Бэрнаби Родж.
Глава XXXIX.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Бэрнаби Родж. Глава XXXIX. (старая орфография)

XXXIX.

Гог не воображал, какой план для его будущого счастия составлял плодовитый мозг попечительного начальника, и шел, не останавливаясь, пока исполины св. Дунстана пробили над ним часы, после чего он начал усердно работать над насосом ближняго колодца и, подставляя под жолоб голову, лил на себя воду, пока с каждого из его нечесанных волос потек ручей, и тело обмочилось по грудь. Это купанье так освежило ему тело и душу, что он почти протрезвился на минуту; потом обсушился, как успел, перешел улицу и ударил молотком в ворота Миддль-Тэмпля.

Дворник с ворчаньем выглянул сквозь маленькую решетку в воротах и вскричал: "Эй, что там за чорт!" Гог возвратил целиком это приветствие и велел ему сейчас отпереть.

-- Здесь не пьют пива. - отвечал тот: - чего тебе надо?

-- Пусти, - отвечал Гог, толкнув ногою в дверь.

-- Куда?

-- В Пепер-Бюильдингс.

-- В чью квартиру?

-- К сэру Джону Честеру. - Каждому из этих ответов новым толчком ноги придавал он потребную выразительность.

После некоторого ворчанья с той стороны, ворота отворились, и он вошел; однакож, дворник подверг его подробному осмотру.

-- Ты к сэру Джону, так поздно ночью? - сказал он.

-- Разумеется! - отвечал Гог. - Я! Так что же?

-- Ну, я пойду с тобою; посмотрим, правда ли.

-- Так пойдем вместе.

Дворник подозрительно поглядывал на него и дошел с ним, неся ключ и фонарь, до дверей сэра Джона Честера, где Гог постучался ударом, который, как клик привидения, раздался по темной лестнице и заставил задрожат слабый, сонный свет лампы.

-- Теперь веришь ли, что я к нему? - сказал Гог.

Прежде, чем тот успел ответить, внутри послышались шаги, показался свет, и сэр Джон, в шлафроке и туфлях, отворил дверь.

-- Прошу извинить, сэр Джон, - сказал дворник, сняв проворно шляпу. - Этот молодец говорит, что ему надобно с вами видеться. Для чужих поздно. Я подумал, посмотрю лучше сам, все ли благополучно.

-- А? - воскликнул сэр Джон, подняв брови. - Это ты, посланец, ты? Войди. Хорошо, мой друг. Хвалю твое благоразумие. Спасибо. Храни тебя Господь. Доброй ночи.

Получив похвалу, благодарность, "доброй ночи" и "храни тебя Господь" от господина, который носил словцо "сэр" перед своим именем и, сверх того, подписывался с буквами Ч. П. {Член Парламента.}, было не безделица для дворника. Он удалился весьма покорно и почтительно. Сэр Джон пошел за своим поздним гостем в туалетную комнату, расположился в креслах перед камином и так подвинул их, что мог с головы до пяток осматривать Гога, стоявшого у дверей, со шляпою в руках.

Лицо его было спокойно и приветливо, как всегда; цвет лица совершенно юношеский по своей свежести и чистоте; та же улыбка; та же аккуратность и изящество в одежде; белые, красиво расположенные зубы; нежные руки, покойная и ловкая осанка, - все, как прежде: никакого следа старости или страсти, зависти, ненависти или недовольства; все ясно и светло, на все весело было смотреть.

простых людей с небольшими доходами. Джентльмены старинных домов не имеют никакого преимущества составлять исключение из столь жестоких законов - кроме того случая, когда они принадлежат к одному великому дому. Один знатный человек из его родни имел средства ввести его в этот великий дом. Он вызвался - не заплатит его долги, а посадить его на порожнее депутатское место, пока вырастет его собственный сын, до чего, еслиб он остался жив, было еще двадцать лет времени. Это было столько ж хорошо, как объявление несостоятельным, но гораздо благороднее. Таким-то образом стал сэр Джон Честер членом парламента.

Но откуда же сэр Джон? Самая простая, самая легкая вещь на свете! Одно прикосновение государственным мечем, и превращение совершилось. Джон Честер, эсквайр, Ч. П., явился ко двору, представил адрес, был главою депутации. Такия изящные манеры, такое приятное обхождение, такой разговорный талант не могли остаться незамеченпыми. "Мистер" было слишком обыкновенно для таких достоинств. Такому светскому человеку, - еслиб счастие было не столь своенравно, - надлежало родиться герцогом, точно так же, как многим герцогам надобно бы родиться мужиками. Он заслужил благосклонность короля, преклонил колени червяком, а встал бабочкою. Джон Честер эсквайр пожалован в кавалеры и стал сэр Джон.

-- Я было думал, когда ты пошел от меня сегодня вечером, мой дорогой знакомец, - сказал сэр Джон, после долгой паузы: - что ты как раз воротишься?

-- Да, я так и сделал, сэр.

-- Так-то? - возразил тот, посмотрев на часы. - Так это-то хотел ты мне сказать?

Вместо ответа, Гог переминался с ноги на ногу, брал шапку из одной руки в другую, смотрел на пол, на стеегы, на потолок и, наконец, на сэра Джона, перед ласковым лицом которого опять потуплял глаза и устремлял взоры в землю.

-- Каково ты забавлялся все это время? - сказал сэр Джон, положив спокойно ногу на ногу. - Где ты был? Что за беду ты сделал?

-- Вовсе никакой беды я не наделал, сударь, - проворчал Гог покорно. - Я сделал только как вы приказали.

-- Как я? Что? - возразил сэр Джон.

-- Ну, пожалуй, - сказал с досадою Гог: - как вы мне советовали, как вы сказали, что я должен бы, или что я мог бы, или как вы сказали, что вы бы сделали на моем месте. Не будьте так строги ко мне, сударь.

Год торжества полною властью, которую сэр Честер приобрел над этим грубым орудием, показался мгновенно на лице кавалера, но тотчас опять исчез, когда он, обрезывая между тем ногти, сказал:

-- Когда ты говоришь, что я тебе приказал, мой милый, это значит, как будто я послал тебя сделать что-нибудь такое, что мне было нужно, что-нибудь для моей собственной цели и выгоды, видишь ли? Нечего и говорить о нелепости такого, хоть и ненамеренного выражения; постарайся же (тут он взглянул на него во все глаза) быть вперед осторожнее. Будешь ли?

-- Я не думал вас обидеть, - сказал Гог. - Не знаю, право, что и говорить. Вы так меня прижали.

-- Скоро тебя еще больше прижмут, приятель, несравнено больше, можешь быть уверен, - отвечал спокойно его покровитель. - Мимоходом сказать, вместо того, чтоб удивляться, что ты так долго не приходил, мне бы по настоящему должно удивляться, зачем еще ты и приходил. А?

-- Вы знаете, сэр, - сказал Гог: - что я не умел прочесть записки, которую нашел, и принес ее как нечто особенное, потому что она как-то странно была свернута.

-- А ты никого другого не мог попросить прочесть ее, медведь? - сказал сэр Джон.

-- Никого, кому бы я мог доверить что-нибудь секретное, сэр. С тех пор, как Бэрнеби Родж пропал навсегда, а этому уж пять лет, я ни с кем не говорил, кроме вас.

-- Право, очень много чести для меня.

-- Я все время ходил, сэр, как скоро было что-нибудь новое, потому что знал, вы разсердитесь, если я не приду, - сказал Гог после безпокойной паузы: - и потому то хотел угождать вам, чем можно, чтоб не иметь в вас противника. Да. Вот настоящая причина, зачем я пришел и сегодня вечером. Верно вы это знаете, сэр?

причины, не высказывал ли ненависти к тому, кто в последнее время обходился с тобою при всяком случае презрительно и обидно, ругался над тобою грубым образом, как будто бы ты был двуногая собака, а не человек ему подобный?

-- Конечно, я это говорил! - воскликнул Гог, которого злость вспыхнула, как тот и желал. - И опять повторю это до последняго слова. Я готов на все, чтоб ему отомстить - на все. И когда вы мне сказали, что он и все католики будут побиты теми, кто подписался под листком, то я подумал, пристану к ним, хоть бы сам чорт был их господином. Теперь я в их числе. Видите, держу ли я слово и подвигаюсь ли вперед или нет. У меня, может быть, немного мозгу, сэр, но довольно, чтоб помнить тех, кто со мною дурно обходится. Вы увидите, и он также, и еще сто человек увидят, как я бодр и смел, когда придет пора. Мой лай еще не то, что мое кусанье. Многим, кого я знаю, лучше бы было, еслиб дикого льва пустили на них, чем меня, когда я разнуздаюсь, да!

Честер посмотрел на него и улыбнулся гораздо значительнее обыкновенного; потом указал ему пальцем на старый буфет и следил за ним глазами, пока он налил себе стакан джину и выпил; когда же Гог оборотился к нему спиною, он улыбнулся еще значительнее.

-- Ты говоришь немножко хвастливо, приятель, - сказал он, когда Гог опять стоял перед ним.

-- О, нет, сэр! - воскликнул Гог. - Я половины еще не говорю того, что думаю. Я не могу говорить. Мне это не дано. Болтунов между нами довольно; я хочу быть в числе тех, которые действуют.

-- О! Так ты примкнул к этим людям? - сказал сэр Джон с видом совершенного равнодушия.

-- Да. Я пошел в тот дом, о котором вы мне сказали, и записался в список. Был там еще один, по имени Денни.

-- А, Денни! - воскликнул сэр Джон с улыбкою. - Да! Кажется, славный человек?

-- Удалец, сэр, малый совершенно по моему вкусу и страшный охотник до дела, - кипяток.

-- Так и я слышал, - отвечал сэр Джон разсеянно. - Ты еще не знаешь, каким ремеслом он занимается? А?

-- Он не сказывает, - воскликнул Гог. - Он это скрывает.

-- Ха, ха, ха! - сказал сэр Джон. - Странный каприз - у многих людей слабость... Ты еще узнаешь это, ручаюсь тебе.

-- Мы уж подружились, - сказал Гог.

-- Разумеется! И выпили вместе, а? - продолжал сэр Джон.--Ты не сказывал, куда вы пошли, когда вышли от лорда Джорджа?

Гог не говорил этого и не думал говорить, но теперь сказал ему; и как за этим вопросом следовал еще длинный ряд других, то он рассказал все, что происходило внутри и вне дома, что за людей он видел, их число, расположение, образ разговора, вероятные намерения и ожидания. Допрос веден был так искусно, что Гогу казалось, будто он сам все это выбалтывает, между тем, как собственно это выманивалось из него, и так естественно пришел к этому мнению, что, наконец, когда мистер Честер стал зевать и жаловаться на усталость, проговорил еще род плоского извинения за свою долгую болтовню.

-- Ну, теперь можешь идти, - сказал сэр Джон, отворив ему дверь. - Прекрасный же вечер ты провел. Я говорил тебе, не делай этого. Ты попадешь в большие хлопоты. Но ты будешь иметь случай отомстить своему гордому врагу Гэрдалю и за это, кажется, всем рискуешь?

-- Да, - отвечал Гог, остановясь в двери и оглянувшись. - Но чем же я рискую? Что мне терять, сэр? Приятелей, семейство? Я плюю на них; у меня их нет; это мне вовсе ничего не значит. Если только мне попадется хорошая драка и удастся в смелой стычке, где подле меня стоят молодцы, свести старые счеты, так пусть будет потом со много, что угодно; я мало забочусь, чем дело кончится!

-- Что ты сделал с той бумагой? - сказал сэр Джон.

-- Она у меня, сэр.

-- Брось ее опять на дороге; лучше не носи таких вещей при себе.

-- Все делается кстати и обещает много доброго, - сказал он, улыбаясь. - Посмотрим. Мы с моим родственником самые жаркие протестанты на свете, и желаем всякого зла римско-католическому делу; а к Савиллю, который вносит их билль, я имею сверх того личное отвращение; но как первый член нашего символа веры есть наше дорогое я, то нам нельзя компрометировать себя связью с таким сумасшедшим, каков, без всякого сомнения этот Гордон. Однакож, ведь нашим планам может помочь, если мы станем исподтишка раздувать огонь таким ловким орудием, как мой дикий приятель; и если при каждом удобном случае мы станем в умеренных и вежливых выражениях осуждать поступки Гордона, хотя в главном пункте объявим себя согласными с ним, то, наверное, приобретем себе славу честности и прямоты, которая окажет нам безчисленные услуги и придаст некоторую важность. Хорошо! Это в разсуждении общественных причин. А что касается до частных видов, признаюсь, сделай эта сволочь какое-нибудь возмущение (что, кажется, не так-то невозможно), и поколоти она только этого Гэрдаля, как человека не последняго в своей секте, это очень было бы мне приятно, и забавляло бы меня чрезвычайно. Также не дурно! Даже лучше, может быть...

Дошед до этой точки, он понюхал табаку; потом начал медленно раздеваться и продолжал свои размышления, сказав с улыбкою:

-- Боюсь, право, боюсь, что мой приятель пойдет скоро по следам матери. Его задушевная дружба с мистером Денни не предвещает ничего доброго. Но я уверен, он попал бы туда так или иначе. Если подать ему для этого руку помощи, ведь вся разница в том, что он выпьет на сем свете двумя галлонами, оксгофтами или ведрами меньше, нежели выпил бы в противном случае. Это до меня не касается. Что за важность!