Бэрнаби Родж.
Глава LX.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Бэрнаби Родж. Глава LX. (старая орфография)

LX.

Три достойные героя направили стопы в харчевню, где располагали провести ночь и под сению своего старого вертепа обрести покой, в котором столько нуждались; ибо теперь, когда они привели в исполнение все замышленное зло и разрушение, и когда пленницы находились под надежною стражею, они первые начали чувствовать истощение и пагубные следствия беснования, которое привело их к столь плачевным результатам.

Несмотря на усталость, которая томила Гога и двух его товарищей, равно как и всех, принимавших деятельное участие в ночном предприятии, бурная веселость его возбуждалась снова, как скоро взглядывал он на Симона Тэппертейта, и проявилась - к величайшему негодованию этого джентльмена - в таком обильном и неумеренном хохоте, что им представлялась верная надежда быть замеченными дозором и попасть в стычку, к которой они, в теперешнем своем положении, были мало способны. Сам мистер Денни, в других случаях не слишком настаивавший на благопристойности и приличии поступков и вообще находивший много удовольствия в непомерной веселости своего молодого приятеля, счел на этот раз нужным осудить его неблагоразумное поведение, которое он принимал некоторым образом за самоубийство, столь же смешное и безстыдное, как еслиб кто вздумал сам себя спровадить прежде, чем коснулась до него рука закона.

Гог ни на волос не унял своей шумной веселости, несмотря на такие упреки, и, хохоча, тащил их под руки, пока они увидели харчевню и были уже весьма близко от этого почтенного места. В самом деле, было большим счастием, что он между тем накричался и наревелся вдоволь, так что, наконец, замолчал. Они тихо шли вперед, как вдруг шпион, который уже всю ночь проползал по рву, чтоб предостерегать каких-нибудь запоздалых от всякого дальнейшого шага на оказавшейся теперь опасною почве, осторожно выглянул из своей засады и закричал им: "Стой!"

-- Стой! А от чего? - сказал Гог.

-- Оттого, - отвечал шпион: - что дом набит битком солдатами и полицейскими, которые взяли его врасплох сегодня после обеда. Все, кто был в доме, разбежались или отведены в тюрьму, в какую, он наверное не знает. Он уже очень многих предостерег не ходить дальше и полагает, что они воротились на площади и тому подобные места, чтобы там провести ночь. Он видел дальние огни, но теперь все она потушены. Он слышал, что народ, проходя мимо, разговаривал и о них, и общее, преобладающее мнение о их судьбе было мнение страха и ужаса. О Бэрнеби не слыхал он ни слова; впрочем, не знает даже его имени, но сколько припомнит, слышал, что кто-то арестован и отведен в Ньюгет. Однако, за справедливость слуха не хочет и не может ручаться.

По этому известию, трое приятелей начали совещаться, что теперь лучше делать. Гог, полагавший возможным, что Бэрнеби находится в руках солдат и в эту минуту содержится под арестом в трактире, думал прокрасться тихомолком вперед и поджечь дом; но товарищи его, не считавшие таких отчаянных насильственных мер благоразумными, когда тыл не прикрыт густою народною толпою, представляли ему, что Бэрнеби, в случае если арестован, наверное отведен в надежнейшую тюрьму: солдаты побоялись бы оставить его на целую ночь в таком слабом, открытом для всякого нападения здания.

Гог уступил этим доводамь и согласился воротиться с ними назад и пойти во Флит-Мэркет, куда, по всей вероятности, отправились и некоторые из их усерднейших союзников, получив такое же известие.

Встревоженные и с обновленною силою, потому что опять было побуждение к деятельности, спешили они, совершенно забыв об усталости, под которою падали еще за несколько минут пред тем, и скоро достигли места своего назначения.

Флит-Мэркет состоял в то время из длинного, неправильного ряда деревянных сараев, лавок и навесов, занимавших средину того, что теперь называется Феррингдон-Стрит. Все это было чрезвычайно некрасивым образом разбросано середи улицы, к величайшему препятствию проезжающих и безпокойству проходящих, которые принуждены бывали, как умели, пробираться меж возов и телег, носилок и бочек, скамеек и ящиков, причем, разумеется, они то и дело сталкивались с носильщиками, извозчиками и пестрою толпою покупателей и продавцов, мелких воров, бродяг и зевак. Воздух наполнен был вонью от гнилых овощей, отбросов из мясных лавок и сотни других гадостей; в ту пору, для большей части публичных мест, было неминуемой необходимостью быть вместе публичною тягостью; и Флит-Мэркет удивительно верно держался этого правила.

Сюда-то стекались многие из бунтовщиков не только в эту ночь, но уже ночи за две или за три до того, - потому ли, что сараи и лавки представили достаточную замену постелей, или потому, что место, на случай нужды, представляло наилучития средства для устройства барикады. Теперь уже разсвело; но утро было холодное, и толпа мятежников стояла в гостинице около огня, пила горячий порль, курила табак и выдумывала новые планы на завтрашний день.

Гог и два его приятеля, хорошо знакомые большей части этого народа, приняты были с особенными знаками благосклонности; им уступили почетные места. Потом крепко затворили и заперли двери комнаты и начали взаимно передавать друг другу важнейшия новости.

-- Говорят, солдаты завладели лавкою, - сказал Гог. - Кто знает сб этом?

Вызвались многие; но как большая часть общества находилась при нападении на "Кроличью-Засеку" и все присутствовавшие заняты были тою или другою из происходивших ночью экспедиции, то оказалось напоследок, что они знали не больше И'ога, ибо были только предостерегаемы один другим или много что караульными, но ничего не могли сказать по собственному опыту.

-- Мы нынче оставили там на часах одного, - сказал Гог, осматриваясь кругом, - его уж нет. Знаете, кто это? Бэрнеби, что в Вестминстере сшиб солдата с лошади. Не видал ли, или не слыхал ли кто об нем?

Они покачали головами и бормотали чисто отрицательные ответы, смотря один на другого, как вдруг послышался шум извне и голос человека, который искал Гога - ему нужно было видеться с Гогом.

-- Ведь это только один человек, - сказал Гог тем, которые приперли дверь. - Впустите его.

-- Да, да, - бормотали прочие. - Впустите, впустите.

Дверь таким образом была отперта. Однорукий человек, с головой и лицом, обвязанными окровавленным платком, как будто его жестоко избили, в разорванном платье и с толстою палкою в своей единственной руке, вбежал и спросил, задыхаясь, который тут Гог?

-- Здесь. Я Гог. Что тебе от меня надо?

-- У меня есть к тебе поручение, - сказал однорукий. - Знаешь ты одного, по имени Бэрнеби?

-- Что с ним? Он тебя прислал?

-- Да. Он арестован и сидит в одном из крепких казематов Ньюгета. Он оборонялся, как мог, но пересилен большинством. Вот его поручение.

-- Когда ты его видел? - спросил поспешно Гог.

-- На дороге в тюрьму, куда вел его отряд солдат. Они пошли окольною дорогою, не тою, какую мы было полагали. Я был один из немногих, которые пытались его освободить: он крикнул мне, чтоб я сказал Гогу, где он находится. Мы подняли жаркую драку, да ничего не успели. Вот и все тут!

Он указал на свое платье и обвязанную голову, оглянулся, все еще задыхаясь, и уставился Гогу прямо в глаза.

-- Я знаю тебя в лицо, - сказал он. - Потому что был в пятницу, в субботу и вчера между народом, не знал только твоего имени. Ты смелый человек, знаю. Он тоже. Он как лев боролся сегодня ночью, но безуспешно. И я делал, что мог, но ведь у меня же нет руки.

Опять сомнительно оглянулся он в комнате - или так по крайней мере казалось, потому что перевязка закрывала ему почти все лицо; потом опять пристально посмотрел на Гога, схватил свою палку, как будто то и дело ожидал нападения и изготовлялся к обороне.

угрозы и ругательства гремели со всех сторон. Одни восклицали, что если они это перенесут покорно и терпеливо, то на следующий день все очутятся в тюрьме; другие кричали, что им бы надобно освободить прочих арестантов, так этого бы не случилось. Один воскликнул громким голосом: "Кто пойдет за мною в Ньюгет?" и за тем последовал общий громкий крюк, - все бросились к дверям.

Но Гог и Денни загородили дверь спинами и удержали их до тех пор, пока крик настолько утих, что можно было разслышать их голоса; тогда оба они представили им, что было бы сумасбродством идти теперь, середи белого дня, на Ньюгет; что, если они подождут до вечера и составят план нападения, то могут освободить не только товарищей, но и всех арестантов, и сжечь тюрьму.

палача за руку. - Кто здесь молодец, тот ступай к нам. Давайте руки! Бэрнеби выручим, а тюрьмы все спалим! Кто с нами?

-- Все! - И они поклялись страшною клятвой, в наступающую же ночь освободить из Ньюгета своих товарищей, сжечь тюрьму, или самим погибнуть в огне.