Домби и сын.
Часть вторая.
Глава VII. Поль делается все более-и-более чудаком и отправляется домой на каникулы.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Домби и сын. Часть вторая. Глава VII. Поль делается все более-и-более чудаком и отправляется домой на каникулы. (старая орфография)

ГЛАВА VII.
Поль делается все более-и-более чудаком и отправляется домой на каникулы.

Когда настало приближение каникул, воспитанники доктора Блимбера приготовились разъезжаться по своим родным без всяких наружных признаков радости.

Тозер, которого постоянно душил туго-накрахмаленный белый галстух, носимый им по положительному желанию мистрисс Тозер, предназначавшей сына в пасторы, говорил, что если выбирать из двух зол меньшее, то он бы предпочел остаться в теплице доктора Блимбера. Как ни странно должно было показаться такое мнение, но Тозер не лгал. Надобно сказать, что у него был один грозный дядя, который находил особенное наслаждение проэкзаменовывать его во время каникул из самых мудреных и отвлеченных предметов. Мало того: он употреблял во зло вещи, которые в существе своем были совершенно-невинны, и обращал их в смертоносные орудия против злополучного племянника. На-пример, если дядя Тозера брал его с собою в театр, или возил показывать какого-нибудь великана, карлика или фокусника, племянник знал наперед, что он подготовил какую-нибудь классическую цитату, соприкосновенную с предметом своего коварного добродушия: он мучился смертельным страхом, не предвидя, чем именно дядя разразится или какой авторитет употребит против него.

Что до Бриггса, то отец его с ним не церемонился и не давал ему ни минуты покоя. Умственные испытания этого несчастного юноши были так многочисленны и тяжки, что друзья его семейства, жившого около Бэйсватера в Лондоне, редко приближались к прудам Кенсингтонских-Садов без смутного ожидания увидеть на поверхности воды шляпу юного Бриггса, а на берегу какое-нибудь неконченное синтаксическое упражнение на греческом языке. В-следствие этого, Бриггс не чувствовал ни малейшого нетерпения очутиться скорее под родительским кровом. Вообще, все юные джентльмены ожидали каникул с кротким самоотвержением.

Все - кроме маленького Поля! По решению мистера Домби, он должен был после каникул разстаться с Флоренсою; но кто думает об окончании праздников, когда они еще не начинались? Конечно, не Поль. Когда приблизилось желанное время, львы и тигры его Фантазии, поднимавшиеся по стенам спальни, стали ручными и игривыми. Угрюмые лица, косившияся на него из квадратиков росписного пола, выглядывали с более-добродушным выражением. Стук маятника был как-будто проникнут тоном участия, а волны неутомимого моря, напевая по ночам свои однообразные, грустные мелодии, убаюкивали задумчивого ребенка.

Мистер Фидер, "баккалавр искусств", собирался насладиться праздниками; а мистер Тутс располагал вести жизнь, которая будет состоять из одних только праздников, потому-что каникулы были окончанием пребывания его у доктора Блимбера, и после них он вступал во владение своим имуществом.

Ясно было, что Поль и Тутс сделались искренними друзьями, не смотря на разницу в летах. Когда приближались каникулы, Тутс чаще выпучивал глаза и пыхтел в обществе маленького Поля, из чего последний заключил, что ему жаль разстаться с ним, и был ему очень-благодарен за его покровительство и ласки. Обстоятельство это не скрылось даже от доктора Блимбера, мистрисс Блимбер и мисс Блимбер, ни даже от мистрисс Пипчин, которая за это почувствовала решительную ненависть к Тутсу, хоть он и спрашивал ее при каждой встрече о здоровье с величайшею вежливостью.

Недели за две или за три до праздников, Корнелия позвала Поля в свою комнату и сказала:

-- Домби, я приготовила твой анализ и хочу послать его к твоему отцу.

-- Благодарю вас, сударыня.

-- Ты понимаешь, о чем я говорю?

-- Нет, сударыня.

-- Домби, Домби! Ты приводить меня в отчаяние. Если ты не понимаешь какого-нибудь выражения, почему не стараться постичь его?

-- Мистрисс Пипчин запрещала мне делать вопросы,

-- Прошу не говорить мне ни по какому случаю о мистрисс Пипчин, Домби. Я этого не могу позволить. Курс здешних наук очень-далек от понятий мистрисс Пипчин. Если подобные вещи повторятся, я увижу себя вынужденною проэкзаменовать тебя завтра утром, перед завтраком, от Verbum personale включительно до Simillima cygno.

-- Я не думал, сударыня...

Поль разсчел, что благоразумнее всего молчать, и потому только смотрел на очки мисс Блимбер. Она, покачав несколько раз головою с весьма-серьёзным выражением, начала читать лежавшую перед нею бумагу.

-- "Анализ характера П. Домби"...Если намять меня не обманывает, сказала она, прервав чтение: - слово анализ, как противоположное слову синтезис, определено Уокером следующим образом: "Разложение предмета, подлежащого чувствам или разуму, на его первоначальные элементы". Заметь, Домби, анализ противоположен синтезису. Ну, теперь ты понял, что такое анализ?

Поль не был по-видимому ослеплен светом, озарившим его разум посредством этого объяснения, по сделал мисс Блимбер маленький поклон.

-- "Анализ характера Поля Домби. Я нахожу природные способности его очень-хорошими; то же самое можно сказать и о его наклонности к учению. Таким-образом, так-как число восемь принято у нас для обозначения совершенства, я нахожу, что у Домби каждое из упомянутых качеств может быть определено шестью и тремя четвертями!"

Мисс Блимбер приостановилась, чтоб посмотреть, каково это известие подействует на Поля. Тот никак не мог постичь, что именно она разумеет под шестью и тремя четвертями: шесть ли фунтов стерлингов и пятнадцать шиллингов; шесть ли фут и девять дюймов; или три четверти седьмого часа, или шесть чего-то неизвестного, о чем он не слыхал, с тремя четвертями того же? Он вперил глаза на её очки и начал потирать себе руки. Корнелия перевела этот безмолвный ответ по-своему и продолжала читать:

-- "Буйство, два. Упрямство, два. Наклонность к низкому обществу, обнаружившаяся касательно некоего Глобба, первоначально семь, но в-последствии меньше. Джентльменския манеры, четыре, но увеличится co-временем." Теперь, Домби, я требую особенного внимания на общия замечания при заключении анализа.

Поль напряг все свое внимание.

-- "Вообще можно заметить о Домби", читала мисс Блимбер громким голосом и направляя после каждого другого слова очки свои на стоявшую перед нею маленькую Фигуру: - "что наклонности и способности, его хороши, и что он сделал такие успехи, каких можно было ожидать при существующих обстоятельствах. Но должно сожалеть об этом молодом джентльмене, что он странен в своем характере и поведении, так-сказать, старомоден, и, не давая повода к прямому осуждению своих поступков, очень-часто вовсе не походит на молодых джентльменов его лет и положения в обществе." Теперь, Домби, сказала мисс Блимбер, кладя бумагу: - понял ли ты это?

-- Я думаю, что понял, сударыня.

-- Анализ этот, Домби, будет отослан к твоему уважаемому родителю. Его, конечно, огорчит известие о странностях твоего характера и поведения: это огорчает нас самих, и мы не можем любить тебя как бы желали.

Она коснулась нежной струны ребенка: Поль с каждым днем, по мере приближения отъезда, старался более-и-более снискать благорасположение всех живущих в доме доктора Блимбера. По какому-то скрытному побуждению, в котором он сам не мог дать себе отчета, он желал, чтоб о нем вспоминали не с равнодушием. Он подружился с цепною собакой, которая сначала пугала его до смерти. Вовсе не думая, что он именно этим отличается от прочих молодых джентльменов, Поль принялся просить мисс Корнелию, чтоб она была добра и попробовала полюбить его. Он обратился с тою же просьбой к мистрисс Блимбер, которая в это время вошла к дочери, и просил ее забыть о том, что он такой старинный, уверяя, что он любит их всех, и не знает, от-чего он таким сделался.

-- Конечно, сударыня, я не могу вас любите столько, сколько люблю Флоренсу, прибавил он с робостью и полным чистосердечием: - это было бы невозможно, разумеется. Вы бы и сами не могли этого требовать, сударыня, не правда ли?

-- О, какой оригинальный ребенок! воскликнула мистрисс Блимбер вполголоса.

-- Но я, право, очень люблю всех здешних, и мне было бы больно уехать отсюда и думать, что другие нисколько не пожалеют обо мне, или обрадуются моему отъезду.

Мистрисс Блимбер уверилась теперь больше, чем когда-нибудь, что Поль оригинальнейший ребенок в свете; сообщив доктору о происшедшем, она не встретила никакого противоречия своему мнению. Доктор сказал только, что науки помогут всему, и поощрял Корнелию трудиться над ним без устали.

Корнелия действительно трудилась без устали, так-что бедному мальчику приходилось тяжело; но он, не смотря на свои многочисленные и сбивчивые уроки, все держался задуманной идеи - приобрести любовь всех. Поль по-прежнему просиживал долго на ступеньках лестницы и не переставал внимательно следить за облаками и волнами из своего высокого окна, однако теперь его видали чаще вместе с прочими воспитанниками, которым он скромно любил оказывать маленькия услуги. Таким образом юные анахореты, умерщвлявшие свою плоть под кровом доктора Блимбера, мало-по-малу полюбили его: он казался им хрупкою маленькою игрушкой, которая нравилась всем и с которою никто бы и не подумал обращаться сурово. Но Поль не мог переделать своей натуры или написанного о нем анализа, а потому все считали его по-прежнему маленьким чудаком.

Это, впрочем, доставляло ему привилегии, которыми не пользовался никто в доме. Остальные воспитанники, уходя спать, только раскланивались с доктором Блимбером и его семейством, а Поль важно протягивал ручонку и смело встряхивал сначала руку доктора, потом мистрисс Блимбер и наконец Корнелии. Если кто-нибудь хотел спастись от угрожающого наказания, Поль отряжался к доктору в качестве посла и часто выпрашивал виновному помилование. Слабоглазый слуга советовался с ним однажды по случаю разбития некоторой части хрусталя и Фарфора. Носились даже слухи, будто сам буфетчик подливал ему иногда портера в его полпиво, чтоб он укрепился в силах.

Кроме этих важных преимуществ, Поль имел свободный вход в комнату мистера Фидера, из которой раза два вывел на свежий воздух мистера Тутса, чуть неупавшого в обморок от неудачной попытки выкурить претолстую сигару - одну из пачки, купленной им втихомолку на взморье у одного отчаяннато смогглера, который сознался ему по доверенности, что таможня назначила двести фунтов награды тому, кто его представит живого или мертвого. Мистер Фидер занимал уютную комнатку с отгороженною внутри её спальней. Над камином висела флейта, на которой он собирался учиться играть; в углу стоял шкапик с несколькими книгами; сверх того, он завел себе удочку, охотничий рожок, испанскую грамматику, шахматную доску, рисовальный прибор и пару боксерских перчаток - намереваясь сделать из всего этого должное употребление, когда приидет удобное время. Но главным сокровищем его была зеленая банка с нюхальным табаком, подаренная ему однажды мистером Тутсом и купленная за дорогую цену, как вещь, принадлежавшая первоначально принцу-регенту. Мистер Тутс и мистер Фидер нюхали из нея по-временам табак и чихали после каждого раза до упаду, а в промежутках наслаждались столовым пивом и разговорами.

Маленький Поль, сидя молча в их обществе, подле главного патрона своего, Тутса, слушал с некоторым страхом рассказы мистера Фидера о бурной лондонской жизни и смотрел на него, как на героя какой-нибудь повести или романического приключения.

и запечатывались мистером Тутсом.

-- А, Домби, ты здесь! сказал ласково Фидер. - Вот это для тебя, подавая ему одно из готовых писем.

-- Для меня, сударь?

-- Твое приглашение.

Поль прочитал: "Доктор и мистрисс Блимбер покорнейше просят мистера П. Домби доставить им удовольствие своим присутствием на танцовальном вечере, в пятницу, семнадцатого числа, в половине восьмого часа." Тутс показал ему еще несколько других, подобных этому приглашений, адресованных ему самому, Бриггсу, Тозеру и многим другим молодым джентльменам.

Мистер Фидер сообщил Полю, к большой его радости, что сестра его также приглашена на этот вечер, после которого начинаются каникулы, и он может вместе с нею уехать домой, если ему будет угодно. Поль прервал его ответом, что ему это очень будет угодно. Тогда Фидер дал ему понять, что он должен написать доктору и мистрисс Блимбер, самым отличным почерком, следующий ответ: "Мистер П. Домби сочтет за особенную честь воспользоваться благосклонным приглашением доктора и мистрисс Блимбер". Наконец он посоветовал ему не говорить об этом ни слова в присутствии доктора и его супруги, так-как все предварительные статьи и приготовления ведены на основных началах классицизма и высокого тона, и полагается, что ни хозяева дома, ни молодые джентльмены не имеют понятия об ожидающем их пиршестве.

Поль поблагодарил мистера Фидера за его дружеские советы, положил в карман приглашение и уселся по обыкновению подле Тутса. Но голова его, которою он часто страдал более или менее, болела в этот вечер так сильно и была так тяжела, что он нашелся вынужденным подпереть ее рукою; потом она мало-по-малу поникла и успокоилась на колене Тутса, как-будто не имея намерения подняться.

Поль слышал, как Фидер звал его на ухо и тихонько шевелил, стараясь разбудить. Потом, когда он испугавшись встал и оглядывался вокруг себя, он увидел, что тут доктор Блимбер, что окно отворено, и лицо его мокро от воды, которою на него брызгали: ребенку казалось до крайности непонятным, каким образом все это произошло без его ведома.

-- А! Прекрасно! Очень-рад. Каково теперь моему маленькому приятелю? сказал ласково доктор Блимбер.

-- О, благодарю вас! Я здоров.

Ему, однако, показалось, как-будто что-нибудь случилось с полом, на котором он не мог хорошенько стоять; со стенанами также - оне кружились вокруг него и останавливались тогда только, когда он смотрел на них очень-пристально. Мистер Тутс поднял его на руки, чтоб отнести на верх, и Полю показалось, что дверь не на своем месте, и ему сначала было очень-удивительно, от-чего его несут в камин?

Мистер Тутс был очень-добр, что снес Поля в спальню, и Поль поблагодарил его; но мистер Тутс не ограничился этим: он раздел его, уложил в постель с величайшим добродушием и потом сел подле кровати. Мистер Фидер расположился по другую сторону, взъерошивал свои щетинистые волосы и принялся пояснять Полю в самых ученых медицинских терминах, с дополнением всякого вздора и с комическою миной, что все благополучно. Это разсмешило ребенка до слез.

Как потом мистер Тутс исчез, а мистер Фидер превратился в мистрисс Пипчин - об этом Поль не спрашивал, да и не любопытствовал знать. Увидев мистрисс Пипчин, он закричал ей:

-- Мистрисс Пипчин, не говорите Флоренсе!

-- Не говорить чего, мой дружок? спросила она.

-- Обо мне.

-- Нет, нет!

-- А как вы думаете, мистрисс Пипчин, что я сделаю, когда выросту?

-- Не догадываюсь.

-- Я хочу положить все свои деньги в какой-нибудь банк и никогда не стану хлопотать, чтоб иметь их больше; буду жить с Флоренсой где-нибудь в деревне, с прекрасным садом, полями и лесом, и останусь там навсегда!

-- Да. Я это сделаю, когда... он приостановился и задумался с минуту.

Серые глаза мистрисс Пипчин смотрели вопросительно на его болезненное личико.

-- Если я выросту, высказал он.

Потом он принялся рассказывать мистрисс Пипчин о предстоящем танцовальном вечере, на который приглашена и Флоренса; о том, как все мальчики будут ею восхищаться, и как они его любят, а он любит их. Он рассказал ей также об анализе, составленном мисс Блимбер, которая называет его и странным и старомодным, и спросил мистрисс Пипчин, как она об этом думает? Мистрисс Пипчин объявила наотрез, что это вздор; но Поль не удовольствовался её ответом и смотрел на нее таким испытующим взором, что она обернулась к окну, желая избегнуть его взгляда.

Был в Брайтоне очень-скромный лекарь, пользовавший молодых воспитанников доктора наук Блимбера, когда кому-нибудь из них случалось захворать. Поль не мог понять, каким образом он очутился у его кровати вместе с мистрисс Блимбер, и когда они оба явились. Но, увидев их, он сел в постели и отвечал подробно на все вопросы лекаря, которому шепнул под-конец, что Флоренса не должна знать ни слова о его болезни и непременно должна явиться на званом вечере Блимберов. Он был с ним очень-разговорчив, и они разстались большими друзьями. Когда он снова лег и закрыл глаза, ему слышалось, как врач говорил в отдаленной от него комнате, - может-быть, это Схму и приснилось, - что у мальчика большой недостаток в Физических силах и организация в заметном разслаблении: что бы это значило? Лекарь говорил еще, что так-как больной забрал себе в голову разстаться с товарищами семнадцатого числа, то можно дозволить эту маленькую Фантазию, если ему не сделается хуже; что он слышал от мистрисс Пипчин об отправлении Поля к отцу восьмнадцатого числа и очень этому рад; что он сам напишет к мистеру Домби, когда ознакомится подробнее с болезнью малютки, и, наконец, что нет немедленной причины для... чего? Поль не поймал этого слова. Лекарь прибавил, что больной очень-миленький и умненький мальчик, но удивительный оригинал.

Пока Поль размышлял о том, что именно в нем такого странного и бросающагося в глаза всем, явилась снова мистрисс Пипчин, - он не помнил, когда она исчезла и действительно ли уходила, - и дала ему проглотить чего-то из стклянки. Потом ему дали очень-вкусного желе, принесенного самою мистрисс Блимбер, и он почувствовал себя так хорошо, что упросил мистрисс Пипчин не безпокоиться, уидти домой, и пригласил к своей кровати Бриггса и Тозера.

Бедный Бриггс ужасно ворчал на свой анализ, где его разложили на "первоначальные элементы" с большею подробностью, чем в самом тщательном химическом процессе. Не смотря на это, он был с Полем очень-ласков, так же как и Тозер. Все остальные воспитанники, отправляясь спать, навестили Поля и с участием говорили ему: "Ну, каково тебе теперь, Домби? Не робей, маленький Домби!" и тому подобное. Бриггс долго не мог заснуть и все негодовал на доктора Блимбера, по милости которого ему дома не дадут ни одной пенни карманных денег.

Прежде чем на следующее утро застучали в гонг, слабоглазый слуга пришел утром к Полю и предостерег его, чтоб он не пугался. Мистрисс Пипчин явилась несколько раньше лекаря, а после него пришла с завтраком Поля та самая хорошенькая молодая женщина, которая в первое утро чистила в кожаных перчатках камин и поцаловала его. Потом было долгое совещание в других комнатах, и наконец, когда лекарь воротился вместе с доктором Блимбером и его супругой, он сказал им:

-- Да, доктор, я полагаю, что вы теперь можете освободить от занятий этого молодого джентльмена; да ведь и каникулы очень-не далеки.

-- Непременно! Моя милая, скажи об этом Корнелии.

-- Конечно, мой друг.

Лекарь наклонился, пристально посмотрел в глаза Полю, пощупал его голову, пульс и сердце с таким участием, что Поль сказал:

-- Благодарю вас, сударь.

-- Наш маленький приятель никогда не жаловался, заметил доктор Блимбер.

-- О, нет! возразил лекарь. - Он, вероятно, и не будет жаловаться.

-- Вы находите, что ему гораздо-лучше?

-- О! гораздо-лучше, сударь.

Поль снова принялся размышлять, с своим стариковским выражением, о чем именно думал лекарь в это время. Ему показалось, будто-бы он отвечал на оба вопроса доктора Блимбера задумавшись о чем-то. Но лекарь встретил вопросительный взгляд своего маленького пациента и весело ему улыбнулся, на что и Поль отвечал улыбкою и перестал допытываться.

Поль пролежал в постели весь этот день, дремля, засыпая или глядя на Тутса; но на следующий он встал и сошел с лестницы. В зале происходило с большими часами что-то необыкновенное: циферблат был снят и подмастерье часового мастера, стоя на передвижной лестнице, запускал разные инструменты в механизм, освещая свою работу свечкою. Это было для Поля важным событием; он сел на нижней ступеньке и внимательно следил за всеми операциями, по-временам взглядывая на приставленный к стене циферблат, и ему казалось, будто циферблат на него косится.

звонят колокола во время похорон, и действительно ли звонят они иначе, чем на свадьбах, или это только кажется родным умерших. Потом он сообщил подмастерью, что слыхал, как король Альфред предполагал измерять время, е ожигая свечки: на что подмастерье отвечал, что это было бы разорением для часовых мастеров. После долгой и занимательной для ребенка беседы, часы приняли снова свой прежний вид, маятник зачикал по обыкновению, и подмастерье, уложив свои инструменты в ящик, простился с Полем и ушел. Поль, однако, разслышал, как он в дверях шепнул слуге: "чудак этот малютка!"

Что все они находят в нем чудного?

Не имея теперь уроков, Поль часто думал об этом вопросе; но у него былой кроме того много предметов для размышления, а потому он продолжал думать целый день на свободе.

Во-первых, Флоренса будет на танцовальном вечере. Флоренса увидит, как его все любят, и это сделает ее счастливою: вот главная тэма его размышлений! Пусть Флоренса знает, что все они с ним добры и ласковы, и она не станет огорчаться о времени, которое он прожил у Блимберов; это даже утешит ее, когда он сюда воротится после каникул.

Когда воротится! Раз по пятидесяти в день маленькия ноги его поднимались по лестнице: он собирал каждую книгу, каждый лоскуток бумаги, каждую безделицу, и складывал все в одно место, чтоб увезти домой! Он, по-видимому, не имел даже тени идеи о своем возвращении сюда; нисколько не готовился к этому и только подумал об этом раз, размышляя о Флоренсе. Напротив, разглядывая в раздумьи все окружавшие его предметы, он смотрел на них, бродя по дому, как на вещи, с которыми совсем разстается.

Ему приходила мысль, когда он заглядывал в комнаты наверху, как оне опустеют без него, и сколько пройдет молчаливых дней, недель, месяцев и лет в этом чинном и серьёзном спокойствии! Найдется ли со-временем другой ребенок - такой же маленький чудак, как он - который увидит в узорах обоев и квадратиках пола те же фантастическия фигуры, выглядывавшия из них на него? Скажет ли кто-нибудь этому мальчику о маленьком Домби, который некогда жил здесь?

Поль думал о висевшем на лестнице портрете, который всегда смотрел ему вслед, когда он оглядывался через плечо, уходя от него; если Полю даже случалось проходить мимо портрета с кем-нибудь другим, то все-таки глаза портрета смотрели на него и оставляли его товарища без всякого внимания. Он думал также об одной гравюре, повешенной в другом месте, где в центре удивленной группы виднелась кроткая, милосердая, утешительная фигура с сиянием вокруг головы: она стояла, указывая пальцем вверх!

У окна спальни, Полю всегда приходили в голову мысли за мыслями, как катящияся одна за другою волны. Где жили те дикия птицы, которые всегда носились над морем в бурную погоду? Откуда начинались облака и куда они шли? Откуда брался шумный ветер и где он останавливался, носясь по своему пути? Будет ли то место, где он сидел на взморье вместе с Флоренсою и разговаривал об этих вещах, тем же самым без них? Будет ли оно тем же самым для Флоренсы, еслиб он переселился куда-нибудь далеко, а она оставалась тут

Он думал также о Тутсе, Фидере, докторе Блимбере, мистрисс Блимбер и Корнелии, обо всех мальчиках, об отцовском доме, о тётке своей и мисс Токс, об отце своем Домби и Сыне, о Валтере, которого старый дядя получил От него деньги, и о смелом капитане с железною рукою. В-течение дня он шатался по целому дому, по которому имел полную свободу бродить; был в учебной комнате, в спальне мистрисс Блимбер, в комнате Корнелии, посетил даже собаку. Желая дружески разстаться со всеми, он хотел сделать что-нибудь приятное каждому: то отъискивал он Бриггсу в книгах места, которые тот всегда забывал; то рылся в лексиконах для других; то держал шелк, который разматывала мистрисс Блимбер, или приводил в порядок письменный стол Корнелии; иногда даже он рисковал забираться в кабинет самого доктора и там, усевшись на ковре у его ученых ног, потихоньку вертел глобусы и мысленно ходил вокруг света.

Короче, в те дни перед каникулами, когда все остальные молодые джентльмены были погружены в убийственные труды генерального повторения всех уроков за целые полгода, Поль был привилегированным учеником, какого в этом доме никто еще не видывал. Он и сам едва верил своей свободе; но свобода продолжалась час за часом, день за днем, и все ласкали маленького Домби. Доктор Блимбер простер деликатность свою до того, что однажды выслал Джонсона из-за обеда за необдуманное выражение: "бедный маленький Домби"; Поль счел это наказание слишком-строгим, хотя и вспыхнул от слов Джонсона, и не понимал, почему он о нем жалеет.

Наконец, настал день танцовального вечера; доктор Блимбер, сидя за завтраком, провозгласил:

-- Джентльмены! Мы снова займемся нашими лекциями с двадцать-пятого числа будущого месяца.

Мистер Тутс немедленно сбросил с себя верноподданство грозному наставнику, надел колечко, и вскоре, говоря о докторе, назвал его очень-безцеремонно "Блимбером"! Такая либеральная выходка возбудила в старших воспитанниках зависть и удивление, но младшие поникли духом и не могли понять, как Тутс не был на месте сражен громом небесным за такую неслыханную дерзость.

Ни за завтраком, ни за обедом не было и намека о предстоявшем веселии. К наступлению вечера, в спальнях молодых джентльменов была настоящая выставка разложенных всюду белых галстухов и жилетов; тогда же понесло таким сильным запахом опаленных волос, что доктор Блимбер послал наверх слугу, которому велел кланяться молодым джентльменам и спросить у них, нет ли в их комнатах пожара: поводом к этому был парикмахер, пришедший завивать их головы и перегревший свои щипцы.

Одеванье Поля заняло немного времени, ибо он чувствовал себя нездоровым и сонным. Одевшись, он сошел в гостиную, где прохаживался доктор Блимбер в полном бальном наряде, с величественным спокойствием на лице и в осанке. Вскоре потом явилась мистрисс Блимбер, разодетая чудесно и в таком множестве юбок, что прогулка вокруг её особы могла бы назваться маленьким путешествием. Мисс Блимбер пришла после своей MaMа, по-видимому несколько-затянутая, но обворожительная.

Потом явились мистер Тутс и мистер Фидер. Каждый держал в руке шляпу, как-будто приехал издали. Когда лакей провозгласил имена обоих, доктор Блимбер принял их весьма-радушно и, казалось, был очень-обрадован удовольствием видеться с ними. Мистер Тутс был украшен множеством блестящих пуговок и дорогих каменьев; поклонившись доктору, его супруге и дочери, он подошел к Полю, отвел его в сторону и сказал: "Что ты об этом думаешь?"

Вскоре собрались все молодые джентльмены в туго-затянутых и накрахмаленных галстухах, завитые, в башмаках и с лучшими своими шляпами в руках. Имя каждого провозглашалось лакеем. Потом вошел мистер Бэпс, танцмейстер, в сопровождении мистрисс Бэпс, которую мистрисс Блимбер приняла чрезвычайно-любезно и снисходительно.

Мистер Бэпс был джентльмен весьма-серьёзный, говоривший всегда медленно и с разстановкою; простояв минут пять под лампою, он обратился к мистеру Тутсу (который молча сравнивал его башмаки с своими) и спросил его:

-- Что вы стали делать с вашими сырыми материалами, которые приидут в ваши порты взамен вашего золота?

"Сварил бы их".

Но мистер Бэпс был, по-видимому, не одного с ним мнения.

"Поль соскользнул с своего пункта наблюдений из мягких подушек угла софы и спустился по лестнице в чайную комнату для встречи Флоренсы, которую не видал около двух недель: доктор Блимбер не решился отпустить его к мистрисс Пипчин в прошлую субботу, боясь, чтоб он не простудился. Флоренса вскоре явилась и была так мила в простом бальном наряде, с свежими цветами в руке, что Поль, когда она к нему наклонилась и цаловала его, не мог решиться выпустить ее из своих объятий или свести глаз с её личика. В комнате не было никого, кроме их, приятельницы Поля, 'Мелии, и другой молодой женщины, разливавшей чай.

-- Но что с тобою, Флой? спросил Поль, почти уверенный, что видел слезу на щеке сестры.

-- Ничего, дружок мой, ничего.

Поль нежно дотронулся до её лица и ощупал слезу.

-- Флой! что это?

-- Мы поедем вместе домой, милый, и там я буду няньчиться с тобою.

-- Няньчиться со мною!

Поль не мог понять, почему с ним нужно будет няньчиться, ни почему обе молодые женщины взглянули на него так серьёзно, ни почему Флоренса отвернулась на мгновение и потом показала ему улыбающееся лицо.

Она засмеялась и отвечала, лаская его: - Нет!

-- Все они говорят это, Флой. Я хочу знать, что они хотят сказать.

Разговор их был прерван громким двойным стуком дверной скобы, и Флоренса бросилась к чайному столу. Поль снова удивился, видя, что его приятельница шепчет Флоренсе, как-будто утешая ее; но его развлекло появление новых лиц.

-- А что, на-пример, это за комната? спросила лэди Скеттльс у приятельницы Поля, мелии.

-- Кабинет доктора Блимбера, мэм, был ответ.

Лэди Скеттльс окинула комнату взором в лорнет и сказала мужу одобрительным тоном: "Очень-хорошо". Сэр Барнет кивнул в знак согласия, но сын его смотрел недоверчиво и подозрительно.

-- А это маленькое творение? сказала лэди Скеттльс, взглянув на Поля. - Он один...

-- Домби.

Сэр Барнет немедленно вмешался в разговор и сказал, что имел честь встретить отца Поля на одном оффициальном обеде и надеется, что он здоров. Поль слышал, как он шепнул лэди Скеттльс: "Из Сити... очень-богат... человек известный... доктор говорил..." Потом он обратился к Полю:

-- Скажете ли вы своему почтенному папа, что сэр Барнет Скеттльс слышал с удовольствием о его совершенном здоровье и посылает ему свой усердный поклон?

-- Вот молодец! Барнет, - обратясь к сыну: - с этим молодым джентльменом ты должен быть знаком. С этим молодым джентльменом ты можешь познакомиться.

-- Какие глазки! какие волосы! какое милое личико! воскликнула с нежностью лэди Скеттльс, взглянув на Флоренсу в лорнет.

Скеттльсы были вполне довольны. Так-как лэди Скеттльс полюбила, по-видимому, Поля с первого взгляда, то все пошли вместе наверх; сэр Барнет повел Флоренсу, а сын его последовал за ними.

Молодой Барнет, войдя в гостиную, недолго оставался в забвении: его тотчас же извлек доктор Блимбер и заставил танцовать с Флоренсою. Юный кандидат в мудрецы не показался Полю особенно счастливым - он скорее показался ему сердитым: его, по-видимому, очень-мало интересовало все, вокруг него происходившее, хотя лэди Скеттльс и заметила мистрисс Блимбер, что сын её очевидно в восторге от этого очаровательного ангела, мисс Домби.

Полю показалось странным, от-чего никто не занимает его прежнего места в подушках софы, и от-чего все, когда он снова показался в гостиной, говорили ему, чтоб он туда сел, так-как это его место. Никто не заслонял ему Флоренсы, когда она танцовала, и заметили, что он с удовольствием следит за нею глазами. Все были так любезны, даже чужие, которых вскоре набралось много, что часто подходили к нему, спрашивали ласково, как он себя чувствует, не болит ли у него голова, не устал ли он. Он благодарил их всех за внимание и забрался в свой уголок софы, на которой уселись лэди Скеттльс и мистрисс Блимбер; Флоренса также подошла к нему, когда кончила танцовать, и села подле него. Он смотрел на все это и был очень-доволен.

Флоренса просидела бы тут охотно весь вечер и готова была бы вовсе не танцовать, но Поль упрашивал ее об этом, говоря, что ему весело смотреть, как она танцует. Он говорил правду: сердце его радовалось и личико разгоралось живым румянцем, когда он видел, как все ею восхищались и что не было никого прекраснее её.

вступил в разговор с сэром Барнетом Скеттльсом и предложил ему тот же самый вопрос о сырых материалах, которым незадолго так сильно озадачил Тутса. Сэр Барнет наговорил ему много об этом таинственном для Поля предмете, но по-видимому не решил вопроса, потому-что мистер Бэпс отвечал: "Да! Но предположим, что Россия вмешается с своим салом?" Чем сэр Барнет был поражен до онемения и только качал головою. Наконец он нашел только одно возражение: "в таком случае остаются нам бумажные изделия".

Сэр Барнет смотрел на мистера Бэпса, отправившагося развлекать скучавшую в одиночестве супругу, как на человека замечательного, и наконец решил спросить у доктора Блимбера, кто этот джентльмент?

-- Это наш профессор.

-- Чего-нибудь тесно-связанного со статистикой? Держу пари, что так!

-- Нет, сэр Барнет, возразил доктор Блимбер, потирая себе подбородок. - Не совершенно.

-- Нет, сэр Барнет. Мистер Бэпс человек, конечно, весьма достойный... в сущности, он наш профессор танцовального искусства.

указывая на танцмейстера, что это "самый без...со...вест...ный и без...стыд...ный нахал в свете! "

Поль заметил еще одно обстоятельство. Мистер Фидер, вкусив несколько чашек нигуса, нигуса сказал Тутсу, что он расположен развеселить бал. После этого он начал танцовать с величайшим усердием, а сам между-тем потихоньку подучал музыкантов, чтоб они заиграли какой-нибудь удалой танец. Потом он сделался необычайно-любезен с дамами, и, танцуя с мисс Блимбер, рискнул продекламировать ей вполголоса очень-нежные стишки, которые потом повторил четырем другим дамам, одной после другой. Поль слышал это своими ушами.

Мистрисс Блимбер испугалась такой неприличной веселости, и в-особенности перемены музыки, которая вдруг заиграла простонародные мотивы, какие слышатся на улицах: она боялась, что это оскорбит аристократический слух лэди Скеттльс. Но та приняла её извинение разврата мистера Фидера очень-благосклонно и просила не говорить об этом.

Раз, в промежутке между танцами, лэди Скеттльс сказала Полю, что он по-видимому большой любитель музыки. Поль отвечал утвердительно и сообщил ей, что если и она любит музыку, то должна слышать, как поет Флоренса. Лэди Скеттльс тотчас же объявила, что она умирает от желания услышать пение Флоренсы; но та отговаривалась очень-серьёзно, стыдясь петь при таком множестве чужих, пока Поль не подозвал её к себе и не сказал: "Флой, прошу тебя, милая, для меня!" И она тотчас же села за Фортепьяно и начала петь. Все посторонились перед Полем, не желая заслонять от него сестру, а он был в восторге и заплакал от радости и удовольствия.

как со всех сторон с восхищением хвалили сестру и маленького Домби, как всем нравилась её скромность, как все говорили о её красоте, грациозности и уме.

Все, что ребенок наблюдал, чувствовал и думал в тот вечер, перемешалось в глазах его как цвета радуги. Предметы, еще недавно наводившие на него раздумье, пронеслись мимо под звуки музыки. Все, что он видел из окна своей спальни, в которое глядел каждый вечер на далеко-разстилавшееся море, с его волнами и фантастическими картинами, успокоилось и улеглось, как зыбь после ветра. Таинственный ропот, к которому он так часто прислушивался, лежа в своей колясочке на взморье, отдавался один в ушах его сквозь мелодическое пение сестры, сквозь говор голосов и шарканье ног. О нем напоминали некоторые из мелькавших мимо его лиц, напоминала даже тяжелая любезность Тутса, подходившого к нему часто и бравшого его дружески за руку. Ему казалось, будто он слышит отголоски того таинственного ропота в ласках, которыми все его осыпали, даже в самой репутации его причудливости, хотя он не понимал, как это делается. Так маленький Поль сидел в задумчивости, слушал, смотрел, мечтал и был очень-счастлив, пока не пришло время разставаться...

Тогда, действительно, никто из всего общества не остался равнодушным. Сэр Барнет Скеттльс подвел к нему сына и заставил их пожать друг другу руки, изъявив надежду, что оба молодые джентльмена непременно сойдутся между собою на самую короткую ногу; потом он просил Поля передать мистеру Домби его лучшие комплименты. Лэди Скеттльс поцаловала Поля, разгладив волосы на его голове и подняв его на руки; даже сам мистер Бэпс подошел к нему и простился чрезвычайно-радушно.

-- Прощайте, доктор Блимбер! сказал Поль, протягивая ему рученку.

-- Прощай, мой миленький дружок.

Диогеном называлась собака, которая до той поры не входила в дружеския сношения ни с кем, кроме Поля. Доктор Блимбер обещал заботиться о Диогене, и Поль поблагодарил его и подал ему руку. Потом он простился с мистрисс Блимбер и Корнелией с таким чувством, что супруга доктора забыла о принятом ею намерении говорить лэди Скеттльс о Цицероне. Корнелия взяла Поля за обе ручонки и сказала: "Домби, Домби, ты был всегда моим любимым учеником. Благослови тебя Бог! "

Между молодыми джентльменами пронеслось жужжание: "Домби уезжает! Маленький Домби уезжает!" и все двинулись за Полем и Флоренсою вниз по лестнице в залу, не исключая даже семейства Блимберов. Мистер Фидер заметил вслух, что подобных проводов не удостоивался еще ни один молодой джентльмен. Слуги и буфетчик хотели также взглянуть на маленького Домби еще раз. Сам слабоглазый, который погрузил его книги и вещи в карету, долженствовавшую отвезти Поля и Флоренсу к мистрисс Пипчин на ночлег, видимо растаял.

Даже влияние нежной страсти на сердца молодых джентльменов - все они до одного влюбились в Флоренсу - не могло удержать их от шумного прощанья с маленьким Домби: они толпились на лестнице, чтоб пожать ему руку, махали едиу шляпами, и каждый кричал: "Домби, не забывай меня!" - Такие взрывы чувства были вовсе не в обычае этих юных Честерфильдов. Поль шептал Флоренсе, когда она его укутывала прежде, чем отворилась наружная дверь: "Слышишь, Флой? забудешь ли ты это? Рада ли ты?" И в глазах его выражался живой восторг.

Он оглянулся еще раз на всех, посмотрел сквозь слезы на окружавшия его лица, исполненные дружеского участия, и погрузился в темную карету, где прижался к Флоренсе. С этой поры, всякий раз, когда он вспоминал о докторе Блимбере, лицо его представлялось ему таким, каким он видел его в последнюю минуту разставанья; самое место казалось ему в роде сновидения, наполненного ласково-сиявшими глазами.

"а Домби здесь?" и потом тотчас же поднял раму, не дожидаясь ответа. Прежде, чем кучер успел тронуть с места лошадей, мистер Тутс повторил свой маневр с другой стороны и сказал тем же голосом, в другую раму: "а Домби здесь?" и исчез так же, как и прежде.

Как Флоренса смеялась! Поль часто вспоминал эту проделку и всякий раз смеялся от души.

Но после - на другой день и в следующие дни - произошло многое, о чем Поль вспоминал, как о смутном сне. На-пример, почему он прожил несколько дней у мистрисс Пипчин, вместо того, чтоб ехать домой? Зачем он лежал в постели, а Флоренса сидела всегда подле него? Бывал ли б комнате его отец, или он только видел высокую тень на стене? Действительно ли он слышал слова своего медика, который говорил, что еслиб кого-то взяли домой прежде того времени, на котором строились его планы и Фантазии, то он бы не увядал?

"О, Флой! возьми меня к папа и не оставляй меня!" Но ему казалось будто-бы он слышал, как сам повторял: "Возьми меня домой, Флой, возьми меня домой!"

Однако он припоминал, когда был уже дома и его взнесли наверх по лестнице, что перед этим ему слышался несколько часов стук колес, тогда-как он лежал на каретной подушке, Флоренса сидела возле него, а старая мистрисс Пипчин насупротив. Он узнал также свою кроватку, когда его положили в нее, тётку свою, мисс Токс и Сузанну. Но было еще что-то, несколько сбивавшее его с толку.

Флоренса наклонилась к нему, и все посторопились.

-- Флой, мой ангел, не был ли это папа в зале, когда меня вынесли из кареты?

-- Да, дружок.

-- Он не плакал, Флой, и не ушел к себе, когда меня увидел?

-- Я рад, что он не плакал. Мне казалось будто он плакал. Не говори никому, что я об этом спрашивал.