Бэрнаби Родж.
Глава XXVIII

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Бэрнаби Родж. Глава XXVIII (старая орфография)

XXVIII

Вышед из дома слесаря, мистер Честер отправился в знакомую кофейню в Ковент-Гардене и долго сидел там за поздним обедомь, чрезвычайно забавляясь своей последнею проделкою и поздравляя себя с такой необыкновенной ловкостью

Это расположение придало его лицу такое благосклонное и спокойное выражение, что трактирный служитель, который ему прислуживал, готов был пойти для него хоть сейчас в огонь и (пока разсчет за кушанье и очень малая монета на водку за столь большое усердие не вывели его из очарования) разсуждал сам с собою, что один такой добродетельный посетитель стоит гораздо дороже, по крайней мере полдюжины обыкновенных гостей.

Он подошел и к игорному столу, не как бешеный, жадный вертопрах, а как человек, который просто делает себе удовольствие, жертвуя двумя-тремя червонцами глупостям света и равно доброжелательно улыбаясь выигрывающему и проигрывающему; таким образом стало уж поздно, когда он отправился домой. Камердинеру своему он обыкновенно приказывал, если не давал особого поручения, ложиться, когда захочет, и только оставлять свечу в сенях. Над лестницею висела лампа, на которой он зажигал эту свечу, если поздно возвращался домой; и как он всегда при себе носил ключ, то мог приходит домой и ложиться, когда ему было угодно.

Он поднял стекло темной лампы, которой светильня, нагоревшая и раздувшаяся как нос пьяницы, от прикосновения свечи разлеталась в мелкие карбункулы и сыпала вокруг горящия искры; вдруг шум, похожий на сильное храпенье человека - испугал его, так что он остановился и стал прислушиваться. Действительно, это было тяжелое дыхание спящого и очень близко. Кто-нибудь чужой лег на голой лестнице и крепко заснул. Наконец, мистер Честер зажег свечу, отворил свою дверь и поднялся несколькими ступенями вверх, держа свечу над головою и осторожно высматривая, что бы это был за человек, выбравший себе такой неудобный ночлег.

Положив голову на площадку лестницы и протянув рослые, длинные члены по полудюжине ступеней, лежал Гог, словно мертвый, которого уронили пьяные гробоносильщики. Лицо его было обращено кверху, длинные волосы, как дикая трава, разметались по его деревянной перине, и широкая грудь высоко поднималась при каждом из резких звуков, которые так необыкновенно нарушали тишину в этом месте и в эту пору.

Мистер Честер только что сбирался разбудить его, толкнув ногою, как, пораженный видом обращенного кверху лица, остановился, нагнулся и, заслонив свечу рукою, стал разсматривать его черты вблизи. Как ни точен был осмотр, но, вероятно, его было недостаточно, потому что мистер наклонялся вместе с свечою, которую тщательно закрывал ладонью, несколько раз к лицу спящого и все еще пристально всматривался.

Пока он занимался таким образом, спящий проснулся, но не встревожился. Мистер Честер стал как очарованный, повстречав его неподвижный взгляд, и не имел духа отвести глаз, так что оставался как бы принужденным смотреть ему в лицо. С минуту они пристально глядели друг на друга, пока, наконец, мистер Честер прервал молчание и тихим голосом спросил, зачем он тут лежит и спит.

-- Мне показалось, - сказал Гог, приподнимаясь с усилием и все еще пристально смотря на него: - что я вижу вас во сне. Это был странный сон. Авось-либо он никогда не сбудется!

-- Отчего ты так дрожишь?

-- От... от озноба, я думаю, - проворчал он угрюмо, отряхнулся и встал. - Я почти забыл, где я.

-- Узнал ли ты меня? - сказал Честер.

-- Ах, да; я вас знаю, - отвечал он. - Мне пригрезились вы... Мы не там, где, как мне чудилось, мы были. Слава Богу!

Он взглянул при этих словах вокруг себя и кверху, будто думая, что стоит под предметом, который привиделся ему во сне. Потом он протер глаза, еще раз отряхнулся и вошел за своим благодетелем в комнату.

Мистер Честер зажег свечки на уборном столике, и, подкатив себе кресла к горевшему еще камину, развел в нем огонь, сел перед ним и, подозвав своего грубого гостя, велел ему снять с себя сапоги.

-- Ты опять выпил, приятель? - сказал он, когда Гог привстал на одно колено и снял с него сапоги.

-- Нет, и это верно так, как то, что я жив, мистер; я прошел двенадцать долгих миль и дожидался здесь, Бог-весть как долго, а с обеда не брал в рот ни капли.

-- Так ты не придумал ничего лучшого, любезный, как уснуть и заставить целый дом трястись от своего храпенья? - сказал мистер Честер. - Разве не мог ты, неуклюжая собака, грезить у себя дома на соломе, что пришел за этим сюда? Подай мне туфли, да шагай тише.

Гог молча повиновался.

-- Послушай, мой милый, - сказал Честер, надевая туфли. - Когда ты опять станешь грезить, то грезь не обо мне, а о какой-нибудь собаке или лошади, с которою ты лучше знаком. Налей себе стакан - ты найдешь его там с графином - и выпей, чтоб не дремать.

-- Ну, - сказал мистер Честер: - что-ж тебе надобно?

-- Были нынче новости, - отвечал Гог. - Ваш сын был у нас, - приезжал верхом. Он добивался видеть барышню, да не удалось. Оставил какое-то письмо, чтоб наш Джой его отнес, но они с стариком все спорили об этом, когда ваш сын уехал, и старик не соглашался его отослать. Он говорит - да, вот каков старик - говорит, что никто из его домашних не должны мешаться в дело, чтоб не нажить неприятностей. Он, дескать, трактирщик и не должен терять ничьего знакомства.

-- Он сокровище, - сказал смеясь мистер Честер: - и тем драгоценнее, что глуп. Ну, а еще что?

-- Уарденова дочь, которую я поцеловал...

-- И у которой отнял браслет на королевской большой дороге, - прибавил мистер Честер спокойно. - Что же она?

-- Она написала у нас записку барышне, что потеряла письмо, которое я вам принес и которое вы сожгли. Она просила нашего Джоя отнести записку в "Кроличью-Засеку", да старик продержал его целый день дома, потому что не позволял и этого. Утром наш Джой отдал ее мне; вот она.

-- Так ты её не отнес, приятель? - сказал мистер Честер, будто удивившись и свертев пальцами записку Долли.

-- Я подумал, она вам годится, - отвечал Гог, - Одно сожгли, так и все сожжете, я думал.

-- Чорт тебя возьми, приятель! - сказал мистер Честер. - Право, если ты не умеешь тоньше понимать обстоятельства, то твое поприще скоро придет к концу. Разве ты не знаешь, что письмо, которое ты мне принес, адресовано было к моему сыну, который живет кот здесь, в одном доме со мною? И ты не можешь найти разницы между его письмами и такими, которые адресуются к посторонним людям?

-- Если вам не нужно, - сказал Гог, не мало смущенный тем, что его осудили там, где он ждал похвалы: - отдайте мне записку: я ее отнесу. Я не знаю, как вам угодить, мистер,

-- Я сам ее отнесу, - отвечал его благодетель и, подумав немного, положил ее в сторону. - Выходит ли барышня гулять по утрам?

-- Почти всегда, около полудня.

-- Одна?

-- Да, одна.

-- Куда?

-- На поля, что перед домом, - там, где идет тропинка.

-- Если погода будет хороша, то завтра я, может быть, с ней увижусь, - сказал мистер Честер, так непринужденно, как будто она была одною из его знакомых. - Мистер Гог, если я заеду в "Майское-Дерево", то, пожалуйста, ты видел меня только один раз. Скрой свою благодарность и постарайся забыть мое снисхождение насчет браслета. Очень естественно, что в тебе есть такое чувство и оно делает тебе честь; но в присутствии других, ты, для своей собственной безопасности, веди себя так обыкновенно, как будто ты мне ничем не обязан и никогда не бывал здесь. Понимаешь?

Гог понимал его как нельзя лучше. После небольшой паузы, он пробормотал, что мистер, верно, не введет его в беду за эту записку, потому что он удержал ее только для угождения ему. Таким тоном продолжал он говорить, как мистер Честер, с самой благосклонной миной покровителя, прервал его следующими словами:

же и не опасайся, пожалуйста. Перед тем, кто так вполне, как ты, предается в мои руки, я считаю себя несколько обязанным. В таких случаях больше, нежели могу тебе сказать, я наклонен к состраданию и снисходительности. Считай меня своим покровителем и будь уверен, что ты, за свое маленькое безразсудство, пока мы останемся приятелями, можешь быть так покоен, как любой человек в мире. Налей себе еще стакан для подкрепления на дорогу; мне, право, совестно, когда подумаю, как тебе далеко идти. Желаю тебе доброй ночи.

-- Они дома воображают, - сказал Гог, вытянув вино: - что я сплю крепким сном в конюшне. Ха, ха, ха! Конюшня-то заперта, да лошади нет.

Замечательно, что в продолжение всего этого разговора, оба они старались взглядывать друг на друга украдкою и ни разу не посмотрели прямо в лицо друг другу. Когда Гог уходил, они обменялись коротким и торопливым взглядом, потом отвели глаза и разстались. Гог медленно и тихо притворил за собою двойные двери; мистер Честер продолжал сидеть в своих креслах и пристально смотрел в камин.

-- Посмотрим! - произнес он после долгого раздумья, глубоко вздохнув и безпокойно переменив положение, как будто выпуская посторонний предмет из головы и снова возвращаясь к тому, который занимал его целый день. - Заговор образуется; я пустил бомбу, и она долетит в сорок восемь часов; кажется, это ужасно испугает добрых людей. Увидим!

тем смутным ужасом, который сопровождает ночью подобные видения, что он взял свою шпагу, отворил дверь и на лестнице посмотрел на то место, где спал Гог. Он даже кликнул его по имени. Но все было мрачно, и тихо; он снова улегся в постель, и еще с час безпокойно ворочался с боку на бок, прежде, нежели удалось ему опять заснуть.