Бэрнаби Родж.
Глава XVI.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Бэрнаби Родж. Глава XVI. (старая орфография)

XVI.

Еслиб мы бросили взгляд на Лондонския улицы в то время, к которому относится рассказ наш, то никак не могли бы узнать самых известных нынешних улиц и скверов. Так изменился Лондон менее чем в полстолетия.

Самые главные и широкия улицы, подобно самым узким и редко посещаемым, были очень темны. Правда, оне были освещены фонарями, и фонарщики должны были три раза в ночь обрезывать нагоревшия светильни; но, несмотря на это, свет от них и в начале вечера был самый слабый, а среди ночи, когда в домах и лавках гасли огни, фонари эти бросали на дорогу какой-то мутноватый отблеск, и двери и фасады домов были погружены в совершенную темноту. Во многих маленьких улицах, посреди густого мрака, блистали кое-где слабые огоньки в окнах. Часто даже жители сами гасили по разным причинам фонари, повешенные у их домов, и при тогдашнем безсилии патрулей никто и не думал за это с них взыскивать. Таким образом, даже в освещенных улицах, а более всего на поворотах и в переулках, было несколько темных мест, куда могли всегда скрыться мошенники, и где их опасно было преследовать. Но так как старый город от предместья был отделен полями, пашнями и пустынными улицами, то преследование воров было большою частию неуспешно, и они легко могли увернуться из рук служителей правосудия.

Поэтому неудивительно, что, при стечении таких благоприятных обстоятельств, даже в центре города почти каждую ночь происходили грабежи, нередко сопровождаемые убийствами, и мирные жители, только побуждаемые необходимостью, решались пускаться в лабиринт этих улиц после закрытия лавок и магазинов.

Те, которые в полночь решались на подобные путешествия, шли всегда посредине улицы, чтоб обезопасить себя по крайней мере от неожиданного нападения из-за углов. Редко кто отправлялся без оружия и даже без прикрытия в Кентиш-Тоун или Гемпстид, в Кензингтон или в Чельзей. Самых отважных героев сопровождали, при незначительных переходах, слуги с факелами.

Еще много особенного и замечательного было в то время на лондонских улицах. На многих лавках, особенно к востоку от Темпль-Бэра, верных старинным обычаям, висели огромные вывески, и скрип этих железных досок, слабо укрепленных на железных же петлях, составлял какой-то странный, пронзительный и печальный концерт. Длинные ряды носилок и группы носильщиков, в сравнении с которыми нынешние кучера - образцы учтивости и вежливости, заграждали дорогу и наполняли воздух дикими завываниями. Из погребов, которых двери черной пастью растворялись на улицы, приглашая к себе самую грубую чернь, несся рев смешанных голосов. Под каждым навесом, у каждой лавки толпы работников и факелоносцев проигрывали то, что заработали в целый день, и часто догоревший факел, выпадая из рук уснувшого посреди этой шумной толпы, освещал каким-то красноватым светом эту картину и гас, дымясь и разбрасывая искры.

Тут проходила ночная стража с палками и фонарями, громко возглашая час и состояние погоды, и те, которые уже засыпали сладким сном в своих постелях, просыпались, прислушиваясь к тому, "идет ли дождь или снег, морозит или тает". Скромные пешеходы бросались в сторону, услыша крики носильщиков: "Дорогу, с вашего позволения!". Порою, носилки какой-нибудь знатной дамы, окруженные толпою слуг с факелами и скороходов, которые бежали вперед, очищая дорогу, освещали на минуту улицу, и потом снова погружалась она в непроницаемую темноту. Нередко у слуг, дожидающихся у подъезда господ своих, завязывались драки, и поле сражения усыпалось пудрою, клочками париков и измятыми цветами. Обыкновенно, причиною подобных драк была игра, бывшая в то время почти необходимою потребностью народа. Страсть к костям и картам перешла к слугам от господ и производила множество безпорядков как в том, так и в другом классе. Часто, в то время, когда в западной части города гремели трубы и кадрили масок пересекали улицы по всем направлениям, в Сити целые караваны повозок с кучерами и пассажирами, вооруженными с ног до головы, были останавливаемы толпою разбойников; пистолетные выстрелы смешивались с криками, и, смотря по своей силе или по упорной защите, злодеи то грабили повозки, то отступали, нередко оставляя множество трупов своих товарищей и пассажиров. На утро эти ночные происшествия доставляли неистощимый запас для рассказов и анекдотов праздному любопытству. Порою процессия молодых и пьяных джентльменов, отправлявшихся в Тейберн, забавляла толпу народа, подав ей к поучительный пример

Между праздными толпами, скитавшимися ночью по улицам, заметнее всех был один человек. Его почти каждую ночь видели в разных местах, и самый безстрашный, отчаянный гуляка, встретясь с ним, не мог удержаться от невольного трепета. Кто он и откуда явился? - На это никто не мог дать ответа. Никто не знал его имени; он быль незнаком ни старикам, ни молодому поколению. Он не мог быть шпионом, потому что ни перед кем никогда не снимал своей широкополой шляпы, никогда ни с кем не разговаривал, не вмешивался ни в какие уличные истории, не прислушивался ни к чьему разговору, не смотрел ни на кого, кто проходил мимо. Спокойно и молча сидел он по ночам до самого разсвета в погребах, между толпами самой буйной и развратной черни.

Каким-то привидением являлся он на их безпорядочных и грязных праздниках, пугая их необузданные и шумные скопища. С наступлением ночи показывался он на улицах - везде и всегда один, и шел скорыми шагами, не осматриваясь, не останавливаясь. Порою (как рассказывали те, которым случалось с ним встретиться) оглядывался он назад и потом шел еще скорее. На лугах, полях и улицах, во всех частях города, в восточных и западных, в северных и южных, как тень бродил этот странный незнакомец. И всегда казалось, что он торопился оставить то место, где его встречали. Встретившийся с ним не смел взглянуть на него, невольно давал ему дорогу и пропускал мимо. Когда же потом он разсматривал фигуру незнакомца, скрывающагося в темноте, ему иногда удавалось поймать взор его, обращенный назад, и он тотчас же невольно опускал свои глаза вниз и прекращал свои наблюдения.

Этот странный образ жизни, это внезапное появление то в той, то в другой части города подали повод к разным толкам. Незнакомца так часто видали почти в одно и то же время в двух местах, отдаленных друг от друга, что некоторые думали, будто это было два лица; другие - что он сверхестественною силою переносится с одного места на другое. Вор, спрятанный в своей западне, говорил, что он как тень проскользнул мимо его; ночной бродяга повстречался с ним в самой глухой улице; нищий заметил, как он остановился на мосту, свесился за перилы, посмотрел на воду и потом снова исчез во мраке; могильщики уверяли, что он проводит ночи на кладбищах, потому что часто видали, как, при их приближении, он мелькал между могилами, и в то время, когда они рассказывали друг другу свои замечания, оглянувшись, с ужасом видели, что незнакомец стоит между ними.

-- Темная ночь, мистер!

-- Да, темна.

-- Гораздо темнее прошедшей, хоть и та была чертовски темна... Не встретился ли я недавно с вами в Оксфордской улице у ратуши?

-- Может быть.

-- Слушайте, мистер! Что вы вечно смотрите совой? Будьте немножко пообходительнее, поразговорчивее. Вы здесь в обществе джентльменов. Про вас рассказывают такия вещи, что волос дыбом становится! Говорят, что вы чорту душу продали...

-- Мы все продали чорту свои души, - угрюмо отвечал незнакомец. - Еслиб нас не было так много, он бы дороже давал за одну душу.

-- Видно, вам не очень посчастливилось на этом свете? - сказал могильщик, взглянув на бледное, худощавое лицо незнакомца и на его ветхое рубище. - Чтож за беда! Это не мешает быть веселым... Ну-ка, мистер, затянем удалую песенку, так горе как рукой снимет!

-- Пой сам, если хочешь, - отвечал незнакомец и, сбросив с плеча его руку, прибавил: - да не советую дотрагиваться до меня. Со мною добрый нож, который легко выходит из ножен, как это уж и случилось испытать кой-кому однажды. Я не люблю, чтоб меня разспрашивали, чтоб со мной так дерзко обходились...

-- Да, и докажу всякому, кто дотронется до меня, что слова мои не напрасны! - вскричал незнакомец, вскакивая и бросая вокруг себя дикие взгляды, как-будто спрашивая, кто из толпы будет так смел, чтоб на него броситься.

Голос, взоры, движения, полные какого-то грубого отчаяния, заставили окружавших его отступить на несколько шагов

-- Я такой же человек, как и вы, и живу так же, как и вы живете, - продолжал он после минутного молчания, все еще стоя в оборонительном положении и осматривая своих противников. - Что вам от меня надобно? Какое кому до меня дело? Если я не хочу говорить с вами, не хочу иметь с вами никаких сношений, кто ж меня может к этому принудить? У меня на это свои причины. Оставьте меня в покое; в противном случае, горе тем, которые осмелятся напасть на меня, хотя бы их было вдесятеро более!

Глухой шопот пробежал в толпе. Некоторые более благоразумные люди советовали оставить незнакомца., не вмешиваться в частную жизнь человека, не сделавшого вреда никому, не принуждать его открывать свою тайну. Когда они кончили совещание и оглянулись, незнакомца уже не было.

одной улицы, увидел он женщину с корзинкою в руке и тотчас же спрятался за угол, выжидая, пока она пройдет мимо его: потом вышел из своей засады и, озираясь, пошел за нею.

Она заходила в лавки, покупая разные вещи для домашняго обихода. Он также останавливался бродил около того места, куда она заходила, и потом снова, следовал за нею. Около одиннадцати часов, когда прохожие начинали реже и реже показываться на улицах, повернула, она, вероятно, домой и вошла, в ту же улицу, где ее встретил незнакомец. Улица была пуста и темна, женщина удвоила шаги свои, робко оглядываясь по сторонам. Незнакомец преследовал ее неутомимо.

Наконец, вдова - это была она - подошла к своему дому и остановилась, чтоб достать из корзины ключ от дверей. Запыхавшись от скорой ходьбы и радуясь счастливому окончанию своего путешествия, вложила, она ключ в замочную скважину и, подняв голову, увидела перед собою страшного незнакомца.

Он зажал ей рот рукою; это было напрасно: от ужаса она не могла произнести ни одного слова.

-- Долго подстерегал я тебя на улицах! Есть ли кто у тебя в доме? Одна ли ты? Отвечай!

-- Если ты не можешь говорить, то сделай утвердительный знак.

Она кивнула, головою, повидимому, желая сказать, что ни кого нет.

Он отпер дверь, ввел ее в дом и крепко запер дверь за собою.