Большие ожидания.
Глава XXIX.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Большие ожидания. Глава XXIX. (старая орфография)

Глава XXIX.

На другой день я встал с петухами. Идти к мисс Гевишам было еще слишком рано, и я решил побродить за городом. Я направился, через ту часть города, где жила мисс Гевишам, и значит, в противоположную сторону от нашей деревни, решив, что к Джо я зайду завтра. Я думал о моей покровительнице, и в моем воображении рисовались в самых радужных красках её планы насчет моей будущности.

Она узаконила Эстеллу, почти усыновила меня и очевидно желала соединить нас. Она предназначает меня в роли сказочного рыцаря, которому суждено обновить заброшенный дом, заставить двинуться остановившиеся часы, заставить огонь весело пылать в остывших каминах, смести паутину с занавесей, разогнать кишащих всюду гадов и, свершив все эти блистательные подвиги, жениться на заколдованной принцессе. По дороге я остановился против дома, чтобы взглянуть на него, на его кирпичная закоптелые стены, на его забитые окна, на зеленый плющ, который мощно обхватывал своими ветвями и побегами все строение до самого карниза, как будто стараясь этими старыми мохнатыми руками прикрыть какую-то дорогую для меня тайну. Разумеется, душою этой тайны была Эстелла. Но хотя её образ безраздельно властвовал надо мною, хотя мое воображение и мои мечты целиком сосредотачивались на ней, хотя её влияние на мое детство и на мой характер было громадно, - я, тем не менее, даже в это знаменательное утро наделял ее мысленно только теми качествами, которыми она действительно обладала. Об этом обстоятельстве я упоминаю здесь потому, что оно может послужить путеводною нитью, ч^обы распутаться в лабиринте моих чувств. Я знаю по опыту, что обычное представление о влюбленных не всегда справедливо. По отношению ко мне сущая истина в том, что когда я полюбил Эстеллу любовью взрослого человека, я полюбил ее потому, что не мог противиться своему чувству. Весьма и весьма часто, если не постоянно, я сознавал, к великому моему огорчению, что люблю ее без всякой надежды, без счастья, наперекор всему, что, казалось бы, могло меня образумить. Прекрасно понимая все это, я не мог меньше любить ее на этом основании, и подобное сознание столько же способно было охладить меня, как если бы я серьезно считал Эстеллу верхом совершенства во всех отношениях.

Я старался так разсчитать время, чтобы подойти к калитке в тот же самый урочный час, в какой я приходил сюда прежде. Позвонив дрожащею рукою, я стал к калитке спиною и старался собраться с духом и успокоиться.

Я слышал, как отворилась боковая дверь, слышал, как кто-то шел через двор; но я сделал вид, что ничего не слышу, даже когда калитка отворилась на ржавых петлях.

Наконец, кто-то коснулся моего плеча, я вздрогнул и обернулся. Я смутился еще более, очутившись лицом к лицу с человеком, одетым во все темное. Его я менее всего ожидал встретить здесь привратником дома мисс Гевишам.

-- Орлик!

-- Ах!.. Как видите... В судьбе людей бывают перемены поудивительнее, чем в вашей. Войдите же, войдите! Мне приказано не оставлять калитки открытой.

Я вошел. Он захлопнул калитку, запер на замок и вынул ключ.

-- Да, - сказал он, пройдя несколько шагов впереди меня и разом обернувшись ко мне - это я.

-- Как вы сюда попали?

-- Пришел на своих на двоих, а пожитки привез на тележке.

-- Так вы сюда водворились уже со всем своим добром?

-- Конечно, не со злом! по крайней мере я так полагаю.

В этом я далеко не был уверен, но у меня было довольно времени подумать над ответом, пока он медленно поднял сбои опущенные до того времени глаза и своим испытующим взглядом стал разглядывать меня с головы до ног.

-- Так вы бросили кузницу? - сказал я.

-- Разве вам здесь что-нибудь напоминает кузницу? - отвечал Орлик, презрительно озираясь кругом. - Ну, пускай здесь будет кузница, коли вам так нравится.

Я спросил у него, когда он оставил кузницу Гарджери.

-- Тут один день так похож на другой, - отвечал он, - что мудрено сказать это. Я сюда поступил во всяком случае вскоре после вашего отъезда.

-- Это-то, пожалуй, я и сам сказал бы вам, Орлик.

-- А! - сказал он сухо, - не даром ведь я считал вас ученым.

"ложи", в которых обыкновенно ютятся парижские привратники. Несколько ключей висело на стене; он туда же повесил ключ от калитки. Его кровать, прикрытая рваным одеялом, помещалась в глубине, комнаты, в небольшой нише. Вся обстановка имела нечистоплотный, унылый и какой-то сонливый вид, а комната казалась клеткой сурка. Сам Орлик, с угрюмым и суровым видом стоявший в темном углу у окна, казался тем самым сурком в человеческом образе, для которого сделана клетка, - и это было близко к истине.

-- Я никогда не видал этой коморки, - сказал я, - и прежде здесь не было привратника.

-- Не было, - отвечал он, - до тех пор, пока не оказалось, что двери недостаточно охраняют дом и пока не стали находить такого положения опасным, так как говорят, что здесь стали шляться каторжники и много всякой швали из босой команды. Тогда меня рекомендовали на это место, как человека, который, если уж возьмется за это, так всякому сумеет свернуть шею - и я взял место. Это полегче, чем ворочать мехами да барабанить молотом. Дело сделано и ладно!..

Мой взгляд упал на ружье в медной оправе, висевшее над камином, и он заметил это.

-- Ну, - спросил я, не желая более продолжать разговора, - можно мне пойти к мисс Гевишам?

-- Провались я на этом месте, не знаю, - сказал он потянувшись и встряхиваясь. - Мои сведения не простираются так далеко. Я ударю молотком по колоколу, а вы ступайте по коридору, пока не встретите кого-нибудь.

-- Я думаю, меня ждут?

-- Лопни мои глаза, - ничего не знаю, - сказал он.

Тогда я пошел по длинному коридору, по которому я бегал когда-то в своих больших сапожищах, а он ударил в колокол. Звук колокола не успел еще замереть в коридоре, как я увидел Сару Покет, пожелтевшую и позеленевшую по моей милости.

-- О, это вы, мистер Пип! - воскликнула она.

-- Своего собственной персоной, мистрис Покет. С удовольствием могу сообщить вам, что мистер Покет со своими семейством совершенно здоров.

-- Поумнели ли они хоть чуточку? - сказала Сарра, печально качая головой. - Лучше бы им побольше ума, чем здоровья. О, Матью, Матью!.. Вы знаете дорогу, сэр?

-- Приблизительно. Ведь мне не раз случалось карабкаться по этой лестнице впотьмах.

Я теперь взошел по ней в гораздо более легких сапогах, чем в те времена, и постучался в дверь мисс Гевишам совершенно так, как привык это делать раньше.

-- Это стучится Пип, - отозвалась она сейчас же; - войди, Пип.

Она сидела в своем кресле у старого стола, в том же старом платье, скрестив на костыле руки, опираясь на них подбородком и глядя в огонь. Около нея стоял ненадеванный белый башмак, а наклонившись над ним и как бы разсматривая его, сидела изящная леди, которой я никогда не видал раньше.

-- Войди, Пип, - продолжала бормотать мисс Гевишам, не отрывая глаз от огня. - Войди, Пип! Как ты поживаешь, Пип? Ты целуешь мою руку, будто я королева? Э! Ну?

Она вдруг взглянула на меня, едва подняв свои глаза, и повторила полу-шутя, полу-сердито.

-- Ну?

-- Мне говорили, мисс Гевишам, - сказал я, немного смущаясь, - что вы выразили желание повидать меня, и я тотчас явился.

-- Ну?

Леди, которой, как мне казалось, я никогда не видал раньше, подняла глаза и смело взглянула на меня. Тогда я увидал, что это глаза Эстеллы. Но она так изменилась, так похорошела, так развилась и так ушла вперед во всех отношениях, что мне казалось, что я-то в сравнении с нею не подвинулся ни на шаг. Глядя на нее, я вновь казался себе неотесаным, простым мальчишкой. Я почувствовал, какое громадное разстояние разделяло нас и как недостижима была она для меня.

-- Что Пип, сильно она по твоему изменилась? - спросила мисс Гевишам, бросив на меня быстрый взгляд и стуча своим костылем по стулу, стоявшему между нами, как бы в виде приглашения сесть на него.

-- Когда я вошел, мисс Гевишам, я совершенно не узнал Эстеллы. Но теперь я узнаю и в лице, и в фигуре, и во всем прежнюю...

-- Что? Уж не хочешь ли ты сказать прежнюю Эстеллу, - прервала меня мисс Гевишам. - Она была горда, высокомерна; ты держался от нея подальше, помнишь?

Я отвечал в смущении, что это было очень давно, что я тогда был глуп, и тому подобное. Эстелла улыбалась совершенно покойно и сказала, что, по её мнению, я тогда был совершенно прав и что она не могла быть особенно привлекательной.

-- А он... изменился он? - опросила мисс Гевишам, играя локонами Эстеллы.

Эстелла засмеялась, взяла башмак, посмотрела на него, потом на меня, снова засмеялась и поставила башмак на пол.

Она обращалась со мною все еще, как с мальчиком, но уже с некоторым кокетством.

Фантастическая обстановка комнаты, в которой мы сидели, невольно пробуждала в душе былые, не совсем обыкновенные впечатления. Я узнал, что Эстелла приехала из Франции и отправляется в Лондон. Она была так же горда и своенравна, как прежде, но эти недостатки почти стушевались перед её необычайной, просто сверхъестественной красотой, и мне казалось, что её красота и гордость составляют нечто нераздельное.

Я не мог отделить её образа от своего жалкого безпокойного стремления к богатству и к внешнему лоску, так смущавшого мое детство, от всех этих скверных, мелочных чувств и побуждений, - когда я начал стыдиться нашего бедного дома и Джо, - от своих грез, - когда мне, бывало, казалось, что я вижу её лицо в пламени кузнечного горна, что она глядит на меня, появляясь в искрах, летевших - во время ковки от раскаленного железа, и опять исчезает в ночной тьме... Одним словом, её образ, как в прошлом, так и в настоящем, был нераздельно слит с самыми глубокими тайниками моей внутренней жизни.

Было решено, что весь день я проведу у мисс Гевишам, вечером вернусь в гостиницу, а завтра уеду в Лондон. Поговорив с нами еще несколько времени, мисс Гевишам отправила меня с Эстеллой погулять в заброшенный сад. Эстелла мне сказала, когда мы входили туда, что я должен буду попрежнему покатать мисс Гевишам в кресле.

Мы с Эстеллой вошли в сад тою самою калиткой, у которой я встретился с "бледным молодым человеком", т. е. с Гербертом. Я волновался.. Я обожал Эстеллу до последней оборки её платья включительно. Она была совершенно равнодушна и конечно не питала никаких чувств к фалдам моего сюртука.

Когда мы подошли к месту сражения, она остановилась и сказала:

-- Я была, должно быть, странным маленьким созданием, когда спряталась тут и смотрела, как вы тогда дрались; но тогда это меня очень забавляло.

-- Вы тогда меня хорошо вознаградили.

-- Право? - отвечала она холодно, как будто об этом не стоило и вспоминать. - Я помню, что я тогда была далеко не благосклонна к вашему противнику; я злилась на него, зачем привели его сюда, чтобы я непременно скучала с ним.

-- Мы с ним теперь большие друзья, - сказал я ей.

-- Да, я вспомнила, - ведь вы учитесь, кажется, у его отца?

-- Да.

На последний вопрос я ответил утвердительно без особой охоты, так как это значило признать себя школьником, а она и без того обращалась со мной, как с мальчишкой,

-- С переменой в вашем положении вы переменили верно и своих знакомых? - сказала Эстелла.

-- Конечно, - отвечал я.

Должен сознаться, что после разговора с нею я не особенно стремился повидаться с Джо, а последнее её замечание окончательно отбило у меня к этому всякую охоту.

-- В то время вы не имели никакого представления об ожидавшем вас благополучии? - спросила Эстелла.

-- Ни малейшого.

Идя рядом с нею, я отчетливо сознавал, какой резкий контраст представляли мы: она шла с видом полного превосходства, а я - как наивный и послушный мальчишка. Это огорчало бы меня еще более, если бы я не сознавал, что, несмотря на кажущееся разстояние, я близок к ней и предназначен для нея.

Сад настолько зарос, что гулять в нем было не легко, и, пройдясь по нем раза два или три, мы пошли на двор к пивоварне. Я указал ей место, где она расхаживала по бочкам в первый день нашего знакомства, и она сказала безучастно и разсеянно: "Правда?" Я напомнил ей, в какую дверь она вынесла мне тогда пива и мяса, и она отвечала "Не помню, право".

-- А помните, как я плакал из за вас? - спросил я.

-- Нет, - отвечала она, отрицательно качая головой, и обвела глазами двор.

Я внутренно готов был вновь пролить слезы из-за её забывчивости и полного равнодушия ко мне, - и эти внутренния слезы, право, горше всяких других.

-- Вы сами знаете, - сказала Эстелла с таким убийственно-снисходительным видом, какой умеют напускать на себя только восхитительные и красивые женщины, - что у меня нет сердца... Может быть, это имеет какое-нибудь отношение к моей памяти.

Я принялся бормотать что-то о том, что я беру на себя смелость сомневаться в справедливости её слов, что, напротив, невозможно представить себе, чтобы у такой красавицы не было бы сердца...

-- О! У меня, конечно, есть сердце, которое можно пронзить кинжалом, прострелить, - сказала Эстелла. - Я умру, конечно, когда оно перестанет биться; но вы знаете, что я хотела сказать: в моем сердце нет места симпатии, нежности и тому подобным глупостям.

Я не знаю, что так поразило меня в ней, когда она внимательно смотрела на меня, стоя неподвижно рядом со мною. Было ли это нечто такое, что так поражало меня в мисс Гевишам? Да, в её взгляде, в её жестах было что-то слегка напоминавшее мисс Гевишам. Это было какое-то неуловимое сходство, которое является между детьми и взрослыми, если они долго совместно живут в уединении, - сходство в движениях, в выражении лица, хотя бы самые лица ребенка и взрослого не имели между собою ничего общого. В самом лице Эстеллы я не мог уловить никакого сходства с мисс Гевишам. Я снова стал разглядывать ее; она тоже смотрела на меня, но теперь я не мог уже уловить поразившого меня выражения.

Что же это было такое?

-- Я говорю серьезно, - сказала Эстелла, - и лицо её стало строго, хотя брови не шевельнулись, и лоб оставался совершенно гладким. - Если нам суждено часто встречаться, то вам лучше раз навсегда освоиться с этой мыслью. Нет, - прервала она меня повелительным жестом, лишь только я попытался открыть рот, - я ни к кому не питаю особой нежности, я даже не имею понятия о подобных чувствах.

Минуту спустя - мы пошли в заброшенную пивоварню. Она указала мне рукою на галлерею верхняго этажа, где я ее видел в первый день нашего знакомства, и сказала, что помнит, как взобралась туда и глядела оттуда на мое отчаяние. Глядя на её вытянутую белую руку, я невольно опять поражен был тем же неуловимым сходством. Я невольно затрепетал. Она положила свою руку мне на плечо, - и иллюзия опять исчезла.

Что же это было такое?

-- Что с вами? - сказала Эстелла, - вы испугались?

-- Испугался бы, если б верил, что вы мне говорили правду, - отвечал я, чтобы как-нибудь уклониться от прямого ответа.

-- Так вы не верите? Что ж, я по крайней мере предупредила вас. Мисс Гевишам уже ждет, чтобы вы вернулись к прежним своим обязанностям, но, я думаю, в этом нет надобности. Пройдемся еще разок по саду, а тогда уж вы пойдете к мисс Гевишам. Идемте! Не стоит сокрушаться о моем жестокосердии. Сегодня вы будете моим пажем, дайте я обопрусь о ваше плечо.

Её роскошное платье волочилось по земле, она находу подобрала его одной рукой, а другою слегка оперлась на мое плечо. Мы еще два или три раза прошлись по заброшенному саду, а мне казалось, что он пестрел чудными цветами. Если бы желтовато-зеленый бурьян, лепившийся по трещинам старой стены, был самым лучшим цветком в мире, то и тогда я не сохранил бы о нем более благодарного воспоминания.

Разница в летах между нами была не так велика, чтобы разделить нас: мы были почти одних лет, хотя она и казалась старше меня; но её красота, делавшая ее в моих глазах недоступной, смущала мое счастье, хотя я в глубине души был уверен, что наша покровительница предназначала нас друг для друга. Бедный мальчик!

Между тем в наше отсутствие были зажжены старые канделябры, и мисс Гевишам поджидай меня в своем кресле.

Когда мы начали наше обычное в былое время катанье между памятниками брачного торжества, мне казалось, что вместе с креслом я сам ухожу в область минувшого. Но среди этой погребальной обстановки, радом с живым мертвецом, пристально глядевшим на нее со своего кресла, Эстелла казалась еще краше, еще восхитительнее, - и я был совсем очарован.

Время летело, наступил обеденный час, - и Эстелла пошла переодеться к обеду. Мы остановились у середины длинного стола, и мисс Гевишам вытянула свою костлявую руку и положила ее на пожелтевшую скатерть. Эстелла, уходя, обернулась, взглянула на нас через плечо, и мисс Гевишам послала ей страстный воздушный поцелуй, в котором было что-то зловещее.

Лишь только Эстелла вышла, и мы остались вдвоем, мисс Гевишам обернулась ко мне и тихо сказала:

-- Ведь красавица? Как грациозна, как воспитана! Ты ведь восхищаешься ею?

-- Все должны восхищаться ею, мисс Гевишам!

Она, продолжая лежать в кресле, обхватила рукой мою шею и притянула меня к себе.

-- Люби ее!.. Люби! Люби!.. Как она к тебе относится?

Прежде чем я собрался ответить на этот щекотливый вопрос, она опять повторила.

-- Люби!.. Люби ее!.. Все равно, сочувствует ли она тебе, или нет. Как бы ни терзала она твоего сердца, - а со временем она станет поопытней и поумней, - все-таки ты люби ее, люби, люби!

Никогда я не видал, чтобы кто-нибудь говорил с большею страстью. Я чувствовал, что, по мере того, как она воодушевлялась, мою шею все крепче и крепче сжимали её костлявые руки.

-- Слушай, Пип! Я ее взяла к себе, узаконила, воспитала, чтобы ее любили. Люби же ее I..

Она слишком часто повторяла слово: "люби", чтобы можно было не понять смысла её речи. Но если бы это слово, вместо любви, призывало к ненависти, к-отчаянию, к мщению или сулило мучительную смерть, то и тогда оно вряд ли в её устах более, чем теперь, походило бы на проклятие.

-- Я тебе скажу, - продолжала она бормотать страстным шопотом, - что такое истинная любовь. Это слепая преданность, полное самоотрицание и подчинение, доверие - вопреки очевидности, вера, способная бороться с целым миром; это беззаветное посвящение всех сил души и сердца любимому существу! Я сама так любила!

Дикий крик вырвался из её груди, когда она произнесла эти слова. Она вскочила с кресла и судорожно бросилась вперед в своем развевающемся, как саван, платье, а я удерживал ее за талью, так как мне казалось, что она способна теперь на смерть расшибиться о стену.

Все это произошло в несколько секунд.

Усаживая ее в кресло, я почувствовал хорошо знакомый мне запах и, обернувшись, увидел своего опекуна.

Он всегда употреблял, - я, кажется, забыл упомянуть об этом, - роскошные фуляровые носовые платки громадных размеров, которые были для него не безполезны при исполнении им своих профессиональных обязанностей. Мне случалось видеть, в какой священный трепет повергал он клиентов и свидетелей, когда торжественно развертывал перед ними свой платок с таким видом, как будто сейчас вот он высморкается, а потом вдруг застывал неподвижно, вполне уверенный, что ему недолго ждать, чтобы высморкаться уже тогда, когда клиент или свидетель окончательно собьется. Смущенный клиент или свидетель тоже застывал обыкновенно, что собственно и требовалось. В этот момент он держал в руках свой знаменитый носовой платок.

Заметив мой взгляд, он торжественно произнес после короткой паузы:

-- Да, это удивительно! - и высморкался с поразительным эффектом.

Мисс Гевишам заметила его в одно время со мною. Как и все, она боялась его. Ола старалась по возможности успокоиться и пробормотала, что он аккуратен, как всегда.

Я ему сказал, когда приехал сюда, сказал, что мисс Гевишам выразила желание, чтобы я повидался с Эстеллой, на что он ответил:

-- О, она восхитительная особа!

Затем он одною рукою покатил перед собою мисс Гевишам в её кресле, а другую засунул в карман своих брюк с таким видом, как будто там было целое хранилище тайн.

-- А сколько уже раз, Пип, вы видели Эстеллу? - сказал он останавливаясь.

-- Сколько раз?..

-- Да, именно. Десять тысяч раз?

-- О, - нет, не столько...

-- Ну, два раза?

-- Джаггерсъи - прервала его мисс Гевишам, чем несказанно облегчила меня, - оставьте в покое моего Пипа и ступайте с ним вниз обедать.

между одним разом и сотнею.

Я подумал и отвечал:

-- Ни разу.

-- И не увидите, - сказал он, сопровождая свои слова какою-то особенной улыбкой, Она не желает, чтобы кто-либо видел это, с тех пор как начала жить таким образом. Она бродит по ночам по дому и перекусывает тем, что попадется под руку.

-- Позвольте, сэр, задать вам один вопрос?

-- Фамилия Эстеллы - Гевишам, или?

Я не знал, как спросить его.

-- Или что?

-- Она - Гевишам?

Между тем мы вошли в столовую, где ожидала нас Эстелла и Сара Покет. Мистер Джаггерс сел на председательское место, а Эстелла расположилась против него. Мы прекрасно пообедали, и нам прислуживала женщина, которой я никогда не видел здесь, но которая, как я знал, давно служила в этом таинственном доме. После обеда перед опекуном появилась бутылка старого портвейна, в котором он очевидно понимал толк, - и дамы удалились. В этом доме мистер Джаггерс своею сдержанностью положительно превосходил самого себя. Во все время обеда он упорно глядел в свою тарелку и только раз взглянул на Эстеллу. Когда она заговаривала с ним, он внимательно слушал и отвечал, но не смотрел на нее; я по крайней мере не заметил этого. Она, напротив, всматривалась в него с интересом и любопытством и, пожалуй, с некоторым недоверием; он же, казалось, и не замечал этого. Все время он как будто нарочно заставлял мисс Покет еще более зеленеть и желтеть, постоянно касаясь в разговоре моих планов на будущее, но и тут он совершенно невозмутимо делал вид, что старается выпытать все, касавшееся меня, и действительно выпытывал.

допросу даже вино: он разсматривал его на свет, отхлебывал, смаковал, глотал, ставил рюмку на стол, опять разглядывал, нюхал, пробовал, пил, наливал новую рюмку, словом, производил настоящее следствие, и я чувствовал такое безпокойство, как будто вино могло сообщить ему про меня что-нибудь нехорошее. Раза два или три я готов был попытаться возобновить беседу, но, как только он замечал мои потуги к разговору, он с таким видом смотрел на меня, продолжая смаковать во рту вино, как будто давал мне понять, что безполезно говорить с ним, так как все равно он не может отвечать.

Мисс Покет, я думаю, чувствовала, что при виде меня она способна взбеситься, пожалуй, даже изорвать в клочки свой удивительный чепец из кисейных лоскутьев или усеять пол своими волосами, которые впрочем выросли не на её голове. Поэтому Она не явилась, когда мы собрались в комнате мисс Гевишам поиграть в вист. Между тем мисс Гевишам успела довольно причудливо убрать Эстеллу: у нея на руках, на груди и в волосах блестели лучшия драгоценные безделушки с туалета мисс Гевишам. Я заметил, что даже мой опекун, который смотрел на нее из под своих нависших бровей, немного поднял глаза, когда засияла перед ним эта чудная красота во всем своем ослепительном блеске.

Я не стану распространяться о том, с каким видом мистер Джаггерс приберегал во время игры мелких козырей и потом бил ими наших тузов и королей. Я был убежден, что он смотрит на нас, как на трех наивных и жалких созданий, которых он давно знает насквозь. Более всего я страдал от того, что присутствие такой холодной и разсудительной особы совсем не отвечало чувствам, какие я питал к Эстелле. Я страдал не от сознания, что никогда не решусь заговорить с ним о ней, не от сознания, что вот он сейчас перед ней может заскрипеть своими сапогами - и это будет невыносимо, но меня мучило, что он с своей разсудительностью и я со своею любовью сидим тут вместе.

Мой опекун занимал в гостинице "Голубого Вепря " номер рядом с моим. До глубокой ночи в моих ушах раздавались слова мисс Гевишам: "Люби ее, люби, люби!" Я изменил их по своему и повторял сотни раз своей подушке: "Я люблю ее, люблю, люблю!" Затем я вспылаль благодарностью к мисс Гевишам за то, что она предназначила меня для Эстеллы, - меня, так недавно еще бывшого простым мальчишкой-молотобойщиком. Потом я со страхом начал думать, что Эстелла далеко не так относится к своей судьбе, как я. Когда же она станет думать иначе? Когда же удастся мне пробудить её спящее сердце?

Великий Боже! я считал свои чувства возвышенными и благородными, а не подумал о том, как мелко и низко было избегать Джо только потому, что она презирала и не могла не презирать его. Только день тому назад Джо вызвал слезы на моих глазах... Скоро оне высохли!.. Да простит мне Бог!.. Слишком скоро высохли оне!..

Предыдущая страница	Оглавление	Следующая страница