Бэрнаби Родж.
Глава LXI.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Бэрнаби Родж. Глава LXI. (старая орфография)

LXI.

В ту же самую ночь - происшествия так толпятся во времена потрясения и возмущения, что часто больше чем главнейшия события целой жизни совершаются в течении одних суток - в ту же самую ночь повез мистер Гэрдаль своего пленника, которого связал с помощию церковнослужителя и посадил на свою лошадь, в Чигуэлль, откуда располагал переправиться в Лондон, чтоб представить убийцу прямо в руки правосудия. Безпокойное состояние города, как он знал, было достаточною побудительною причиною желать, чтоб преступник еще до разсвета посажен был в тюрьму, ибо никто не мог ручаться за безопасность караулень и обыкновенных мест ареста; вести же арестанта по улицам, когда народ опять поднимется на ноги, было не только очень опасным делом, но и прямым поводом к попытке освободить его. Велев церковнослужителю вести под узду лошадь, сам он пошел пешком подле убийцы, и в таком порядке прибыли они в село около полуночи.

Жители не спали и были на ногах, потому что опасались быть сожженными в постелях, и бодрствовали все вместе, ободряя и утешая друг друга. Некоторые из отважнейших были вооружены и собрались на лугу в кучу. К этим-то людям, которым Гэрдаль хорошо был знаком, обратился он, рассказав в коротких словах свое приключение, с просьбою пособить ему доставить преступника до зари в Лондон.

Но ни один из них не осмеливался пошевельнуть для него пальцем. Мятежники, проходя через село, грозили самым страшным мщением каждому, кто ему или другим католикам подаст хотя малейшую помощь в тушении пожара или в другом чем-нибудь. Угроза была направлена на их жизнь и на все, чем они владели. Они собрались для собственной защиты, и не могли подвергаться еще опасности, оказывая ему пособие. Они сказали ему это, не без колебания и сожаления, держась поодаль от него и при лунном сиянии смотря на призрачного всадника, который, опустив голову на грудь и надвинув шляпу на брови, неподвижно и немо сидел на лошади.

Видя невозможность уговорить их, после того, чего насмотрелись они от ярости черни, мистер Гэрдаль просил позволить ему по крайней мере самому действовать безпрепятственно, и ссудить ему только одну повозку и пару лошадей, каких можно было достать в селе. И это удалось ему не без труда; но, наконец, они сказали, чтоб он делал, что хочет, лишь бы только ради Бога уезжал поскорее.

Он отдал церковнослужителю держать за узду лошадь, выдвинул собственными руками повозку и заложил бы также сам лошадей, еслиб сельский почтальон - добродушный, ленивый, беззаботный малый - не тронулся хлопотами мистера Гэрдаля и, бросив вилы, которыми был вооружен, не побожился, что скорее даст себя мятежникам разорвать на мелкие куски, нежели решится сложа руки стоят и смотреть, как такой почтенный джентльмен, который никого не обидел, будет в такой крайности, и что он поможет ему по силам. Мистер Гэрдаль горячо пожал ему руку и благодарил от всего сердца. Через пять минут карета была готова, и добрый лентяй сидел на седле. Убийцу посадили в экипаж, подняли ширмы, церковнослужитель сел на козлы, а мистер Гэрдаль вскочил на лошадь и поехал подле дверей повозки; таким образом середь ночи в глубокой тишине пустились они в Лондон.

Страх был так велик, что даже лошади, спасшияся от пожара в "Кроличьей-Засеке", не могли найти доброго человека, который дал бы им приют. Оне попались им на дороге, щипля скудную траву; кучер сказал, что бедные животные сначала побежали было в село, но были оттуда прогнаны, чтоб народная месть не обрушилась на головы обывателей.

Чувство это не ограничивалось такими маленькими местечками, как Чигуэлль, где жители были робки, необразованы и беззащитны. Подъезжая к Лондону, встретили они, в туманном мерцаньи разсвета, много бедных католических семейств, которые, гонимые угрозами и предостережениями напуганных соседей пешком покидали столицу и сказывали им, что для вывоза имущества не могли достать ни лошадей, ни экипажей и принуждены были побросать его и предоставить на милость или немилость черни. Под самым Лондоном проехали они мимо одного дома, которого владелец, небогатый католик, нанял себе экипаж, чтоб ночью вывести мебель и, заранее повытаскал всю ее на улицу, дожидаясь приезда фуры и сберегая время на укладку. Но человек, с которым он договорился об этом, отказался сдержать слово: так напутали его огни в эту ночь и вид прошедших перед его домом бунтовщиков; бедный католик с женою, детьми и слугами сидел, трепеща, подле своего имущества на открытой улице, боясь разсвета и, однакож, не зная, куда деваться и что начать.

Точно то же, как они услышали, было с общественными делами. Панический страх был так велик, что почты и дилижансы боялись принимать пассажиров, исповедывавших католическую веру. Если они были знакомы извозчикам или признавались, что принадлежали к этой вере, их не брали, хотя бы они давали даже большие суммы денег; и вчера еще жители боялись кланяться с своими католическими знакомыми на улице, чтоб не быть замеченными шпионами. Один кроткий старик - священник, которого капелла была разрушена, слабое, терпеливое, беззащитное создание - который кое-как брел одинехонек, чтоб отойти несколько миль пешком от Лондона и потом попытать счастья у деревенских извозчиков, сказал мистеру Гэрдалю, что едва ли он найдет судью, который осмелится по его жалобе посадить под арест преступника. Но несмотря на эти неутешительные известия, они продолжали путь и достигли Мэнниен-Гауза незадолго до восхода солнца.

Мистер Гэрдаль соскочил с лошади; но в ворота стучаться было не нужно, потому что они были настежь отворены, и у подъезда стоял полный старик С очень красным или даже пурпуровым лицом, толкуя с огорченным и озабоченным видом с какою-то невидимою особою наверху, между тем, как привратник старался понемногу притворить ворота и отделаться от него. С очень понятным в подобном деле нетерпением и горячностью подбежал мистер Гэрдаль и готов был начать говорить, как толстый старый джентльмен предупредил его.

-- Милостивый государь, - сказал он: - пожалуйста, позвольте прежде мне добиться ответа. В шестой раз уже я здесь. Вчера был здесь пять раз. Моему дому грозили разрушением. Нынче ночью и еще вчерашнюю ночь решено было обратить его в пепел, но, к счастью, злодеи были заняты еще где-то в другом месте. Сделайте милость, позвольте мне прежде добиться решения.

-- Милостивый государь, - отвечал на это мистер Гэрдаль, качая головою: - мой дом уж обращен в пепел. Но сохрани Боже вас от подобной участи. Требуйте себе решения и кончайте поскорее из сострадания во мне.

-- Вот, слышите-ль, милорд? - сказал старик, ступив на лестницу и обращаясь туда, откуда висела через перила пола шлафрока. - Здесь один джентльмен, у которого дом действительно сожжен нынче ночью.

-- Боже мой, Боже мой! - отвечал нетерпеливый голос. - Очень жалею, да что же мне делать? Не могу же я выстроить новый. Первый городской чиновник не может ходить и строить обывателям новые дома, милостивый государь. Это явная безсмыслица, явная нелепость.

-- Но первый городской чиновник может принять меры, чтоб обыватели не нуждались в постройке новых домов, если первый чиновник человек, а не соломенная кукла - так ли, милорд? - воскликнул старый джентльмен с сердцем.

-- Вы не почтенны, сэр, - сказал лорд-мэр, - то-есть, не почтительны, хотел я сказать.

-- Не почтителен, милорд? - возразил старый джентльмен. - Вчера я пять раз был почтителен. Не могу же я быть всегда почтителен. Некогда разбирать почтительность, когда тут хотят разграбить дом, когда приходится сгореть в постели. Что ж я стану делать, милорд? Получу ли я защиту?

-- Я вчера уж сказал вам, сэр, - отвечал лорд-мэр: - что вы могли бы взять к себе в дом альдермэна, если кто из них пойдет к вам.

-- Чтоб отогнать народ, сэр, - отвечал лорд-мэр.

-- О, Господи помилуй! - завопил старый джентльмен, отирая на лбу пот с трагикомическим видом. - Альдерманом отогнать чернь! Да, милорд, еслиб это были грудные ребята, неужто вы думаете, они побоялись бы альдермэна! Не пожалуете ли вы сами?

-- Я? - сказал лорд-мэр чрезвычайно выразительно. - Разумеется, нет.

-- Право, не знаю, - сказал лорд-мэр. - Как жаль, что вы католик! Зачем вы не протестант: тогда вы не попали бы в такие тиски! Право, не знаю, что тут делать... За этими безпокойствами скрываются знатные люди... О, Боже мой! Что это за горе быть публичным лицом! Побывайте как-нибудь днем нынче... Пособлю ли я вам, если я дам аллебардиста? Или вот правда, Филипс констабль - ему нечего делать - он не слишком стар для человека, его лет, только слаб ногами, и если вы его поставите в окошку, он при свечах покажется очень молод и может припугнуть народ... О, Боже мой!.. хорошо, там посмотрим...

-- Стой! - воскликнул мистер Гэрдаль, оттолкнув дверь, которую привратник затворял.--Милорд мэр, сделайте одолжение, не уходите. Со мною здесь человек, который двадцать восемь лет тому назад совершил убийство. Мое показание и присяга с моей стороны дадут вам право отдать его под суд. Мне только нужно, покамест, посадить его в надежное место. Малейшая отсрочка может подать повод мятежникам освободить его.

-- О, Боже великий! - вскричал лорд-мэр. - Господи, помоги мне... О Боже... хорошо... пожалуй... Знаете ли, за этими безпорядками скрываются знатные люди... Право, лучше оставьте...

-- Милорд, - сказал мистер Гэрдаль. - Убитый был мой родной брат; я наследовал его имение; тогда были злые языки, которые шептали, будто вина этого гнусного и безчеловечного дела лежит на мне, - на мне, который любил его так нежно, как он знает это на небесах. Наконец, после всех этих лет неизвестности и горя, наступило время отмстить за него и обличить злодеяние, столь адское и коварное, что ему нет подобного. Каждая секунда отсрочки с вашей стороны разрешает оковы с окровавленных рук этого человека и может послужить к его освобождению. Милорд, я требую, чтобы вы выслушали меня и тотчас окончили это дело.

и вы католик?

-- Католик, - сказал мистер И'эрдаль.

-- Господи помилуй! Кажется, люди нарочно делаются католиками, чтоб меня мучить и терзать! - воскликнул лордъмэр. - Лучше б вы не приходили. Скоро, пожалуй, сожгут еще Мэншен-Гауз, и за это мы будем вам обязаны. Заприте арестанта, сэр, отдайте его под караул... и... и пожалуйте в подлежащий час. Тогда увидим!

Не успел мистер Гэрдаль ответить, как дверь сильно захлопнулась, и застучал запор; лорд-мэр ушел в спальню и всякое дальнейшее домогательство было безполезно. Двое просителей также пошли назад и были выпущены привратником на улицу.

-- Хочу попытаться где-нибудь в другом месте, - отвечал мистер Гэрдаль, который сед между тем опять на лошадь.

-- Жалко мне вас, очень жалко: оно, впрочем, и натурально, потому что мы страдаем за общее дело, - сказал старый джентльмен. - Пройдет еще ночь, и у меня уж, может быть, не будет дома, куда бы я мог пригласить вас, и потому сделаю это теперь, пока это в моей власти. Но, как разсужу пообстоятельнее, - продолжал он, запрятывая опять бумажник, который вынул было при этих словах. - Лучше я вам не дам моего адреса, потому что, если его найдут у вас, вы можете нажить себе неприятности. Лэнгдель - мое имя, виноторговец и дистиллатор из Голнборн-Гилля; очень буду рад, если навестите меня.

Мистер Гэрдаль поклонился и поехал подле повозки, как прежде; теперь он думал побывать у сэра Джона Фильдинга, слывшого смелым и деятельным чиновником, и твердо решился, в случае, если на него нападут бунтовщики, скорее казнить убийцу собственными руками, чем позволить освободить его.

Однако, они достигли квартиры судьи без дальнейших приключений (ибо чернь была в это время, как мы видели, занята важнейшими планами) и постучались в двери. Как вообще ходил слух, что мятежники грозили сэру Джону Фильдингу, то куча сыщиков караулила его дом целую ночь. Одному из этих людей объяснил мистер Гэрдаль свою надобность, и как она показалась этому господину делом довольно значительным, чтоб разбудить для нея спавшого судью, то он тотчас доставил ему удовлетворение.

(он, повидимому, усиливался в карете сделать веревки попросторнее), завязали ему рот, чтоб он не мог кричат о помощи, если навстречу им попадется какая-нибудь толпа мятежников, и сев с ним составляли сильное прикрытие; однако, они также подняли ширмы, как-будто карета была порожняя, и велели мистеру Гэрдалю ехать наперед, чтоб он не привлек на себя внимания и не казался принадлежащим к экипажу.

Благоразумие этого распоряжения скоро оправдалось, потому что, проезжая старый город, они повстречали много групп подозрительных людей, которые, еслиб не сочли карету за совершенно пустую, наверное, остановили бы ее. Но как сидевшие в ней соблюдала мертвую тишину и кучер ехал нарочно мешкотнее, чтоб избежать разспросов, то они прибыли в тюрьму безпрепяственно и, приехав туда, мигом вынули преступника из кареты и свели в крепкия стены.

С напряженным вниманием усердно смотрел мистер Гэрдаль, как его сковали, посадили в каморку и заперли. Да, вышед из тюрьмы на чистый воздух, он еще вспоминал железные запоры на дверях и щупал рукою но стенам, чтоб увериться, что это не сон, и порадоваться, что они так крепки, жестки и холодны. Только, отвернувшись от здания и глядя в пустые улицы, которые так безжизненно и тихо тянулись на ясном утреннем свете, ощутил он тяжелый камень на сердце, снова почувствовал мучительную тоску по своим, которых оставил дома; и это дома было только зернышком в длинных четках его страданий.