Бэрнаби Родж.
Глава VIII.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Бэрнаби Родж. Глава VIII. (старая орфография)

VIII.

Вышед из дома, Сим Тэппертейт пустился скорым шагам по темным улицам, хватаясь по временам за карман, чтоб удостовериться, точно ли ключ был при нем. Таким образом добрался он до Бэрбейкена и поворотил в одну из самых узких улиц, отирая пот, катившийся градом с лица. Наконец, дошел он до какого-то узкого прохода, чрез который пробрался к небольшому дворику, темному как ночь, и остановился у решетки.

Сим ударил в нее три раза ногою, но не получая никакого ответа на этот знак, разсердился и ударил еще три раза сильнее прежнего. Тогда земля под ногами его вдруг растворилась, и оттуда высунулась какая-то лысая голова.

-- Вы ли это, капитан? - спросил чей-то голос.

-- Кто же может быть другой? - отвечал мистер Тэппертейт, и спустился вниз.

-- Теперь так поздно, что мы уже перестали ожидать вас, - сказал тот же голос. - Вы запоздали, мистер!

-- Без замечаний; я не прошу их у тебя, - сказал мистер Тэппертейт с важностью: - вперед, марш!

Через несколько минут он и проводник его вошли в большой погреб, в котором было несколько стульев, стол и кровать, покрытая толстым одеялом; большой огонь был разложен в стороне и освещал сырые своды подземелья.

-- Добро пожаловать, капитан! - воскликнула какая-то высокая фигура, как-бы пробудясь от сна.

Капитан кивнул головою, сбросил с себя кафтан и, окинув глазами того, который шел за ним, спросил:

-- Что нового нынче вечером?

-- Ничего особенного, - отвечал тот, вытянувшись (а он и без того был гигантского роста): - по какому случаю пожаловали вы так поздно?

-- Это не твое дело, - отвечал капитан: - готова ли зала?

-- Готова! - отвечал провожатый.

-- А товарищ... здесь?

-- Здесь - так же, как и несколько других... вы слышите их?

-- Они играют в кегли! - сказал капитан с неудовольствием. - Глупцы!

Нельзя было не отгадать их занятия, потому что стук от бросаемых шаров раздавался под сводами сырого и мрачного погреба и звучал как перекаты грома. Такая забава должна была показаться очень странною в таком месте, где вместо пола была земля, где воздух был тяжел и удушлив, и где стены во многих местах были покрыты мхом.

Владелец этого погреба, тот самый, которому принадлежала лысая голова, встретившая капитана у решетки, был человек очень бледный и худощавый. Глаза его были закрыты и по трепетанию век их можно было догадаться, что он был слеп.

-- Даже и Стэгг вздремнул, - сказал великан, указывая на хозяина.

-- Не беда, капитан, не беда!.. - воскликнул слепой. - Не хотите ли чего-нибудь выпить: водки, рому, или джину? Все достанем для вас, хотя бы пришлось забраться в погреб короля Георга.

-- Чего нибудь, только покрепче; а из какого погреба - мне все равно, хотя бы из чортова.

-- Ну, поворачивайся, давай скорее! - закричал мистер Тэппертейт.

-- Сейчас!--воскликнул Стэгг и как зрячий отправился прямо к шкафу, взял оттуда бутылку, наполнил стакан, не пролив ни капли, и, подавая его Симу, сказал:

-- Пей, благородный капитан, пей! Смерть всем мастерам! Жизнь и здоровье всем подмастерьям, любовь всем хорошеньким девушкам! Пей, храбрый генерал, и согрей этим вином свое мужественное сердце!

Мистер Тэппертейт взял стакан и выпил. Стегг, между тем, став на колени, обхватил своими руками его ноги и воскликнул с восторгом:

-- О! Зачем я слеп! Зачем не могу налюбоваться на эти чудесные икры... на эти сокровища...

-- Пусти меня! - закричал мистер Тэппертейт! - Пусти!

-- Если я их сравню с своими, - продолжал Стегг, ударив себя по икрам: - то начинаю ненавидеть их. Что оне, щепки и больше ничего!

-- И конечно щепки! - заметил с усмешкой мистер Тэппертеiiт. - Но довольно; возьми стакан, и за работу.

Сказав это, он нахмурил брови, окрестил на груди руки и, приняв величественный вид, скрылся вместе с длинным товарищем своим за небольшою дверью, бывшею в конце погреба.

Подземная зала, в которую они вступили, была усеяна опилками; она освещалась слабо несколькими зажженными свечами и находилась между погребом и другою залою, где играли в кегли, что ясно доказывалось шумом и криками, вылетавшими оттуда; скоро, однакож, по знаку, поданному длинным товарищем, шум этот замолк, и в зале водворилась мертвая тишина. Товарищ этот подошел к буфету, и достал оттуда огромную костяную голень, которая, вероятно, принадлежала когда-то человеку столь же высокому, как он сам. Эту кость принял мистер Тэнпертейт из рук товарища как скипетр, свидетельствовавший о его высоком достоинстве, надел на голову свою трехугольную шляпу и влез на большой стол, на котором было приготовлено для него кресло обложенное человеческими черепами.

Едва успел он сесть на эти кресла, как явился другой молодой человек, поклонился низко капитану, передал длинному товарищу огромную книгу с застежками и, подойдя к столу, стал к нему спиною. Тогда длинный товарищ в свою очередь влез на стол, сел на табурет, разложил на спине молодого человека огромную книгу и, взяв перо, с важным видом приготовился писать.

Мистер Тэппертейт, видя, что все было готово, поднял кость и ударил ею девять раз по двум лежавшим перед ним черепам. При девятом ударе явился из кегельной залы третий молодой человек, поклонился низко и с почтением ожидал приказаний.

-- Ученик! - сказал могущественный капитан. - Кто ждет там?

Молодой человек отвечал, что какой-то незнакомец пришел просить о принятии его в общество ученического братства, с распространением на него всех прав и привилегий его. Мистер Тэппертейт снова ударил костью по черепу и воскликнул: "впустите его!" Ученик опять поклонился почтительно и вышел.

Скоро из той же самой двери показались еще два ученика и между ними третий, с завязанными глазами, которого они вели под руки. На нем был парик с кошельком вместо косы, кафтан с широкими полами и длинная шпага; один из проводников этого новопринимаемого кандидата держал над самым ухом его длинное, покрытое ржавчиною ружье, а другой старую саблю, которою он размахивал во все стороны.

Между тем, как эта группа приближалась в молчании, мистер Тэппертейт надел шляпу. Новопринимаемый кандидат положил руку на грудь и преклонился перед капитаном. Сим приказал снять с глаз его повязку и устремил на него свои проницательные взоры.

-- Начинайте! - воскликнул ин потом громким голосом.

Длинный товарищ начал читать следующее:

"Марк Джильберт; 19 лет от роду; в ученьи у Томаса Курцона, чулочника; любит дочь Курцона и не может сказать наверное, любим ли ею взаимно, но полагает, что любим. Курцон, в прошедший вторник, выдрал его за уши..."

-- Как! За что? - воскликнул капитан с жаром.

-- За то, что я

-- Записать: "на Курцона принесена жалоба", и поставить против его имени черный крест.

-- С вашего позволения, великомощный капитан, это еще не все, - сказал новопосвящаемый. - Мистер Курцон называет своих учеников ленивыми собаками и не дает им пива, когда они работают не так, как он хочет; сам ест честерский сыр, а нас потчует голландским; в довершение же всего, оставляет на гулянье только одно воскресенье в целый месяц.

-- Это важное обвинение! - сказал мистер Тэппертейт величественно. - Поставить два черных креста против имени Курцона.

-- Не угодно ли будет высокопочтенному братству, - продолжал кандидат, отличавшийся особенным безобразием: - поджечь незастрахованный дом Курцона или поколотить его порядком, когда он будет возвращаться вечером домой, или пособить мне увезти его дочь и жениться на ней, несмотря на то, хочет она этого или нет?

Мистер Тэппертейт поднял свой страшный скипетр и приказал поставить против имени Курцона три черные креста.

-- Это значит, - воскликнул он: - что Курцон обречен мщению, ужасному мщению!

После этого капитан начал длинную речь, в которой объяснил новопосвящаемому, что по прежним законам, в прежнее время, все ученики, посвящавшие себя какому бы то ни было ремеслу, наслаждались полною свободой, могли безнаказанно колотить своих мастеров и даже при случае резать их на улицах; что законы эти нынче нарушены и изменены разными вредными реформами, и что целью их братства было возстановить все в прежней силе, уничтожить всех мастеров, сокрушить власть их и отмстить за все их тиранства. Мистер Тэппертейт кончил тем, что спросил с необыкновенною торжественностью новопосвящаемого, чувствует ли он в себе довольно силы и мужества к совершению такого великого подвига и может ли дать клятву употребить все средства к достижению этой цели, прибавив, что есть еще время одуматься, и что он может удалиться, если трудность предстоящого дела устрашает его.

На это новопосвящаемый отвечал, что готов дать требуемую от него клятву, и сдержать ее, хотя бы ему пришлось удавиться. Тогда, по знаку, поданному капитаном, началась церемония посвящения, состоявшая в разных странных обрядах, во время которых черепы осветились плошками, и шум, замолкший на время в кегельной зале, возобновился с большею против прежнего силою. Когда требуемая клятва была, наконец, произнесена, мистер Тэппертейт сошел с своего трона, приказал убрать все атрибуты своего могущества, отпереть двери в погреб и в кегельную залу и позволил всем почтенным сочленам этого тайного братства предаться общему веселью, в котором сам не хотел принять участия, считая это несовместным с своим высоким званием. Он бросился на кровать и, смотря равнодушно на карты, кости и кегли, предался мечтам о прекрасной дочери слесаря.

-- Великий капитан! - сказал слепой хозяин, подсев к нему. - Ты не хочешь ни играть, ни петь, так выпей чего-нибудь, вино развеселит тебя.

Мистер Тэппертейт осушил поданный ему стакан, потом, засунув в карман руки, пустился ходить по зале между кеглями и картами. При приближении его, игравшие останавливались и с почтительным видом давали ему дорогу.

-- Зачем не родился я знатным барином или патриотом, - думал мистер Тэппертейт, поглядывая разсеянно на кегли: - тогда был бы я на своем месте. Но быть затерянным в толпе, жить незнаему никем, не значить ничего - ужасно!.. Но терпение, терпение!.. Я еще прославлюсь... мне говорит что-то: "ты назначен в великому!" Скоро, скоро явлюсь я в настоящем своем виде, и тогда какая власть будет в состоянии противиться мне? Я трепещу от радости при одной мысли об этом... Вина, скорее вина!

-- Где новопосвященный? - продолжал мистер Тэппертейт, возвысив голос. - Где он?

-- Здесь, благородный капитан! - отвечал Стэгг. - Я чувствую по духу, что рядом со мною стоит чужой.

-- Есть ли у тебя восковой оттиск ключа от дверей дома твоего мастера? - спросил он, бросив на новопосвященного быстрый взгляд.

-- Есть, - отвечал тот почтительно - и подал оттиск.

он уже таким ключом, и, может быть, это ничтожное обстоятельство было причиной того уважения, какое они невольно питали к нему. Вот от каких безделиц зависит иногда влияние, которое имеют люди на подобных себе!

Отведя в сторону новопосвященного, мистер Тэппертейт сказал ему:

-- Итак, ты любишь дочь своего хозяина?

-- Да, капитан; но у меня честные намерения, клянусь вам!

-- Есть ли у тебя... - спросил мистер Тэппертейт заикнувшись и схватив его за руку с мрачным видом: - есть ли у тебя соперник?..

Новопосвященный взглянул на него выразительно и поднял кулак с угрожающим видом.

-- Довольно, - воскликнул мистер Тэппертейт: - мы понимаем друг друга!.. За нами примечают... благодарю тебя!

Сказав это, он оттолкнул его, подозвал длинного товарища и приказал ему прилепить немедленно к стене письменное объявление, по которому некто Джозеф Уиллит (известный более под именем Джоя) обрекался опале; в этом объявлении предписывалось всем братьям-ученикам под страхом исключения из общества вредить Джою всеми средствами, преследовать его, мешать ему во всех предприятиях и заводить с ним ссоры, где бы его ни встретили.

пустился в пляску; примеру его последовали все другие, и тут поднялся такой шум и гвалт, что стены погреба дрожали в своих основаниях. Эта дикая, пьяная оргии могла, бы быть весьма продолжительною, еслиб вбежавший хозяин, вышедший незадолго пред тем из залы пиршества, не объявил, что не более, как через час настанет день, и что все петухи в Бэрбейкене затянули свою песню. При этом известии, все пирующие прекратили пляски и песни, построились в одну шеренгу, мерным шагом прошли мимо капитана и поспешили каждый к себе домой.

-- Прощайте, благородный капитан, прощайте. Добрая ночь! - воскликнул слепой хозяин, провожая мистера Тэппертейта. - Чтоб чорт сломил тебе шею, проклятый гордец! - прибавил он, опуская решетку и будучи уверен, что страшный капитан, за отдаленностью, не мог слышать его.