Большие ожидания.
Глава XLVIII.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Большие ожидания. Глава XLVIII. (старая орфография)

Глава XLVIII.

В предыдущей главе я упомянул о двух встречах; вторая произошла неделю спустя после той, о которой было рассказано. Я опять вышел из лодки у таможни, не доезжая Лондонского моста, но дело было часом раньше, чем в тот раз. Раздумывая, где бы мне пообедать, я забрел в Чипсайд и медленно плелся вслед за толпой, чувствуя себя самым праздным человеком в этой деловой толпе.

Вдруг чья-то огромная рука легла мне на плечо, и я увидал за собой мистера Джаггерса. Он взял меня под руку и пошел вместе со мною.

-- Мы идем в одну сторону, Пип, значит можем идти вместе. Куда вы направляетесь?

-- Кажется, в Темпль, - отвечал я.

-- Кажется? Разве вы не знаете наверное?

-- Нет, - отвечал я, довольный, что хоть раз удалось на перекрестном допросе поставить его втупик, - Нет, не знаю, потому что еще не решил, куда идти.

-- Вы идете обедать? - спросил мистер Джаггерс. - В этом-то, я полагаю, вы можете признаться.

-- Да, в этом я могу признаться.

-- Вы никуда не приглашены?

-- В этом тоже могу признаться; нет, никуда не приглашен.

-- В таком случае идемте обедать ко мне.

Я уже собирался было извиниться, когда он прибавил:

-- И Веммик будет.

Вместо того, чтоб извиниться, я выразил свое согласие, - кстати, первые слова начатой мною фразы годились и для того, и для другого.

Мы пересекли Чипсайд и достигли Литль-Бритена, когда в окнах магазинов уже начали загораться блестящие огоньки, когда фонарщики забегали со своими лестницами, с трудом отыскивая для них свободное местечко на улице, переполненной народом в эту пору дня, и в туманной мгле зажглось множество красных глаз, еще больше, чем тех фантастических глаз, которые смотрели на меня со стены в Гемомсе.

В Литль-Бритене была по обыкновению произведена разборка корреспонденции, совершено омовение рук, потушены свечи, заперт несгораемый шкап, и таким образом прикончены дневные труды. Пока я поджидал мистера Джаггерса, мне чудилось при мерцающем свете огня, горевшого в камине, что ужасные слепки на полке с дьявольской усмешкой пялят на меня глаза, а толстые, украшенные большими шапками нагара, сальные свечи, тускло светившия мистеру Джаггерсу, писавшему письма в углу конторы, казались мне облекшимися в саван в память казненных клиентов.

Мы отправились в Джерард-Стрит все вместе, в наемном кэбе. Не успели мы войти в квартиру мистера Джаггерса, как был уже подан обед. Конечно, в этом доме мне и в голову не могло прийти намекнуть, хотя бы только взглядом, на Вальвортския чувства Веммика, но все же мне было бы приятно, если бы за обедом его глаза хоть раз остановились на мне с дружеским участием. Не тут то было! Как только он переставал смотреть в тарелку, он обращал свой взор к мистеру Джаггерсу и так сухо, так церемонно относился ко мне, словно передо мною был двойник Веммика, очень на него похожий, но гораздо хуже его.

-- Веммик, переслали ли вы мистеру Пипу записку мисс Гевишам? - спросил Джагерс вскоре после того, как мы сели обедать.

-- Нет, сэр. Только-что я собрался отослать ее на почту, как вы привели мистера Пипа в контору. Вот она.

С этими словами Веммик вручил записку не мне, а своему патрону.

-- В записке всего две строчки, Пип - проговорил мистер Джаггерс. - Мисс Гевишам прислала ее мне, так как не знала наверное вашего адреса. Она пишет, что ей надо вас видеть по поводу одного дела, о котором вы ей говорили. Вы съездите к ней?

-- Когда же вы думаете отправиться?

-- Мне предстоит одно дело, поэтому я не могу свободно располагать своим временем, - сказал я, бросая взгляд на Веммика, который в эту минуту, как ни в чем не бывало, отправлял рыбу в свой почтовый ящик. - Впрочем, по всей вероятности, я поеду к ней на днях.

-- Если мистер Пип намерен ехать туда на днях, то, я полагаю, ему нет надобности отвечать на эту записку, - сказал Веммик мистеру Джаггерсу.

Приняв эти слова за совет не мешкать отъездом, я решил ехать завтра же, и заявил об этом вслух. Веммик проглотил рюмку вина и поглядел с довольным видом, но вовсе не на меня, а на мистера Джаггерса.

-- Пип, а ведь паук-то ловко распорядился своими картами, выиграл партию, - сказал мистер Джаггерс.

Я мог ответить только утвердительным наклонением головы.

-- О, это много обещающий юноша в своем роде! Только ему не удастся поставить на своем. В конце концов победит, конечно сильнейший, но кто из них двух сильнее, это еще бабушка на двое сказала. Если он пустит в ход физическую силу и начнет ее бить...

-- Неужели вы это серьезно говорите, мистер Джаггерс? - прервал его я, весь вспыхнув. - Неужели, по вашему, он такой негодяй, что способен даже на такую низость?

-- Я этого не утверждаю, Пип, я высказываю это в виде предположения. Если он начнет ее бить, сила, вероятно, будет на его стороне, но, когда дело дойдет до ума, тут, конечно, не он возьмет верх. Какого образа действий станет держаться при подобных обстоятельствах человек такого сорта, предсказать очень трудно. И тот, и другой исход имеет много шансов.

-- Могу ли спросить, про какие два исхода вы говорите?

-- Человек такого сорта, как наш общий знакомый, или бьет, или пресмыкается. Он может пресмыкаться ворча или пресмыкаться молча, но одно из двух: он или бьет, или пресмыкается. Спросите у Веммика, какого он об этом мнения.

-- Или бьет, или пресмыкается, - подтвердил Веммик, обращаясь не ко мне, а к мистеру Джаггерсу.

-- Выпьемте же за здоровье мистрис Бентли Дремль, - провозгласил Джаггерс, доставая с буфета бутылку самого дорогого вина и, наполнив наши рюмки, налил и себе, - и пожелаем, чтобы вопрос о первенстве решился к полному удовольствию этой леди! К обоюдному удовольствию леди и джентльмена - этот вопрос не может решиться, Молли, Молли, куда вы запропастились? Как вы сегодня медленны!

Не успел он кончить, как Молли уже стояла за его спиной со следующим блюдом. Поставив его на столь, она отступила шага на два и взволнованно пробормотала какое-то извинение, нервно перебирая пальцами. Это движение её рук невольно привлекло мое внимание.

-- Что с вами? - спросил меня мистер Джаггерс.

-- Со мною? Ничего. Только разговор, который мы ведем, мне не совсем приятен.

Руки экономки двигались так, как будто бы она вязала. Взгляд её был устремлен на Джаггерса; она по его глазам старалась угадать, можно ли ей уйти, или, она еще понадобится, и смотрела на него с напряженным вниманием. Да, конечно, я видел в один достопамятный день, очень недавно, такие же глаза, такия же руки,

Джаггерс разрешил ей уйти, и она исчезла из комнаты, но образ её как живой стоял перед моими глазами. Я всматривался в эти глаза, в эти руки, в эти распущенные волосы и сравнивал их с другими, столь знакомыми мне глазами, волосами, руками, которые как две капли воды будут похожи на эти через двадцать лет, после каторжной жизни со скотом-мужем. Я всматривался в глаза и руки Молли; мне припомнилось то непонятное чувство, которое овладело мною, когда я в последний раз прогуливался с одной особой по запущенному саду и полуразрушенной пивоварне. Я припоминал, как то же чувство опять охватило меня, когда я увидел в окне дилижанса чье-то лицо, глядевшее на меня, чью-то руку, посылавшую мне ласковое приветствие; это же чувство вспыхнуло во мне, как молния, когда я с кем-то сидел в карете и вдруг после темной улицы карета въехала в полосу яркого освещения. Я вспомнил, что достаточно было одного звена в ассоциации мыслей, чтобы удостоверить личность того незнакомца в театре; и вот теперь, когда, вслед за разговором об Эстелле, я увидал эти руки, двигавшияся как при вязаньи, и эти пристально смотревшие глаза, другое звено соединило в моем уме два представления, между которыми до сих пор не было ничего общого. Теперь я был уверен, что экономка мистера Джаггерса - мать Эстеллы.

Мистер Джаггерс видал не раз меня вместе с Эстеллой, и конечно ему было ведомо, какое чувство я к ней питал, тем более, что я и не заботился его скрывать. Когда я сказал, что разговор об Эстелле мне неприятен, он кивнул головой, хлопнул меня по плечу, подлил вина в наши рюмки и принялся за прерванный обед.

Экономка появлялась в столовой еще только два раза, и то лишь на короткое время, но если бы я увидел ее еще сто раз, мое убеждение не поколебалось бы: её руки были - руки Эстеллы её глаза были - глаза Эстеллы.

Вечер прошел скучно. Веммик исправно осушал свой стакан, когда мистер Джаггерс подливал ему вина, но делал это точно по долгу службы, - должно быть, с таким же видом он получал от мистера Джаггерса свое жалованье; глаза его были прикованы к патрону, словно он каждую минуту был на чеку, ожидая перекрестного допроса. Вина им было выпито столько, что я диву давался; казалось, его почтовый ящик может поглотить такое неимоверное количество вина, как настоящий почтовый ящик писем, и так же безследно. Для меня он весь вечер продолжал оставаться гадким двойником, только по наружности похожим на славного Веммика из Вальворта.

Веммик ко мне возвращается, и не успели мы пройти полдюжины шагов по направлению к Вальворту, как я уже знал, что под руку со мною идет настоящий Веммик, а гадкий двойник куда-то испарился.

- а я предпочитаю быть за обедом на свободе.

Я заметил, что, по моему, его сравнение удивительно метко.

-- Никому другому я этого не сказал бы, - продолжал он. - Вам одному говорю, так как все что между ними говорится, - я в этом вполне уверен, - дальше не пойдет.

Я спросил его, видел ли он когда-нибудь приемную дочь мисс Гевишам, теперешнюю мистрис Бентли Дремль. Он отвечал отрицательно. Чтобы не испортить дела слишком неожиданным приступом, я сперва завел речь о престарелом родителе и о мисс Скиффинс. Когда я назвал мисс Скиффинс, Веммик принял лукавый вид, внезапно остановился на перекрестке высморкать нос и при совершении сей операции молодецки крутил головой, заливался громкими фиоритурами, словом - во всех приемах обнаружил тайное самодовольство.

-- Разве? Может быть, и советовал, - сказал Веммик, и внезапно прибавил: - Ах, чорт побери! Конечно советовал. Нет, чувствую, еще не совсем развязался.

-- Вы ее назвали тогда укрощенным диким зверем.

-- А вы как ее назовете?

-- Точно так же. Но известно ли вам, Веммик, каким способом мистер Джаггерс ее укротил?

-- Мне хотелось бы знать её историю, у меня есть на это особенные причины. Пожалуйста, разскажите; вы ведь знаете: что между нами говорится, то дальше не пойдет.

-- Я и сам-то не знаю доподлинно её истории, - отвечал Веммик. - Извольте, я сообщу вам, что мне самому о ней известно. Само собою разумеется, мы теперь беседуем неофициально, в качестве частных лиц.

-- О, конечно.

-- Лет двадцать тому назад эта женщина судилась за убийство и была оправдана. Она была тогда очень красива, очень молода. Кажется, в жилах её есть немножко цыганской крови; так это или нет, но несомненно, что она была горячого нрава, и кровь у нея закипела быстро.

-- Ее защищал мистер Джаггерс, - ответил Веммик, многозначительно взглянув на меня. Обработал он это дельце изумительно. А дело-то было почти безнадежное. Он тогда только что начинал свою практику, и отличился на славу, собственно говоря, это дело и создало его репутацию. Он работал над ним, как вол; пока шло следствие, почти не выходил из полицейского управления, показал чудеса ловкости и находчивости. А на судебном разбирательстве, где уж он не мог выступить лично, он сидел рядом с адвокатом, и всякому было известно, что вся защита состряпана им.

Причиной убийства была ревность, жертва - женщина, лет на десять старше подсудимой, гораздо крупнее и сильнее её. Обе они были бродяги; та, что вот теперь в Джерард-Стрите, еще очень молодою была, как говорится, вокруг ракитова куста повенчана с таким же бродягой и ревновала его, как фурия. Убитая, конечно больше подходившая по годам к её мужу, была найдена мертвою в пустом сарае за Гаунсоуским пустырем. По всему видно было, что борьба была отчаянная, быть может даже, то был поединок между двумя женщинами. Убитая была истерзана, исцарапана, избита, и в конце концов задушена. Кроме этой женщины "и на кого не падало подозрений, не было даже никаких оснований подозревать кого-нибудь другого. Мистер Джаггерс основал свою защиту главным образом на том, что его клиентка не имела физической возможности совершить это убийство. Конечно, - прибавил Веммик, прикасаясь к моему рукаву, - конечно, тогда он не слишком-то распространялся о силе её рук, хотя теперь он любит иногда поговорить на эту тему.

Я рассказал, как мистер Джаггерс, когда мы у него обедали, показывал нам руку экономки.

-- Ну с, сэр, - продолжала" Веммик прерванное повествование, - случилось так (понимаете ли? - случилось), что заподозренная в убийстве с первого дня своего ареста была одета так искусно, что казалась гораздо меньше и тоньше, чем было в действительности. Особенно рукава её были так ловко приспособлены, что её руки казались необыкновенно миниатюрными. На теле у нея было два или три ушиба, - вещь самая обыкновенная для женщины её класса, - но руки её с наружной поверхности были изодраны до крови, и важно было решить сделаны ли эти царапины ногтями. Мистер Джаггерс объяснял, что его клиентке пришлось продираться сквозь чащу терновника, и колючки, не достигавшия ей до лица, исцарапали ей руки. На её руках действительно нашлись занозы от колючек, оне были представлены на суд в качестве вещественных доказательств, установлен также был тот факт, что при обозрении терновых кустов они оказались поломанными и помятыми, кое-где на них найдены были клочки её платья и пятна крови. Но самый фортель, какой выкинул мистер Джаггерс, заключался в следующем. Для доказательства её ревности приводили то обстоятельство, что как раз около того времени, когда было совершено убийство, сильно подозревали, что она в порыве бешенства умертвила и своего трехлетняго ребенка, прижитого с этим человеком, из-за которого сыр-бор загорелся, чтобы отомстить ему за измену. Мистер Джаггерс придумал повести защиту таким образом: мы утверждаем, говорил он, что эти царапины сделаны не ногтями, а колючками, и показываем вам эти колючки. Вы утверждаете, следы ногтей и высказываете предположение, что она умертвила своего ребенка: в таком случае вы должны принять все последствия, вытекающия из этой гипотезы. Конечно, она могла совершить детоубийство, и ребенок цепляясь за нее, мог исцарапать ей руки: но что же из этого следует? Ведь вы теперь судите ее не за детоубийство! Если же вы так держитесь за царапины, мы говорим вам, что вы можете дать им такое объяснение, основываясь на ваших предположениях, - если опять таки допустить, что это царапины от ногтей, хотя это совсем неправдоподобно. Словом, - заключил Веммик, - присяжным было не под силу тягаться с мистером Джаггерсом, и они признали себя побежденными.

-- Да, но этого мало: она поступила к нему укрощенной. Хотя она пришла к нему тотчас после суда, но была уже такой, какой вы теперь ее видите. После ее обучали то тому, то другому, что ей надлежало знать в её новой должности, но укрощена она была уже с самого начала.

-- Не помните ли вы, какого пола был ребенок?

-- Помнится, говорили, девочка.

Мы простились самым задушевным образом и разстались.

Тяжело было у меня на сердце, когда я шел домой. Ко всем прежним моим заботам теперь прибавилась еще новая.