Большие ожидания.
Глава X.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Большие ожидания. Глава X. (старая орфография)

Глава X.

Дня через два, в одно прекрасное утро, когда я только что проснулся, меня осенила счастливая мысль: я решил, что лучшее для меня средство стать необыкновенным, это постараться выведать от Бидди все, что она знала сама. Преследуя эту блестящую идею, я в тот же вечер, как только пришел к бабушке мистера Вопсля, сказал Бидди, что имею особенные причины желать выдвинуться в свете и буду ей очень обязан, если она поделится со мной своими знаниями. Бидди, особа в высшей степени обязательная, сейчас же согласилась и, не откладывая ни минуты, приступила к выполнению своего обещания.

Программа учебных занятий, принятая за руководство бабушкой мистера Вопсля, может быть очерчена в очень немногих словах. Ученики ели яблоки и совали друг другу за шею соломенки, пока бабушка мистера Вопсля, собравшись наконец с духом, не начинала хлестать всех без разбора березовым прутом. Получив эту награду с нескрываемой насмешкой, ученики выстраивались в линию и шумно передавали из рук в руки обтрепанную книжку. В книжке были: азбука, таблица умножения и склады, то есть были когда-то. Как только книжка начинала ходить по рукам, бабушка мистера Вопсля впадала в столбняк; но был ли это просто сон или припадок ревматизма, оставалось для нас загадкой. Тогда ученики принимались за сравнительное исследование вопроса о том, чьи сапоги могли сильнее отдавить пальцы соседу. Это умственное упражнение длилось до тех пор, пока не вбегала Бидди с тремя библиями, истрепанными и общипанными до того, что оне имели скорее вид чурбанов, испещренных ржавчиной и образцами всех возможных насекомых, раздавленных между страницами. Эта часть урока оживлялась обыкновенно отдельными стычками между Бидди и строптивыми учениками. Когда сражение кончалось, Бидди называла цифру страницы, и мы принимались читать вслух все зараз, как умели, или, вернее, как попало, так что выходил ужаснейший хор, Бидди однообразно пронзительным тоном выводила первый голос, и никто из нас не знал и не интересовался знать, что он читал. После нескольких минуть такого оглушительного гвалта бабушка мистера Вопсля наконец просыпалась, набрасывалась на первого попавшагося мальчика и драла его за уши. Это было знаком, что вечерние классы кончены, и мы стремительно вылетали на улицу, торжествуя неистовым гамом победу разума и науки. Справедливость побуждает меня заметить, что ученикам не возбранялось развлекаться писаньем на доске и даже чернилами (когда они имелись), но зимою эта отрасль знания была почти недоступна по той простой причине, что маленькая лавочка, служившая нам классной, а бабушке мистера Вопсля гостиной и спальней, едва освещалась сальным огарком, с которого, за отсутствием щипцов, никогда не снимали нагара.

Я понимал, что при таких обстоятельствах не скоро попадешь в необыкновенные люди, тем не менее я решился попробовать, и в тот же вечер Бидди приступила к выполнению своей части нашего договора; сообщив мне некоторые сведения из своего прейс-куранта по вопросу о сахарном песке и вручив мне для копирования на дому очень старинную, фигурную букву D, которую она срисовала с заголовка газеты и которую я принял сначала за изображение пряжки.

Разумеется, в нашей деревне был кабачок и, разумеется, Джо любил иногда выкурить там трубочку. В этот вечер я получил от сестры строжайшее приказание зайти, на обратном пути из школы, за Джо к "Трем Веселым Гребцам" и доставить его домой, во что бы то ни стало. Поэтому я направил свои стопы, к "Трем Веселым Гребцам".

В "Трех Веселых Гребцах" была стойка, а за дверью, на стене, над самой стойкой, красовался длинный, выведенный мелом, ряд счетов, которые, мне казалось, никогда не уплачивались. Они были здесь с тех пор, как я себя помню, и росли гораздо быстрее меня. Но в нашей местности было вдоволь мелу, и, вероятно, жители её не упускали случаев употреблять его с пользой.

Была суббота, и хозяин кабачка посматривал на эти счеты довольно угрюмо, но так как я имел дело до Джо, а не до него, то, пожелав ему доброго вечера, прошел в общую комнату в конце коридора, где горел яркий огонь и где Джо покуривал свою трубочку в обществе мистера Вопсля и какого-то незнакомца. Джо, по обыкновению, встретил меня радостным: "А, Пип! старый дружище! и в ту же секунду незнакомец повернулся и взглянул на меня.

У этого человека был таинственный вид, и я никогда не видал его раньше. Голова у него была совсем на сторону, и один глаз полузакрыт, как будто он прицеливался во что-то из невидимого ружья. Он вынул изо рта трубку, медленно выпустил дым и, упорно глядя на меня, кивнул мне головой. Я ответил тем же, и он снова кивнул и подвинулся на скамейке, уступая мне место рядом с собой.

Но таки, как я имел обыкновение, являясь в это укромное местечко, всегда садиться рядом с Джо, то сказал незнакомцу: "Благодарствуйте, сэр", и поместился на противоположной скамейке по соседству с Джо. Незнакомец посмотрел на Джо и, заметив, что тот не обращает на него внимания, кивнул мне еще раз и потер свою ногу очень странным способом, по крайней мере так мне показалось.

-- Так вы говорите, - сказал незнакомец, обращаясь к Джо, - что вы кузнец.

-- Да, точно, - ответил Джо.

-- Не желаете ли чего-нибудь, выпить мистер... Кстати, я еще не знаю вашей фамилии.

Джо назвал свою фамилию, и незнакомец снова обратился к нему:

-- Не желаете ли чего-нибудь выпить, мистер Гарджери? на мой счет, конечно. Я хотел бы с вами чокнуться.

-- Сказать вам по правде, - отвечал на это Джо, - у меня обычай всегда пить на свой собственный счет.

-- Обычай? Полноте, - возразил незнакомец. - Один раз куда ни шло, и притом сегодня суббота. Скажите-ка лучше, что вы предпочитаете, мистер Гарджери?

-- Разве только, чтоб не разстраивать компанию... Так и быть - рому.

-- Рому, - повторил незнакомец. - Ну, а другой джентльмен чего бы желал?

-- Я тоже за ром, - сказал мистер Вопсль.

-- Рому на троих! - крикнул незнакомец хозяину.

-- Другой джентльмен, - заметил Джо, в виде рекомендации указывая рукой на мистера Вопсля, - другой джентльмен - причетник нашей церкви, читает так, что прямо заслушаешься.

-- А, - быстро сказал незнакомец, прицеливаясь в меня своим прищуренным глазом, - это та уединенная церковь, что стоит сейчас за болотом, среди могил?

-- Та самая, - сказал Джо.

Крякнув с довольным видом, незнакомец вытянул ноги вдоль своей скамейки и продолжал курить. На нем была плоская, широкополая дорожная шляпа, а под ней платок, обвязанный вокруг головы на манер ермолки, так что волос не было видно. Мне показалось, что в то время, как он глядел на огонь, на лице его мелькнула хитрая улыбка.

-- Я незнаком с этой местностью, господа, но мне кажется, что вплоть до самой реки здесь совсем пустынно.

-- Большая часть болот действительно пустынна, - сказал Джо.

-- Так, так. А что, попадаются там цыгане, бродяги или какие-нибудь беглые?

-- Нет, - сказал Джо, - разве изредка зайдет беглый каторжный. Да и то не легко напасть на него. Не правда ли, мистер Вопсль?

-- Должно быть, вам случалось ловить этих господ? - спросил незнакомец.

-- Да, один раз, - отвечал Джо. - Не то, чтобы нам непременно хотелось их поймать, понимаете, но мы отправились, как зрители: а, мистер Вопсль и Пип. Помнишь, Пип?

-- Помню.

Незнакомец опять взглянул на меня, прищурив глаз, как будто выбрал меня мишенью для своего невидимого ружья, и сказал:

-- Этот поджарый паренек, кажется, прешустрый. Как вы его назвали?

-- Пипом, - сказал Джо.

-- Это его крестное имя?

-- Нет.

-- Так прозвище?

-- Нет, это он сам так переделал свое имя, когда был совсем маленький, и с тех пор мы все так его зовем.

-- Он ваш сын?

-- Он? - сказал Джо, размышляя, хотя тут собственно не о чем было размышлять, но уже такова была манера в "Веселых Гребцах" глубоко обдумывать каждый вопрос, который обсуждался за трубкой. - Он? Нет, он мне не сын.

-- Так племянник? - спросил незнакомец.

-- Племянник? - повторил Джо с тем же видом глубокого раздумья. - Нет, не хочу вас обманывать, он мне и не племянник.

-- Так как же, чорт возьми, он вам приходится? - спросил незнакомец, и мне показалось, что его разспросы принимали уж слишком энергическую форму.

Тут в разговор вмешался мистер Вопсль, как человек вполне компетентный по части всякого родства и свойства, обязанный помнить, в каком колене родства допускается брак, и разъяснил узы, связывавшия меня с Джо. Раз уж заговорив, мистер Вопсль наговорился всласть и, закончив необыкновенно рычащим монологом из Ричарда III, счел свою цитату вполне объясненною, прибавив: "как говорит поэт".

Здесь я должен заметить, что всякий раз, как мистер Вопсль обращался ко мне, он считал своим долгом поерошить мои волосы и спустить их мне на глаза. Я решительно не могу понять, почему все люди его круга, посещая наш дом, непременно подвергали меня той же самой неприятности; но хорошо помню, что всякий раз, как речь заходила обо мне, даже в раннем детстве, какой-нибудь услужливый медведь немедленно, в знак покровительства, производил надо мной эту горячительную операцию.

Все это время незнакомец смотрел на меня, и смотрел с таким видом, как будто решился наконец выстрелить и убить меня наповал. Но после своего упоминания о чорте он не промолвил ни слова до тех пор, пока не принесли кружки с ромом и водой; тут он сделал свой выстрел и притом в высшей степени необыкновенный.

Это не было какое-нибудь словесное замечание, а немая пантомима, остроумно обращенная исключительно ко мне. Он и размешивал, и отхлебывал свой ром так, что я не мог не принять этого на свой счет. Он отхлебывал и мешал не ложкой, которую ему подали, а подпилком.

Он делал это так, что никто, кроме меня, не видел подпилка, и, кончив мешать, вытер его и положил в боковой карман. Я узнал подпилок Джо и сейчас догадался, что незнакомец знает моего каторжника. Я глядел на него, словно околдованный, но теперь он уже не обращал на меня внимания и, развалившись на своей скамье, преспокойно беседовал о реке.

по субботам просиживать в кабачке лишние полчаса сравнительно с другими днями. Когда эти полчаса и ром с водою пришли одновременно к концу. Джо встал, чтоб идти, и взял меня за руку.

-- Постойте на минутку, мистер Гарджери, - сказал незнакомец. - У меня тут где-то в кармане есть новенький шиллинг; я хочу подарить его мальчику.

Он отыскал шиллинг в пригоршне мелкой монеты, завернул его в какую-то измятую бумажку и подал мне.

-- Это твое, - сказал он. - Помни, твое собственное.

Я поблагодарил, выпучив на него глаза в ущерб всяким приличиям и крепко прижимаясь к Джо. Он пожелал доброй ночи Джо, пожелал доброй ночи мистеру Вопслю (который шел с нами) и подмигнул мне своим стреляющим глазом, то есть не подмигнул, а крепко зажмурился, но каких чудес нельзя выразить глазом, зажмуривая его! Будь я в болтливом настроении духа, то мне пришлось бы говорить одному, так как мистер Вопсль разстался с нами у дверей "Веселых Гребцов", а Джо все время шел с широко-раскрытым ртом, чтобы дать запаху рома хорошенько испариться. Но я был так ошеломлен встречей со странным незнакомцем, напомнившей мне мой проступок и моего каторжника, что не мог думать ни о чем другом.

-- Фальшивый, наверно фальшивый, - заметила мистрис Джо торжествующим тоном, - иначе он не дал бы его мальчику. Покажи-ка.

Я вынул шиллинг из бумажки, и он оказался настоящим.

Да, это были две засаленные ассигнации по фунту стерлингов каждая, состоявшия, судя по их виду, в самой горячей дружбе со всеми скотными рынками графства. Джо схватил свою шляпу и побежал к "Веселым Гребцам", чтобы возвратить их по принадлежности. Пока он ходил, я сидел на своем всегдашнем месте, в углу, и безсмысленно смотрел на сестру, в полной уверенности, что этого человека уже не застанут в кабаке.

"Трех Веселых Гребцах".

Тогда сестра завернула их в бумажку, запечатала и положила под сушеные розовые листья в чайницу, служившую украшением камина в парадной гостиной. И здесь они лежали много дней и ночей, преследуя меня как кошмар.

Я очень плохо спал в эту ночь; я все думал о странном человеке, целившемся в меня из своего невидимого ружья, и о том, как дурно и низко входить в тайные сношения с каторжниками (я было совсем позабыл этот печальный случай из моей преступной жизни). Кроме того, меня преследовал подпилок. Я содрогался от ужаса при мысли, что он может всегда снова появиться на сцену, когда я менее всего буду этого ожидать. Я убаюкивал себя, стараясь думать о мисс Гевишам и о будущей среде; но и во сне я видел все тот же подпилок; мне пригрезилось, что чья-то невидимая рука высовывает его из-за двери, и я с криком проснулся.