Большие ожидания.
Глава XLIV.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Большие ожидания. Глава XLIV. (старая орфография)

Глава XLIV.

Я нашел мисс Гевишам и Эстеллу в той комнате, где стоял туалет и горели восковые свечи в шандалах. Мисс Гевишам покоилась на диване у камина, Эстелла сидела у её ног на мягкой скамейке. Эстелла вязала, мисс Гевишам смотрела на нее. Когда я вошел, обе обернулись ко мне и, должно быть, заметили во мне большую перемену. Я догадался об этом по взгляду, которым оне обменялись.

-- Каким ветром занесло тебя сюда, Пип? - воскликнула мисс Гевишам.

Хотя она глядела мне прямо в глаза, но я видел, что она была немного смущена. Эстелла на минуту перестала работать, пристально посмотрела на меня и опять принялась за вязанье. Мне чудилось, что я, как глухонемой, понимающий азбуку пальцев, ясно читаю в движениях её рук: она догадалась, что я открыл моего настоящого покровителя.

-- Вчера я ездил в Ричмонд, мисс Гевишам, чтобы переговорить с Эстеллой, и, узнав, что каким-то ветром ее занесло к вам, приехал сюда.

Мисс Гевишам третий или четвертый раз указала мне рукою на стул; я сел, но не на стул, а на стоявшее перед туалетом кресло, которое она сама так часто занимала. Мне казалось, что для меня это самое подходящее место в нынешний день: тут я видел у ног своих и вокруг себя тлен и разрушение.

-- То, что я хотел сказать Эстелле, я скажу ей при вас, мисс Гевишам. Это вас не удивит, это не доставит вам неприятности: я так несчастлив, как только могли бы вы пожелать.

Мисс Гевишам продолжала упорно смотреть на меня; по движению рук Эстеллы я мог догадываться, что она внимательно слушает, но она на меня не глядела.

-- Мне стало известным, кто мой покровитель. Нельзя сказать, чтобы это открытие принесло мне счастье: оно не возвысит моего общественного положения, не обогатит меня, не доставит, мне никаких преимуществ. Есть причины, по которым я об этом предмете не могу сказать ничего более того, что уже мною сказано; тут не моя тайна, а чужая.

Я остановился на минуту, заглядевшись на Эстеллу и обдумывая, как мне продолжать; мисс Гевишам повторила:

-- Хорошо, это чужая тайна, но что же дальше?

-- Когда я в первый раз был приведен сюда, мисс Гевишам, тогда я жил еще в деревне, от которой меня к несчастию впоследствии оторвали, - я думал, что попал сюда случайно, как мог попасть всякий другой мальчик, в качестве слуги, нанятого за плату исполнять известную работу или удовлетворять капризам своих господ,

-- Да, Пип, именно так, - сказала мисс Гевишам, решительно и спокойно кивая головой.

-- А мистер Джаггерс...

-- Мистер Джаггерс, - прервала меня мисс Гевишам самым хладнокровным тоном, - не принимал тут никакого участия и ничего не ведал. Простая случайность, что он был и моим стряпчим, и стряпчим твоего покровителя; такое совпадение легко могло случиться, так как он ведет дела безчисленного множества лиц. Но как бы это ни вышло, могу тебя уверить, это не было заранее подстроено.

По её разстроенному лицу всякий увидел бы, что она говорит чистую правду.

-- Но когда я впал в заблуждение, в котором так долго был, ведь вы меня в нем оставляли?

-- Да, я оставляла тебя в заблуждении, - отвечала она, еще раз энергично склоняя голову.

-- Было ли это великодушно с вашей стороны?

В моих словах не было и тени укоризны, да я и не хотел ее упрекать; я объяснил ей это, когда она несколько успокоилась после своей вспышки.

-- Ну, ну, - проговорила она, - что же дальше?

-- Мне было щедро заплачено за мою старую службу тем, что меня поместили в ученики на кузницу, - сказал я для её успокоения. - Я спрашивал вас только из любопытства. То, о чем я теперь поведу речь, не будет касаться меня. Скажите, мисс Гевишам, поддерживая мое заблуждение, вы наказывали, дразнили, - предоставляю вам самим подыскать слово, которое выражало бы поделикатнее ваше намерение - ваших эгоистов родственников?

-- Да вольно же было им думать! Да и тебе тоже! А моя судьба какая была? с какой стати стала бы я безпокоиться разуверять тебя и их? Вы сами разставили себе сети, я их не разставляла.

Я подождал, пока она успокоится, - она опять вдруг вспылила и прокричала всю эту тираду чуть не с пеной у рта, - " и продолжал.

-- Я случайно попал в семью одних ваших родственников, мисс Гевишам, и с тех самых пор, как переехал в Лондон, поддерживаю с нею постоянные сношения. Я знаю, что эти люди вместе с другими вашими родичами разделяли мое заблуждение, и в искренности их так же мало сомневаюсь, как в своей собственной. Мне все равно, как вы примете мои слова, поверите ли вы им или нет, но молчать было бы низко и подло, и я должен вам сказать, что вы наносите жестокое оскорбление мистеру Матью Покету и его сыну Герберту, если думаете что-нибудь дурное об этих прямых, честных, благородных людях, неспособных кривить душой и подличать.

-- Ты с ними в дружбе, - проговорила мисс Гевишам.

-- Они сделались моими друзьями, когда считали, что я завладел их местом и оттеснил их, когда ни Сара Покет, ни мисс Джорджиана, ни мистрис Камилла конечно не были моими друзьями.

Я с радостью заметил, что это противопоставление моих друзей их родичам произвело на мисс Гевишам хорошее впечатление. Она испытующе взглянула на меня, потом спокойно спросила:

-- Чего же тебе для них нужно?

-- Я просил бы вас об одном: не смешивать их с другими вашими родственниками. В них одна кровь, но не одна натура.

Не сводя с меня своего испытующого взора, мисс Гевишам повторила:

-- Чего же тебе для них нужно?

Я отвечал, чувствуя, что краснею:

-- Вы видите, у меня не хватило бы хитрости от вас скрыть, что мне для них кое-что нужно, если б даже я и хотел это скрыть. Мисс Гевишам! Если вы решитесь истратить несколько денег, чтобы оказать Герберту услугу на всю жизнь, - только обстоятельства требуют, чтобы он ничего не знал об этой услуге, - я могу указать вам, каким образом это сделать.

-- Почему это должно быть сделано без его ведома? - спросила она и, чтобы внимательнее следить за выражением моего лица, оперлась обеими руками о костыль.

-- Потому что начало этому делу положено мною более двух лет тому назад, вся операция устроена без его ведома, и я не хочу, чтобы до его сведения дошло, что я тут замешан. Почему я не в состоянии докончить начатого, - я не могу вам объяснить; это опять-таки чужая тайна, а не моя.

Когда я кончил, её глаза были уже устремлены не на меня, а на пламя, горевшее в камине. Она смотрела на него, - мне это время показалось долгим среди безмолвия комнаты и при колеблющемся свете медленно оплывающих свечей, - она смотрела на огонь, пока треск разсыпавшейся головешки не пробудил её от задумчивости. Тогда она опять взглянула на меня сначала довольно разсеянно, потом пристально, наконец с самым сосредоточенным вниманием. Меж тем Эстелла все продолжала вязать. Пронизывая меня насквозь своим взглядом, мисс Гевишам спросила, как будто наш разговор не прерывался:

-- Еще что?

При звуках моего голоса Эстелла подняла на меня глаза, но продолжала работать. Её лицо сохранило полную неподвижность. Я видел, что мисс Гевишам смотрит то на нее, то на меня.

-- Я сказал бы вам это уже давно, если б не мое печальное заблуждение; я долго пребывал в надежде, что мисс Гевишам предназначает нас друг для друга, и думая, что, каковы бы ни были ваши чувства, вы не можете собою располагать, я заставлял себя молчать. Но теперь я должен высказаться.

Эстелла покачала головой. Лицо её было по прежнему безстрастно, пальцы попрежнему быстро двигались.

-- Знаю, - сказал я в ответ на её отрицательный жест, - знаю! У меня нет никакой надежды назвать вас когда-нибудь своей. Мне неизвестно, что со мною будет завтра, какие лишения меня ждут в недалеком будущем, куда меня забросит судьба. И все-таки я люблю вас, люблю с той самой минуты, когда впервые увидел вас в этом доме.

Смотря на меня совершенно спокойно и продолжая работать, она опять покачала головой.

-- Со стороны мисс Гевишам было жестоко, страшно жестоко играть впечатлительностью бедного мальчика, разжигать в нем несбыточные надежды, тщетные стремления. Да, это было бы жестоко, если бы она делала это сознательно. Но она не сознавала значения того, что делала; я думаю, Эстелла, что под тяжестью своих страданий она забыла о моих.

Я видел, что мисс Гевишам прижала руку к сердцу и так и осталась, продолжая упорно смотреть то на меня, то на Зстеллу поочередно.

-- Мне кажется, - проговорила Эстелла очень хладнокровно, - что бывают чувства, фантазии, капризы, - не знаю, как их назвать, - которых я решительно не способна понять. Когда вы говорите, что любите меня, я понимаю значение этого слова, но для меня оно остается пустым звуком. Вы ничего не возбуждаете в моем сердце... Меня ничуть не затрагивает все, что вы говорите, я остаюсь совершенно равнодушна. Я пыталась было вас предостеречь, ведь пыталась, не правда ли?

-- Да, - ответил я жалобным тоном.

-- Но вы не хотели внимать моим предостережениям, вы не верили, что я действительно так думаю, как говорю. Ведь вы не верили?

-- Да, не верил. Я надеялся, что вы не можете так думать, Вы - такая юная, неопытная, прекрасная! Эстелла, это ненатурально!

-- Для меня натурально, - возразила она и прибавила с сильным ударением: - такую натуру во мне создали. Я делаю большое различие между вами и другими, говоря вам то, что теперь говорю. Больше я для вас ничего не могу сделать.

-- Правда ли, что Бентли Дремль явился за вами сюда и преследует вас своим ухаживаньем?

-- Совершенная правда, - ответила она таким равнодушным тоном, каким говорят о человеке, к которому питают полное презрение.

-- Правда ли, что вы поощряете его, ездите с ним верхом; правда ли, что он даже обедает у вас сегодня?

Казалось, она была слегка удивлена тем, что мне это известно, но опять ответила:

-- Совершенная правда.

-- Эстелла, вы не можете его любить!

Теперь, в первый раз её пальцы остановились и она с гневом произнесла:

-- Но вы не выйдете за него замуж, Эстелла?

Она посмотрела на мисс Гевишам, подумала с минуту, - работа все лежала у нея в руках, - наконец проговорила:

-- Отчего не сказать вам правды? Я выхожу за него замуж.

Я закрыл лицо руками; в первый момент мне казалось, что у меня не хватит силы справиться с собою, так мучительно было то, что я услышал; но мне удалось выдержать испытание лучше, чем я ожидал. Когда я поднял голову, лицо мисс Гевишам имело такое страшное выражение, что я обратил на него внимание, несмотря на все мое волнение и горе.

-- Эстелла, дорогая Эстелла, о! не делайте этого рокового шага, на который толкает вас мисс Гевишам! Пусть я буду отвергнут навсегда, - и я уже отвергнут, - но отдайте же свою руку человеку более достойному, чем Дремль. Отдавая вас ему, мисс Гевишам как будто желает доказать свое глубокое презрение, нанести величайшее оскорбление безчисленному множеству более достойных людей, которые вами восхищаются, и тем немногим, которые вас искренно любят. Между этими немногими, может быть, есть кто-нибудь, который любит вас так же преданно, как я, - хотя и не так давно, как я, - возьмите его. Мне легче будет это перенести!

Она, как видно, была удивлена моей горячностью и, мне показалось даже, что она тронута, и что как будто бы она Начинает несколько понимать меня.

-- Я выхожу за него замуж, - повторила она голосом более мягким. - Приготовления к моей свадьбе сделаны, и она совершится очень скоро. Вам не следует так оскорбительно выражаться о моей названной матери: я сама хотела этой свадьбы.

-- Вы сами захотели кинуться, в руки этого животного?

-- К кому же мне кинуться? - возразила она улыбаясь. - Или, по вашему, мне следовало выбрать такого мужа, который скорее, чем все другие, почувствовал бы (если люди чувствуют такия вещи), что я ему ничего не даю? Да что тут толковать, дело сделано; как-нибудь да проживем. Что же касается того, будто мисс Гевишам увлекала меня к этому роковому шагу, - как вы его называете, - знайте, что она, напротив, уговаривала меня подождать, не спешить свадьбой; но мне надоела жизнь, которую я веду, она не представляет для меня ничего привлекательного, и я ее меняю. Однако, прекратим этот разговор, мы никогда не поймем друг друга.

-- И я не буду для него ангелом, не бойтесь. Ну, полно же! вот вам моя рука. Что же, теперь мы навсегда разстанемся, мечтательный юноша?

-- О, Эстелла! - воскликнул я, обливая её руку горькими слезами: как ни старался, я не мог их удержать. - До конца дней своих я не в силах буду видеть вас женою Дремля!

-- Пустяки, ребячество! - ответила она. - Это скоро пройдет.

-- Никогда, Эстелла, никогда!

-- Забыть вас! Вы часть моей жизни, часть меня самого. Вы были в каждой строчке, которую я прочел с тех пор, как в первый раз увидел вас, - я был тогда неотесанным деревенским мальчишкой, но уже и тогда вы ранили мое сердце. С тех пор ваш образ преследовал меня везде: я видел вас в волнах реки, на парусах кораблей, в облаках, на болотной топи, в глубине лесов, в вихре бури, во тьме и свете, на море и на улицах. Вы были для меня воплощением всех поэтических фантазий, которые создавались в моем уме. Скорее вы могли бы вашими собственными руками сдвинуть с места камни, из которых сложены монументальные лондонския здания, чем вытеснить из моего сердца ваш образ. Вечно вы будете владеть мною, Эстелла! До последняго часа моей жизни вы будете частью меня самого, частью той крупицы добра и того зла, какие есть в моей натуре. Но, клянусь вам, вас я всегда буду помнить добром, потому что вы сделали мне неизмеримо больше добра, нежели зла, хотя теперь мне и больно, и тяжко. О, да благословит вас Бог, да простит вам Бог!

И сам не знаю, как вырвались у меня эти отрывочные фразы, - я был в каком-то экстазе муки; бурным потоком вылились оне из моих уст, точно кровь из внутренней раны. Я прижал руку Эстеллы к своим губам, продержал ее так несколько мгновений и направился к выходу. Но впоследствии я вспоминал, - мне пришлось вспомнить об этом очень скоро, по одной весьма важной причине, - что в то же время, как Эстелла смотрела на меня только с недоверчивым удивлением, - мертвенно бледная, похожая на призрак, мисс Гевишам, продолжавшая прижимать руку к сердцу, устремила на меня ужасный взгляд, - казалось, она всю душу вылила в этом взгляде, - он был полон сострадания и угрызений совести.

Все; кончено, все погибло! Да, все кончено: мне показалось даже, когда я переступал через порог дома, что дневной свет померк, и солнце светило теперь не так ярко, как тогда, когда я входил в Сатис-Гауз, Я пошел назад самыми безлюдными переулками и, побродив несколько времени, решил отправиться пешком в Лондон. Я уже несколько пришел в себя и понимал, что мне невозможно вернуться в гостиницу, где я опять увидел бы Дремля; что я не в состоянии сидеть в дилижансе в обществе других пассажиров, которым, пожалуй, придет в голову вступить со мною в разговор. Утомиться, из сил выбиться, - вот, мне казалось, самое лучшее, что я мог сделать.

Был уже первый час ночи, когда я перешел Лондонский мост и очутился в лабиринте узких улиц, тянувшихся в те времена на запад от того места Темзы, где она прилегает к Мидльсексу. Оттуда мне было всего ближе пройти в Темпль через Вайтфрайерския ворота. Меня ждали домой только на другой день, но ключ от квартиры был у меня, и если Герберт уже спал, я мог, не безпокоя его, пройти к себе и лечь в постель.

ворота, оглядел меня с большим вниманием. Чтобы помочь ему припомнить, кто я такой, я себя назвал.

-- Мне казалось, что это действительно вы, сэр, но я не совсем был уверен. Вот вам записка, сэр, Человек, который ее принес, сказал, чтоб вы потрудились прочесть ее тут при свете моего фонаря.

Весьма удивленный такой просьбой, я взял записку. Она была адресована Филиппу Пипу, эсквайру, и вверху конверта над адресом было приписано: "Просят прочесть здесь же".

Я распечатал записку. Привратник светил мне. Там было всего три слова, написанные рукою Веммика:

"Не ходите домой".