Большие ожидания.
Глава XXVII.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Большие ожидания. Глава XXVII. (старая орфография)

Глава XXVII.

"Дорогой мистер Пип!

Я пишу по желанию мистера Гарджери, чтоб уведомить вас, что он отправляется с мистером Вопслем в Лондон и будет очень рад повидать вас, если вы только пожелаете. Он явится к вам в Барнардово подворье во вторник, в девять часов. Если вам нежелательно видеть его, то дайте знать. Ваша бедная сестра все в том же положении, в каком вы ее оставили. Мы каждый вечер вспоминаем про вас и стараемся представить себе, что вы делаете или говорите в ту минуту. Если теперь это вам кажется дерзостью с нашей стороны, то простите ради прежней дружбы, Тут и все, дорогой мистер Пип, от

P. S, Он непременно требует, чтобы я написала вам: "то-то будет весело". Он говорит, что вы поймете. Я надеюсь и не сомневаюсь, что вам будет приятно повидать его, потому что хотя теперь вы и джентльмен, но у вас всегда было доброе сердце, а он вполне, вполне достойный человек. Я прочла ему все письмо, кроме последней фразы, и он просит, чтоб я еще раз написала: "то-то будет весело".

Я получил это письмо в понедельник утром, то есть накануне назначенного дня. Позвольте мне теперь рассказать откровенно, с какими чувствами я дожидался приезда Джо.

Не радость была в моей душе, хотя я был связан с ним крепкими узами. Нет не радость, а безпокойство - много безпокойства, немножко угрызений совести и болезненное сознание нашего неравенства. Еслиб я мог откупиться от этого визита деньгами, я бы охотно сделал это, Меня очень успокаивало то, что Джо явится в Барнардово подворье, а не в Гаммерсмит, и не попадется на глаза Дремлю. Меня не тревожило то, что его увидят Герберт и его отец, которых я уважал, но сильно огорчило бы, еслиб он встретился с Дремлем, которого я презирал.

Так всегда бывает в жизни: все наши глупости и подлости мы делаем в угоду людям, которых наиболее презираем.

Я давно уже начал украшать наши комнаты самыми ненужными и безсмысленными вещами, и эта безплодная борьба с Барнардом обходилась мне очень дорого. В то время, когда я получил письмо Бидди, комнаты были уже совсем не те, какими я их застал, и я имел честь занимать несколько видных страниц в счетах соседняго мебельщика.

В последнее время я дошел даже до того, что завел себе мальчика-лакея в сапогах с отворотами и проводил свои дни в неволе и рабстве у этого субъекта. Ибо, как только я создал это чудовище (отверженное семьей моей прачки) и облачил его в синий фрак, канареечный жилет, белый галстук, сливочного цвета брюки и вышеупомянутые сапоги, я нашел, что делать ему нечего; а ел он очень много, и своим бездельем и обжорством только отравлял мое существование.

Этому-то духу-мстителю велено было во вторник к восьми часам быть на своем месте в передней (величиною в два квадратных фута, как значилось в счете за клеенку), а Герберт заказал к завтраку разные вкусные вещи, которые, он думал, понравятся Джо" Я был искренно благодарен ему за это внимание и предупредительность, но вместе с тем чувствовал, как смутно, но мучительно угнетала меня мысль, что он не суетился бы так, если б Джо был его гостем.

Как бы то ни было, я явился в город в понедельник вечером, чтоб встретить; Джо, встал очень рано и много хлопотал, чтоб придать и гостиной, и столу с закусками наиболее блестящий вид. К сожалению, утро было дождливое, и никакой ангел не в силах был бы скрыть того обстоятельства, что Барнард проливал на свои окна грязные слезы, словно какой-нибудь чувствительный великан-трубочист.

По мере того как приближался назначенный час, меня все сильнее подмывало сбежать, но мой мститель торчал в передней, и скоро на лестнице послышались шаги Джо. Я знал, что это был Джо: я узнал его и по неуклюжей походке (его парадные сапоги были ему всегда велики), и по тому, что он подолгу останавливался на каждой площадке, чтоб прочесть имена жильцов на дощечках. Когда он добрался, наконец, до нашей двери, я слышал, как он водил пальцем по дощечке, разбирая по складам мою фамилию, и громко дышал в замочную скважину. Наконец, он стукнул очень слабо и всего один раз; и Пеппер - таково было компрометирующее имя моего мальчика мстителя - доложил: "Мистер Гарджери".

Мне казалось, что он никогда не кончит вытирать свои ноги и что мне придется пойти и стащить его с половика, но вот он вошел.

-- Джо! Как поживаешь, Джо?

-- Пип! как живешь-можешь, Пип?

Поставив шляпу на пол между нами, он с своим добрым сияющим от радости лицом схватил меня за обе руки и принялся изо всех сил раскачивать их вверх и вниз, как будто я был вновь изобретенный патентованный насос.

-- Я очень рад видеть тебя, Джо. Дай мне твою шляпу.

Но Джо, бережно держа ее обеими руками, как какое-нибудь птичье гнездо с яйцами, ни за что не желал разставаться с этой частью своей собственности и продолжал стоять и разговаривать над ней в самой неловкой позе.

-- Как вы выросли! - сказал Джо. - А пополнели и облагородились (Джо немного подумал, прежде чем произнес последнее слово) так, что положительно делаете честь нашему королю и отечеству.

-- И ты, Джо, тоже смотришь молодцом.

только вот Вопсль покатился вниз.

Все это время он бережно обеими руками поддерживал свое птичье гнездо и, широко раскрыв глаза, водил ими по всей комнате и по цветным разводам моего пестрого халата.

-- Как покатился вниз, Джо?

-- Да, так, - ответил Джо, понижая голос, - бросил церковь и пошел в актеры. Актерство-то это и привело его в Лондон вместе со мной. И его желание было, - продолжал Джо, подсунув птичье гнездо под левую мышку и принимаясь рыться в нем правой рукой, точно доставал яйцо, - его желание было, чтоб я вам передал это, если вам не будет обидно.

И Джо протянул мне измятую афишу какого-то маленького столичного театра, оповещавшую публику, что на этой неделе появится на сцене "знаменитый провинциальный артист-любитель, достойный соперник Росция, единственный дебют которого в величайшем произведении нашего национального барда произвел недавно такой фурор в провинциальных драматических кружках".

-- Были вы на этом представлении, Джо? - спросил я.

-- Да, я был, - торжественно и важно отвечал Джо.

-- И он в самом деле имел успех?

-- Да, мерки с две апельсинных корок, пожалуй, получил. Особенно в тот момент, когда он видит тень. Хотя посудите сами, сэр, может ли человек исполнять свое дело как следует, от души, когда его беседу с тенью постоянно прерывают криками "аминь". Положим, он имел несчастье быть причетником, - продолжал Джо в высшей степени убедительным и прочувствованным тоном, - но это не дает нам права сбивать его с толку, да еще в такое время. Уж если - так по крайней мере, по моему разсуждению - уж если человеку не дают спокойно поговорить с тенью родного отца, так чего же после этого от него ожидать, в особенности, когда его траурная шляпа так мала, что от тяжести черных перьев постоянно сваливается с головы, и ему приходится все время ее держать?

Тут лицо Джо приняло такое выражение, как будто он сам увидел привидение, и я догадался, что в комнату вошел Герберт. Я представил их друг другу. Герберт любезно протянул руку, но Джо испуганно попятился, продолжая держать свое птичье гнездо.

-- Ваш слуга, - сказал Джо, - и надеюсь что вы и Пип, - тут взгляд его упал на моего духа-мстителя, ставившого на стол гренки с маслом, и он так явно выразил намерение причислить этого юношу к нашей компании, что я невольно наморщил брови; Джо пришел от этого в еще большее замешательство и продолжал: - я разумею вас двоих, джентльмены, и... и надеюсь, вы в добром здоровье, несмотря на эту тесноту? Потому, видите ли, может, эта гостиница и очень хороша, по мнению лондонских жителей, - продолжал таинственно Джо, - и вероятно ею можно гордиться, но я не решился бы держать здесь и свинью, конечно, если б хотел откормить ее пожирнее-и получить хорошее мясо.

Высказав этот лестный отзыв о нашем жилище и обнаружив явную наклонность называть меня "сэр", Джо, в ответ на наше приглашение присесть к столу, начал внимательно осматриваться по комнате, отыскивая приличное место для своей шляпы, как будто только очень немногие предметы в природе могли служить ей пьедесталам, и наконец поставил ее на самый краешек камина, с которого она потом постоянно падала.

-- Чего прикажете, мистер Гарджери, чаю или кофе? - спросил его Герберт, который у нас был всегда за хозяина.

-- Благодарю вас, сэр, - отвечал Джо, выпрямившись, как палка. - Это как вам будет угодно.

-- Что вы скажете насчет кофе?

-- Благодарю вас, сэр, - отвечал Джо, явно разочарованный этим предложением, - если вы так любезны, что предпочитаете кофе, то я не решусь высказаться против вашего мнения. Но не находите ли вы, что кофе действует иногда немножко горячительно?

-- В таком случае, чаю, - сказал Герберт, наливая ему чай.

Тут шляпа Джо упала с камина; он вскочил с места, поднял ее и поставил на прежнее место, словно правила приличия требовали, чтобы она падала как можно чаще.

-- Когда вы приехали, мистер Гарджери?

-- Позвольте, когда же это было? - отвечал Джо, кашлянув в руку, как будто со времени приезда он успел уже схватить коклюш. - Кажись, вчера вечером? Нет, не вчера. Ну да, вчера, так точно, вчера вечером, - заключил он наконец с облегченным сердцем, с видом глубочайшей мудрости и строгого безпристрастия.

-- Успели ли вы взглянуть на Лондон?

-- Как же, сэр, - сказал Джо, - мы с Вопслем прямо отправились в лавку ваксы, но не нашли, чтоб она слишком походила на картинку, что нарисована на красном объявлении у дверей лавки, т. е. я разумею, - прибавил Джо в виде пояснения, - что там она нарисована слишком архитектурарально.

падающей шляпой. И в самом деле эта шляпа требовала очень зоркого внимания и быстроты глаза и руки ловкого игрока в крокет. Джр играл ею с замечательным искусством; он то кидался и хватал ее в ту самую минуту, когда она уже совсем падала на пол, то ловил на полпути, то заставлял летать по всей комнате и стукаться о стены, пока, наконец, находил возможным поймать ее и водворить на прежнее место. Кончилось тем, что она упала в полоскательную чашку, где я дерзнул наложить на нее руку.

чтоб считать себя прилично одетым? Зачем необходимо ему искупать свои грехи пытками этой праздничной одежды?

А сам он впадал по временам в такое мрачное раздумье, что не доносил вилки до рта, неистово поводил глазами в разные стороны, без всякой причины начинал как-то неестественно кашлять, сидел так далеко от стола, что ронял больше, чем ел, делая при этом вид, что ничего не роняет, и я почувствовал не малое облегчение, когда наконец Герберт простился с нами и ушел в Сити.

У меня не хватило ни здравого смысла, ни доброты понять, что я был сам во всем виноват, и что, держи я себя проще с Джо, и он был бы проще со мной. Я раздражался, выходил из терпения и таким Образом держал сам себя на горячих угольях.

-- Так как мы с вами теперь одни, сэр, - начал Джо.

Джо мельком взглянул на меня, и я прочел в этом взгляде упрек. Как ни казался он смешон с своими воротничками и галстуком, в нем было - я почувствовал это теперь - сознание своего достоинства.

-- Так как мы теперь одни, - повторил Джо, - и я не имею ни намерения, ни возможности оставаться здесь долго, то и закончу, т. е. начну с изложения того, что привело меня к чести настоящого свидания. Потому что, - продолжал Джо своим прежним добродушным тоном, - если б не желание быть вам полезным, я бы не имел чести есть хлеб-соль в обществе и квартире джентльменов.

Я так боялся встретить опять его укоризненный взгляд, что не сделал никакого замечания по поводу его тона.

-- Итак, сэр, - продолжал Джо, - вот как было дело. Сижу я намедни у "Трех Гребцов", Пип... (когда в нем заговаривала прежняя привязанность ко мне, он называл меня Пипом, а впадая в вежливый тон, продолжал величать меня "сэр"). Сижу я, и вдруг подъезжает Пембльчук в своей одноколке. А этот человек, - сказал Джо, выбираясь на новую дорогу, - страшно злит меня подчас; надо вам сказать, что он распускает сплетни по всему городу, будто он был другом вашего детства, и даже вы сами считаете его товарищем ваших детских игр.

-- Ну да, Пип, надеюсь, что так оно было, - говорил Джо, слегка покачивая головой, - хотя теперь это и не имеет значения, сэр. - Так вот, Пип, этот самый болван Пембльчук является ко мне к "Трем Гребцам" - большую отраду, сэр, доставляют рабочему человеку трубочка да кружка пивца, если, конечно, не злоупотреблять ими - и говорить: "Джозеф, мисс Гевишам желает поговорить с вами".

-- Мисс Гевишам, Джо?

-- Желает - это были его собственные слова - поговорить с вами.

Джо замолчал и сидел, закатив глаза под потолок.

-- На другой день, сэр, - продолжал Джо, глядя на меня так, как будто я сидел не рядом с ним, а по крайней мере за версту, - на другой день я, пообчистился и отправился к мисс Г.

-- К мисс Г., Джо? К мисс Гевишам, хочешь ты сказать?

-- Я же и говорю, сэр, - отвечал Джо таким формальным тоном, как будто диктовал свое духовное завещание. - К мисс Г. или иначе Гевишам. И она говорит мне следующее: "Мистер Гарджери, вы в переписке с мистером Пипом?" Получив от вас одно письмо, я мог ответить: "Да, в переписке", Когда я венчался с вашей сестрой, сэр, я на вопрос священника отвечал: "да, желаю" и теперь на вопрос вашего друга, я тоже ответил: "да, в переписке". - "В таком случае", - сказала она, - "напишите ему, что Эстелла вернулась домой и желала бы повидаться с ним".

Я чувствовал, как вспыхнуло мое лицо, когда я взглянул на Джо думаю, что это произошло отчасти от сознания, что я принял бы Джо гораздо любезнее, знай я, с какой вестью он явился ко мне.

"Я знаю, - говорит, - ему будет приятно услышать об этом от вас; теперь праздники, вам хотелось его повидать, - поезжайте". Ну вот и все, сэр, - заключил Джо, вставая. - Желаю вам, Пип, всего хорошого и все больше и больше идти в гору.

-- Но разве ты уже уходишь, Джо?

-- Да, я ухожу, - сказал Джо.

-- Но вернешься к обеду?

"сэрами" растаяла в его мужественном сердце, когда он протянул мне руку.

-- Пип, дорогой мой товарищ, вся наша жизнь состоит из таких разставаний. Один кузнец, другой лудильщик, третий золотых дел мастер, четвертый медник; волей неволей они должны разойтись, и надо с этим мириться. Если сегодня была чья-нибудь вина, так только моя. Ты и я не можем быть товарищами в Лондоне и нигде, кроме как дома, где все нам давно знакомо, и где нас соединяет дружба. Не прими за гордость, что я тебе скажу, но я хочу поступать правильно, и ты никогда не увидишь меня больше в этом платье. Я никуда не гожусь в этом платье. Мое настоящее место в кузнице, в нашей кухне, на болотах. Я покажусь тебе вдвое лучше в моей рабочей куртке, с молотом в руке или даже с трубкой в зубах. Если тебе когда-нибудь захочется повидать меня, и ты придешь и заглянешь в окошко кузницы и увидишь там кузнеца Джо, за старой наковальней в его обгорелом переднике за старой работой, он и на половину не покажется тебе так плох, как теперь. Я страшно туп, но кажется, я наконец зарубил себе кое-что близкое к правде. Итак, да благословит тебя Бог, дорогой старый Пип, старый товарищ, да благословит тебя Бог!

Да, я не ошибся; в нем было достоинство. Когда он говорил эти слова, его неуклюжая одежда так же мало мешала ему быть человеком, как помешала бы его душе подняться к небесам. Он нежно прикоснулся к моему лбу и вышел. Как только я пришел немного в себя, я бросился-за ним, обегал все соседния улицы отыскивая его, но его уже не было.