Домби и сын.
Часть третья.
Глава VII. Новые лица.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Домби и сын. Часть третья. Глава VII. Новые лица. (старая орфография)

ГЛАВА VII.
Новые лица.

Майор, синее и выкатив глаза больше, чем когда-нибудь, шел рука-об-руку с мистером Домби по солнечной стороне Дороги. Отойдя на несколько шагов от своей гостинницы, майор встретил какого-то знакомого, потом другого, и так далее; но он приветствовал их только пальцами и продолжал путеводительствовать мистеру Домби, показывая ему местность и дополняя эти топографическия сведения разными соблазнительными анекдотами.

Гуляя таким образом к обоюдному удовольствию, они увидели приближавшияся к ним кресла на колесах; их занимала лениво развалившаяся дама, правившая креслами приделанным спереди рулем, тогда-как сзади подталкивала их вперед невидимая сила. Не смотря на почтенные лета дамы, лицо её было самое розовое, а наряд и посадка совершенно юношественные. Подле кресел, с воздушным парасолем в руке, шла небрежно другая дама, гораздо моложе, прекрасная собою, весьма надменная и своевольная. Поступь и выражение лица её показывали ясно, что если есть на свете вещи, кроме зеркала, на которые стоит смотреть, то это, конечно, не небо и не земля.

-- Кой-чорт, сэр! Кого мы это видим? воскликнул майор, вдруг остановившись.

-- Милая Эдифь, томно протянула дама в креслах: - майор Бэгсток!

Услышав этот голос, майор бросился к дамам и поцаловал руку сидевшей в креслах; потом с неменьшею любезностью он сложил обе руки на груди и пренизко поклонился молодой даме. Когда кресла остановились, обнаружилась двигавшая их сила в виде раскрасневшагося пажа, тощого, жалкого, долговязого, с измятою шляпой, потому-что он упирался по временам головою в спинку экипажа своей госпожи, когда не хватало силы передвинуть его через какое-нибудь препятствие.

-- Джое Бэгсток, сказал майор обеим дамам: - человек гордый и счастливый на весь остаток дней своих.

-- Вы лживое существо, проговорила вялым голосом пожилая дама. - Откуда вы? Я вас терпеть не могу.

-- В таком случае, сударыня, позвольте представить вам моего приятеля, чтоб мое присутствие сделать хоть несколько сноснее. Мистер Домби, мистрисс Скьютон. Дама в креслах была очень-благосклонна. - Мистер Домби, мистрисс Грэнджер". Молодая дама едва ответила на низкий поклон мистера Домби. - Я в восторге, сэр, что могу воспользоваться таким благоприятным случаем. Мистрисс Скьютон, сэр, производит опустошения в сердце старого Джоша.

Мистер Домби изъявил, что он нисколько этому не удивляется.

-- О, вероломный призрак, сказала дама в креслах: - давно ли вы здесь?

-- Один только день, отвечал майор.

-- И вы можете быть день или даже минуту в садах... как он называется...

-- Вероятно Эдема, мама, прервала презрительно молодая красавица.

-- Милая Эдифь, что мне делать! Я никак не могу справиться с этими названиями... в садах Эдема, и не чувствовать, что вся ваша душа проникнута зрелищем природы и ароматами её безъискусственных благоуханий! Тут она грациозно махнула носовым платком, немилосердо надушенным... - о, безчувственное создание!

Разногласие между свежим энтузиазмом слов мистрисс Скьютон и отчаянно увядшею наружностью, прикрашенною всеми косметическими и парикмахерскими средствами, было едва-ли столько заметно, как разногласие её лет... ей уже минуло семьдесят... с нарядом, слишком-молодым даже для двадцати-семи летней женщины. Поза её в креслах, неизменно одна и та же, удержалась с-тех-пор, как лет пятьдесят тому назад один модный портретист изобразил ее сидящею небрежно в коляске и подписал под своим рисунком имя Клеопатры. Тогда мистрисс Скьютон была красавицей и современные франты, выпивая в честь её по нескольку дюжин бокалов, бросали их с восторгом через голову. Красоты и коляски давным-давно уже не стало, но позу она сохранила, и единственно по этой причине держала кресла на колесах и пажа, ибо в сущности ничто не мешало ей наслаждаться прогулками пешком.

-- Мистер Домби, я уверена, поклонник красот природы? сказала она, поправляя на груди брильянтовую брошку. Заметим мимоходом, что мистрисс Скьютон очень гордилась своими: Фамильными брильянтами и аристократическими связями.

-- Приятель мой Домби, сударыня, может быть её тайным обожателем; но человек, играющий первоклассную роль в величайшей столице света...

-- Никому не может быть чуждо необъятное влияние мистера Домби, заметила мистрисс Скьютон.

Мистер Домби поклонился в ответ на это приветствие и тогда глаза его встретили взор младшей дамы.

-- Вы живете здесь, сударыня? сказал он, обратясь к ней.

-- Нет, мы были уже Бог-знает где. В Гарроугэте, Скарборо, Девоншире. Мама любит перемены.

-- Я не нахожу ни малейшого разнообразия во всех этих местах, отвечала дочь равнодушно.

-- Мне нужна природа. Я нахожу рай в одиночестве и созерцании. Чувствую, что мне должно бы, по-настоящему, родиться аркадскою пастушкой, а не жить в обществе, где все так искусственно. Природа очаровательна везде и во всем.

-- Природа приглашает нас дальше, мама, если вы готовы, сказала молодая дама с насмешливою полуулыбкой. При этом намеке, паж исчез за креслами, как-будто земля разверзлась под его ногами".

-- Подожди, Витерс, сказала ему томно мистрисс Скьютон. - Где вы остановились, злобное создание?

Майор остановился в Королевском-Отеле вместе с приятелем своим Домби.

-- Можете посещать нас повечерам, когда почувствуете себя существом сносным, изверг. Если мистер Домби сделает нам честь, мы сочтем себя счастливыми. Витерс, далее!

Майор снова прижал к своим синим устам кончики покоившихся на ручках кресел пальцев, а мистер Домби поклонился. Пожилая дама почтила их обоих благосклоннейшею из своих улыбок и самым девическим движением руки, а молодая кивнула им так легко, как только позволяли границы обыкновенной вежливости.

Майор и мистер Домби невольно обернулись взглянуть им вслед еще раз. Шляпка отжившей красавицы виднелась точь-в-точь в том же углу кресел, как и прежде; а походка и приемы дочери, шедшей несколько впереди, обнаруживали то же выспреннее пренебрежение ко всему и всем, что и прежде.

-- Знаете ли, сэр, начал майор, когда они пошли дальше: - еслиб Джое Бэгсток был помоложе, он предпочел бы эту женщину всем на свете, чтоб превратить ее в мистрисс Бэгсток. Клянусь св. Джорджем, сэр! Она великолепна!

-- Вы говорите о дочери?

-- Разве Джое Бэгсток репа, Домби, чтоб подразумевать мать?

-- Вы были очесь-любезны с матерью.

-- Старинная любовь, сэр, чертовски-старинная! Я балую старуху по старой памяти.

-- Она, кажется мне, из хорошого круга.

-- Из хорошого круга, сэр! Честнейшая мистрисс Скьютон, сэр, родная сестра покойного лорда Финикса и родная тётка теперешняго лорда этого имени. Она небогата; пожалуй, даже бедна. Но за то какой крови, сэр!

-- Вы называли дочь мистрисс Грэнджер, как я заметил? сказал мистер Домби после краткого молчания.

-- Эдифь Скьютон, сэр, вышла замуж за Грэнджера из наших, когда ей было восьмнадцать лет. Грэнджер, сэр, был нашим полковником. Чертовски-красив собою, сорока-одного года. Он умер, сэр, на втором году супружества. - При этом случае майор сделал самое выразительное движение тростью.

-- Сколько этому лет?

-- Эдифь Грэнджер, сэр, не достигла еще тридцати-летняго возраста. Годдем, сэр, это женщина безподобная!

-- Остались у нея дети?

-- Да, сударь, был сын.

Мистер Домби потупил взоры и лицо его омрачилось.

-- Который утонул, сэр, четырех или пяти-летним ребенком.

-- Лодка, куда его посадила нянька без всякой надобности, опрокинулась и он утонул. А Эдифь Грэнджер все еще Эдифь Грэнджер. Но еслиб тугой Джое Бэгсток был немножко помоложе и побогаче, то эта безсмертная вдова была бы непременно мистрисс Бэгсток!

-- Еслиб с её стороны не было к тому какого-нибудь препятствия, майор? заметил холодно мистер Домби.

-- Клянусь Богом, сэр, порода Бэгстоков не привыкла к препятствиям такого разбора! Хотя и правда, что она могла бы выйдти замуж двадцать раз, еслиб не была так горда, сэр, так чертовски-горда!

По-видимому, это обстоятельство не уронило её нисколько в мнении мистера Домби.

-- Во всяком случае, сэр, это качество великое. Клянусь Богом, качество высокое! Домби! Вы сами человек гордый, и приятель ваш, старый Джое, уважает вас за это, сэр.

Отдав такую справедливость характеру своего собеседника как-будто невольно, майор пустился в рассказы о том, как его боготворили в прежние годы самые великолепные и блестящия представительницы прекрасного пола.

Через день, мистер Домби и майор встретили мистрисс Скьютон с дочерью в общей зале вод; на следующий день, опять около того же места, где увиделись с ними в первый раз. После этих встреч, вежливость требовала, чтоб майор, как старинный знакомый дам, посетил их когда-нибудь вечером. Мистер Домби не был сначала расположен делать визиты; но когда майор объявил ему свое намерение, то он сказал, что будет иметь удовольствие сопутствовать ему. В-следствие такого уговора, майор послал своего туземца к дамам с почтительным поклоном от себя и мистера Домби, и известием, что оба они желают иметь честь представиться им вечером, если оне будут дома и одне. Туземец возвратился с раздушеною, больше чем до-нельзя, записочкой, в которой мистрисс Скьютон отвечала лаконически: "Вы пренегодный медведь и я чувствую сильное желание не пускать вас к себе. Однако можете явиться. Кланяйтесь от меня и Эдифи мистеру Домби".

Мистрисс Скьютон с дочерью жили в Лимингтоне на квартире, достаточно модной и дорогой, следовательно приличной, хотя значительно тесной. Обе оне едва помещались в крошечных спальнях; горничная мистрисс Скьютон вползала с величайшим трудом в самый-миниатюрный кабинетик, отгороженный в гостиной, а тощий паж должен был спать под навесом соседней молочной лавки, в хлеву которой становились на ночь кресла на колесах, бывшия для него в роде камня Сизифа.

Мистер Домби и майор нашли мистрисс Скьютон расположившуюся, по образцу Клеопатры, между подушками софы, одетую в самый воздушный наряд и, конечно, не походившую на шекспирову Клеопатру, над красотою которой время было безсильно. Поднимаясь по лестнице, они слышали звуки арфы, которые умолкли, лишь-только дамам возвестили о прибытии посетителей. Эдифь стояла теперь подле инструмента, прекраснее и надменнее чем когда-нибудь.

-- Надеюсь, мистрисс Грэнджер, сказал мистер Домби, подходя к ней: - не мы причиною, что вы перестали играть?

-- Вы? о, нет!

-- Почему же ты не продолжаешь, милая Эдифь? спросила Клеопатра.

-- Я кончила так же, как начала, когда мне пришла фантазия.

Совершенное равнодушие, с которым это было сказано, имевшее источником гордое намерение, сопровождалось небрежным движением пальцами по струнам. Потом она приблизилась к матери.

-- Знаете, мистер Домби, сказала её томная мать: - по-временам мы с милою Эдифью бываем даже в разладе.

-- Не вполне, по-временам, мама.

-- О, конечно, нет, мое балованное дитя! мое сердце было бы от этого растерзано. Для чего мы так искусственны? Для-чего мы не гораздо натуральнее? Для-чего мы показываем себя не тем, что мы в-самом-деле? Мы бы могли быть натуральнее, еслиб захотели. Не правда ли?

Мистер Домби согласился с этим, по майор был противного мнения.

-- Как бы не так, сударыня! Я допускаю возможность этого только в таком случае, когдаб свет был населен Джое Бэгстоками, простодушными, прямыми, тугими Дж. Б.

-- Неверный изверг, онемейте!

-- Клеопатра повелевает, возразил майор, цалуя свои пальцы: - Антоний Бэгсток повинуется.

нужны сердца, сердца.

Витерс вошел в это время с чаем, и мистер Домби, со своею обычною напыщенною величавостью, снова обратился к Эдифи:

-- Я думаю, что нет. Мы не знакомы ни с кем.

-- Здесь нет никого, с кем бы мы желали быть в сношениях, заметила мистрисс Скьютон.

-- Милая Эдифь насмехается надо мною. О, своевольное дитя!

-- Если не ошибаюсь, вы бывали здесь прежде? сказал мистер Домби, все обращаясь к Эдифи.

-- О, несколько раз. Мы, кажется, были везде.

-- Прекрасные места!

-- Твой кузён Финикс бредит ими, Эдифь, заметила мистрисс Скьютон из своих подушек.

Дочь слегка обернула грациозную голову и приподняла брови, как-будто показывая, что из всех смертных лорд Финикс существо, о котором меньше всего можно думать. Потом взоры её снова обратились к мистеру Домби:

-- Надеюсь, к чести моего изящного вкуса, что здешния окрестности мне надоели.

-- Вы почти имеете причину говорить это, возразил мистер Домби, взглянув на несколько акварельных ландшафтов, раскиданных по комнате, Я которых он узнал многие из окрестных видов: - если эти прелестные произведения вашей руки.

-- Имеют они это достоинство? Вы их рисовали?

-- Да.

-- И вы играете на арфе, это мне известно.

-- Да.

-- Да.

Она отвечала на все его вопросы как-будто нехотя и с заметным странным выражением внутренняго несогласия с самой собою, принадлежавшого к исключительным особенностям её красоты. И между-тем она не была нисколько сконфужена, не избегала разговора, потому-что лицо её обращалось к мистеру Домби, когда он говорил и даже когда молчал.

-- Вы имеете, по-крайней-мере, много средств против скуки, заметил он.

-- Каковы бы они ни были, вы теперь знаете их наперечет. Других у меня нет.

Она встала, прошла подле софы матери и бросила ей мимоходом величественный взгляд, мгновенный, но включавший в себе род странной полуулыбки, и вышла из комнаты.

Майор, прощенный вполне устарелым предметом своей прежней страсти, придвинул к ней столик и они занялись пикетом. Мистер Домби смотрел на игру, хотя и не обращал на нее ни малейшого внимания, и только удивлялся, от-чего Эдифь так долго не возвращается.

Наконец, она пришла и села за арфу, а мистер Домби стал подле нея, в готовности слушать. У него было мало расположения к музыке и он не знал пьесы, которую она играла; но смотрел на её движения за арфою, и может-быть звучащия струны напоминали ему какую-нибудь отдельную мелодию, укрощавшую призрак мучившого его чудовища железной дороги.

Эдифь Грэнджер, какую угодно, но не эту песню! Эдифь Грэнджер, ты прекрасна, музыка твоя блистательна, голос превосходен; но не эту песню, которую покинутая дочь певала его умершему сыну!

Но он этого не знает. А еслиб знал, то какой напев дочери мог бы растрогать его холодную душу! Спи, одинокая Флоренса! Да будут мирны и утешительны твои сновидения, хотя ночь темнеет, облака сгущаются и предвещают грозу!