Большие ожидания.
Глава XXI.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Большие ожидания. Глава XXI. (старая орфография)

Глава XXI.

Дорогой я все поглядывал на мистера Веммика, мне хотелось разсмотреть его при дневном свете. Он оказался сухим человечком небольшого роста, с квадратным деревянным лицом, словно обтесанным тупым долотом; на этом лице виднелись какие-то знаки, которые можно было бы принять за ямочки, если бы материал был понежнее, а орудие потоньше, но которые теперь имели вид простых зарубок. Долото сделало три или четыре попытки украсить этим способом нос мистера Веммика, но отказалось от них, не сделав даже усилия хоть сколько-нибудь подчистить свою черновую работу. Судя по безпорядочному состоянию его белья, я принял его за холостяка и притом такого, который понес много тяжелых утрат, потому что на нем было по крайней мере четыре траурных кольца, не считая брошки, изображавшей девицу и плакучую иву над могилой, украшенной урной. Я заметил, кроме того, целую кучу колец и печатей на его цепочке, так что, он весь был, повидимому, обременен воспоминаниями о потерянных друзьях. У него были блестящие маленькие глазки, черные и необыкновенно острые, и тонкия плоския губы. На мой взгляд ему могло быть от сорока до пятидесяти лет.

-- Вы первый раз в Лондоне? - спросил меня Веммик.

-- В первый раз, - отвечал я.

-- Когда-то и я был здесь новичком, смешно даже вспомнить.

-- А теперь вы хорошо изучили Лондон?

-- Еще бы! Я знаю его вдоль и поперек.

-- Мошеннический город, я думаю, - сказал я больше, чтоб поддержать разговор, чем из любознательности.

" - В Лондоне вас могут надуть, ограбить, зарезать; впрочем вы и везде найдете довольно людей, готовых оказать вам такую услугу.

-- Если вы им враг, хотите вы сказать, - заметил я, чтоб сколько-нибудь смягчить резкость его слов.

-- К чему тут вражда! - возразил мистер Веммик. - Без всякой вражды, просто, чтоб поживиться.

-- Но ведь это еще хуже.

-- Вы думаете? - спросил Веммик. - Я почти того же мнения.

Он сдвинул шляпу на затылок и шел с сосредоточенным видом, смотря прямо перед собой, как будто на улицах не было решительно ничего, достойного внимания.

Его рот никогда не закрывался, напоминая отверстие почтового ящика, и потому казалось, что он всегда улыбался. Мы успели взобраться на Гольборн-Гиль, когда я убедился, что это было только механическое подобие улыбки и что на самом деле он и не думал улыбаться,

-- Вы знаете, где живет мистер Матью Покет? - спросил я мистера Веммика.

-- Да, в Гаммерсмите, в западном Лондоне, - отвечал он, мотнув в ту сторону головой.

-- Это далеко?

-- Миль пять будет.

-- Вы знакомы с ним?

В тоне его слов звучало снисходительное презрение, и это смутило меня; я все еще посматривал искоса на его деревянное лицо, в надежде прочесть на нем что-нибудь, что бы смягчило неприятное впечатление его последняго ответа, как вдруг он объявил, что мы дошли до Барнардова подворья. Это известие ничуть не разсеяло моего смущения, потому что я воображал Барнардово подворье великолепным отелем, содержимым мистером Барнардом, и в сравнении с которым наш "Голубой Вепрь" был простым кабачком. Теперь же оказалось, что Барнард безплотный дух, фикция, а его подворье - грязнейшая куча полуразвалившихся зданий, стиснутых в вонючем углу и скорее пригодных служить клубом уличным котам.

Мы вошли в это убежище через калитку и, пройдя узкий дворик, очутились посреди унылого маленького сквера, более похожого на кладбище, чем на сквер. Здесь были самые печальные деревья, самые печальные воробьи, самые печальные кошки и самые печальные дома (штук шесть числом), какие только мне случалось видеть. Окна квартир, на которые были разбиты эти дома, представляли всевозможные степени разрушения в виде изодранных штор и занавесок, уродливых осколков цветочных горшков, разбитых стекол и всякого тряпья, а ярлыки с надписью "отдается в наймы", "отдается в наймы",, отдается в наймы", уныло глядели на меня из пустых комнат, точно жаловались, что ни один дурак не хочет больше сделаться их злополучным постояльцем. И над всем этим запустением, казалось, витал мстительный дух Барнарда, находя слабое утешение в том, что его настоящие жильцы гибли жертвами своих невозможных квартир и погребались в его сквере без всяких христианских обрядов. Зловонное облако сажи и дыма застилало это отверженное чадо Барнарда и посыпало пеплом его голову, обрекая его на покаяние и всеобщее презрение, как простую сорную яму. Так оно действовало на мое чувство зрения, между тем как смешанная вонь - от помоев и сухих отбросов, от мышей и крыс, клопов и конюшен, помещавшихся тут же, - поражала мое обоняние и, казалось, взывала ко мне: "Ну-ка, поотведай микстуру Барнарда".

Так безотрадно было осуществление этого первого из моих больших ожиданий, что я с отчаянием взглянул на мистера Веммика.

-- А, - сказал он, не поняв меня. - Это уединенное место напоминает вам деревню, и мне тоже.

Он повел меня в угол двора и оттуда вверх по лестнице, производившей такое впечатление, как будто она; постепенно превращалась в труху, так что в один прекрасный день верхние жильцы отворив свои двери, должны, были увидеть, что они лишеньивсякой возможности, спуститься вниз. В верхнем этаже на входной двери красовалась надпись: "Мистер Покет-младший", а на ящике для писем был приклеена записка: "Скоро вернется". Верно он не ждал вас так скоро, - пояснил мне мистер Веммик и прибавил: - Я вам больше не нужен?

-- Нет, благодарю вас, - сказал я.

-- Так как ваша касса у меня, то, вероятно, мы будем видеться довольно часто, - заметил он. - Доброго утра!

-- Доброго утра!

Я протянул руку, и мистер Веммик посмотрел на нее, как будто подумал, что мне чего-нибудь от него нужно, потом взглянул на меня и сказал, точно оправдываясь:

-- А, да, вы, значит, имеете привычку жать руку?

Я немного сконфузился, подумав, что, может быть, в Лондоне это было не в моде, но ответил: "Да".

-- Я совсем отвык от этого за последнее время, - сказал мистер Веммик. - Очень рад нашему знакомству. Добрый день.

Когда мы пожали друг другу руки, и он ушел, я приподнял окошко на лестнице и чуть не остался без головы, - веревки сгнили и рама соскочила вниз, как гильотина, к счастию моему так быстро, что я не успел еще высунуть головы. После этого чудесного избавления от смерти, я удовольствовался туманным обзором двора сквозь толстую пленку грязи, покрывавшую стекла. Я уныло стоял у окна и смотрел, повторяя себе, уже не знаю в который раз, что молва о прелестях Лондона несомненно страшно преувеличена.

Мистер Покет, очевидно имел совсем другое понятие о скорости, чем я; мне пришлось по крайней мере полчаса до одури глядеть в окно, и я успел написать пальцем свое имя на всех стеклах грязного окна, прежде чем услышал шаги на лестнице. Постепенно глазам моим предстали: шляпа, лицо, галстук, жилет, брюки и сапоги юного члена общества, занимавшого в нем, повидимому, такое же положение, как и я. Под мышками у него было по бумажному свертку, в руке корзина с земляникой, и он едва переводил дух.

-- Мистер Пип? - спросил он.

-- Мистер Покет? - осведомился я.

-- Ах, Боже мой! - воскликнул он. - Мне ужасно совестно, но я знаю, что один дилижанс из ваших мест выходит в полдень, и думал, что вы приедете с ним. Впрочем - говорю это не в виде оправдания, ведь и уходил-то я ради вас же. Я думал, что, как деревенскому жителю, вам приятно будет покушать ягод после обеда, и я побежал за ними на Ковентгарденский рынок.

По одной известной мне причине я так вытаращил глаза на мистера Покета, что они чуть не выскочили. Я несвязно поблагодарил его за внимание и начал думать, что все это я вижу во сне.

Возясь с дверью, он превращал в кисель ягоды, которые были у него под мышкой, и я предложил ему подержать их. Он передал их мне с любезной улыбкой и принялся сражаться с дверью, как с каким-нибудь диким зверем. Наконец - дверь подалась так внезапно, что он опрокинулся на меня, я на противоположную дверь, и мы оба засмеялись. Но я все еще пялил глаза, как будто сон мой продолжался.

будет провести завтрашний день со мною, чем с ним, и немного познакомиться с Лондоном; что же касается меня, то я с большим удовольствием покажу вам Лондон. Обедом, я уверен, вы останетесь довольны; его принесут из нашей кофейной, и на ваш счет должен я прибавить, - так распорядился мистер Джаггерс. Помещение у вас будет не роскошно, но ведь я сам добываю свой хлеб, мой отец ничего не может мне давать, да я и не согласился бы брать от него. Это вот наша гостиная - эти стулья, столы и ковер присланы мне из дому. Скатерть, ложки и судки тоже не мои, а из кофейной. Это моя спальня; немножко пропахивает плесенью, но Барнард не может без плесени. А это вот ваша спальня; мебель взята на прокат, но на время, я думаю, сойдет; но если вам, что понадобится, я сбегаю и достану. Квартира совсем отдельная, и мы будем только вдвоем; впрочем, надеюсь, мы не подеремся... Но, Боже мой, извините, пожалуйста, я совсем забыл, что вы еще держите ягоды. Позвольте, я возьму; право, мне так совестно...

Пока я стоял против мистера Покета-младшого, передавая ему свертки, я заметил, что и его глаза начинают все больше и больше таращиться, и вдруг он откинулся назад и закричал:

-- Боже мой! Да ведь вы тот самый мальчик, что слонялся тогда в саду.