Бэрнаби Родж.
Глава XV.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Бэрнаби Родж. Глава XV. (старая орфография)

XV.

На следующий день, около полудня, сидел мистер Честер у себя дома за завтраком; на нем был щеголеватый, покойный шлафрок; развалясь в мягких, широких креслах, он, казалось, отдыхал от трудов и лишений предшествовавшого дня, проведенного им в "Майском-Дереве", где, не смотря на заботливость старого Джона, многого не доставало к удовлетворению привычек знатного гостя.

Кончив завтрак, мистер Честер сел к окну и стал смотреть разсеянно на площадь, посреди которой был обширный сквер, где толпилось уже много народу, и где какой-то молодой человек сидел задумчиво на скамейке.

-- Нэд чрезвычайно терпелив! - сказал мистер Честерь, взглянув на молодого человека и вынув из кармана свою золотую зубочистку. - Удивительно, как терпелив!.. Он сидел тут, когда я только что встал, и не переменил с тех пор нисколько своего положения...

Между тем молодой человек встал и скорыми шагами пошел прямо в дому.

-- Право, можно подумать, что он слышал или понял меня, - сказал мистер Честер, взяв машинально газету, которую уже давно прочел: - славный малый мой Нэд!

В эту самую минуту отворилась дверь, и Эдвард вошел в комнату; отец приветствовал его наклонением головы и приветно улыбнулся.

-- Есть ли у вас время поговорить со мною немного, сэр? - сказал Эдвард.

-- Конечно Нед; у меня всегда есть время... Завтракал ли ты?

-- Давно уж.

-- О! Как же ты рано встаешь! - воскликнул Честер, взглянув на сына с усмешкой.

-- Сказать правду, - продолжал Эдвард, придвинув к окну стул и сев на него: - я очень дурно спал эту ночь, и потому был рад встать пораньше. Причина моей безсонницы и безпокойства должна быть вам известна, сэр, и об ней-то хочу я поговорить с вами.

-- Сделай милость, друг мой, вверь мне свое горе, - отвечал отец. Но ты знаешь мои привычки: я не люблю, когда кто слишком распросграняется...

-- Постараюсь быть как можно короче и пойду прямо к делу, - отвечал Эдвард.

-- Прекрасно. Итак, ты хочешь сказать мне...

-- Ничего больше, кроме того, что я знаю, где вы были нынче ночью, с кем говорили и с какою целию: знаю это потому, что сам был там же, где и вы...

-- Неужели?.. Как я рад! - воскликнул Честер: - это избавит нас обоих от скучного предисловия. Ты был в том же доме, где и я? Зачем же ты не пришел ко мне? Я был бы очень рад видеть тебя.

-- Я знал, что то, о чем нам нужно было говорить друг с другом, будет высказано гораздо лучше тогда, когда мы оба сделаемся несколько хладнокровнее, - отвечал Эдвард.

-- Чорт возьми, Нэд! - воскликнул Честер. - Мне было холодно в этом "Майском-Дереве". Ветер в нем гуляет на свободе, право, не хуже, как в открытом поле... Но ты хотел что-то сказать?

-- Я хотел сказать, что вы, сэр, сделали меня на веки несчастным; хотите ли вы выслушать меня несколько минут спокойно и не перебивая?

-- Любезный мой Нэд; я готов слушать тебя с терпением анахорета... Сделай одолжение, подай мне сливки...

-- Я видел вчера вечером мисс Гэрдаль, - продолжал Эдвард, подав ему сливки. - Дядя её, вследствие вашего с ним свидания, запретил мне являться к нему в дом и в самых дерзких выражениях потребовал, чтоб я оставил его.

-- В дерзком обращении его, милый Нэд, ты не должен и не можешь винить меня, клянусь тебе честью, - возразил Честер. - Он настоящий мужик, неотесанный чурбан, незнающий нисколько светских приличий; право, я никогда еще не встречал подобного невежи.

Эдвард встал и прошелся несколько раз по комнате, между тем, как его почтенный родитель преспокойно прихлебывал чай.

-- Батюшка! - сказал, наконец, Эдвард, остановись перед ним. - Не будем шутить такими вещами, не будем также и обманывать друг друга. Позвольте мне идти моею дорогой, как прилично мужу, и не отталкивайте меня от себя своим равнодушием.

-- Предоставляю тебе самому судить, любезный Нэд, равнодушен ли я, - отвечал мистер Честер. - Проехать по грязи 25 миль, обедать в скверном трактире, видеться с мистером Гэрдалем, и говорить с ним, как с братом или другом, ночевать в "Майском-Дереве", иметь собеседниками старого дурака и сумасшедшого мальчика... Если добровольное обречение себя на все эти мучения ты назовешь равнодушием, я замолчу...

-- Любезный сын, - возразил мистер Честер с улыбкою сожаления: - ты, право, ошибаешься; в тебе столько здравого смысла, столько ума, что ты не можешь предаться такой глупости, поверь мне в этом.

-- Повторяю вам, - продолжал Эдвард с твердостью: - я люблю ее. Вам удалось разлучить нас теперь, но я прошу вас подумать об этом хорошенько и сказать решительно, намерены ли вы разлучить нас навсегда, если это только может удасться вам?

-- Любезный Нэд, - отвечал мистер Честер, понюхав табаку и подавая ему табакерку: - говорю тебе прямо, что намерен сделать это непременно.

-- Выслушайте же меня, батюшка. С самого младенчества был я воспитан в довольстве и праздности; с самой колыбели окружала меня роскошь и богатство; меня приучали думать, что не личные заслуги, не истинные достоинства должны были вести к возвышению, а слепой случай, удача. Я, как говорится, вырос в знатности и сделался ни к чему не годным. Но какое-то тайное чувство говорило мне, что дорога, по которой вы заставили меня идти, была не настоящей дорогой честного и благородного человека. Я не мог раболепствовать перед теми, которые казались вам достойными поклонения; не имел силы показывать внимания тем женщинам, которых вы, по богатству их, прочили мне в невесты; вообще не чувствовал в себе способности слепо покоряться вашей воле... Простите, что говорю так откровенно; мне надобно было сказать это давно; но вы знаете сами, имел ли я к тому случай...

-- Все это прекрасно; но к чему ты говоришь мне это?

-- К тому, - продолжал Эдвард с жаром: - что я не могу сносить безусловной зависимости даже от вас, сэр. У меня потеряно уже много времени; но я еще молод и могу воротить потерянное. Дайте мне средства посвятить свои способности и силы какой-нибудь благородной цели... Оставьте мне полную свободу проложить самому себе дорогу, и вы увидите, что девушка, которую я люблю и которую вы отвергаете потому только, что, кроме красоты и добродетели, у ней нет другого приданого, не будет вам в тягость... хотите ли вы это, сэр? Отвечайте...

-- Любезный, милый Нэд, - возразил мистер Честер, взяв газету и заглянув в нее разсеянно: - ты знаешь, как я не люблю касаться так называемых фамильных историй; но видя, что ты во многом, относящемся к тебе, заблуждаешься до невероятности, решаюсь победить свое отвращение и дать тебе ясный, удовлетворительный ответ, если ты только сделаешь мне одолжение, замкнешь эту дверь.

Эдвард пошел исполнить желание отца своего, который между тем, взяв маленький перочинный ножичек, стал обрезывать себе ногти и продолжал так:

-- Мне должен ты быть благодарен, Нэд, что происходишь от хорошей фамилии, потому что мать твоя, впрочем, очень милая женщина, с нежным сердцем, прекрасною душою и проч., и проч., оставившая меня впоследствии, не могла в этом отношении многим похвастать.

-- Однакож, отец её был известным адвокатом, - заметил Эдвард.

-- Точно так, Нэд; он пользовался большою славою в судах и огромным богатством; но, происходя из низкого состояния, хотел, посредством дочери своей, вступить в родство с какою-нибудь хорошею фамилиею. Желание это было исполнено. Будучи младшим сыном младшого в семействе, я женился на ней, и таким образом он и я достигли своей цели. Дочь его вступила прямо в лучший круг, а я во владение её имением, которое мне было чрезвычайно нужно, уверяю тебя. Но теперь, любезный друг, имение это принадлежит к тем вещам, которые были: теперь его уже нет - его как будто и не было... Сколько тебе лет? Я всегда забываю..

-- Двадцать семь, сэр.

-- Как, неужто столько! - воскликнул отец с удивлением. - Ну, мой друг, в таком случае, я могу сказать тебе, что последние остатки этого имения исчезли лет девятнадцать тому назад... Это было около того времени, когда я переехал в этот дом, доставшийся мне от твоего деда, и когда я начал жить ничтожным оставшимся у меня доходом и моею старинною репутациею.

-- Вы шутите, сэр?.. - сказал Эдвард.

-- Нимало, уверяю тебя, - отвечал отец с величайшим спокойствием. - Все эти фамильные подробности так сухи и так скучны, что ни в каком случае не могут расположить к шуткам; оттого-то я так и ненавижу их. Но довольно об этом; остальное тебе известно... Сын, который не может еще быть отцу товарищем - то-есть, если ему нет еще двадцати-трех или двадцати-четырех лет - может только стеснять его, и вот почему лет за пять перед сим (у меня память очень плоха на числа; ты простишь меня, если я ошибаюсь) удалил я тебя отсюда и дал тебе средства приобрести множество познаний учением. Мы виделись редко; наконец, ты возвратился, и скажу тебе откровенно: еслиб ты возвратился неучем или невежей, то я услал бы тебя опять как можно дальше, в какую-нибудь часть света.

-- Жалею очень, что вы этого не сделали, сэр, - заметил Эдвард.

-- Напрасно, любезный друг, - отвечал Честер очень спокойно: - напрасно! Я нашел в тебе красивого, ловкого малого и ввел тебя в общество, в котором имею еще некоторый вес. Таким образом открыл я тебе блестящую дорогу ко всему и надеюсь, что из благодарности ты сделаешь с своей стороны что-нибудь для меня.

-- Не понимаю, что вы хотите сказать этим, сэр.

богатством жены, чтоб жить как можно лучше...

-- И сделаться в глазах света презренным негодяем, расточающим чужое достояние! - воскликнул Эдвард с негодованием.

-- Что ты, Нэд, Бог с тобою! - возразил мистер Чесгер хладнокровно. - Кто осмелится назвать тебя негодяем, когда ты будешь сорить золотом? Напротив, все будут уважать тебя, искать твоей дружбы.

Молодой человек опустил голову на груд и не отвечал ни слова.

-- Я очень рад, что у нас завязался такой разговор, любезный Нэд, - сказал, наконец, отец, встав с кресел и подошед к зеркалу, в которое взглянул с довольной улыбкой. Он поселит между нами совершенную доверенность друг к другу, которая была так необходима в нашем положении. Признаюсь, однакож, я думал, что все обделается без объяснений, и думал это до тех пор, пока не узнал о твоей страсти к этой девушке.

Зачем же, зная разстройство дел своих, воспитывали вы меня как богача? Зачем продолжали вести попрежнему такую роскошную жизнь?

-- Любезный Нэд, - воскликнул отец: - ты разсуждаешь как ребенок! Я для того-то и дал тебе такое блестящее воспитание, чтоб поддержать свой кредит. Что же касается до роскошной жизни которую веду я, она мне необходима. Я привык ко всем удобствам, окружающим меня, и не могу обойтись без них. Но это не мешает нам быть в самом отчаянном положении. Уверяю тебя честью, одне карманные наши деньги поглощают весь годовой доход наш.

-- Ах, друг мой! Еслиб ты не разыгрывал этой роли, то не был бы принят так хорошо в свете и не мог бы достигнуть цели, к которой я назначаю тебя. Какой богач отдал бы тогда за тебя дочь свою?.. Повторяю тебе, долги наши очень велики и потому тебе, как молодому, благородному человеку, надобно постараться как можно скорее заплатить их.

-- Какую подлую роль разыгрывал я, сам не зная того!.. - пробормотал Эдвард, как будто говоря сам с собою. - Я завлек бедную девушку, вкрался в её сердце для того, чтоб только растерзать его. О, Эмма! Эмма! Зачем не умер я прежде, чем увидел тебя!

могло тебе прийти в голову жениться когда-нибудь на католичке... тебе, происходящему из старинной протестантской фамилии!.. Но даже, еслиб можно было отстранить и это неудобство, то одна мысль жениться на девушке, отец которой был зарезан как баран и которого осматривали присяжные, должна бы ужаснуть тебя... Но я, может быть, надоел тебе всеми этими напоминаниями... Ты, может быть, хочешь остаться один?.. Оставайся, любезный Нэд... Я иду со двора, но ввечеру мы опять увидимся... Смотри же, береги себя, друг мой - ты так нужен мне!..

Во все время, пока мистер Честер говорил это, он стоял перед зеркалом, завязывая свой галстух, и, наконец, вышел из комнаты, напевая какую-то арию. Эдвард, погрузившийся между тем в глубокую думу, казалось, не слыхал или не понял слов отца своего и сидел неподвижно, склонив голову на грудь. Через полчаса вошел Честер, одетый очень щеголевато, вышел из дому, а Эдвард все еще сидел в прежнем положении, как окаменелый.