Большие ожидания.
Глава XVIII.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Большие ожидания. Глава XVIII. (старая орфография)

Глава XVIII.

Это случилось на четвертом году моего учения у Джо. Однажды вечером, в субботу, группа обычных посетителей собралась у огонька в кабачке "Трех Веселых Гребцов"; мистер Вопсль читал вслух газету, и все внимательно слушали. В числе прочих слушателей был и я.

Совершено было замечательное убийство, о котором много говорили, и мистер Вопсль плавал в крови по самые уши. Он захлебывался при каждом сильном прилагательном, украшавшем газетное описание убийства, и отождествлял себя с каждым свидетелем, допрошенным при следствии. Он слабо стонал за жертву: "Режут! Помогите!" и страшно рычал за убийцу: "Умри! Так тебе и надо!". Он давал медицинския показания голосом нашего местного врача, а когда читал показание одного старика свидетеля, слышавшого удары, то голос его так дребезжал, и сам он так напоминал дряхлого паралитика, что невольно являлось сомнение в умственной правоспособности этого свидетеля. Следователь в руках мистера Вопсля превратился в Тимона Афинского, судебный пристав - в Кориолана. Он наслаждался от всей души, и мы наслаждались и чувствовали себя в самом прекрасном настроении. В этом приятном состоянии наших мыслей мы вынесли вердикт: преднамеренное убийство.

Тогда-то (но не раньше) я заметил незнакомого джентльмена, сидевшого против меня, прислонившись к спинке стула. На лице было выражение презрения, и он покусывал свой толстый указательный палец, следя глазами за собравшейся группой.

-- Отлично, - сказал незнакомец мистеру Вопслю, когда чтение кончилось. - Вы, значит, все порешили к общему удовольствию.

Все вздрогнули и оглянулись на незнакомца, как будто это был сам убийца. Он смотрел на нас холодно и насмешливо.

-- Виновен, не так ли? - сказал он. - Ну-с, не хитрите, говорите прямо.

-- Сэр, - отвечал мистер Вопсль, - не имея чести быть с вами знакомым, я дерзаю однако сказать: "Да, виновен".

Тут все мы набрались храбрости и одобрительно промычали наше согласие.

-- Я знал, что вы это скажете, - продолжал незнакомец; - я знал, что вы признаете его виновным. Я вам это заранее сказал. Но теперь я предложу вам вопрос. Известно ли вам, что по законам Англии каждый признается невинным до тех пор, пока виновность его не будет доказана?

-- Сэр, - начал мистер Вопсль, - я сам англичанин и потому...

-- Позвольте, - перебил его незнакомец, кусая свой указательный палец, - не уклоняйтесь от ответа; одно из двух: или вам это известно, или нет. Что же вы скажете?

Он стоял, скривив голову на сторону и сам весь изогнувшись, изображая таким образом своей фигурой дерзкий вопросительный знак; при последних словах он отнял это рта свой указательный палец и ткнул им в сторону мистера Вопсля, точно хотел его заклеймить.

-- Ну, что же, - повторил он. - Известно вам это или неизвестно?

-- Конечно известно, - ответил мистер Вопсль.

-- Конечно известно. Почему же вы сразу не сказали? Теперь я задам вам другой вопрос, - продолжал незнакомец, завладев мистером Вопслем, как будто имел на него какие-то права. - Известно ли вам, что еще ни одному из этих свидетелей не был сделан перекрестный допрос?

Мистер Вопсль начал было опять: "На это я могу только сказать" - но незнакомец перебил его.

-- Что же это? Вы не: желаете ответить прямо да или нет? Так я спрошу вас еще раз - при этом он опять направил на него свой указательный палец. - Знаете ли вы, или нет, что ни одному из этих свидетелей не был сделан перекрестный допрос? Отвечайте; только одно слово да или нет.

Мистер Вопсль колебался и, благодаря этому, стал сильно падать в нашем мнении.

-- Что это такое? - повторил мистер Вопсль, растерянно глядя на газету.

-- Не та ли эта газета, которую вы сейчас читали? - продолжал незнакомец в высшей степени саркастическим и подозрительным тоном.

-- Та самая.

-- Та самая? Так обратитесь к этой газете и скажите мне, не сказано ли здесь совершенно ясно, что подсудимый по совету адвокатов, назначенных ему судом, откладывает свою защиту,

-- Я только что прочел это, - сказал Вопсль, как будто оправдываясь.

-- Мне нет дела до того, что вы прочли, сэр, и я не спрашивал вас об этом. Вы можете читать "Отче наш" шиворот на выворот, если вам это нравится, и вероятно не раз так и делали. Но вернемся к газете. Нет, нет, милый друг, не на верху столбца - вы отлично это знаете - а внизу, внизу. (Мы все начали приходить к заключению, что мистер Вопсль не пренебрегал никакими увертками.) Ну что, нашли?

-- Вот это место, - сказал мистер Вопсль.

-- Теперь проследите все, что тут написано, и скажите мне, не совершенно ли ясно, что, по заявлению подсудимого, назначенные ему судом адвокаты советовали ему отложить свою защиту! Сказано это тут или нет?

Мистер Вопсль отвечал, что "не этими самыми словами".

-- Не этими самыми словами! - повторил с горечью незнакомый джентльмен. - Но смысл-то тот?

-- Да, - сказал мистер Вопсль.

-- Да, - повторил незнакомец, обращаясь к остальным присутствующим и указывая правой рукой на свидетеля Вопсля. - Теперь я спрошу вас, что вы скажете про совесть человека, который прочитав это место, может спокойно заснуть после того, как обвинил в убийстве своего ближняго, даже не выслушав его?

Мы все начали подозревать, что сильно ошибались в мистере Вопсле и теперь только разгадали его.

-- И заметьте, - продолжал незнакомец, упорно указывая пальцем на мистера Вопсля, - этот самый человек мог быть призван в качестве присяжного по этому самому делу и, глубоко опозорив себя, вернуться в недра семьи и спокойно заснуть. И это после того, как он добровольно произнес присягу перед законом и перед Богом, что по чистой правде и убеждению своей совести постановит приговор, памятуя, что во всем этом он обязан будет отдать отчет перед Богом на страшном суде его.

Теперь мы окончательно были убеждены, что злополучный Вопсль зашел слишком далеко и что ему следовало бы свернуть с этого пагубного пути, пока еще не поздно.

Незнакомый джентльмен с видом неоспоримого авторитета, ясно намекавшим, что он о каждом из присутствующих знает какую-нибудь тайну, раскрытие которой могло навеки уронить одного из нас в глазах остальных, встал с своего места и поместился между двумя скамьями против огня. Здесь он простоял несколько минут, держа левую руку в кармане и кусая указательный палец правой.

-- По полученным мною сведениям, - сказал он наконец, оглянувшись на нас (мы начали положительно трепетать перед ним), - я имею основания предполагать, что в числе присутствующих находится кузнец по имени Джозеф или Джо Гарджери. Где этот человек?

-- Здесь, - сказал Джо.

Незнакомый джентльмен поманил его к себе, и Джо подошел.

-- Здесь! - откликнулся я.

Незнакомец не узнал меня, но я признал в нем того господина, которого встретил на лестнице у мисс Гевишам во второе свое посещение. Я узнал его еще тогда, когда он стоял, опершись на спинку сиденья, и теперь, когда я стоял перед ним, и он держал руку на моем плече, я опять подробно разсматривал его большую голову, смуглое лицо, впалые глаза, густые черные брови, толстую часовую цепочку, резкия черные точки вместо бороды и опять слышал запах душистого мыла от его массивной руки.

-- Я желал бы поговорить без свидетелей с вами обоими, - сказал он, вдоволь наглядевшись на меня. - Я задержу вас недолго. Может быть, нам лучше отправиться к вам на дом. Мне не хотелось бы говорить при всех; потом вы можете рассказать вашим приятелям, что найдете нужным. Это меня не касается.

Среди всеобщого недоумения и безмолвия, мы вышли втроем из, кабачка "Трех Веселых Гребцов" и молча направились к нашему дому. Дорогой незнакомый джентльмен часто поглядывал на меня и безпрестанно кусал свой палец. Когда мы подошли к дому, Джо, смутно сознавая, что это особенный, торжественный случай, пошел вперед, чтоб отпереть парадную дверь.

Наше совещание происходило в парадной гостиной, слабо освещенной одной свечей. Началось оно с того, что незнакомый джентльмен сел за стол, пододвинул к себе свечу и принялся просматривать заметки в своей записной книжке. Затем он отложил книжку, отставил свечу и стал пристально смотреть то на меня, то на Джо, стараясь распознать нас в темноте.

-- Меня зовут Джаггерс, - сказал он, - я состою стряпчим в Лондоне, и имя мое довольно известно. У меня к вам не совсем обыкновенное дело, и я прямо заявляю, что исполняю его по поручению. Если б спросили моего совета, меня не было бы здесь. Но моего совета не спросили, и вот я тут перед вами. То, что мне поручено, как доверенному лицу, я исполняю - и только. Не более и не менее.

Находя, что со своего места он не довольно хорошо нас видит, он встал и уперся коленкой в сиденье стула, а туловищем прислонился к спинке. Стоя таким образом на одной ноге и опираясь на коленку другой, он продолжал:

-- Ну, Джозеф Гарджери, я являюсь к вам с предложением отпустить этого молодого человека, вашего ученика. Согласитесь ли вы уничтожить ваше условие с ним по его желанию и ради его пользы, и потребуете ли за это какое-нибудь вознаграждение?

-- Упаси Бог, чтобы я требовал что-нибудь за то, что не стану мешать счастью Пипа, - сказал Джо, тараща глаза.

-- "Упаси Бог" звучит очень благочестиво, но не идет к делу. Вопрос в том: желаете ли вы получить что-нибудь? Нужно ли вам что-нибудь?

-- Я уже ответил вам "нет", - проговорил сурово Джо.

-- Мне показалось, что мистер Джаггерс, при виде такого безкорыстия, посмотрел на Джо, как на дурака. Но я так был подавлен удивлением и любопытством, что не могу сказать этого с полной уверенностью.

-- Очень хорошо, - сказал мистер Джаггерс. - Помните же, что вы сказали, и не вздумайте потом отпереться от своих слов.

-- Да кто ж думает отпираться? - возразил Джо.

-- Я и не говорю, что кто-нибудь думает. Держите вы собаку?

-- Да, держу.

-- Так запомните, что я вам скажу: Бахвал хороший пес, а Держи не Пускай, еще лучше. Постарайтесь это запомнить, - повторил мистер Джаггерсь и, зажмурив глаза, кивнул головой в сторону Джо, как будто прощал ему какую-то вину. - Теперь возвращаюсь к этому молодому человеку. Я должен сообщить ему, что его ждет блестящая будущность.

Мы с Джо разинули рты и взглянули друг на друга.

-- Мне поручено сообщить ему, - продолжал мистер Джаггерс, указывая на меня пальцем, - что он получит хорошее состояние. Далее, что настоящий владелец этого состояния желает, чтобы он немедленно оставил свой теперешний образ жизни, уехал отсюда и был воспитан, как подобает джентльмену, другими словами, как молодой человек с большими ожиданиями в будущем.

-- Теперь, мистер Пип, - продолжал стряпчий, - все, что я имею еще сказать, относится лично к вам. Во-первых, особа, удостоившая меня своим доверием, ставит непременным условием, чтобы вы всегда назывались Пипом. Смею надеяться, что вы ничего не имеете против того, чтобы ваши большие ожидания были ограничены таким легким условием. Но если вы имеете сделать какие-нибудь возражения, то прошу сделать их теперь же.

Мое сердце билось так быстро, а в ушах стоял такой звон, что я с трудом мог пробормотать, что не имею никаких возражений.

-- Я думаю! Теперь во-вторых. Вам надлежит понять, мистер Пип, что имя особы, так щедро осыпающей вас своими благодеяниями, должно оставаться для вас тайной до тех пор, пока она сама не пожелает открыть его вам. Я уполномочен объявить вам, что эта особа намерена сообщить обо всем вам лично при первом удобном случае. Где и когда будет приведено в исполнение это намерение - я не знаю; да и никто не может этого сказать. Может быть, до тех пор пройдут целые годы. Но вы должны твердо запомнить, что вам строго запрещается разузнавать об этой особе или делать какие бы то ни было намеки, хотя бы самые отдаленные, в ваших сношениях со мною, на кого бы то ни было, как на вашего предполагаемого благодетеля. Если у вас зародится подозрение, держите его при себе. Вам нет ни малейшого дела до причин этого запрещения; оне могут быть очень важны или совершенно ничтожны. Вас это не касается. Таковы условия. Соблюдение их для вас обязательно; это последнее, что мне поручено передать вам от имени особы, вверившей мне это дело и по отношению к которой я не несу никакой другой ответственности. От этой особы зависит ваша будущность, которая остается тайной, известной только ей и мне. Условия, кажется, не тяжелые, в виду того, что вам предстоит, но если вы имеете что-нибудь возразить, то прошу вас сделать это теперь же. Ну-с говорите.

Я еще раз пробормотал, что мне нечего возразить.

-- Полагаю, что так! Теперь, мистер Пип, я покончил с предварительными условиями.

Несмотря на то, что он называл меня мистером Пипом и обращался со мною довольно вежливо, он все еще сохранял вид какой-то придирчивой подозрительности: прищуривал глаза и в разговоре указывал на меня пальцем, как будто желая этим выразить, что он знает обо мне много нелестного, но предпочитает держать про себя.

-- Теперь мы перейдем к подробностям, - продолжал он. - Хотя я не раз употреблял слово "ожидания", тем не менее вы не должны думать, что дело ограничивается одними ожиданиями. Мне уже вручена некоторая сумма, вполне достаточная для вашего приличного содержания и воспитания. Прошу вас считать меня вашим опекуном.

Я хотел его поблагодарить, но он прервал меня.

-- Нет, нет, говорю вам прямо: мне заплочено за мои услуги, иначе я не стал бы их оказывать. Вы должны получить лучшее воспитание, согласно с переменой в вашем положении, и вы конечно понимаете -всю важность и необходимость немедленно воспользоваться этими преимуществами.

Я сказал, что. всегда мечтал об этом.

-- То, о чем вы всегда мечтали, мистер Пип до меня не касается. Это дело прошлое. Достаточно, если вы желаете это теперь. Могу ли я принять ваш ответ за согласие немедленно поступить под руководство какого-нибудь приличного наставника. Ну-с?

Я пробормотал "да".

-- Хорошо. Теперь я должен спросить вас о вашем выборе. Я этого не одобряю, заметьте, но таковы мои инструкции. Не имеете ли вы в виду, или не слыхали ли о каком-нибудь наставнике, которого вы предпочитали бы остальным?

Я никогда не слыхал ни о каких других наставниках, кроме Бидди и бабушки мистера Вопсля, и потому ответил отрицательно.

-- Я знаю одного наставника, который, как мне кажется, годится для этой цели, - сказал мистер Джаггерс. - Заметьте, я отнюдь не рекомендую его, потому что никогда никого не рекомендую. Джентльмен, о котором я говорю, зовется мистер Матью Покет.

А! Я тотчас вспомнил это имя: родственник мисс Гевишам, тот самый Матью, о котором упоминала Камилла; тот, чье место было у изголовья мисс Гевишам, когда она будет лежать мертвая в своем венчальном платье на письменном столе.

-- Вам знакомо это имя? - спросил мистер Джаггерс, лукаво взглянув на меня и зажмурив глаза в ожидании моего ответа.

Я отвечал, что слышал его,

-- А, вы слышали это имя; но вопрос в том, имеете ли вы что-нибудь против него?

-- Нет, нет, мой юный друг, - прервал он меня, медленно покачивая своей огромной головой. - Не то, не то; припомните.

Ничего не припомнив, я начал опять уверять, что очень обязан ему за его рекомендацию.

-- Нет, нет, мой юный друг! - перебил он, опять качая головой, морщась и улыбаясь в одно и то же время, - нет, нет, нет! Все это очень хорошо, но это не то, вы слишком еще молоды, чтоб поймать меня на этом. Рекомендация - не подходящее слово, мистер Пип. Подыщите другое.

Тогда я сказал, что очень обязан ему за то, что он указал мне мистера Матью Покет,

-- Вот это так! - воскликнул мистер Джаггерс.

-- И, - прибавил и, - мне будет очень приятно начать мое воспитание у этого джентльмена.

-- Отлично! И, мне кажется, вам лучше начать у него на дому. Я это устрою, а _t пока вы можете повидать его сына, который живет в Лондоне. Когда вы думаете отправиться в Лондон?

Взглянув на Джо, который стоял в совершенном оцепенении, я сказал, что готов ехать хоть сейчас.

-- Прежде всего вам нужно сшить себе новое платье, не рабочее. Скажем, через неделю. Вам понадобятся деньги. Я могу оставить вам двадцать гиней.

Он с величайшим хладнокровием достал длинный кошелек; отсчитал на столе деньги и пододвинул ко мне. Тут он в первый раз снял ногу со стула. Пододвинув мне деньги, он уселся на него верхом и, помахивая кошельком, глядел на Джо.

-- Ну-с, Джозеф Гарджери! Вас точно громом пришибло.

-- Да оно так и есть, - отвечал решительно Джо.

-- Вы, кажется, заявили, что ничего не желаете для себя. Помните?

-- Да заявил, - сказал Джо, - и заявляю, и всегда останусь при том же решении.

-- Но что вы скажете, - продолжал мистер Джаггерс, помахивая кошельком, - если я объявлю вам, что мне поручено сделать вам подарок в виде вознаграждения?

-- Вознаграждения за что? - спросил Джо.

-- За то, что вы лишаетесь его услуг.

Джо нежно, как женщина, дотронулся рукой до моего плеча. Часто с тех пор, вспоминая о нем, я находил в этом сочетании силы с нежностью большое сходство с паровым молотом, который может раздавить человека и зажать яйцо, даже не раздавив скорлупы.

этого ребенка, который вырос здесь, в кузнице, и всегда был лучшим моим другом!

О, дорогой, добрый Джо, ты, которого я так охотно покидал и к которому был так неблагодарен! Как сейчас вижу я тебя с твоей рабочей мускулистой рукой, утиравшей твои честные глаза, с твоей широкой грудью, вздымавшейся от волнения, голосом, дрожавшим от слез. О, милый, добрый, верный, нежный Джо! Я и теперь чувствую на своем плече твою дрожавшую руку, и душа моя наполняется умилением, словно ангел Божий осенял меня тогда своим крылом.

Но тогда я утешал Джо. Я совсем потерялся в лабиринте предстоящого мне счастья и не мог вернуться на путь, пройденный мной вместе с ним. Я просил его утешиться, так как (по его словам) мы всегда были лучшими друзьями и (прибавил я) останемся ими навсегда. Джо усердно тер глаза свободным кулаком, но не проронил ни слова.

Мистер Джаггерс смотрел на эту сцену так, как будто принимал Джо за деревенского дурачка, а меня за его сторожа. Когда мы оба замолчали, он перестал махать кошельком и сказал, взвешивая его на руке:

-- Предупреждаю вас, Джозеф Гарджери, что это последний представляющийся вам случай. Я не люблю недомолвок. Если вы желаете взять подарок, который мне поручено вам вручить, то говорите прямо и берите. Если же, напротив того, вы разумеете...

Но тут стряпчий к великому своему удивлению был прерван самим Джо, который неожиданно подступил к нему с явными признаками твердой решимости вызвать его на кулачную расправу.

-- Я разумею, - кричал Джо, - что если вы явились ко мне в дом только затем, чтоб поддразнивать меня и потешаться надо мной, то выходите один на один. Я разумею так: если вы мужчина, то выходите. Вот что я разумею. Биться, так биться, кто-нибудь устоит, а кому-нибудь придется сдаться.

Я оттащил Джо, и он мгновенно успокоился, после чего, обращаясь исключительно ко мне, самым любезным тоном сделал замечание по адресу тех, кого это могло касаться, что не позволит, чтоб его дразнили и подзадоривали в его собственном доме. Во время демонстрации Джо мистер Джаггерс встал и попятился к двери. Не выказывая ни малейшого намерения вернуться обратно, он тут же у двери изложил свои дополнительные замечания.

-- Ну-с, мистер Пип, - сказал он, - так как вы собираетесь быть джентльменом, то, я полагаю, чем скорее вы оставите этот дом, тем будет лучше. Пусть это будет ровно через неделю, тем временем вы получите мой печатный адрес. Вы можете нанять экипаж на станции почтовых дилижансов в Лондоне и прямо явиться ко мне. Поймите, что во всем этом деле я не высказываю своего мнения ни за, ни против. Мне за него заплатили, и я его исполняю. Поймите это хорошенько, поймите и запомните! - Он вытянул свой палец по направлению к ним обоим и, кажется, собирался продолжать, но, находя Джо человеком опасным, счел за лучшее удалиться.

Мне пришла на ум одна мысль, побудившая меня пуститься за ним в догонку. Он направлялся к "Веселым Гребцам", где оставил свою наемную карету.

-- Виноват, мистер Джаггерс.

-- А! - воскликнул он, круто оборачиваясь. - В чем дело?

-- Я желал бы быть вполне правым перед вами, мистер Джаггерс, и во всем следовать вашим указаниям, поэтому я счел за лучшее спросить: имеете вы что-нибудь против того, чтобы я перед отъездом попрощался со своими здешними знакомыми?

-- Нет, - отвечал он таким тоном, как будто не вполне ясно меня понимал.

-- Не только в деревне, но и в городе?

-- Нет, сказал он, - я ничего не имею против этого,

Я поблагодарил его и побежал домой. Я застал Джо в кухне, у камина. Он уже запер парадную дверь и теперь сидел, охватив колена и пристально глядя в огонь. Я тоже присел к огню и стал смотреть на пылающие уголья, и мы долго просидели так, не проронив ни слова.

Сестра сидела в мягком кресле в своем углу, Бидди шила у камина, возле Бидди сидел Джо, а возле Джо я в другом углу, против сестры. Чем дольше я глядел на пылающие уголья, тем сильнее чувствовал, что я не в силах взглянуть на Джо; чем дольше длилось молчание, тем сильнее сознавал я невозможность нарушить его.

Наконец я спросил:

-- Джо, говорил ты Бидди?

-- Нет, Джо, скажи лучше ты.

-- Ну, так Пип стал теперь богатым джентльменом, и да благословит его Бог!

Бидди выронила из рук работу и взглянула на меня. Джо продолжал обнимать свои колени и тоже глядел на меня. Я смотрел на них обоих. Немного погодя оба они поздравили меня, но в их поздравлении звучала грусть, и мне это было досадно.

Я постарался внушить Бидди (а при помощи её и Джо), что мои друзья не должны ни разспрашивать, ни говорить о моем неизвестном благодетеле. Со временем все объяснится, заметил я, а пока не следует ничего рассказывать, кроме того, что у меня есть таинственный покровитель и большие надежды в будущем. Бидди задумчиво кивнула головой на огонь и, взявшись опять за шитье, объявила, что она в точности исполнит требуемое. Вслед за нею и Джо, продолжая обнимать колена, сказал: "На меня, Пип, ты можешь положиться".

Как я и предвидел, все усилия Бидди дать сестре хотя бы слабое понятие о случившемся оказались совершенно безуспешными. Сестра смеялась, кивала головой, даже повторяла вслед за Бидди слова "Пип" и "богатство", но я сомневаюсь, чтобы в них было более смысла, чем в криках на избирательных собраниях, и, мне кажется, это сравнение дает самое ясное представление о жалком положении её умственных способностей.

Я никогда бы не поверил, если б не испытал сам, но, по мере того как прежняя веселость возвращалась к Бидди и Джо, мне становилось все грустнее. Конечно, я не мог быть недоволен своей судьбой, но очень вероятно, что я был недоволен собою, хотя и не сознавал этого.

Какова бы ни была причина моей грусти, но я сидел, облокотившись о колено и подперев голову рукой, и уныло смотрел на огонь, а они разговаривали о том, как я уеду и что они станут делать без меня. И всякий раз, как я ловил на себе взгляд того или другого (а они часто поглядывали на меня, особенно Бидди), я чувствовал себя оскорбленным. Как ни нежны были эти взгляды, мне чувствовалось в них какое-то недоверие ко мне, хотя, Бог свидетель, что ни тот, ни другая никогда не выразили этого ни словом, ни знаком.

В такия минуты я вставал и выглядывал за дверь (дверь нашей кухни выходила прямо на двор и в летние вечера стояла открытою), и даже звезды, на которые я тогда глядел, казались мне бедными и жалкими, потому что освещали те простые, грубые предметы, среди которых протекала до сих пор моя жизнь.

-- Да, Пип, - отозвался Джо, и голос его прозвучал глухо и печально в кружке с пивом, которую он не отнимал это рта, - да, они скоро пройдут.

-- Скоро, скоро, - повторила и Бидди.

-- Мне кажется, Джо, что когда я в понедельник пойду в город заказывать новое платье, мне нужно будет сказать портному, что я сам приду к нему примерить его, или чтобы он отнес его к мистеру Пембльчуку. Будет ужасно неприятно, когда все здешние станут глазеть на меня.

-- Но, вероятно, мистер и мистрис Геббль пожелают взглянут на тебя в джентльменском наряде, - заметил Джо, очень искусно разрезывая свой хлеб с сыром на ладони левой руки и глядя на мой нетронутый ужин, как будто вспоминал то время, когда мы имели обыкновение сличать наши ломти. - Да, я думаю, и Вопсль не откажется. А у "Веселых Гребцов" это будет принято за величайшую любезность.

-- Ну, конечно, Пип, - сказал Джо. - Если ты не выносишь...

Но тут вмешалась Бидди, державшая в руках тарелку моей сестры.

-- Пип, а когда же вы покажетесь мистеру Гарджери, вашей сестре и мне? Нам-то ведь вы покажетесь, надеюсь?

-- Бидди, - сказал я с некоторой досадой. - Вы так скоры, что за вами не поспеешь.

-- Если бы вы немного подождали, Бидди, то услышали бы, что я собираюсь принести сюда в узле мое платье как-нибудь вечером, вернее всего накануне моего отъезда.

На это Бидди ничего не ответила. Великодушно простив ей её вину, я ласково пожелал им доброй ночи и отправился спать. Войдя в свою маленькую комнатку, я сел и долго осматривал этот жалкий угол, который мне скоро предстояло покинуть навсегда, чтобы занять более высокое положение в свете. Но жалкая комнатка была полна свежих юных воспоминаний, и даже в ту минуту, сравнивая ее с теми красивыми и удобными комнатами, в которых мне предстояло жить отныне, я чувствовал ту же раздвоенность, какую испытывал так часто и раньше, сопоставляя кузницу с домом мисс Гевишам и Бидди с Эстеллой.

Солнце ярко сияло целый день и сильно нагрело крышу моей каморки, так что в ней было очень жарко. Я открыл окно и высунулся наружу. Я видел, как Джо тихо вышел из дверей кухни и стал ходить по двору; вслед за ним вышла Бидди с его трубкой, которую она помогла ему раскурить. Он никогда не курил так поздно; нетрудно было догадаться, что по той или другой причине он нуждается в утешении.

Он встал в дверях, как раз подо мной, покуривая свою трубку, а рядом с ним стояла Бидди; они спокойно разговаривали, и я знал, что они говорили обо мне, потому что несколько раз слышал, как оба с любовью произносили мое имя. Я не хотел слышать больше, если б даже и мог. Я отошел от окна и уселся на свой единственный стул у кровати, с грустью сознавая, что эта первая ночь моей блестящей будущности была печальнее всех, какие я проводил до сих пор в этой комнатке. Взглянув в открытое окно, я увидел легкие клубы дыма, подымавшиеся от трубки Джо, и подумал, что это было его благословение мне, не навязываемое с помпой перед толпою зрителей, а проникавшее всю атмосферу, которою мы дышали с ним вместе.