим приятным домом, сказал мистер Джагерс.

-- Если это делу не мешает, отвечал Вемик, - пусть оно так себе и останется. Теперь смотря на вас, я нисколько не удивлюсь, если вы также задумываете устроить себе приятный дом когда-нибудь, как надоест вам эта работа.

Мистер Джагерс покачал головою два или три раза, и, право, вздохнул.

-- Пип, сказал он, - не будем говорить об этих жалких мечтах, которые вам лучше известны нежели мне; ваша опытность свежее. Но что касается до другой материи, то я вам гипотетически изложу дело. Помните! Я ничего не допускаю с моей стороны.

Он выжидал, пока я не объявил, что я совершенно понимаю, что с своей стороны он ничего не допускает.

ей, что он должен знать, для её же защиты, всю истину о ребенке. Представьте себе, что в то же самое время богатая, причудливая леди поручила ему найдти для себя ребенка, которого она хотела взять к себе и воспитать.

-- Я следую за вами, сэр.

-- Представьте себе, что этот адвокат жил посреди атмосферы зла; он знал о детях только то что они раждаются на этот свет в огромном числе, себе на пагубу. Он часто видел, как судили в уголовном суде детей, которых приподымали на руки, чтобы их можно было видеть; он постоянно слышал, как заключали их в тюрьмы, пороли, ссылали, оставляли в вечном загоне, и всячески подготавливали для виселицы, которая бывала для них неизбежным концом. Представьте себе, все дети, встречавшияся ему в его деловой жизни, казались ему нечто в роде икры, из которой с течением времени развивались рыбы, рано или поздно попадавшия в его сеть; ему приходилось преследовать их, защищать, приводить к ложной присяге и спроваживать, каким бы то ни было путем к чорту.

-- Я следую за вами, сэр.

-- Представьте себе, Пип, что вам выдается красивый ребенок из этой массы, которого можно спасти; отец считает его погибшим и не смеет поднять о нем тревоги; мать его в полной власти адвоката. Я знаю, говорит он, что вы сделали и как вы сделали! Вы подошли так-то и так-то; вот как вы напали, вот как защищались против вас, вы продолжали и сделали то-то и то-то, чтобы отвлечь от себя подозрение. Я за вами следил. Разстаньтесь с вашим ребенком; если он будет нужен, чтоб очистить вас, тогда его представят. Отдайте этого ребенка мне на руки, и я приложу все мои старания, чтобы выпутать вас. Будете вы спасены, ребенок ваш также спасен; погибнете вы, опять-таки ваш ребенок будет спасен. Представьте себе, что все это было сделано, и женщина была оправдана

-- Я совершенно вас понимаю.

-- Но я не утверждаю ничего с моей стороны.

-- Не утверждаете ничего.

И Вемик также повторил: Ничего не утверждаете.

-- Представьте себе, Пип, что припадок злости и ужас смерти слегка потрясли разсудок женщины; и когда она была освобождена, ей стало страшно на свете, и она пришла к нему искать убежища. Представьте себе, что он ее принял, и сдерживал её прежний необузданный нрав, при каждом порыве грозя ей своею властью. Понимаете ли вы это гипотетически изложенное дело?

-- Совершенно.

-- Представьте себе, что ребенок вырос и выдан замуж по разчету, богатства ради, что мать жива, что отец также жив, что отец и мать не знают друг про друга, хотя живут в разстоянии нескольких миль, саженей или футов один от другого, что тайна остается до сих пор тайною, и только вы успели проведать о ней. Представьте себе хорошенько, Пип, особенно последнее обстоятельство.

-- Я представляю себе.

-- Я прошу также и Вемика хорошенько представить это себе.

И Вемик сказал:

-- Я себе представляю.

-- Ради кого будете вы раскрывать эту тайну? Ради отца? Я полагаю, ему лучше матери. Ради матери? Я думаю она сделала такое дело, после которого ей безопаснее оставаться там, где она находится. Ради дочери? Плохая будет для нея услуга, раскрыть её родство на позор мужу, и бросить ее в старую грязь, из которой удалось ей вылезть лет двадцать тому назад. Но прибавьте еще, Пип, что вы любили ее, что вы сделали из нея предмет этих жалких грез, наполнявших головы многих людей, которых вероятно вы и не заподозрите в этом, и я вам скажу, что лучше будет для вас взять топор да отрубить себе эту повязанную левую руку, да потом передать его Вемику, чтоб он отрубил также и правую, и вы непременно это сделаете, когда сообразите хорошенько дело.

-- Ну, Вемик, сказал он, приняв свой обыкновенный тон, - на какой цифре мы остановились, когда вошел мистер Пип?

Оставаясь с ними некоторое время, пока они работали, я заметил, что странные взгляды, которые они прежде бросили друг на. друга, повторялись несколько раз, с тою только разницею, что теперь оба они подозревали и даже сознавали, что обнаружили друг перед другом свою слабую сторону. По этой причине, я полагаю. они оба были неумолимы один к другому; мистер Джагерс был необыкновенно как взыскателен и повелителен, а Вемик с упрямством оправдывался каждый раз, при малейшем несогласии. Я никогда еще не видал их в таких худых отношениях; обыкновенно, работа шла у них очень ладно.

По счастию, на выручку к ним явился Майк, клиент в меховой шапке, имевший привычку вытирать нос рукавом, тот самый, которого я видел в первый день моего появления в этих стенах. Эта личность была в постоянном опасении беды или за себя, или за своих родственников (под бедою я разумею здесь Ньюгет), и теперь пришел он объявить, что его старшая дочь взята по подозрению в воровстве. Когда он передавал это печальное обстоятельство Вемику, мистер Джагерс стоял у огня как судья, не принимая участия в этой беседе; случилось, что слеза навернулась на глазах Майка.

-- Это что такое? спросил Вемик с страшным негодованием. - Чего вы сюда приходите рюмить?

-- Нет затем, сказал Вемик. - Как это вы осмелились только? Вам сюда и показываться не след, если вы не можете не распустить свои нюни словно надтреснувшее перо. Что это только значит?

-- Что такое? спросил свирепо Вемик: - повторите-ка.

-- Послушайте, мой любезный, сказал мистер Джагерс, подходя на один шаг и указывая на дверь: - вон из этой конторы! Чувствам здесь места нет. Убирайтесь.

Итак, несчастный Майк смиренно удалился. Согласие снова водворилось между Вемиком и мистером Джагерсом, и они принялись за работу, совершенно освеженные, словно позавтракали.