Детские годы Давида Копперфильда (из романа).
Глава VIII. Вторая поездка к мистеру Пегготи.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Детские годы Давида Копперфильда (из романа). Глава VIII. Вторая поездка к мистеру Пегготи. (старая орфография)

ГЛАВА VIII.
Вторая поездка к мистеру Пегготи.

Как только после похорон раскрыли окна и впустили свет в наш дом, мисс Мурдстон сочла первым долгом объявить Пегготи, что она может искать себе новое место. Хотя ей было вовсе не легко жить у нас при новых условиях, но, кажется, она все-таки охотно осталась-бы ради меня. Она сказала мне, что нам надо разстаться, и мы оба горевали при мысле о разлуке.

Что-же касается меня, то ни слова не было сказано о моем будущем и, повидимому, ничего еще не было решено. По всей вероятности, Мурдстонам было-бы приятно так-же легко отделаться от меня, как от Пегготи, если-бы это только было возможно. Я решился как-то спросить у мисс Мурдстон, когда именно я должен буду вернуться в училище, но она на это сухо ответила, что, вероятно, я уже больше не вернусь туда. Меня, точно так же как и Пегготи, очень безпокоил вопрос о моей будущности, но мы ничего не могли узнать по этому поводу.

В это время произошла перемена в моем положении, которая хотя и несколько ослабила натянутость наших отношений, но должна была-бы внушить мне опасения насчет моей дальнейшей судьбы, если-бы только я умел взвешивать факты. Теперь уже от меня не требовалось, чтобы я занимал свое место в гостиной; скорее, наоборот, мисс Мурдстон явно выражала свое неудовольствие, когда я появлялся там; точно также был снят запрет относительно моего пребывания на кухне у Пегготи. Было заметно, что и м-р Мурдстон относился безразлично к тому, где я нахожусь, лишь бы только я не попадался ему на глаза. Обо мне как-будто вовсе позабыли и все мои опасения, что м-р Мурдстон или его сестра примутся снова за мое образование, оказались напрасными.

Я не могу сказать, чтобы это особенно печалило меня. Я все еще находился под впечатлением смерти моей матери и ко всему прочему относился безучастно. Временами, правда, на меня нападал страх, что я так и останусь неучем и, когда выросту, буду слоняться;:о деревне одиноким, угрюмым оборванцем; или-же я начинал мечтать о перемене места жительства, о приключениях и подвигах, какие совершали любимые мои герои романов, но все это были мечты, которые испарялись, оставляя меня в прежнем неведении о том, что меня ожидает в будущем.

Тем временем Пегготи объявила мне о своем решении переехать на жительство к брату в Ярмут. Меня радовала мысль, что она поселится не очень далеко от нас, тем более, что она обещала навещать меня непременно каждую неделю. Но у нея на уме был еще и другой план, который привел меня в восторг: она задумала взять и меня с собой погостить у её брата.

-- Что-ж, Дэви, - заявила она, - если они тут не особенно дорожат тобою, то, может быть, и отпустят тебя?

Предо мною пронеслась картина тихой жизни среди честных, расположенных ко мне людей; представилось мне, как я буду опять гулять по морскому берегу и собирать ракушки с маленькой Эмми, которой я разскажу обо всех своих невзгодах. Смущало меня только то, как отнесется мисс Мурдстон к нашему проекту; но скоро все уладилось, так как Пегготи, с приведшей меня в изумление смелостью, при первом удобном случае приступила к этой особе с просьбой отпустить меня и добилась следующого ответа;

-- Мальчишка, разумеется, там совсем обленится, но он ленится и здесь, да и везде-το он будет лениться; а принимая в соображение, что прежде всего необходимо позаботиться о спокойствии моего брата, я, конечно, ничего не имею против этой поездки.

Я поблагодарил ее, воздержавшись, однако, от проявления излишней радости, из опасения, чтобы она вдруг не вздумала изменить своего решения. Предосторожность моя была, действительно, очень уместна, в чем я убедился по взгляду, брошенному на меня из-за банки с пикулями, которую мисс Мурдстон держала в руках, - взгляду, до того кислому, что, казалось, её черные глаза пропитались содержимым этой банки. Позволение ехать было, однако, получено и оставалось в силе, так как месяц спустя мы с Пегготи уже были наготове, чтобы пуститься в путь.

Прежний наш возница - Баркис вошел к нам за сундуками Пегготи. Он раньше никогда не входил при подобных случаях в дом, но всегда ждал у садовой калитки, чтобы ему вынесли поклажу. Тут он, однако, сделал исключение и, взвалив на себя самый тяжелый сундук Пегготи, многозначительно, насколько можно было ожидать от такого неподвижного человека, взглянул на меня.

Пегготи с грустью покидала дом, где провела столько лет своей жизни и где так сильно привязалась к моей матери и ко. мне. Она рано утром успела сходить на кладбище и села в повозку, закрывая свое лицо платком.

Пока она сидела такая печальная, Баркис как-бы застыл на своем месте, напоминая собою набитое соломою чучело. Но когда Пегготи немного успокоилась и начала разговаривать со мною, то Баркис замотал головою и стал улыбаться, искривив рот и оскалив зубы. Я никак не мог понять, что означали его гримасы, но счел долгом вежливости чем-либо отозваться на его подмигивание и сказал:

-- Сегодня прекрасная погода, Баркис.

-- Недурная, - ответил он, но своему обыкновению выражаясь осторожно и сдержанно.

-- Пегготи совсем успокоилась теперь, Баркис, - продолжал я, чтобы доставить ему удовольствие.

Обдумав мое замечание, Баркис обратился уже прямо к ней с вопросом:

-- Ну, что, успокоилась? - При этом Баркис придвинулся к ней и подталкивал ее локтем, при каждом толчке повторяя свой вопрос и придвигаясь к ней все ближе и ближе, так что я, наконец, очутился в таких тисках, что едва мог дышать.

Пегготи пришла ко мне на выручку и Баркис по немногу высвободил меня. Но мне показалось, что он был очень доволен изобретенным им способом выражать свои чувства, избавлявшим его от необходимости прибегать к разговору. Способ этот, очевидно, так понравился ему, что он повторял его несколько раз, заставляя меня из предосторожности каждый раз вскакивать с своего места перед каждым новым натиском.

Доехав до Ярмута, мы увидали м-ра Пегготи и Хама, которые стояли в ожидании нас на том-же месте, как и в первый наш приезд; они встретили нас самым радушным образом и принялись тотчас-же вытаскивать из повозки сундуки Пегготи. В это время Баркис поманил меня под навес находившагося вблизи здания.

-- Слушайте, - сказал он, - кажется, все идет хорошо; дело налаживается.

Я вопросительно посмотрел на него, но, желая выказать свою проницательность, ответил односложным: "Ага".

-- Все идет хорошо! - продолжал Баркис - и это все устроили вы; я вам друг; помните это! Все будет хорошо, - заявил он с необычайно таинственным видом.

Но я все-таки ничего не понимал и таращил на него глаза. Тут Пегготи подозвала меня и мы двинулись вслед за м-ром Пегготи и Хамом. Дорогою Пегготи спросила меня, о чем мы толковали с Баркисом? Я ответил его словами, "что все идет хорошо".

-- Ну, да! Этакий нахал! - заметила Пегготи и тут-же прибавила: - Дэви! Мой милый мальчик! Что-бы ты подумал обо мне, если-бы я вздумала выйти замуж?

-- Что-ж, Пегготи, я полагаю, что ты в таком случае по-прежнему будешь все-таки любить меня?

Пегготи, к немалому удивлению прохожих, а также и её родственников, тут-же на улице бросилась меня обнимать и уверять, что любовь её ко мне никогда, никогда не изсякнет.

-- Но все-таки, скажи мне, мой дорогой, - приставала она, - как ты отнесся-бы к моему замужеству?

-- Если ты думаешь выйти замуж за Баркиса, Пегготи, - изрек я, - то я думаю, что это было-бы очень хорошо, потому что в таком случае ты всегда могла-бы даром пользоваться почтовою повозкою, чтобы приезжать ко мне...

-- До чего только умен этот мальчик! - воскликнула Пегготи, - да, ведь, я-же сама только об этом и думаю вот уже целый месяц! Ты прав, мой дорогой! Да и кроме того, пойми, что я буду свободнее и примусь с большей охотой хозяйничать в собственном доме, чем если-бы я должна была работать у чужих. К тому-же я буду жить недалеко от места упокоения моей красавицы - твоей мамаши! И всегда я буду иметь возможность навестить её могилу. Когдаже я сама умру, то пусть меня похоронят недалеко от моей милой, дорогой красотки!

Мы сделали несколько шагов молча после трогательных слов Пегготи.

-- Ну, так вот что, сокровище мое, - возобновила разговор Пегготи, сжимая меня в своих объятиях. - Я еще обдумаю все и посоветуюсь с братом. А пока мы с тобою ничего не будем говорить об этом. Баркис простой малый и я думаю, что с ним можно ужиться.

Мы с Пегготи при воспоминании о Баркисе не могли удержаться от смеха и подошли к жилищу м-ра Пегготи в самом хорошем настроении духа.

Все там было по старому и у дверей нас, как и в первый раз, встретила госпожа Гуммидж, как будто она так и не сходила с этого места. Даже и в спаленьке моей стояла та-же синяя кружка с морскою травою.

Но маленькой Эмми не было видно и я узнал от м-ра Пегготи, что она в школе.

-- Она скоро вернется, сэр, - объявил он; - мы тут все подождем ее.

Скоро на дороге показалась Эмми и я еще издали узнал ее. Но когда она приблизилась и я увидал, что она стала выше ростом и еще красивее, чем была, на меня напало какое-то странное смущение; я вдруг решил пройти мимо, как-бы не замечая ее и устремив глаза вдаль.

Маленькая Эмми нисколько этим не была озадачена. Она пробежала мимо меня и заставила меня догнать ее уже почти у самого жилища м-ра Пегготи.

Со дня нашей встречи она во все время моего пребывания у них не переставала дразнить меня и перемена в наших отношениях чрезвычайно огорчала и удивляла меня. Теперь мы уже не сидели, как бывало, рядышком у камина и уже реже гуляли с нею по морскому берегу. То ей надо было учить заданные уроки, то была на руках спешная работа. Одним словом, она за год нашей разлуки стала, как-бы гораздо старше меня. Она как будто по-прежнему была расположена ко мне, но поддразнивала меня и поднимала меня на смех. Если-же я выходил встречать ее по дороге из школы домой, то она ухитрялась пробраться окольным путем и, весело смеясь, поджидала меня у дверей их жилища, когда я, потеряв всякую надежду дождаться ее, возвращался разочарованный домой. Выпадали, впрочем, и на мою долю приятные минуты, когда, например, я заставал ее за работою на пороге их дома и, примостившись сам на ступеньках, занимал ее чтением.

Вечером, в самый день нашего приезда, к нам явился Баркис и вел себя во все время своего визита до нельзя странно, обнаруживая крайнюю застенчивость и разсеянность. Он принес с собою узелок с апельсинами, но ушел, не упомянув ни одним словом об этом приношении, из чего все заключили, что он, уходя, нечаянно забыл захватить свой узелок с собою. Хам бросился за ним в догонку с узелком, но вернулся с ним обратно, так как апельсины, по словам Баркиса, предназначались Пегготи. После этого первого визита Баркис являлся к нам аккуратно каждый вечер, всегда в один и тот-же час и неизменно с узелком, о котором не упоминал ни словом, но прятал за дверью. Эти галантные преподношения были самого разнообразного свойства: то это были свиные ножки для студеня, то громадных размеров швейная подушка, то мера яблоков, то канарейка в клетке, то окорок ветчины.

вперив глаза в Пегготи. Однажды, вероятно под наплывом чувств, он похитил кончик восковой свечи, который Пегготи берегла для навощения нитки, и, спрятав этот огарок в свой жилетный карман, унес его домой. После этого подвига он вынимал этот кусочек воска каждый раз, когда это требовалось для работы Пегготи, и снова прятал его в карман. Он, повидимому, был очень доволен собою и всеми присутствующими и совсем помирился с мыслью, что от него не требовалось вступать в разговор. Часто после его ухода Пегготи закрывала лицо передником и долго смеялась над ним.

Однажды, когда время моего отпуска из дома приближалось к концу, нам было объявлено, что Пегготи и Баркис намерены предпринять прогулку на другое утро и что я и маленькая Эмми будем сопровождать их. Мы все встали рано и едва покончили с своим завтраком, как к нам подъехал Баркис, на этот раз не в почтовой повозке, а в одноконной коляске. Пегготи была в своем скромном, но аккуратно сшитом траурном платье, Баркис-же принарядился в новый синий сюртук, с такими длиннейшими рукавами, что перчатки оказались-бы излишними даже и в очень холодную погоду, а воротник был так высок, что поднимал кверху его волоса на затылке. К сюртуку были пришиты яркия пуговицы необычайной величины. Для пополнения эффекта, на нем были коричневые панталоны и светло-желтая жилетка.

Мы весело покатили и остановились у церковной ограды, к которой Баркис привязал свою лошадь и вместе с Пегготи вошел в церковь, оставив меня и Эмми в коляске.

Баркис и Пегготи пробыли довольно долго в церкви, а когда вышли и снова уселись в коляску, мы направились дальше по окрестностям города. По дороге Баркис повернулся ко мне и спросил, подмигнув одним глазом:

-- Какое имя я написал тогда на своей повозке?

-- Так; ну, а какое имя должен был-бы я написать теперь?

-- Клара Пегготи, как и прежде.

-- Вот в том-то и дело, что нет, а Клара Пегготи Баркис, - возразил он и принялся так хохотать, что вся коляска подпрыгивала под ним.

Тут обнаружилось, что они только-что повенчались, по желанию Пегготи, без всяких посторонних свидетелей, кроме служащих при церкви. Пегготи была сначала немного смущена тем, что Баркис так поспешил объявить эту новость, и принялась меня ласкать и уверять в своей неизменной преданности; потом она объявила, что во всяком случае, раз она решила выйти замуж, то рада, что уж покончила с этим делом.

дом, я вдруг понял, что Пегготи все-таки покинула меня навсегда...

со мною у камина и я закончил в обществе этих добрых людей этот памятный для меня день.

На, утро явилась Пегготи и после завтрака повела меня в свое новое жилище, где все было очень уютно устроено. У нея оказалась свободная маленькая комнатка в верхнем этаже, где на полке уже лежала моя старая книга с рассказами о крокодилах. Эта комната, как объявила Пегготи, будет навсегда сохраняться в таком-же виде для меня.

До тех пор, пока только над моею головой будет эта крыша, - уверяла она, - ты можешь всегда располагать этою комнатою, Дэви; даже если тебе привелось уехать хотя-бы в Китай, мой дорогой мальчик, то знай, что всегда ты можешь вернуться сюда и здесь ты найдешь все в таком-же порядке, как сейчас.

Я был глубоко тронут преданностью моей милой старой няни и благодарил ее от души. В это-же утро она и Баркис отвезли меня домой. Они, не входя в дом, спустили меня у садовой калитки; я постоял несколько минут под нашими старыми вязами, следя за тем, как удалялась повозка, и почувствовал себя очень одиноким, когда направлялся к дому, где уже некому было меня приветствовать, некому было радоваться моему возвращению.