Бэрнаби Родж.
Глава LXVI.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Бэрнаби Родж. Глава LXVI. (старая орфография)

LXVI.

Хотя мистер Гэрдаль не спал прошлую ночь и с небольшими промежутками бодрствовал в течение нескольких недель, только днем иногда прилегая на минуту, однакож, с разсвета до сумерек отыскивал он племянницу везде, где только предполагал, что она может искать себе убежища. Целый день не брал в рот ничего, кроме глотка воды, хоть и делал свои розыски на дальних разстояниях, и даже не садился ни разу.

Он искал ее в каждой части города, какая только приходила ему на память, в Чигуэлле и в Лондоне, в домах лавочников и ремесленников, с которыми был в сношениях, и в домах друзей своих. Жертва жесточайшей тоски и мучительнейших опасений, он ходил от одной городской власти к другой и, наконец, явился к государственному секретарю. От одного этого сановника, получил он некоторое утешение: государственный секретарь уверил его, что правительство видит, наконец, необходимость прибегнуть к чрезвычайным правам и преимуществам короны; что завтра, вероятно, выйдет прокламация, которая даст войску неограниченное полномочие усмирять мятежи; что чувствования короля, правительства и вообще всех добрых людей весьма благоприятны католиками, и что они получат удовлетворение, во что бы то ни стало.

Далее он рассказал, что и другия лица, которых дома были сожжены, потеряли из виду детей своих или родственников, но, во всяком случае, через несколько времени, найдут их; что его жалоба примется в уважение и подробно будет означена в разсылаемых инструкциях как всем командующим офицерам, так и нижним полицейским служителям; словом, что все, чем можно оказать ему пособие, будет сделано с величайшею готовностью.

Как ни слабо было это утешение в прошлом, как ни мало представляло оно ему надежды в отношении к предмету, всего ближе лежавшему у его сердца, но мистер Гэрдаль удалился с искреннею благодарностью за участие, которое оказал ему государственный секретарь, и которое, казалось, в самом деле принимал в нем. С наступлением ночи он очутился один-одинехонек на улице, не имея места, куда преклонить голову.

Мистер Гэрдаль пошел в гостиницу близ Черинг-Кросса и спросил себе постель и ужин. Он заметил, что худой и истощенный вид его возбудил внимание содержателя гостиницы и слуг; думая, что она принимают его за человека, неимеющого ни копейки денег, он вынул свой кошелек и положил на стол. "Нам не этого нужно," - сказал хозяин дрожащим голосом, "но если вы один из тех, которые потерпели от бунтовщиков, то мы не можем служить вам ни приютом, ни кушаньем. У меня семейство, дети, а меня два раза уже предостерегали насчет того, чтоб быть разборчивее в принятии посетителей... Убедительнейше прошу извинить меня; но что-ж мне делать?"

-- Ничего... - Никто не чувствовал этого живее мистера Гэрдаля. Он сказал это слово содержателю гостиницы и вышел.

Он увидел, что мог бы наперед ожидать отказа, судя по тому, что он испытал утром в Чигуэлле, где никто не осмеливался дотронуться до лопаты, хотя он предлагал большое вознаграждение каждому, кто пособит ему рыться в развалинах его дома. Из гордости, боясь подвергнуться вторичному отказу и по благородству не желая сделать соучастником своей невзгоды какого-нибудь честного ремесленника, который бы, может быть, по слабости, дал ему убежище, он ходил несколько времени взад и вперед по берегу. Поворотив по течению реки в улицу, задумчивый и углубленный в воспоминания давно минувших событий, он услышал одного слугу из окошка верхняго этажа, кричащого другому на противоположной стороне улицы, что чернь зажгла Ньюгет.

Ньюгет!.. Место, где заключен преступник... Его исчезающия силы и вся энергия возвратились в одну минуту вдесятеро сильнее прежнего. Возможно ли?.. Неужели, наконец, они выпустят убийцу на свободу?.. Неужели он, после всех страданий, должен умереть и нести на себе подозрение, что умертвил родного брата?..

Он сам не помнил, как пошел к Ньюгсту и как вдруг очутился перед ним. Перед Ньюгетом стояла толпа, сжатая и крепко сплоченная, густая, темная, волнующаяся масса, перед которою хлестало пламя в воздухе. Голова у него кружилась, огни блистали перед его глазами; он сам упорно боролся с двумя человеками.

-- Нет, нет, - говорил один: - успокойтесь, мой любезный господин. Мы здесь привлекаем на себя общее внимание. Пойдемте прочь. Что вы в силах сделать против такого множества.

-- Джентльмену всегда что бы нибудь да делать, - сказал другой и, говоря так, увлекал его за собою. - Это мне в нем нравится. Я люблю его за это.

Между тем, они привели его на какой-то двор, неподалеку от тюрьмы. Он смотрел то на одного, то на другого из своих спутников и, усиливаясь освободиться, чувствовал, что шатается на ногах. Говоривший прежде - был тот старик, которого он видел у лорд-мэра. Другой был Джон Грюбэ, столь мужественно оказавший ему помощь в Вестминстергалле.

-- Что это значит? - спросил он слабым голосом. - Каким образом мы сошлись здесь?

-- В суматохе, - отвечал дистиллатор: - но пойдемте с нами. Пожалуйста, пойдемте с нами. Кажется, вы знаете этого приятеля, сэр?

-- Знаю, - сказал мистер Гэрдаль, смотря на Джона Грюбэ с какою-то неподвижною безчувственностью.

-- Так он вам скажет, - возразил старик: - что я человек, которому можно ввериться. Он служит у меня, и еще недавно (как вы, наверное, знаете) был в услугах у лорда Джорджа Гордона, но оставил его и принес, из чистого расположения ко мне и прочим людям, на которых метят бунтовщики, всевозможные известия о их намерениях.

-- Сделайте милость, с одним условием, сэр, - сказал Джон, приложив два пальца к шляпе... Не говорите ничего против милорда. Заблуждающийся человек... добросердечный человек, сэр... Этого милорд никогда не имел в виду.

-- Условие, разумеется, будет выполнено, - отвечал старый дистиллатор. - Это долг чести. Пойдемте же с нами, сэр, сделайте одолжение, пойдемте с нами.

Джон Грюбэ не приставал к нему больше с просьбами, а употребил совершенно иной способ убеждения: он взял под руку мистера Гэрдаля, которого за другую руку держал хозяин его, и поспешно пошел с ним дальше.

Мистер Гэрдаль позволил вести себя, куда они хотят, потому что сам чувствовал, как голова его пострадала от волнения, которое не совсем еще в нем утихло.

Дистиллатор жил, как сказывал ему при первой встрече, в Гольборн-Гилле, где содержал большой магазин и при нем довольно значительный завод. Они прошли в дом задними дверями, чтоб не привлечь на себя внимания черни, и отправились в комнату в верхнем этаже, выходившую окнами на улицу. Окошки, однако, как и во всех других комнатах, были снутри занавешены и затворены ставнями, чтоб снаружи все казалось темно.

Они положили мистера Гэрдаля в этой комнате на диван; но он все еще был совершенно без памяти. Джон тотчас позвал хирурга, который выпустил ему значительное количество крови, так что мало-по-малу он пришел в себя. Будучи еще так слаб, что не мог идти далее, он легко позволил уговорить себя остаться там на всю ночь и немедленно лечь в постель. Тогда ему дали немного вина и пищи, потом довольно сильного усыпительного питья, под влиянием которого он скоро впал в летаргию и, хотя на короткое время, забыл свои страдания.

Виноторговец, радушный и почтенный пожилой человек, не думал сам ложиться спать, потому что получил много грозных предупреждений со стороны мятежников, и даже вечером вышел нарочно для того, чтоб из разговоров черни узнать, скоро ли дойдет очередь до его дома. Всю ночь сидел он в креслах, в той же комнате, выслушивая время от времени известия Джона Грюбэ и двух или трех других доверенных в его деле людей, которые выходили осведомляться на улицу и для подкрепления которых в соседней комнате накрыт был стол; сам старый виноторговец, несмотря на свое безпокойство, прикладывался иногда ко многим блюдам.

В самого начала известия эти были довольно безотрадны; но позже они испортились до того и содержали в себе такую страшную сумму разрушений и буйств, что все предшествовавшия волнения были ничто в сравнении с этими новыми.

цепей. Пламя видно было и из окон лавки виноторговца, так что комнаты и лестницы внизу были освещены будто днем, а между тем отдаленный крик народа, казалось, колебал стены и потолки.

Наконец, слышно стало, как они приближались к дому, и наступило несколько минут смертельного страха. Они подступили к самому дому и остановились; но после трех громких "ура" пустились дальше, и хотя возвращались три раза в эту ночь, три раза распространяя новый ужас, однакож, не сделали никакого вреда, имея полные руки дела в другом месте. Вскоре после того, как они отошли в первый раз, прибежал один из лазутчиков с известием, что они сделали привал перед домом лорда Менсфильда в Блюмбери-Сквере.

Вслед затем явился второй лазутчик, там и третий, потом первый опять воротился, и таким образом принесенные ими известия, взятые вместе, содержали в себе следующее: сволочь собралась около дома лорда Менсфильда и требовала от обитателей, чтоб они отперли двери; но, не получив ответа (ибо лорд и лэди Менсфильд скрылись между тем через задния двери), вломилась, по обыкновению, силою. Тогда мятежники начали с большим ожесточением грабить, подложили во многих местах огонь и расхитили всю драгоценную утварь дома, серебряную посуду и дорогие камни, прекрасную картинную галлерею, редчайшее собрание рукописей, каким когда либо владел частный человек, и, что всего хуже, по невознаградимости утраты, огромную юридическую библиотеку, где почти на каждой странице находились безценные замечания, писанные собственною рукою судьи, - плод изучений и опытов целой его жизни.

Пока плясали они и прыгали вкруг огня, явился отряд солдат, сопровождаемый магистратским чиновником; но как было слишком поздно помогать уже совершившемуся несчастно, то солдаты по крайней мере стали разгонять чернь. Когда же, по прочтении акта о возмущении, народ еще противился, солдаты получили приказ стрелять и убили при первом залпе шестерых мужчин и одну женщину, сверх того многих ранили; потом, опять зарядив ружья, дали второй залп, но, как полагают, через головы, потому что никто не упал. Тогда испуганная криком и смятением чернь разсыпалась и побежала; солдаты также отступили, бросив убитых и раненых на улице; но мятежники немедленно воротились, подняли мертвых и раненых, вложили им в руки оружие, чтоб их считали за живых и невредимых, и, неся их перед собою, будто в процессии, пошли оттуда с страшным, диким воплем торжества; а впереди шел детина, звоня что было мочи в обеденный колокол лорда Менсфильда.

к загородному дому лорда Менсфильда, в Кен-Вуде, между Гемпстидом и Гайгетом, чтоб разрушить также и этот дом и развести большой огонь, который с той возвышенности осветил бы весь Лондон. Но на этот раз они обманулись в надежде, ибо тут стоял сильный отряд кавалерии, а потому они пустились назад скорее, чем пришли, и вернулись прямо в город.

других мировых судей, и четыре дома в Гольборне, которые все вспыхнули в одно время и горели до тех пор, пока огонь потух сам собою (негодяи обрубали рукава у пожарных труб и не допускали работать пожарную команду). В одном доме, близ Мурфильдса, нашли они в комнате множество канареек в клетках, которых они живых кинули в огонь. Бедные птички кричали, как маленькия дети, когда их бросали в пламя; один из сволочи так был тронут, что старался спасти их; Этим он до такой степени раздражил толпу, что сострадание стоило было ему жизни.

В том же доме один из мятежников, бегавших по комнатам, нашел куклу - бедную детскую игрушку; он показывал ее черни из окна, как изображение какого-то святого, которому будто бы поклонялись нечестивые обитатели дома. Между тем, другой влез на балкон дома и читал во все горло брошюру, которая выдана была протестантским союзом и разсуждала об истинных началах христианства. А лорд-мэр только смотрел, засунув руки в карман, как зритель какого-то чуждого ему представления, который радехонек, что достал себе удобное местечко.

Таковы были известия, которые старый виноторговец, сидя у постели мистера Гэрдаля, получал от своих слуг; он никак не мог заснуть: такой страх нагнали на него множество пожаров, вопль черни и выстрелы солдат. Все преступники, сидевшие в новой тюрьме в Клеркенуилле, также были освобождены, и такое же число грабежей немедленно произошло на улицах; но из всех этих сцен разыгравшихся вдруг под исход ночи, мистер Гэрдаль, к счастию ничего не видел и не слышал.