Бэрнаби Родж.
Глава LXXV.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Бэрнаби Родж. Глава LXXV. (старая орфография)

LXXV.

Прошел месяц - мы в спальне сэра Джона Честера. Сквозь полуоткрытое окно глядит радостно и зелено Тэмпльский сад; мирная река, полная веселых барок, бороздимая плещущими веслами, сверкает вдали; небо чисто и ясно; свежий летний воздух, тихо вея, наполняет комнату благоуханиями. Даже город, дымный город, представляет картину светлую. Высокия кровли и шпицы колоколен, обыкновенно столь черные и мрачные, облекались в более веселый серый цвет; старые позолоченные флюгера, куполы и кресты ярко блещут на светлом сиянии солнца; а там, выше всего, поднялся собор св. Павла и показывает свою чудную главу, облитую искристым золотом.

Сэр Джон завтракал в постели. Шоколад с печеньем стоял на спальном столике подле него; книги и газеты лежали под рукою на одеяле; иногда он прерывал свой завтрак и с покойным наслаждением оглядывал хорошо прибранную комнату или разсеянно смотрел на светлое небо, потом опять ел и пил и пробегал глазами газеты.

Ясное утро имело, казалось, некоторое влияние даже на его равнодушный характер. Вся наружность его была необыкновенно радостна; улыбка кротче и приятнее всегдашняго рисовалась на устах; голос звучал веселее и ласковее. Он положил в сторону газету, которую читал, и прилег спиною на подушку, чтоб предаться потоку своих отрадных размышлений. После небольшой паузы, повел он следующий монолог:

-- И мой приятель, центавр, пошел таки по следам своей маменьки. Не удивительно... И таинственный друг его, мистер Денни, тоже. Не удивительно... И мой старинный посланник, чрезвычайно развязный малый, дурачек из Чигуэлля. Очень рад. Для него ничего не могло быть лучше этого.

Произнесши такия замечания, он опять предался своему приятному раздумью, из которого очнулся, наконец, допив шоколад, начавший стынуть, и велел подать нового.

Когда прибыл свежий припас, он взял чашку из рук слуги. "Спасибо, любезный", сказал он с очаровательною ласковостью и отпустил его.

-- Примечательное обстоятельство, - сказал он, разсеянно играя ложечкою, - мой приятель помешанный, чуть-чуть не отделался было, при допросе: счастье, что как нарочно брат лорда-мэра пришел в заседание с несколькими другими мировыми судьями, которым запало любопытство в тупые головы. Правда, брат лорда-мэра был решительно неправ и неоспоримо доказал свое духовное сродство с забавным подсудимым, утверждая, что мой друг, Бэрнеби, совершенно в полном уме и, как ему известно, ходил по деревням с бродягою-отцом и разсевал возмутительные слухи; тем не менее, однакож, я благодарен ему за его добровольное свидетельство. Эти сумасшедшия твари делают такия курьезные замечания и ставят человека в такое затруднение, что и в самом деле надо их вешать, чтоб они не мешала обществу.

Сельский мировой судья в самом деле подтолкнул вверх колеблющуюся весовую чашку Бэрнеби и отстранил сомнение, возникшее в его пользу. Грейф не подозревал, как он тут много был виноват.

-- Это будет любопытная партия висельников, - сказал сэр Джон, подперев голову рукою и прихлебывая свой шоколад: - очень интересная партия. Сперва сам палач, потом центавр с помешанным. Центавр дал бы собою великолепный препарат для анатомического театра, истинный клад для науки. Надеюсь, они позаботились купить его труп. Эй, повеса, меня ни для кого нет дома, кроме, разумеется, парикмахера.

Это приказание было вызвано чьим-то стуком в дверь, на который слуга спешил отворить. После продолжительного жужжанья, вопросов и ответов, слуга воротился; и когда он осторожно притворял за собою дверь, слышно было, как кто-то за нею покашливал.

-- Нужды нет, любезный, - сказал сэр Джон, махнув ему рукою не докладывать ни о чем. - Меня нет дома. Ты ничего больше не знаешь. Я тебе сказал, что меня нет дома, и слово мое свято. Будешь ли ты когда-нибудь делать то, что я приказываю?

Слуга, которому нечего было отвечать на это, готов был выйти, как посетитель, вероятно, соскучась так долго ждать, постучал кулаком в дверь комнаты, крича, что у него есть крайняя, не терпящая отлагательства надобность до сэра Джона Честера.

-- Впусти его, - сказал сэр Джон. - Любезный друг, - продолжал он, когда дверь отворилась: - как же это ты таким необыкновенным образом ломишься в кабинет джентльмена? Как же можно быть так неуважительным к самому себе, чтоб провиниться в неприличном поступке?

-- Мое дело, сэр Джон, нисколько не обыкновенное, уверяю вас, - отвечал вопрошаемый. - Если я употребил необыкновенное средство получить к вам доступ, то, надеюсь, извините, меня, узнав причину.

-- Хорошо. Посмотрим, посмотрим, - отвечал сэр Джон, которого лицо опять прояснилось и приняло прежнюю ласковую улыбку, когда он увидел, кто был вошедший: - Мы, кажется, уж встречались когда-то, - промолвил он своим обязательным тоном: - только я, право, позабыл, как тебя зовут.

-- Меня зовут Габриель Уарден, сэр.

-- Уарден? Точно, Уарден, - возразил сэр Джон, ударив себя по лбу. - Боже, мой, что у меня за слабая память. Уарден... так и есть, мистер Уарден, слесарный мастер. У вас прекрасная жена, мистер, и очень хорошенькая дочь. Здоровы ли оне?

Габриель поблагодарил и отвечал утвердительно.

-- Очень рад, - отвечал сэр Джон. - Кланяйтесь им от меня, когда воротитесь домой, и скажите, что я почел бы за счастье лично засвидетельствовать почтение, которое вам поручаю передать им. Ну, - спросил он приветливо: - чем же могу я вам служить? Вам стоит только приказать. Распоряжайтесь мною как вам угодно.

-- Благодарю покорно, сэр Джон, - сказал слесарь с некоторою гордостью: - но я пришел не за тем, чтоб просить вас об одолжении, хоть и по делу. По секретному, - прибавил он, взглянув на слугу, который стоял тут и слышал: - и очень важному делу.

-- Не скажу, чтоб посещение, ваше было мне приятно оттого, что вы не имеете во мне нужды, - отвечал сэр Джон ласково: - я почел бы за счастье оказать вам услугу; между тем, во всяком случае, очень рад вас видеть. Пожалуйста, еще чашку шоколаду, любезный; тебе нечего здесь ждать.

Слуга вышел и оставил их одних.

-- Сэр Джон, - сказал Габриель: - я мастеровой и целую жизнь быль мастеровым. Если я не довольно приготовлю вас к тому, что имею вам сказать; если слишком поспешно перейду к главному предмету и навлеку на вас безпокойство, которое образованый человек отклонил бы или, по крайней мере, сумел бы смягчить, то, надеюсь, вы не припишете этого дурному намерению с моей стороны. Мне хотелось бы приступить к делу искусно и осторожно; надеюсь, что в таком прямом человеке, каков я, вы примете желание за дело.

вкуса, ваша правда.

-- Сэр Джон, - сказал Габриель, отблагодарив поклоном за предложение сесть, но не воспользовавшись им: - сэр Джон, - произнес он тише и подошел ближе к постели: - я только что сейчас из Ньюгета...

-- Боже мой! - воскликнул сэр Джон, быстро вскочив на постели. - Из Ньюгета, мистер Уарден? Как же это вы так неблагоразумны, что пришли ко мне прямо из Ньюгета? Ньюгет, где есть тюремные лихорадки, оборванный народ, босые мужчины и женщины и тысяча других ужасов. Человек, подай камфары, проворнее! Великий Боже! Мистер Уарден, любезный друг, как же можете, вы приходить из Ньюгета?

Габриель не отвечал ни слова, а молча глядел, как слуга, подоспевший с чашкою горячого шоколада, бросился к шкафу и воротился со стклянкою, из которой обильно опрыскал шлафрок своему господину, постель и, сверх того, еще слесаря, около которого описал на ковре полный круг. Кончив опрыскиванье, он вышел; сэр Джон покойно прислонился к подушке и снова обратил к гостю свое, улыбающееся лицо.

-- Верю, вы извините меня, мистер Уарден, что я сначала несколько испугался и за вас, и за себя. Признаюсь, это меня встревожило, несмотря на ваше снисходительное, нежное приготовление. Смею ли просить вас о снисхождении не подходить ко мне близко. Так вы в самом деле из Ньюгета?

Слесарь кивнул утвердительно головою.

-- В самом деле. Скажите ж, мистер Уарден, без преувеличения и прикрас, - сказал сэр Джон Честер, прихлебнув шоколаду: - что за место этот Ньюгет?

-- Необыкновенное место, сэр Джон, - отвечал слесарь: - место слез и скорби; там можно увидеть и услышать престранные вещи; но едва ли увидишь и услышишь что-нибудь страннее того, что я вам хочу доложить. Дело крайне важное. Я к вам прислан...

-- Впрочем, не... нет... верно не из тюрьмы?

-- Да, сэр, из тюрьмы.

-- Скажите, мой добрый, милый, откровенный друг, - говорил сэр Джон, ставя чашку и усмехаясь: - от кого ж это?

-- От одного Денни, который много лет был палачом, а завтра сам будет повешен, - отвечал слесарь.

Сэр Джон ожидал, что слесарь пришел от Гога; в таком случае он уж знал, как поступить. Но этот ответ привел его в такое удивление, что, несмотря на всю привычку располагать как ему было угодно своею физиономией, он смутился; впрочем, скоро опять оправился и сказал прежним шутливым тоном:

-- Что ж угодно от меня этому джентльмену? Может быть, моя слабая память опять меня обманывает, только не припомню, чтоб когда-нибудь имел удовольствие быть ему представленным, или чтоб он когда-нибудь принадлежал к числу моих друзей, уверяю вас, мистер Уарден.

-- Сэр Джон, - возразил слесарь серьезно: - я разскажу вам сколько можно его собственными словами, что он желает, чтоб вы узнали, и что вы в самом деле должны услышать, не теряя ни минуты.

Сэр Джон Честер уселся покойнее и смотрел на слесаря с таким выражением, которое как будто говорило: "да это презабавно, послушаем".

-- Вы, может быть, читали в газете, сэр, - сказал Уарден, указав пальцем на одну из лежавших подле газет: - что я в процессе этого человека, назад тому несколько дней, являлся свидетелем против него, и что это отнюдь не его вина, если я остался жив и могу рассказывать, что знаю.

-- Может быть читал! - воскликнул сэр Джон. - Любезный мистер Уарден, да вы тут совершенно общественное лицо и заслуживаете чрезвычайного уважения в памяти всякого. Ничто не сравнится с тем интересом, с каким я читал ваше объяснение и припоминал, что имел удовольствие быть с вами несколько знаком. Надеюсь, ваш портрет ведь можно будет найти в книжных лавках?

-- Нынче утром, сэр, - сказал слесарь, не слушая этих комплиментов: - ранехонько пришли ко мне из Ньюгета с просьбою от этого человека, чтоб я посетил его, потому что он имеет сообщить мне что-то важное. Нечего вам говорить, что он вовсе не приятель мне, и что я никогда его не видывал до тех пор, как бунтовщики осадили мой дом.

Сэр Джон несколько опахнул себя газетою и склонил утвердительно голову.

-- Я знал, однако, - продолжал Габриель: - что повеление об его казни подписано вчера вечером; и как поэтому я принимал его уже за человека умирающого, то согласился на его просьбу.

-- Вы настоящий христианин, мистер Уарден, - сказал сэр Джон: - и за такое доброе сердце я еще больше желаю, чтоб вы взяли стул и присели у меня.

-- Он сказал мне, - продолжал Габриель, не сводя глаз с Честера: - что присылал за мною потому именно, что у него, простого палача, нет ни одного приятеля во всем свете, и что по виду, с каким я был против него свидетелем, он считает меня за честного человека, который поступит с ним по христиански. Все, кто знал его ремесло, даже люди самого низкого и бедного сословия, избегали его; мятежники, когда он к ним примкнул, даже и не подозревали, что он за человек (чему я охотно верю, потому что мой прежний ученик был такой же дурак на этот счет); он держал тайну про себя до тех пор, когда его взяли в тюрьму.

-- Очень скромно со стороны мистера Денни, - заметил сэр Джон, несколько зевая, впрочем, все попрежнему очень дружески: - но несмотря на ваше удивительное и совершенно ясное изложение, не очень для меня интересно.

имени Гог, которого он сам выдал. Из нескольких слов, вырвавшихся у этого несчастного молодого человека во время перебранки, которую они имели при встрече, сделал он открытие, что мать его подверглась такой же смерти, к какой они оба приговорены теперь. Срок, им остающийся, очень короток, сэр Джон.

Мистер Честер положил свое газетное опахало, опять поставил чашку на спальный столик и смотрел на слесаря так же пристально, как тот на него.

-- Месяц сидят они в тюрьме. Один разговор вел к другому: палач скоро нашел, сличив место, время и обстоятельства, что он он исполнял смертный приговор над этою женщиною. Она, как и многие, из крайности решилась сбывать поддельные банковые билеты. Она была молода и хороша собою; бездельники, употребляющие на этот промысел мужчин, женщин и детей, думали, что она очень способна к их делу и станет его, вероятно, вести долго, не возбудив подозрения. Но они ошиблись; при первом случае она была поймана на деле и заплатила за то жизнью. Она была из цыганок, сэр Джон.

Было ли то мимолетное облако, которое заслонило солнце и накинуло тень на лицо Честера или что-нибудь другое, но Честер побледнел как мертвец. Однакож, он попрежнему пристально смотрел в глаза слесарю.

-- Она была из цыганок, сэр Джон, - повторил Габриель: - имела вольный дух и гордый характер. Это, вместе с её благородною наружностью и хорошим поведением, заинтересовало некоторых джентльменов, на которых её черные глаза делали впечатление. Многие старались спасти ее. Может быть, это бы и удалось, еслиб она не отказалась дать им малейшее объяснение своей истории. Этого она ни за что не соглашалась сделать. Некоторые имели причину подозревать, что она хочет лишить себя жизни. Стража не покидала её ни днем, ни ночью, и с тех пор она не говорила уже ни полслова...

Сэр Джон протянул было руку к чашке; но как слесарь продолжал свой рассказ, то рука его остановилась на полудороге.

--...до тех пор, пока оставалось ей жить только минуту. Тогда она прервала молчание и сказала тихим, но твердым голосом, которого никто не слышал, кроме этого палача, потому что все другия живые существа удалились от нея и предоставили ее судьбе; она сказала: "будь у меня теперь кинжал в руке и достань я его, я б его даже теперь заколола". Палач спросил: "кого?" - Она отвечала: "отца моего ребенка".

Сэр Джон отнял назад свою протянутую руку и, видя, что слесарь замолчал, кивнул ему учтиво, чтоб он продолжал.

-- Это было первое слово её, по которому можно было видеть, что она имела еще близких на земле. "Жив ли ребенок?" сказал он. "Да". Он спросил ее, где же этот ребенок, как зовут его, и не желает ли она чего-нибудь на его счет. Желаю одно только, сказала она. Это желание состояло в том, чтоб ребенок был жив, вырос и никогда не знал отца своего, для того, чтоб никакия хитрости не могли побудить его в примирению с отцом. Когда же он войдет в лета, то она просит своего бога свести отца с сыном, и чтоб сын отмстил за нее отцу своему. Он спрашивал было ее и о другом; но она уж не отвечала. В самом деле, говорит он, насилу и это можно было от нея выведать; она стояла, обратив лицо к нему, и ни разу на него не смотрела.

Сэр Джон понюхал табаку и взглянул кстати на прекрасный маленький скицц, под названием "натура", висевший на стене; потом опять посмотрел слесарю в лицо и сказал учтивым тоном покровителя: - Так вы помянули, мистер Уарден...

-- Что она ни разу не посмотрела на него, сэр Джон, - отвечал слесарь, которого никакая уловка не могла сбить с толку: - таким образом она умерла, и он забыл про нее. Но спустя несколько лет приговорен был к той же смерти мужчина, тоже цыган, загорелый, черный человек, чуть не дикарь; сидя в тюрьме, он вырезал палачу, которого видал не раз прежде, когда еще был на воле, портрет его на набалдашнике палки, шутя над смертью и показывая окружающим, как мало он ее ценит и о ней думает. Палку эту отдал он палачу в Тэйберне и сказал также, что та женщина посылала земляков к одному прекрасному и знатному джентльмену; но как она видела, что это напрасно, что им она была покинута, а прежними приятелями отвергнута, то в порыве гордости поклялась самой себе ни в какой беде не просить помощи ни у одного человеческого существа. Далее, он сказывал палачу, что она сдержала слово до последняго издыхания и что даже, встретив на улице того джентльмена (видно, он когда-то любил ее), ловко отделалась от него. После он уж не видал её, но однажды, быв с некоторыми из своих товарищей в Тэйберне между народом, он едва не сошел с ума от ужаса, узнав ее под иным именем в преступнице, которой казнь пришел посмотреть. Он сам стоял на том же месте, где она стояла; и тут-то объявил он палачу её настоящее имя, которое знали только её земляки, да джентльмен, для которого она их покинула. - Это имя сэр Джон, палач никому не хочет сказать, кроме вас.

-- Никому, кроме меня! - воскликнул кавалер, подносивший в эту минуту твердою рукою чашку к губам; он остановился и приподнял несколько меньшой палец, чтоб лучше выказать на солнце игру надетого на нем бриллиантового перстня. - Никому, кроме меня? Любезный мистер Уарден, что за сумасбродство хотеть именно меня сделать своим поверенным! И вы, столь заслуживающий доверия должны еще ему помогать!

человек, из простого сословия, а вы джентльмен хорошого происхождения и воспитания, но истина становит меня наравне с вами, и я знаю, что вы наперед угадываете окончание моего рассказа, что вы этого бедного грешника, называемого Гогом, признаете за своего сына...

-- По чести, нет, - сказал сэр Джон, шутя над ним с самою веселою миною. - Дикий джентльмен, который так внезапно умер, верно не заходил так далеко, не правда ли?

-- Он не заходил так далеко, - отвечал слесарь: - потому что она известною только между этими людьми клятвою, которую и самые развратные из них свято уважают, принудила его молчать о вашем имени; но в одной вырезке на палке он нарезал несколько букв, и когда палач спросил у него, что это за буквы, он велел ему, особливо, если когда-нибудь впоследствии встретится с вашим сыном, хорошенько запомнить одно место.

-- Какое место?

-- Честер.

-- Сэр Джон, - сказал слесарь: - вот все, что мне сказано; но как эти два человека готовятся к смерти, то они говорили между собою откровенно. Ступайте к ним и выслушайте, что они, может быть, еще прибавят. Повидайтесь с Денни и спросите у него о том, чего он не хотел мне доверить. Если вы имеете ключ ко всему и нуждаетесь еще в подтверждении (чего быть не может), то средства к этому легки

-- К чему же, - сказал сэр Джон Честер, опершись локтем на подушку, которую прежде сравнял рукою: - мой любезный, добрый, достопочтенный мистер Уарден, на которого я, несмотря на все желание, никак не могу разсердиться, - к чему поведет все это?

-- Я считаю вас за человека, сэр Джон, и думаю, что есть же какое-нибудь естественное чувство в вашей груди, - отвечал слесарь с негодованием. - Думаю, что каждый нерв ваш должен потрястись, и вы должны употребить все ваше влияние в пользу вашего несчастного сына и того человека, который открыл вам его существование. В самом худшем случае, я думаю, вы по крайней мере, его посетите, чтобы пробудить в нем чувство раскаяния и привести его к сознанию своего опасного положения. Он не чувствует и не сознает этого. Подумайте, какую жизнь вел он? Я слышал своими ушами, как он сказал, что если я к чему-нибудь подвину вас, так это разве к тому, чтоб способствовать к его скорейшей смерти, и что вы, если бы могли, заткнули бы ему рот во что бы то ни стало.

-- Неужели же вы, добрый мистер Уарден, - сказал сэр Джон с ласковым упреком: - Неужели вы, в ваши лета, в самом деле, так просты и легковерны, что приходите к известному своим званием человеку с таким обвинением от отчаянных людей, которые в крайности хватаются за каждую соломинку? Ай-ай-ай, как это дурно!

-- Обо всяком другом деле, мистер Уарден, я буду рад, чрезвычайно рад, беседовать с вами; но тут я перед самим собою, перед своим званием, обязан не тратить больше ни слова.

может быть, еще целые годы времени, помириться с ним; но двенадцать часов, когда этот Гог должен умереть, ударит скоро и пробьет на веки!

-- Очень вам благодарен, - отвечал Честер, сделав ласковый знак рукою: - за ваш искренний совет; желалось бы мне только, мой добрый друг, хоть ваша простота подлинно забавна, чтоб вы немного побольше знали свет!.. Парикмахер никогда не приходил ко мне так не во-время, как сию минуту... Да сохранит вас Бог. Прощайте! Ведь вы не позабудете передать дамам мой поклон, мистер Уарден? Эй, проводите мистера Уардена; может быть он не найдет дороги!

Габриель не сказал ни слова, а простился взглядом и оставил Честера. Когда же он вышел, сэр Джон переменил свою мину; улыбка уступила место неприятному и безпокойному выражению, похожему на выражение лица усталого актера, которого замучило представление трудной роли. Он сошел с тяжким вздохом с постели и надел шлафрок.

шума в свете, еслиб основывалась на лучших доказательствах; но теперь, когда кольца цепи не вяжутся одно с другим, я могу над нею смеяться!.. Очень прискорбно быть отцом такого дикого создания. Я сделал все с своей стороны, давал ему добрый совет; предсказывал ему, что он еще попадет на виселицу. Больше мне нечего было делать, еслиб я и знал о нашем родстве; на свете есть много отцов, которые и этого не делали никогда для своих побочных детей. - Эй, пусть войдет парикмахер!

Парикмахер вошел и увидел в сэр Джоне Честере того же непоколебимого, ласкового, любезного кавалера, какого видел в нем и вчера, и третьяго дня, и много дней назад.