Бэрнаби Родж.
Глава LI.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Бэрнаби Родж. Глава LI. (старая орфография)

LI.

Как ни много обещали эти безпорядки в глазах Гашфорда и как ни похожи они были на серьезное дело, дальнейших успехов, однако, не оказали они в этот вечер. Солдаты опять выступили, опять захватили полдюжины пленников, и толпа опять разсеялась после короткой, некровопролитной стычки. Как ни был разгорячен и опьянен народ, однако же переступил еще всех пределов и не совсем еще попрал закон и правительство. Остаток привычного уважения к установленной обществом для собственного блага его власти еще сохранился в нем, и почувствуй он её силу во-время, Гашфорду пришлось бы горько разочароваться.

К полночи улицы были пусты и тихи; за исключением двух мест города, в которых виднелись разрушенные стены и кучи мусора там, где вечером стояли еще богатые и красивые здания, все было попрежнему. Сами католики высшого и средняго сословия, которых много жило в старом городе и по предместьям, были покойны касательно жизни своей и собственности, и чувствовали только некоторое негодование на несправедливость, оказанную им уже разграблением и разрушением их церквей. Честная доверенность к правительству, под защитой которого жили они столько лет, и основательная надежда на добрый образ мыслей и здравый разсудок большинства общины, с которой они, несмотря на религиозные различия, ежедневно находились в доверчивых, мирных и дружественных сношениях, успокоивали их, даже среди ужасов недавних насилий, и убеждали, что те, кто во всем и всегда проявляли себя добрыми протестантами, так же мало были виновны в этих позорных явлениях, как и сами они в безпрестанном употреблении пыток, плах, виселиц и мук в правление жестокой Марии.

Часы пробили час за полночь, когда Габриель Уарден, с женою и мисс Меггс, сидел еще в маленькой гостиной и ждал чего-то. Нагоревшия светильни темных, догоравших свеч, глубокая тишина и особливо ночные чепцы госпожи и горничной были достаточным доказательством, что они давно уж сбирались лечь в постель, и что имели важную причину так долго бодрствовать.

В добавок ко всему, подтверждающим свидетельством были также странные телодвижения мисс Меггс, которая от долгого бдения пришла в такое раздражительное и безпокойное состояние нервной системы, что безпрестанно терла и щипала себе нос и брови, ежеминутно меняла положение (оттого, что в её воображении на стуле то и дело выростали новые сучья и шишки), безпрерывно покашливала, стонала, охала, судорожно вздрагивала, вздыхала и разными другими манерами обнаруживала свой недуг, чем терпение слесаря до такой степени терлось и пилилось, что он сперва долго смотрел на нее молча и, наконец, разразился следующим воззванием:

-- Меггс, ступай пожалуйста спать, моя милая. Право, ты мне больше надоела, чем еслиб за окошком капали сто бочек воды, или столько же мышей скреблось за стеною. Я не могу этого вытерпеть. Ступай спать, Меггс. Ты. право, окажешь мне большое удовольствие... Ступай.

-- Вы уж совсем разделись и вам нечего развязывать, сэр, - отвечала мисс Меггс: - так мне не удивительно, что вы это говорите. Но мистрисс еще не раздета; а пока вы не легли, - продолжала она, обращаясь к слесарше: - я не могу идти спать с спокойной совестью, хоть бы эту минуту в двадцать раз больше бочек холодной воды пробегало у меня по спине.

После этих слов мисс Меггс начала делать разные усилия почесать недосягаемое место спины и дрожала всем телом, давая через то разуметь зрителям, что мнимая вода все еще текла по ней, но что чувство долга поддерживало ее во всех страданиях и подкрепляло на терпение.

Мистрисс Уарден слишком клонил сон, и она не могла говорить: слесарю оставалось только сидеть по возможности смирно и вздыхать.

Но можно ли было сидеть смирно, имея такого василиска перед глазами? Когда он отворачивался, еще несноснее было слышать и замечать, как она терла себе щеку или щипала ухо, или моргала глазами, или строила всевозможные уродливые гримасы.

Если она унималась на минуту, то это потому, что либо нога у нея онемела, либо руку ей кололо, либо судорога сводила ногу, либо какой-нибудь другой страшный недуг потрясал все тело. Затихая на короткое время, она с закрытыми глазами и широко разинутым ртом сидела, прямо вытянувшись на стуле; потом кивала головою и вдруг останавливалась; потом опять кивала несколько больше и опять останавливалась;, потом выпрямлялась; потом снова кивала, ниже, ниже, еще низко - и, наконец, понемногу совершенно сгибалась так, что, казалось, уже никак не может сохранить равновесия, и когда слесарь в смертельном ужасе уже готов был вскрикнуть, чтоб она не ударилась лбом и не расшибла себе черепа, тогда она вдруг опять приподнималась и сидела с открытыми глазами, прямо и с восклицательною миною, дремля и упорствуя, будто хотела сказать: - я не смыкала глаз с тех пор, как смотрела на вас в последний раз!

Напоследок, когда пробило два часа, постучались в двери, как будто кто-нибудь случайно наткнулся на молоток. Меггс тотчас вспрыгнула и, закричала, всплеснув руками и перемешивая со сна священное с несвященным: "Ай Лютер, сударыня! Это Сим стучится".

-- Кто там? - сказал Габриель.

-- Я! - воскликнул хорошо знакомый голос мистера Тэппертейта.

Габриель отпер дверь и впустил его.

Вид, в каком предстал мистер Тэппертейт, был очень не величествен. Люди его роста много терпят от тесноты, и как в событиях истекшого дня он деятельно участвовал, то наряд его с ног до головы был растерзан в буквальном смысле слова, шляпа утратила всякую форму, и башмаки, подобне туфлям, стоптались на пятках. Кафтан висел на нем лоскутьями; пряжек ни на коленях, ни на башмаках не было, половины галстуха не оказывалось, и жабо на рубашке изорвано было в мелкие клочки. Но несмотря на весь этот личный убыток, несмотря на то, что от усталости и жара он был очень слаб и покрыт таким слоем пыли и сора, что торчал будто в футляре (настоящого цвета и свойства его кожи и платья не видать было и следа), однако, он гордо вступил в комнату, и тщетно стараясь засунуть руки в карманы, которые выворотились на изнанку и как две кисти мотались около ног, окинул взором угрюмой важности все его окружавшее.

-- Симон, - сказал строго слесарь: - что это значит, что ты ворочаешься домой так поздно и в таком состояния? Уверь меня, что ты не был с бунтовщиками, и я доволен.

-- Сэр,--отвечал мистер Тэппертейт с презрительным взглядом: - удивляюсь, с чего вы взяли делать мне такие вопросы.

-- Ты выпил?.. - сказал слесарь.

-- Как общепризнанное правило и в самом оскорбительном смысле слова, сэр, - возразил подмастерье: - я объявляю вас лжецом. Но в этом последнем замечании вы нечаянно... нечаянно, сэр, попали на истину.

-- Марта, - сказал слесарь, обращаясь к жене и прискорбно покачав головою, между тем, как улыбка над глупою фигурою, стоявшею перед ним, еще играла на его открытом лице: - я надеюсь, окажется, что этот бедный мальчик не был жертвою негодяев и безумцев, за которых мы так часто бранивались, и которые сегодня наделали столько вреда. Если же он был нынешний вечер в Уарвик-Стрите или Дьюк-Стрите...

-- Он нигде не был, сэр! - воскликнул мистер Тэппертейт громким голосом, который вдруг переменил в шопот, повторив с устремленными на слесаря взорами: - он нигде не был.

-- Радуюсь от всего сердца, - сказал слесарь серьезно: - потому что, еслиб он был там, и еслиб это могло быть про него доказано, Марта, тогда твой великий союз сделался б для него телегою, которая возит людей к виселице и оставляет мотаться на воздухе. Ей-Богу, так!

политике. Мисс Меггс ломала руки и плакала.

-- Не был он в Дьюк-Стрите, не был и в Уарвик-Стрите, Габриель Уарден, - произнес Симон торжественно: - но в Вестминстере он был. Может быть, сэр, он топтал ногами какого-нибудь депутата графства; может-быть, сэр, он бил какого-нибудь лорда... Таращите, пожалуй, глаза, сэр! Повторяю вам: кровь текла из многих носов, - и может быть он бил какого-нибудь лорда. Кто знает? Вот, - прибавил он, засунув руку в жилетный карман и вытащив оттуда большой зуб, при виде которого Меггс и мистрисс Уарден громко вскричали: - вот зуб изо рта одного епископа. Берегись он, Габриель Уарден!..

-- Ну, лучше б я желал, - проговорил поспешно слесарь: - потерять пятьсот фунтов, чем дожить до этого. Знаешь ты, простофиля, в какой ты опасности?

-- Знаю, сэр, - возразил подмастерье: - и горжусь этим. Я был там, все меня видели. Я играл видную и заметную роль. Готов ожидать последствий.

Слесарь, который теперь не на шутку испугался и огорчился, ходил молча взад и вперед, поглядывал на своего прежнего ученика, наконец, остановился перед ним и сказал:

-- Поди ляг и усни часа два, чтоб проснуться с раскаянием и поумнее. Ты станешь жалеть о том, что сделал, и мы попытаемся спасти тебя. Если я разбужу его в пять часов, - сказал Уарден, обратясь быстро к жене: - и если он умоется и переменит платье, то может незаметно пройти до Тоуэрской пристани, а оттуда и дальше с гравесэндским ботом, прежде чем его станут искать. Оттуда он легко может пробраться в Кэнтэрбери, где твой двоюродный брат даст ему работу, пока буря минует. Не знаю наверное, хорошо ли я делаю, что избавляю его от заслуженного наказания, но он прожил в моем доме двадцать лет, здесь вырос, и мне было бы жалко, еслиб его постиг несчастный конец за один этот день. Запри дверь, Меггс, и не показывай света на улицу, когда пойдешь. Скорее, Симон! Ступай, ступай!

-- Так вы думаете, сэр, - возразил мистер Тэппертейт с протяжною медленностью, которая резко противоречила торопливости и серьезной заботе его добродушного хозяина: - так вы думаете, сэр, что я так труслив и низок, что приму ваше подлое предложение? - Вероломное чудовище!

-- Как хочешь, Сим; только ступай в постель. Каждая минута дорога. Свечку сюда, Меггс!

-- Да, да, ступай! Ступайте в постель! - воскликнули обе женщины вместе.

Мистер Тэппертейт встал, оттолкнул стул, чтоб показать, что он не нуждается в опоре, и отвечал, качаясь из стороны в сторону и тряся головою так, как будто она не имела совершенно никакой связи с туловищем:

-- Вы говорили об Меггс, сэр? Какую-нибудь Меггс вы можете еще унимать...

-- О, Симмун! - воскликнула эта молодая девушка слабым голосом. - Сударыня! Сэр! Милосердое небо! Какой удар нанес он моему сердцу!

-- В этом семействе вы можете всех унимать, сэр, продолжал мистер Тэппертейт, взглянув на нее с улыбкою невыразимого презрения: - кроме мистрисс Уарден. - Только для нея пришел я сюда сегодня, сэр. Мистрисс Уарден, возьмите этот лист бумаги. Это охранная грамота, сударыня. Она вам пригодится.

С этими словами протянул он во всю длину руки запачканную, измятую записку. Слесарь взял у него маранье, развернул и прочел:

"Все добрые ревнители нашего дела будут, надеюсь, пещись, чтоб не нанести какого-нибудь вреда ни одному истинному протестанту касательно его блага и собственности. Я уверен, что хозяин этого дома верный и достойный ревнитель нашего дела."

-- Что это значит? - сказал слесарь с удивлением.

-- Нечто такое, что может пригодиться, старик, - отвечал подмастерье: - потом сами увидите. Берегите это и, если можете, приложите сюда руку. Напишите мелом "прочь папство" на вашей двери завтра вечером, и каждый вечер в продолжение недели пишите... Довольно.

-- Это подлинный документ, - сказал слесарь: - я где-то уж видел этот почерк. Что же тут за угроза? Какой чорт сорвался с цепи?

-- Горячий чорт, - отвечал Сим: - пламенный, просто бешеный чорт. Не мешайте ему; а то вы пропадете, мой барашек. Берегись заранее, Габриель Уарден. Прощай!

Но тут обе женщины загородили ему дорогу, - особливо мисс Меггс, которая бросилась на него с таким жаром, что совсем пригвоздила его к стене, и трогательными словами заклинали его не уходить, пока проспится, одумается и потом уже говорить; дать себе сперва несколько покоя и потом принимать то или другое решение.

-- Говорю вам, - возразил мистер Тэппертейт: - что я совершенно решился. Окровавленное отечество зовет меня, и я иду! Меггс, если ты не посторонишься, я ущипну тебя.

-- Пусти меня, - сказал Симон, стараясь вырваться из её целомудренных, паукообразных объятий. - Я для тебя уже нашел установления в наступающей перемене общественного порядка и думаю удачно тебя пристроить... Видишь ли? Довольна ли ты?

-- О, Симмун! - воскликнула мисс Меггс. - О, возлюбленный Симмун! О, сударыня! Что за чувства у меня в эту горькую минуту!

Чувства эти были, кажется, несколько бурны; в борьбе уронила она ночной чепчик с головы, стояла на коленях на полу и представляла забавную выставку синих и желтых папельеток, местами локонов, шнурков, шпилек и Бог весть чего еще, задыхаясь, всплескивая руками, возводя глаза к небу или точнее к потолку, проливая потоки слез и терзаясь разными другими припадками жестокого душевного страдания.

-- Я оставляю, - сказал Симон, обращаясь к своему хозяину, и ни мало не смотря на девственную скорбь, Меггс: - сундук с вещами на верху. Делайте с ними, что хотите. Мне их не нужно, я никогда не ворочусь. Ищите себе другого работника, сэр. Мое дело отныне иное. Я работаю на отечество!

-- Делай, что хочешь через два часа, а теперь поди спать, - возразил слесарь, загородив ему собою дверь. - Слышишь? Поди спать!

-- Слышу и плюю на вас, Уарден, - отвечал Симон Тэппертейт. - Эту ночь был я за городом и выдумал предприятие, которое приведет в изумлений и ужас вашу замочную душу. Заговор требует моей чрезвычайной энергии. Пустите меня!

-- Я тебя брошу о пол, если подойдешь к двери, - сказал слесарь. - Поди спать!

Симон не отвечал ни слова, но собрался, сколько мог с силами, и, уперши голову вниз, кинулся на своего старого хозяина. Кружась в борьбе, они очутились в мастерской и так проворно работали руками и ногами, что казались полдюжиною человек, между тем, как Меггс и мистрисс У арден кричали за двенадцатерых.

Уардену ничего бы не стоило повалить своего прежнего ученика на земь и связать по рукам и ногам; но как ему было жаль поступит с ним дурно в теперешнем беззащитном состоянии, то он довольствовался тем, что отражал удары, когда мог, и не принимал горячо, когда не мог, но постоянно загораживал ему дверь, надеясь, что представится благоприятный случай принудить его к отступлению вверх по лестнице и запереть в его каморке. Но, увлекшись своим добродушием, он слишком понадеялся на слабость противника и забыл, что пьяные, теряя способность ходить прямо, часто, однако, могут бегать. Симон выждал удобную минуту, и лукаво притворяясь, будто отступает, покачнулся неожиданно вперед, скользнул мимо его, быстро отпер дверь (хорошо зная настоящую пружину в замке) и ринулся, как бешеная собака, на улицу. Слесарь стоял с минуту, как громом пораженный; потом пустился за ним в погоню.

Погода для беганья взапуски была отличная; в тишине ночи улицы были пусты и безлюдны, воздух прохладен, и можно было распознать на большом разстоянии бегущую впереди фигуру, как она улепетывала, преследуемая по пятам длинною, худощавою тенью. Но одышливый слесарь не мог тягаться с человеком Симовых лет, хотя было время, когда он опередил бы его мигом. Разстояние между ними быстро возрастало и когда лучи восходящого солнца осветили Симона в ту минуту, как он огибал дальний угол, Габриель Уарден прекратил погоню и сел на первое попавшееся ему крыльцо перевести дух. Между тем Симон бежал, не останавливаясь ни разу, с одинаковою быстротою, в харчевню, где, как он знал, находились его товарищи, и где всю ночь ждал его дружеский караул и стоял на свосм посту в эту минуту, дожидаясь его прибытия.

-- Ступай, пожалуй, своею дорогою, Сим; ступай, - сказал слесарь, как скоро мог снова говорить. - Я сделал для тебя все возможное с моей стороны и рад бы был спасти тебя, но, боюсь, петля уж у тебя на шее.

Наконец, мистрисс Уарден (а следственно, и мисс Меггс) почувствовала тайное опасение, что она в самом деле была не права, что она, по своим слабым силам, содействовала к взрыву этих безпорядков, которых конец легко было предвидеть; что косвенным образом была причиною сейчас случившагося события и что действительно теперь очередь слесаря торжествовать и разсыпаться в упреках. Так сильно почувствовала это мистрисс Уарден, и вследствие того предстоящия беды так глубоко запали ей в душу, что, пока муж гнался за убежавшим подмастерьем, она спрятала под стул красный кирпичный домик с желтою кровлею, чтоб он не подал повода возвратиться к мучительному предмету разговора; теперь она еще больше его закрыла, опустив на него подол платья.

Но слесарь, возвращаясь домой, думал именно об этом предмете и, при входе в комнату, не видя домика, тотчас спросил, где он.

Мистрисс Уарден нечего было делать; она принуждена была достать его со слезами и прерывистыми уверениями, что... еслиб она... знала...

злые вещи. Когда женщина развратится, то делается уж точно развратною. Когда религия попадет на ложный путь, то уж и идет этим путем безостановочно, все по той же причине. Ну, да перестанем говорить об этом...

С этими словами бросил он красный домик на пол, наступил на него ногою и растоптал в куски. Полупенсы, шестипенсовики и другие доброхотные вклады попадали оттуда и раскатились во все стороны, но никому не пришло и в голову дотронуться до них и поднять.

-- Это, - сказал слесарь: - дело не пропавшее. Молю Бога, чтоб все, выходящее из того же общества, он благоволил также легко обратить в добро.

-- Ведь счастие, Уарден, - сказала жена, утирая глаза носовым платком:--что, в случае новых бунтов, но я надеюсь, что их уж не будет, в самом деле, надеюсь...

-- Я также надеюсь, моя милая.

-- Да, конечно, - сказал слесарь, быстро обернувшись. - Где же этот лист?

-- Ты не хочешь сделать из него никакого употребления?

-- Делать из него употребление! - воскликнул слесарь. - Нет! Пусть их приходят, пусть разоряют и жгут дом, я не прибегну к защите их начальника, не стану мелить на моей двери их приказания, хотя бы они задушили меня на моем собственном пороге. Делать из него употребление! Пусть их придут и сделают, что смогут. Первый, кто с таким известием переступит мой порог, захочет быть за сто миль отсюда. А прочим потом - их воля! Я не стал бы от них отпрашиваться и откупаться, хотя бы за каждый фунт железа в моем доме получил центнер золота. Ложись спать, Марта. Я отворю ставни и сяду за работу.

-- Да, да, - отвечал слесарь весело, - так рано. Пусть они пожалуют, когда им угодно; они не скажут, что мы залезли в трущобу и спрятались, как будто боимся пользоваться нашею долею дневного света и предоставляем его им одним. Ну, желаю же тебе приятных снов, спи спокойно!

Он еще ласково поцеловал жену и просил ее не мешкать дольше, иначе наступит пора вставать, прежде, чем она успеет лечь. Мистрисс Уарден мирно и кротко отправилась на верх, в сопровождении Меггс, которая, хоть и немного поунятая, не могла не испускать по временам кашля и вздохов, или не всплескивать руками от удивления к отважности хозяина.