Большие ожидания.
Глава XXIII.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Большие ожидания. Глава XXIII. (старая орфография)

Глава XXIII.

Мистер Покет сказал, что он очень рад меня видеть, и выразил надежду, что и мне не неприятно видеть его, "потому что", прибавил он и улыбнулся точь в точь, как его сын, "право, я совсем не страшный человек".

Несмотря на свой растерянный вид и седые волосы, он был очень моложав и удивительно прост в обращении. Я говорю "прост" в смысле безыскусственности, но было что-то в высшей степени комическое в его разсеянном виде, что доходило бы просто до смешного, если б он сам не сознавал этого первый. Проговорив немного со мной, он обернулся к мистрис Покет и, заботливо наморщив свои прекрасные черные брови, спросил: "Белинда, ты здоровалась с мистером Пипом?" Она взглянула на минуту из-за книги, сказала "да" и, разсеянно улыбнувшись, спросила, люблю ли я померанцевую воду. Так как вопрос этот не имел ни близкого, ни даже самого отдаленного отношения ни к предыдущему, ни к последующему разговору, то я понял его просто как попытку снизойти до общого разговора.

Через несколько часов я узнал, что мистрис Покет была единственная дочь некоего случайного кавалера, составившого себе ни на чем неоснованное убеждение, будто его покойный отец непременно был бы баронетом, если бы этому кто-то не воспротивился, из совершенно личных побуждений. Кто именно воспротивился - король ли, первый ли министр, лорд канцлер или архиепископ Кентерберийский, - теперь не припомню, да едва ли когда-нибудь и знал, но только отец мистрис Покет, на основании этого предполагаемого факта, считал себя в родстве со знатью всего мира. Кажется, и сам-то он был произведен в кавалеры за то, что взял приступом английскую грамматику в одном отчаянном адресе на веленевой бумаге, который вместе с лопаткой и известкой он поднес какой-то королевской особе, при закладке какого-то здания. Но почему бы то ни было, а мистрис Покет с самой колыбели воспитывалась, как будущая достойная супруга титулованной особы, вследствие чего ее тщательно оберегали от приобретения каких бы то ни было плебейских хозяйственных познаний.

Присмотр и опека, учрежденные здравомыслящим родителем над молодой девушкой, были так успешны, что из нея вышла богатая светскими талантами, но совершенно безпомощная и безполезная женщина. Обладая такими счастливыми данными, она, во цвете своей юности, встретилась с мистером Покетом, который тоже был тогда во цвете юности и еще не порешил окончательно, возсесть ли ему на канцлерском месте или увенчать свою голову епископской митрой. Так как выбор этот был для него только вопросом времени, то они с мистрис Покет ухватили время за хохол (который давно следовало подстричь, ибо он был черезчур длинен) и повенчались тайком от здравомыслящого родителя. Здравомыслящий родитель, не имевший возможности ни дать, ни отнять ничего, кроме своего благословения, щедро вручил им этот дар после непродолжительного сопротивления и объявил мистеру Покету, что жена его - "сокровище, достойное принца". Мистер Покет поместил это сокровище в обыденную житейскую среду и, надо полагать, оно принесло ему довольно скудный процент. Тем не менее мистрис Покет навсегда осталась предметом какого-то странного сожаления, потому что не вышла за титулованную особу, а мистер Покет. - предметом сострадательной укоризны за то, что не был титулованной особой.

Мистер Покет повел меня в дом и показал мне мою спальню, очень хорошенькую и меблированную так, что она могла с удобством служить мне и гостиной. Потом он постучался в двери двух соседних таких же комнат и представил меня их обитателям, Дремлю и Стартопу. Дремль, старообразный молодой человек с тяжеловесной фигурой, насвистывал какой-то мотив. Стартоп, моложе и летами, и видом, читал, поддерживая голову руками, как будто боялся, что она лопнет от чрезмерного переполнения знаниями.

С первого взгляда было видно, что мистер и мистрис Покет состояли под чьей-то опекой; это до такой степени бросалось в глаза, что меня очень интриговало, кто был постоянным хозяином дома и милостиво позволял им жить в нем, пока я не открыл, что этой таинственной силой была их прислуга. Очень может быть, что это был удобный способ избегать всякого рода хлопот, но обходился он довольно дорого, потому что прислуга при таких условиях считала своей священной обязанностью хорошо есть и пить и принимать на кухне большое общество гостей. Она уделяла, правда, очень приличный обед мистеру и мистрис Покет, но мне все-таки всегда казалось, что в этом доме гораздо выгоднее быть пансионером на кухне, разумеется, для того, кто мог постоять за себя, потому что через неделю приблизительно после моего приезда одна дама, наша соседка, лично незнакомая семейству, уведомила его письмом, что она была свидетельницей, как Миллерс била младшого ребенка. Получив это письмо, мистрис Покет скромно огорчилась, залилась слезами и сказала, что решительно не [понимает, отчего это соседи так любят путаться в чужия дела

Я постепенно узнал, преимущественно от Герберта, что мистер Покет воспитывался в Гарро и в Кембридже и даже отличился там, но, рано женившись на мистрис Покет, испортил свою карьеру и сделался учителем. Подготовив к экзаменам нескольких балбесов, родители которых, люди влиятельные, всегда обещали оказать наставнику протекцию и всегда забывали свое обещание, как только их сынки удачно сдавали экзамены, он бросил это скучное занятие и переселился в Лондон. Здесь, после целого ряда разочарований и неудач, он снова занялся шлифовкой юных умов; проходил литературу с теми, кто почему-либо не успел осилить эту часть общеобразовательного курса, зубрил с другими по всем специальностям, подготовляя их для разных экстраординарных случаев, составлял журнальные компиляции, исправлял чужия сочинения и таким образом, при помощи кое-каких скудных собственных средств, поддерживал дом, в котором мы жили.

У мистера и мистрис Покет была соседка, вдова, очень льстивая особа, обладавшая таким мягким характером, что она всем сочувствовала, со всеми соглашалась, всех благословляла и всегда готова была улыбаться или плакать, смотря по обстоятельствам. Звали ее мистрис Койлер, и я в первый же день имел честь вести ее к столу. Она еще на лестнице сообщила мне, что милая мистрис Покет очень огорчается тем обстоятельством, что милый мистер Покет принужден держать у себя воспитанников. Разумеется, это отнюдь не распространяется на меня, прибавила она в порыве любви и откровенности после пятиминутного знакомства со мной, и если б все воспитанники походили на меня, то об огорчении не было бы и речи.

-- Но милая мистрис Покет, - продолжала мистрис Койлер, - после своего тяжелого разочарования в молодости - о, я отнюдь не виню в этом милого мистера Покета - так нуждается в роскошной элегантной обстановке.

-- Конечно, мэм, - прервал я ее: я испугался, что она заплачет.

-- И у нея такия аристократическия наклонности...

-- Да, мэм, - сказал я опять, с тем же благим намерением,

-- Просто ужасно при таких условиях, - продолжала мистрис Койлер, - что милый мистер Покет не может посвящать милой мистрис Покет все свое время и внимание.

Я невольно подумал, что было бы еще ужаснее, если б мясник не уделял милой мистрис Покет ни капли своего времени и внимания, но ничего не сказал, ибо мое собственное внимание было поглощено странными манерами моей дамы.

За столом, пока я добросовестно занимался своим ножом, вилкой, ложкой, стаканом и другими орудиями самоистребления, я узнал из разговора между мистрис Покет и Дремлем, что имя христианское этого джентльмена - Бентли, и что он ближайший (если миновать еще более близкого) наследник одного баронета. Далее выяснилось, что книга, которую мистрис Покет читала в саду - родословная книга, и что мистрис Покет твердо знает год и число, когда её дедушка должен был бы попасть в эту книгу, если б ему суждено было занять в ней место. Дремл говорил немного (он даже показался мне надутым), но в тоне его немногих слов звучало сознание своего превосходства и уважение к мистрис Покет, как к женщине и ровне ему по общественному положению. Никто, кроме их самих да льстивой мистрис Койлер, не интересовался этой беседой; мне даже казалось, что Герберту она была положительно неприятна; достоверно только, что она грозила затянуться надолго, если б не явился мальчишка-лакей с известием о домашнем несчастий. Оказалось, что кухарка куда-то запрятала и не может найти говядину. Тут я увидел в первый раз, к великому своему удивлению, как мистер Покет облегчил свою душу весьма странным движением, сильно поразившим меня своею оригинальностью; впрочем остальные присутствующие не обратили на него никакого внимания, да и я с течением времени привык к нему, как и все. Он положил нож и вилку, которыми только что ел, запустил обе руки в свои всклокоченные волосы и, повидимому, изо всех сил старался поднять себя на воздух. Проделав этот маневр и не достигнув желаемого результата, он преспокойно принялся опять за еду.

Между тем мистрис Койлер переменила предмет разговора и принялась льстить мне. Сначала мне это понравилось, но лесть была так груба, что скоро мне надоела. У нея была какая-то змеиная манера приставать к человеку; когда она разсыпалась передо мной и уверяла, что страшно интересуется моей родиной и друзьями, которых я там оставил, мне так и казалось, что она сейчас выпустит жало, а когда она накидывалась на Стартопа (который говорил с ней очень мало) или на Дремля (который едва ей отвечал), то я завидовал им обоим за то, что они сидят на противоположном конце стола.

После обеда привели детей, и мистрис Койлер принялась расточать восторженные похвалы их глазам, носам и ногам - превосходный педагогический прием, в высшей степени способствующий умственному развитию ребенка. Их было четыре девочки и два мальчика, не считая бэби, который мог быть и тем и другим, и его ближайшого преемника, который не был пока ни тем, ни другим. Флопсон и Миллерс привели всю эту компанию так, как будто оне были не няньки, а сержанты, навербовавшие солдат в различных местах и доставившие их куда следует для внесения в списки; а мистрис Покет осматривала свое потомство - этих будущих лордов и леди - с видом человека, который имел, правда, удовольствие видеть их и раньше, но решительно не знает, ни кто они, ни откуда и зачем явились.

-- Ну, сударыня, дайте-ка мне вашу вилку и возьмите бэби, - сказала ей Флопсон. - Да не берите его так, а то он попадет головой под стол.

Вняв этому совету, мистрис Покет взяла ребенка иначе и ударила его головой об стол так, что все присутствующие почувствовали этот удар.

-- Боже, Боже мой! - воскликнула Флопсон. - Отдайте его мне, сударыня, а вы, мисс Джен, идите и потанцуйте перед ним.

Одна из девочек, совсем крошка, очевидно рано взявшая на себя обязанность заботиться о других, вскочила с своего места и принялась прыгать и танцовать перед ребенком, пока тот не перестал плакать и не засмеялся. За ним засмеялись и все дети и мистер Покет (два раза пытавшийся за это время поднять себя за волосы), мы все тоже засмеялись, и всем стало весело.

Тогда Флопсон, согнув ребенка под прямым углом, как куклу, благополучно усадила его на колени к мистрис Покет и дала ему в руки щипчики для орехов, строго наказав мистрис Покет смотреть, чтоб он не выколол себе глаз, и не менее строго возложив ту же обязанность и на мисс Джен. Затем обе няньки вышли из комнаты и подняли на лестнице шумную возню с мальчишкой, который раньше прислуживал за столом и теперь растерял в этой возне половину своих пуговиц.

Я испытывал сильное безпокойство, когда мистрис Покет снова пустилась в разсуждения по поводу двух баронетств, наслаждаясь при этом апельсином, который она аккуратно разнимала на части и макала в подслащенное вино, совершенно позабыв о бывшем у нея на коленях ребенке, который проделывал со щипчиками ужасные вещи. Наконец маленькая Джен, заметив какая опасность грозит его головке, тихонько встала со стула и при помощи разных остроумных уловок выманила у него опасное орудие. Мистрис Покет, которая как раз в это время доела свой апельсин, не одобрила этой меры.

-- Негодная девчонка! Как ты смеешь? Иди и сейчас же сядь на свое место.

-- Как ты смеешь так говорить со мной? - возразила мистрис Покет. - Иди и садись на свой стул.

Негодование мистрис Покет было до того подавляюще, что даже я почувствовал смущение, как будто до некоторой степени и сам был его причиной.

-- Белинда, - заметил мистер Покет с другого конца стола, - как можешь ты быть так неразсудительна? Ведь Джен вмешалась, жалея ребенка.

-- Боже мой! - воскликнул мистер Покет с полным отчаянием. - Дети могут до смерти убить себя щипцами, и никто не смей вмешиваться!

-- Я не позволю вмешиваться Джен, - сказала мистрис Покет, величественно взглянув на эту невинную маленькую преступницу. - Надеюсь, я еще помню, кто был мой дедушка. Джен! Что мне твоя Джен!..

Мистер Покет опять запустил руки в волосы и на этот раз в самом деле приподнял себя на несколько дюймов от стула.

-- Слышите! - воскликнул он безпомощно, взывая к стихиям. - Дети могут убить себя до смерти щипцами ради поддержания достоинства какого-то дедушки!

Пока шли эти семейные недоразумения, мы не сводили глаз со скатерти. Затем наступила пауза, и все это время честный и неугомонный бэби кричал и тянулся к маленькой Джен, бывшей, повидимому, единственным человеком из всей семьи (исключая прислуги), которого он хорошо знал.

-- Мистер Дремль, - сказала мистрис Покет, - будьте так любезны, позвоните Флопсон. Ты, Джен, непочтительный ребенок, и потому изволь отправляться спать. Ну, милочка бэби, пойдем с мамой.

Но бэби был сама честность и запротестовал из всех сил. Он выпятил животик, перевесился через руку мистрис Покет, показав публике вместо своего нежного личика пару толстеньких в вязаных башмачках ножек, и наконец был унесен в припадке сильного гнева. И он добился таки своего, ибо через несколько минуть я видел в окно, как его нянчила маленькая Джен.

Остальные пятеро детей остались у обеденного стола, так как у Флопсон нашлось какое-то другое занятие, а больше до них никому не было дела. Таким образом я имел возможность проследить отношения между детьми и отцом. Мистер Покет со своими растрепанными волосами и с усиленным выражением растерянности на лице несколько минут внимательно глядел на них, как будто решительно не мог понять, каким образом они очутились на хлебах в этом доме, и почему судьба водворила их именно у него; затем, с разсеянно-задумчивым видом миссионера, задал им несколько вопросов. У маленького Джо спросил, отчего у него дыра на манжетке, на что последний ответил: "Папа, Флопсон собиралась зашить, когда ей будет время у маленькой Фанни осведомился, с чего у нея сделалась ногтоеда, и маленькая Фанни сказала: "Папа, Миллерс хотела приложить пластырь, если не забудет". Тут он почувствовал прилив родительской нежности, дал каждому по шиллингу и велел идти играть, а когда они ушли, сделал энергичную попытку приподнять себя за волосы и перестал думать об этой грустной материи.

мальчики, но так как мне не доставало изящества приемов для катания по Темзе (не говорю про другия воды), то я немедленно взял себе в руководители призового гребца, у которого была лодка на нашей пристани и которого мне рекомендовали мои новые товарищи. Этот практический авторитет очень сконфузил меня, объявив, что у меня руки, как у кузнеца. Если б он подозревал, что этот комплимент едва не стоил ему потери ученика, я думаю, он оставил бы его при себе.

После катания нас ожидал ужин, который вероятно, доставил бы нам удовольствие, не случись тут одного неприятного домашняго происшествия. Мистер Покет был в отличнейшем расположении духа, как вдруг явилась горничная и сказала:

-- Извините, сэр, мне нужно с вами поговорить.

-- Поговорить с вашим господином? - спросила мистрис Покет, мгновенно ополчаясь за свое достоинство. - Как это могло прийти вам в голову? Идите и переговорите с Флопсон или скажите мне в другой раз.

-- Извините, сударыня, - отвечала горничная, - но мне необходимо переговорить с барином, и теперь же.

-- Удивительные вещи творятся у нас, Белинда! - сказал мистер Покет, возвращаясь грустный и озабоченный. - В кухне на полу лежит без чувств пьяная кухарка, а в буфете у нея припрятан в узле большой кусок свежого масла, который она стащила, чтобы продать.

Мистрис Покет тотчас же очень любезно приняла это горячо к сердцу и сказала:

-- Все это проделки этой противной Софьи.

-- Что ты хочешь этим сказать, Белинда? - спросил мистер Покет.

-- Но ведь она водила меня вниз, Белинда, - возразил мистер Покет, - и я сам видел и кухарку, и масло.

Мистер Покет застонал.

-- Разве затем я внучка моего дедушки, чтоб меня считали ни во что в моем собственном доме? - продолжала мистрис Покет. - К тому же кухарка всегда была хорошая, почтенная женщина, и, когда нанималась, так искренно сказала мне, что я рождена быть герцогиней.

"Покойной ночи, мистер Пип", когда я, отправляясь спать, подошел к нему проститься.