Большие ожидания.
Глава XXXVI.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Большие ожидания. Глава XXXVI. (старая орфография)

Глава XXXVI.

Мы с Гербертом все хуже и хуже запутывались в долгах, продолжая от времени до времени уяснять положение дел и производить "округление". Между тем время шло, так или иначе наступило мое совершеннолетие и подтвердилось предсказание Герберта, что оно наступит раньше, чем я узнаю что-нибудь более определенное о своем положении.

Герберт также достиг совершеннолетия, на восемь месяцев раньше меня. Но так как для него ничего иного и не предвиделось впереди, то это событие не произвело особого впечатления в Барнардовом подворье. Напротив, дня моего совершеннолетия мы ожидали, полные тысячами надежд и предположений, так как оба были убеждены, что мой опекун скажет наконец что-нибудь положительное по этому поводу.

Я позаботился обстоятельно сообщить в Литль-Бритен о дне моего рождения. Накануне я получил от Веммика оффициальное извещение о том, что мистер Джаггерс просит меня пожаловать к нему в сей торжественный день в пять часов пополудни. Это обстоятельство окончательно убедило нас, что должно произойти нечто экстраординарное, и мною овладело необычайное волнение, когда я, как раз в назначенное время, отправился в контору опекуна.

В приемной меня поздравил Веммик и нерешительно почесал около носа тонкою сложенною бумажкою, которая своим видом произвела на меня весьма приятное впечатление. Но он ни словом не упомянул о ней и знаком пригласил меня пройти в кабинет опекуна. Был ноябрь, и мой опекун грелся у камина, опершись спиною о верхнюю доску и засунув руки под фалды сюртука.

-- Ну, Пип, я теперь должен называть вас "мистер Пип". Поздравляю вас, мистер Пип.

Мы пожали друг другу руки, - что он всегда производил замечательным образом, - и я поблагодарил его.

-- Садитесь, мистер Пип, - сказал опекун.

Когда я сел, он, не изменяя позы и сдвинув брови, продолжал разсматривать свои сапоги, а я чувствовал себя не особенно ловко, и мне вспомнилось старое время, когда я, бывало, сидел на могильной плите. Полка с двумя ужасными бюстами была недалеко от него, и они, казалось, готовы были на нелепую попытку подслушать нашу беседу.

-- Теперь, мой юный друг, - начал опекун с таким видом, как будто собирался допрашивать меня, - я желаю кой о чем потолковать с вами.

-- О чем вам угодно, сэр...

-- Сколько, по вашим разсчетам, вы проживаете? - спросил мистер Джаггерс, наклоняясь сначала и глядя в землю, а затем закидывая голову и устремляя взор в потолок.

-- Сколько проживаю?

-- Да, сколько проживаете? - повторил мистер

Джаггерс, продолжая глядеть на потолок.

Затем, обведя глазами всю комнату, он вытащил носовой платок и поднес его к своему лицу.

Я так часто приводил свои дела в порядок, что решительно потерял всякое представление о том, сколько проживал в действительности, и сознался, что к великому огорчению не в состоянии ответить на предложенный вопрос. Мой ответ, казалось, доставил мистеру Джаггерсу удовольствие.

-- Я так и думал, - сказал он, и высморкался с видом полного удовлетворения. - - Я сделал вам вопрос, мой друг; не желаете ли вы с своей стороны о чем-нибудь спросить меня?

-- Конечно, мне доставило бы большое удовольствие предложить вам несколько вопросов; но я помню ваше запрещение.

-- Ну, спрашивайте, - сказал мистер Джаггер.

-- Нет. Спрашивайте о другом.

-- Скоро ли по крайней мере узнаю я это?

-- Отложите и это в сторону и спрашивайте дальше.

Я собирался с мыслями, но мне казалось невозможным избежать щекотливого вопроса:

-- Получу ли я что-нибудь сегодня?

Мистер Джаггерс отвечал радостным голосом:

-- Я знал, что мы дойдем и до этого!

Он велел Веммику принести таинственную бумажку. Веммик появился, подал ее и исчез.

-- Теперь, мистер Пип, - сказал мистер Джаггерс, - слушайте. Брали деньги вы довольно исправно: ваше имя часто встречается в кассовой книге Веммика. Но у вас, конечно, есть еще долги?

-- Боюсь, сэр, что придется сказать: да.

-- Вы прекрасно знаете, что придется сказать - да; не правда ли? - сказал мистер Джаггерс.

-- Да, сэр.

-- Я не спрашиваю, сколько у вас долгов, потому что вы сами этого не знаете; да если бы и знали, не сказали бы мне! Да, да, мой друг! - вскричал мистер Джаггерс, помахивая указатель-: ным пальцем, когда заметил мою попытку протестовать. - Вероятно, при всем желании, вы были бы не в состоянии сказать мне этого. Я это понимаю лучше вас. А теперь возьмите ка эту бумажку. Взяли?.. Отлично!.. Теперь разверните и скажите, что это такое?

-- Это банковый билет в пятьсот фунтов, - сказал я.

-- Да, банковый билет в пятьсот фунтов. Сумма недурная. Что вы об этом скажете?

-- Да что ж другое тут можно сказать?

-- Отвечайте на вопрос, - сказал мистер Джаггерс.

-- Весьма недурная сумма.

-- Вы находите, что сумма недурная? Отлично. Эта недурная сумма принадлежит вам, мистер Пип, это вам подарок к сегодняшнему дню, задаток исполнения ваших надежд. Вы должны отныне довольствоваться такою же суммою каждый год; отнюдь не более, - пока не пожелает явиться ваш благодетель. Другими словами, получайте через каждые три месяца от Веммика свои сто двадцать пять фунтов и устраивайтесь, как знаете, пока не вступите в сношения с главным виновником всех этих благ. А я, как и раньше говорил вам, простой поверенный и исполняю чужия поручения, за что мне и заплачено. Я их нахожу нелепыми, но получил деньги вовсе не за то, чтоб высказывать свои мнения.

Я стал выражать благодарность своему неведомому благодетелю за его великодушную щедрость, но мистер Джаггерс остановил меня:

против себя.

После непродолжительного молчания я спросил его:

-- Только что я задал вам один вопрос, мистер Джаггерс, который вы пожелали пока отложить. Я думаю, что не сделаю ничего худого, если теперь повторю его опять?

-- В чем дело? - спросил он.

Я знал, что он не поможет мне, и теперь затруднялся повторить свой вопрос не меньше, чем когда спрашивал его в первый раз, а потому начал в смущении:

-- Скоро ли мой благодетель, как вы сказали, источник всякого благополучия...

Тут я запнулся.

-- Что "скоро ли?" - сказал мистер Джаггерс. - Так не спрашивают, - сами знаете.

-- Скоро ли приедет он в Лондон, - сказал я, подыскивая подходящее выражение, - или вызовет меня куда-нибудь?

-- Ну, - отвечал мистер Джаггерс, в первый раз устремляя на меня свои черные глаза, - нам придется вернуться к нашей первой встрече тогда вечером, в вашей деревне. Что я говорил вам тогда, Пип?

-- Вы мне говорили, мистер Джаггерс, что могут пройти года прежде, чем я узнаю, кто мой благодетель.

-- Именно, - отвечал он. - Вот вам мой ответ.

Мы глядели друг на друга, и мое сердце билось сильнее от желания вытянуть что-нибудь из него; но чувствуя это и сознавая, что мистер Джаггерс замечает все, я убеждался, что тем самым уменьшаю свои шансы на успех.

-- Думаете ли вы, мистер Джаггерс, что до этого пройдут и еще годы?

Мистер Джаггерс покачал головой, но не в смысле отрицательного ответа на мой вопрос, а в смысле отрицания всякой возможности добиться от него какого-нибудь ответа; а страшные слепки, когда я взглянул на них, строили такия рожи и смотрели на меня так, как будто наступил предел их долготерпению и они собираются чихнуть.

-- Слушайте, - сказал мистер Джаггерс, потирая свои ляжки, - я буду с вами откровенен, мой друг Пип. Не надо задавать подобных вопросов. Вы это поймете, если я вам скажу, что они могут поставить меня в неприятное положение. Пойдем дальше... Я вам больше скажу.

Он, созерцая свои сапоги из-под нахмуренных бровей, наклонился настолько, что мог свободно растирать свои икры.

-- Когда эта особа пожелает открыться, - продолжал мистер Джаггерс, выпрямляясь, - вы разберетесь с нею, как знаете. Тогда моя роль в этом деле будет кончена. Тогда в это дело мне и соваться нечего. Вот и все.

Мы посмотрели друг на друга. Затем я опустил глаза в размышлении. Из последних слов я заключил, что мисс Гевишам, по той или иной причине, не сообщала ему своих планов насчет меня и Эстеллы, что он был этим обижен и раздосадован, или, может быть, был против этих её проектов и не желал вмешиваться в их осуществление. Подняв глаза, я заметил, что он все время лукаво смотрел на меня.

-- Если вы все сказали мне, сэр, - заметил я, - то и мне нечего прибавить.

Он кивнул головой в знак согласия, вытащил свой хронометр, неприкосновенный для лондонских воров, и спросил, где я намерен обедать. Я отвечал, что обедаю дома с Гербертом, и затем мне оставалось только спросить, не окажет ли он нам чести отобедать вместе с нами. Он тотчас согласился, но решительно объявил, что пойдет сейчас же со мною, чтобы я не мог ради него сделать никаких особых приготовлений. Ему надо было написать несколько писем и, само собою разумеется, вымыть руки. Тогда я сказал, что пойду в соседнюю комнату поболтать с Веммиком.

Он уже запер свою кассу и собирался уходить. Он встал уже из-за своей конторки, снял с нея два засаленных подсвечника, поставил их рядышком со щипцами на столик у двери, чтобы, уходя, погасить их; выгреб уголь из камина, приготовил шляпу и пальто и постукивал себя в грудь ключом от кассы, как будто подобная гимнастика было весьма полезна после занятий.

-- Мистер Веммик, - сказал я, - мне надо посоветоваться с вами. Мне хотелось бы сделать что-либо полезное для своего друга. ..

Веммик сильней запер свой почтовый ящик и покачал головой, как будто в таком легкомысленном деле ему решительно нечего было посоветовать.

-- Мой друг, - продолжал я, - желает пристроиться к коммерческому делу, но у него нет денег, и начать ему трудно. Я хотел бы так или иначе помочь ему устроиться.

-- Деньгами? - спросил Веммик леденящим тоном.

-- Частью деньгами... не много, - отвечал я, вспоминая с безпокойством о симметричной пачке документов, в моей квартире, - частью, может быть, в счет будущих благ.

-- Мистер Пип, - сказал Веммик, - сначала, с вашего позволения, перечтем по пальцам все мосты, начиная с Чельзи: Лондонский - раз, Соутворк - два, Блакфрайерский - три, Ватерлоский - четыре, Вестминстерский - пять, Воксгальский - шесть.

Называя мост, он каждый раз хлопал себя ключом по ладони.

-- Видите, целых шесть. Выбирайте любой.

-- Ничего не понимаю, - сказал я.

-- Выбирайте любой, мистер Пип, - повторил Веммик, - пройдитесь по нем, бросьте свои деньги в Темзу против средняго пролета и узнаете, что из этого будет. Помогите другу, и выйдет то же, только еще убыточнее и неприятнее.

Сказав это, он так разинул свой почтовый ящик, что в него свободно можно было бросить целую газету.

-- Это совсем неутешительно.

-- Я и не собирался утешать вас.

-- Так, по вашему, - спросил я с некоторым негодованием, - никогда нельзя...

-- Вверить движимого имущества другу, - окончил Веммик. - Конечно, нет. По крайней мере, если вы не желаете отделаться от друга; в последнем случае надо определить заранее, какая для этого потребуется сумма.

-- Да, решительное, - отвечал он, - здесь, в конторе.

-- А! - вскричал я, снова приступая к нему, так как почувствовал, что тут была лазейка, - но останетесь ли вы при том же мнении у себя дома?

-- Мистер Пип, - отвечал он важно, - дома - одно, тут, - другое; точно так же, как мой старичина - сам по себе, а мистер Джаггерс - сам по себе, - смешивать этого не надо. О моих личных мнениях надо и спрашивать меня дома, а здесь, в конторе, надо довольствоваться мнениями профессиональными.

Обо всем этом мы толковали осторожно, памятуя, что у моего опекуна весьма недурной слух. Когда он, потирая руки, появился в дверях своего кабинета, Веммик надел пальто и приготовился потушить свечи. Мы все вместе вышли на улицу, но у подъезда Веммик пошел в одну сторону, а мы в другую.

В течение этого дня несколько раз у меня являлось желание, чтобы у мистера Джаггерса оказался в Джерард-Стрите свой старичина, своя пушка или, словом, кто-нибудь или что-нибудь, способные расшевелить его-- и разгладить морщины у него на лбу. Тяжело было в день своего совершеннолетия размышлять, что достигаешь этого совершеннолетия и вступаешь в свет для того лишь, чтобы никому не доверять и замкнуться в себе самом; а на подобные мысли невольно наводил мистер Джаггерс. Он в тысячу раз умнее и образованнее Веммика, но я всегда предпочел бы компанию последняго. Мистер Джаггерс не на меня только нагнал меланхолию, так как по его уходе Герберт объявил мне, устремляя взор на огонь, что чувствует себя совершенно разстроенным и как будто виноватым, как будто сделал какую-нибудь подлость и не может вспомнить какую.