Домби и сын.
Часть пятая.
Глава II. Деревянный мичман разбивается.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Домби и сын. Часть пятая. Глава II. Деревянный мичман разбивается. (старая орфография)

ГЛАВА II.
Деревянный мичман разбивается.

Честный капитан Коттль, не взирая на многия недели, пронесшияся над его укрепленным убежищем, продолжал по-прежнему принимать предосторожности против внезапного нападения со стороны мистрисс Мэк-Стинджер. Капитан полагал свое настоящее спокойное положение слишком-непрочным, зная, что в штиль надобно всегда ожидать крепкого ветра: уверенный в непреклопном характере мистрисс Мэк-Стинджер, он не мог допустить, чтоб она отреклась от мысли отъискать его и взять в плен. В-следствие того, капитан Коттль вел самую уединенную и затворническую жизнь, редко выходил из дома до сумерек, да и то отваживался только пускаться по самым темным улицам; по воскресеньям он не выходил вовсе, и вообще избегал женских шляпок внутри и вне места своего укрывательства, как-будто под этими шляпками точили на него зубы голодные львы.

Капитану и во сне не грезилась возможность воспротивиться мистрисс Мэк-Стинджер, еслиб она вдруг аттаковала его на улице. Он чувствовал, что этого нельзя сделать никак. Воображение рисовало ему картину, как его в таком случае преспокойно усадят в наемный кабриолет и повезут на старую квартиру: если он раз туда попадется, ему нет спасенья; лакированная шляпа исчезнет; мистрисс Мэк-Стинджер не спустит его с глаз ни днем, ни ночью; юные Мэк-Стинджеры засыплют его упреками, и он будет преступным предметом недоверчивости и подозрения - чудовищем в глазах детей и уличенным изменником в глазах их матери.

Сильная испарина и унылое расположение духа находили на капитана Коттля каждый раз, как подобная мрачная картина носилась перед его умственными взорами. Это начиналось всегда перед тем, как он собирался выйдти украдкою на улицу для освежения своего тела моционом. Понимая всю великость опасности, капитан в таких случаях имел обыкновение прощаться с Робом-Точильщиком торжественно, как прилично человеку, который не знает наверно, суждено ли ему воротиться или нет: он увещевал Роба, еслиб ему пришлось потерять его, капитана Коттля, надолго из вида - идти путем добродетели и хорошенько чистить медные инструменты.

Чтоб не отказаться навсегда от вероятности спасения и иметь возможность сообщаться с внешним миром в случае беды, капитан Коттль возъимел счастливую мысль научить Роба какому-нибудь секретному опознательному сигналу, посредством которого этот подчиненный мог бы дать знать о своем присутствии и неизменной преданности бедствующему командиру. После долгого размышления, капитан придумал, что лучше всего выучить Роба-Точильщика насвистывать мелодию известной матросской песни, общепринятой при тяге стеньг-вант или задрайке найтовов, и оканчивающейся припевом: "Ой-о-то! Ой-о-то!" Когда Роб достиг в этом упражнении приблизительного совершенства, до какого мог дойдти житель берега, капитан дал ему следующия инструкции:

-- Ну, приятель, не зевай на брасах! Если я каким-нибудь случаем буду взят...

-- Взяты, капитан? прервал Роб, раскрыв прешироко свои круглые глаза.

-- Гм! сказал капитан мрачно: - если я когда-нибудь уйду с тем, чтоб воротиться к ужину, и не явлюсь на горизонте через сутки, ступай ты на Бриг-Плэс и свищи эту музыку около того места, где я прежде был ошвартовлен - да делай это не так, понимаешь? чтоб оно казалось с намерением, а как-будто тебя случайно надрейфовало гуда. Если я отвечу тем же, поворачивай через фордевинд и уплывай, а потом приходи опять через сутки; но если я отвечу другим напевом, ты будешь лежать то на одном, то на другом галсе, и ждать новых сигналов. Понимаешь?

-- Где же я буду лежать то на чем-то одном, то на другом, капитан? Подле троттуара?

-- Вот умная голова! воскликнул капитан, бросив на него строгий взгляд. - Да ты не знаешь азбуки! Это значит отойди немножко и потом приходи назад, попеременно - понял наконец?

-- Понял, капитан.

-- Так смотри же, не забывай, и делай, как я тебе сейчас толковал, сказал капитан, видимо смягченный.

Желая лучше напечатлеть свои наставления в уме Роба, капитан удостоивал иногда делать по вечерам, когда лавка была заперта, репетиции этим сценам: он нарочно удалялся в кабинет, как-будто в жилище мнимой мистрисс Мэк Стинджер, и тщательно наблюдал исподтишка за действиями своего союзника. Роб выполнял свою роль так умно и отчетливо, что после подобных экзаменов получал от капитана в разные времена семь шестипенсовиков, в знак его благоволения. Наконец, капитан предался воле Божией, как человек, приготовившийся к худшему и принявший против ударов неумолимого рока все внушаемые благоразумием предосторожности.

Не смотря на то, капитан Коттль не искушал злой судьбины безразсудною отвагой и был осторожен по-прежнему. Хотя он считал непременною обязанностью - будучи другом семейства и человеком, нечуждым светских обычаев - присутствовать на свадьбе мистера Домби (о которой узнал от Перча) и показать этому джентльмену приятную и одобрительную мину с галереи, но поехал в церковь в наемном кабриолете, у которого поднял и завесил обе рамы; он вряд ли бы рискнул даже и на это, еслиб не вспомнил, что мистрисс Мэк-Стинджер считается усердною почитательницею Мельхиседека, благочестивого проповедывателя "выспренняго убеждения", и от-того, по всей вероятности, не удостоит заглянуть в англиканский храм.

Капитан Коттль возвратился домой благополучно и опять пошел по всегдашней колее своей новой жизни, нетревожимый ничем, кроме ежедневно-появлявшагося количества женских шляпок на улице. Но за то другие предметы лежали тяжким бременем на душе капитана. О "Сыне и Наследнике" не было никаких вестей; о Солле Джильсе также. Флоренса даже не знала, что бедный старик исчез, а у капитана Коттля не ставало духу сказать ей об этом. Капитан, по-мере-того, как его собственные надежды на спасение благородного, отважного юноши, которого он любил на свой суровый лад с самого его ребячества, стали погасать и гасли с каждым днем более и более, чувствовал инстинктивную, болезненную боязнь встретиться с Флоренсою. Имей он для нея добрые вести, то не побоялся бы великолепия наново-отделанного дома и богатой мёбели - что все, вместе с надменным видом молодой супруги мистера Домби, наводило на капитана благоговейный страх - и прорвался бы к Флоренсе. Но теперь, он едва-ли бы испугался посещения мистрисс Мэк-Стинджер более, чем посещения Флоренсы.

Был темный, холодный, осенний вечер, и капитан Коттль велел развести огонь в камине маленького кабинета, больше чем когда-нибудь похожого на каюту. Дождь дробил неумолчно и ветер ревел изо всех сил; поднявшись наверх, в обдуваемую бурями спальню своего старого друга, капитан почувствовал невольное замирание сердца и упал духом. Вышед на парапет, обратясь лицом к холодному ветру и хлещущему дождю, и взглянув, как мокрые шквалы проносились над крышами соседних домов, капитан тщетно искал какой-нибудь утешительной надежды. Вид подле, под рукою, был не отраднее: голуби Роба-Точильщика, жавшиеся в чайных и других ящиках, ворковали как плачущие зефиры; ржавый флюгер-мичманок с телескопом у глаза, некогда заметный с улицы, но теперь давно уже заслоненный кирпичными постройками, стонал на своем изъеденном временем и непогодами железном штыре, дико вращаемый резкими, немилосердыми порывами. На синей штормовой куртке капитана, холодные дождевые капли дробились как стальные четки, и сам он едва устоял против напора крепкого норд-веста, силившагося сбить его с ног на мостовую. "Если в этот вечер надежда жива где-нибудь, то, конечно, забралась в местечко потеплее, а не торчит за дверьми", подумал капитан и воротился в комнату.

Медленно спустился капитан в кабинетик и сел в кресла против камина; потом закурил трубку, попробовал успокоиться стаканом грока - по надежда не проглядывала ни в красноватом пламени, ни в облаках табачного дыма, ни на дне стакана. Он прошелся раза два по лавке и стал искать надежды между инструментами; но они упрямо вели счисление пропавшого "Сына и Наследника" к "пришедшему пункту", который находился на дне бурного моря.

Ветр продолжал дуть и дождь дробить в закрытые ставни дома; капитан привел в дрейф против поставленного на ночь на залавок деревянного мичмана и подумал, отирая рукавом мокрый мундир этого офицерика, сколько протекло лет, в-течение которых деревянные глаза его не видали тут почти никакой перемены, а теперь все перемены пришли как-будто разом, в один день! Давно ли в кабинете сидело всегдашнее его маленькое общество, а теперь оно разбросано Бог-знает куда: теперь некому слушать балладу об "очаровательной Пег", еслиб и нашелся охотник спеть ее - а некому спеть, потому-что, по внутреннему убеждению капитана, он один мог это сделать, но ему было не до баллад. Теперь в доме не видать веселого лица "Вал'ра"... при мысли о нем рукав капитана перешел на минуту с мундира деревянного мичмана к его собственной щеке; парик и очки дяди Солля сделались уже видением прошлых времен; Ричард Виттингтон, трижды лорд-мэр Лондона, разбит на голову; все планы и замыслы, зародившиеся под вывескою деревянного мичмана, дрейфуют без мачт и руля по водной пустыне!

Мысли эти вертелись в голове капитана, и он продолжал тереть рукавом мундир маленького деревянного мичмана, отчасти в разсеянности, отчасти из нежности к старому знакомцу, как вдруг раздался у дверей стук. Роб, сидевший на залавке с вытаращенными на капитана круглыми глазами и обдумывавший в пятисотый раз, не лежит ли на его душе смертоубийство, что совесть его так безпокойна и он всегда прячется - Роб привскочил с места в испуге.

-- Кто-то стучится, отвечал Роб-Точильщик.

Капитан Коттль, с робким и преступным видом, немедленно убрался на ципочках в кабинет и заперся в нем. Роб, отворив дверь, приготовился вступить в переговоры, на случай, еслиб это была посетительница; но, увидя мужчину, он впустил его безпрепятственно, и тот вбежал, весьма-довольный, что укрылся от проливного дождя.

-- Новая работа Боргессу и Компании! сказал он, глядя с состраданием на свой забрызганный грязью костюм.

-- О! здоровы ли вы, мистер Джилльс?

Вопрос этот адресовался к капитану, выходившему из кабинета с самым прозрачно-притворным безпечным видом.

-- Благодарствуйте, продолжал джентльмен, не переводя духу. - Я совершенно здоров, очень вам благодарен. Мое имя Тутс - мистер Тутс!

Капитан припомнил, что видел его на свадьбе, и поклонился. Мистер Тутс сконфузился по своему обыкновению, задышал тяжело, долго тряс капитана за руку и потом, как-будто не находя другого средства выпутаться из беды, бросился на Роба-Точильщика и стал трясти и его руку с самым радушным видом.

-- Послушайте, мистер Джилльс, мне надобно переговорить с вами, знаете, о мисс Д. О. М., понимаете?

Капитан с приличною важностью и таинственностью указал мистеру Тутсу крючком на дверь кабинета и вошел туда вместе с ним.

-- О! извините, однако! сказал Тутс, глядя в лицо капитану и усевшись против камина: - вы, может-быть, вовсе не знаете Боевого-Петуха?

-- Петуха?

-- Да!

Капитан покачал головою отрицательно, и мистер Тутс объяснил, что Боевой-Петух, иначе Чиккен, тот самый знаменитый боксер, который победил Нобби из Шропшира, чем капитан был, по-видимому, не весьма просвещен.

-- Он за дверьми, вот и все, сказал мистер Тутс: - но это ничего; он, может-быть, не слишком промокнет.

-- Можно позвать его.

-- О, еслиб вы позволили ему посидеть в лавке вместе с вашим молодым человеком! А то он разсердится. Я позову его, мистер Джилльс?

С этими словами он подошел к дверям лавки и свиснул особенным образом в темноту осенней ночи. На этот сигнал явился стоической комплекции джентльмен в белом косматом сюртуке, низенькой шляпе, весьма-коротко обстриженный, с переломленным переносьем и значительным пустопорожним пространством за обоими ушами.

-- Садитесь, Чиккен.

Капитан Коттль предложил стакан рома, который Чиккен влил в себя залпом, как в бочку, произнеся краткий тост: "Нам!" Мистер Тутс и капитан возвратились в кабинет, и Тутс начал:

-- Мистер Джилльс...

-- Стоп так! Мое имя Коттль.

Мистер Тутс сконфузился до нельзя, а капитан продолжал с важностью:

-- Кэптен Коттль мое имя; Англия моя нация, а вот здесь я живу. Поняли?

-- О! А мне нужно видеть мистера Джилльса! Могу ли его видеть? Мне...

-- Еслиб вы могли видеть Солля Джильса, сказал выразительно капитан, положив тяжкую руку на колено мистера Тутса: - то-есть, старого Солля, заметьте - вашими собственными глазами, я бы обрадовался вам больше, чем заштилевший корабль ветру с кормы. Но вы не можете видеть Солля Джилльса. А почему? - А потому-что он невидим.

-- О!

-- Да. Я смотрю здесь за него, по его записке. И хоть он был мне все равно, что родной брат, а я не знаю, куда он ушел и зачем ушел. Затем ли, чтоб искать своего племянника, или просто от разстройства в голове - об этом я знаю не больше вас. Раз на разсвете он отправился за борт, без всплеска и кругов! Я искал этого человека везде, на воде и на берегу, и с того дня не видал и не слыхал его.

-- О! Но, Боже мой, мисс Домби и не знает...

-- А спрошу вас, если в вас есть христианская душа, зачем ей знать об этом? Зачем ей знать, когда горю помочь нечем? Она так полюбила старого Солля Джилльса, привязалась к нему так нежно - эта милая, добрая, удивительная... да что вам толковать?.. Вы ее сами знаете.

-- Надеюсь, проговорил Тутс, вспыхнув дальше ушей.

-- И вы пришли от нея?

-- Да.

-- Ну, так вот что я вам скажу: вы пришли сюда по сигналу настоящого ангела!

Мистер Тутс с живостью схватил капитана за руку и стал просить его дружбы.

-- Уверяю вас честью, я буду вам очень-обязан, если вы согласитесь быть знакомым со мною. Я бы очень-очень желал этого, капитан. Право, я нуждаюсь в друге. Маленький Домби был мне другом у старого Блимбера, и был бы им и теперь, еслиб не умер, бедненький! Чиккен, продолжал он печальным шопотом: - очень-хорош, удивителен в своем роде; все говорят, что нет удара и манеры, которых бы он не знал - но я не знаю... он не все. Так, она сущий ангел, капитан! Если есть где-нибудь ангел, это мисс Домби. Вот что я всегда говорил! Но, право, капитан, я буду вам очень обязан, если вы согласитесь быть короче знакомы со мною!

Капитан Коттль принял это предложение учтиво, но не сдаваясь еще. Он сказал только: "Есть так, приятель! Посмотрим, посмотрим! Эй, эй!" После этого он напомнил мистеру Тутсу о цели его посещения.

-- Дело в том, отвечал Тутс: - что я пришел от той молодой женщины, знаете, Сузанны Ниппер... Не от мисс Домби, а от нея.

Капитан кивнул головою, как-будто желая выразить, что эта особа пользуется особенным его уважением.

-- И я вам скажу, как это случилось. Знаете, я иногда делаю визиты мисс Домби. Не то, чтоб я ходил нарочно для этого, знаете, а мне очень-часто случается быть, там по соседству. А когда я бываю в тех местах, ну, вот... вот я и захожу.

-- Бог я и зашел сегодня под вечер. Клянусь вам честью, невозможно составить себе понятия, каким ангелом мисс Домби была сегодня под вечер!

Капитан махнул крючком, давая знать, что ему легко составить себе об этом понятие.

-- Когда я вышел оттуда, молодая женщина, знаете, Сузанна Ниппер, вдруг повела меня неожиданно в чулан.

Капитану, по-видимому, это обстоятельство не совсем понравилось; откинувшись назад в креслах, он смотрел на мистера Тутса с недоверчивым, если не с угрожающим лицом.

... - Куда она принесла вот эту газету и говорит, что прятала ее целый день от мисс Домби, найдя в ней какие-то особенные известия, о чем-то известном ей и мисс Домби. Она прочитала их мне. Хорошо. Потом она сказала... постойте минуту, что такое она сказала?..

Мистер Тутс встретил в это время устремленный на него строгий взгляд капитана, смутился и чуть не потерял окончательно нить своего рассказа.

-- О! А! Да! продолжал он после долгого припоминания. - Да! Она сказала, что не совсем верит истине написанного тут в газете; а так-как сама не может выпутаться из-затруднения и боится испугать мисс Домби, то и просит меня сходить в эту улицу, к мистеру Соломону Джилльсу, инструментальному мастеру, дяде молодого джентльмена, о котором оне заботятся, и спросить у него, правду ли говорит газета, и не знают ли чего-нибудь вернее в Сити. Она сказала, что если мне не удастся поговорить с мистером Джилльсом, то отъискать капитана Коттля, то-есть вас!

Капитан взглянул с безпокойством на газету, которую мистер Тутс держал в руке.

-- Ну, вот! А я здесь так поздно, потому-что зашел наперед к Финчли, где ростег превосходнейший курослеп, и купил его для птички мисс Домби. Вы видели газету?

Капитан, неохотно читавший газеты, опасаясь найдти в них публикацию на свой счет со стороны мистрисс Мэк-Стинджер, затряс головою.

-- Прочитать вам то место, капитан?

На утвердительный знак его, мистер Тутс прочитал следующее:

"Соутамитон. Варка Дефаiiэнс, капитан Генри Джемс, при" шла сегодня в наш порт с грузом сахара, кофе и рома, и "уведомила, что, заштилев на шестой день перехода от Ямайки, "в широте и долготе такой-то, знаете..."

-- Есть так! Наполняй паруса, приятель!

"...Широте и долготе такой-то, часовой на баке заметил, за полчаса до солнечного заката, несколько обломков разбитого судна, которые несло волнением в разстоянии около мили. Так"как погода была ясная и судно штилевало, то спустили шлюпку с приказанием осмотреть виденный предмет: нашли, что он "состоял из нескольких рангоутных деревьев и части вооружения грот-мачты, а также части кормы, на которой ясно можно было прочитать надпись "Сын и На...". На обломках не нашли мертвых тел. По шканечному журналу Дефайэнса видно, что, после задувшого ночью ветерка, обломки были унесены из вида. Нет сомнения, что брик "Сын и Наследник", из Лондона, шедший в Барбадос, погиб невозвратно, что он утонул в прошедший ураган, и что все бывшие на нем погибли."

Капитан Коттль, как и все человечество, не знал сам, сколько надежды таилось в нем при всем его прежнем унынии, пока она не получила окончательного смертельного удара. Пока мистер Тутс читал параграф газеты, и с минуту после, капитан смотрел на него как человек отуманенный; потом, поднявшись вдруг и надев лакированную шляпу, которую снял-было из вежливости к посетителю, повернулся к нему спиною и опустил голову на доску камина.

-- О, клянусь честью! воскликнул Тутс, которого доброе сердце было глубоко тронуто неожиданною для него горестью капитана: - что это за несчастный свет! Вечно кто-нибудь умирает, или пропадает, или страдает. Еслиб я знал это, то, право, не стал бы столько хлопотать о своем наследстве. Я никогда не видал такого ужасного света; право, в нем хуже, чем у Блимбера.

Капитан Коттль, не переменяя своего положения, просил Тутса не обращать на него внимания.

-- Вал'р, мой милый малый, прощай! Прощай, Вал'р, дитя мое; я любил тебя! Он не был моим сыном, продолжал капитан, глядя на огонь: - но я чувствую то же самое, что чувствует отец, когда теряет сына. А почему? А потому-что тут не одна потеря* а целая дюжина потерь. Где этот розовый мальчик с кудрявыми волосами, который бегал, бывало, сюда из школы каждую неделю, такой веселый, такой резвый? Утонул с Вал'ром! Где этот свежий бойкий малый, который не уставал ни от чего и так краснел, когда мы подшучивали над ним на счет нашей удивительной мисс? Утонул с Вал'ром! Где этот молодец с таким огнем, который не хотел допустить, чтоб старик Солль ни на минуту не выходил из ветра, и совсем забыл про себя? Утонул с Вал'ром! Тут был не один Вал'р, а целая дюжина Вал'ров, которых я знал и любил, и все они утонули!

Мистер Тутс молчал, и только свертывал и складывал зловещую газету.

"берегите дядюшку Солля", - где ты? Что я напишу о тебе в шканечном журнале, на который смотрит сверху Вал'р?

Капитан тяжко вздохнул.

-- Послушайте, молодец, скажите этой молодой женщине прямо и честно, что несчастные вести слишком-верны. Видите, они о таких вещах не пишут небылиц: известие взято из шканечного журнала, а это самая верная книга, какая только есть на свете. Завтра утром я пойду собирать справки, да это ни к чему не послужит! Нечего и думать. Приспуститесь сюда завтра поутру, а молодой женщине скажите от капитана Коттля, что все кончено... кончено!

И капитан, вынув из лакированной шляпы носовой платок, отер им свою седую голову и потом снова бросил платок в шляпу с равнодушием глубокого отчаяния.

-- О! уверяю вас, право, мне его очень-жаль, хотя и не знал этого джентльмена, сказал мистер Тутс. - Как вы думаете, капитан Джилльс... я хочу сказать мистер Коттл, это очень опечалит мисс Домби?

-- Бог с вами, возразил капитан, как-будто сострадая о невинности Тутса: - да оба они были вот такие маленькие, а ужь любили друг друга как голубки.

-- О! не-уже-ли? сказал мистер Тутс, которого лицо значительно вытянулось при этом известии.

-- Они были как-будто нарочно созданы друг для друга. Да что в этом теперь!

-- Клянусь вам честью, право, я теперь огорчен еще больше, чем прежде. Знаете, капитан Джилльс, я, я просто обожаю мисс Домби; я, я совершенно болен любовью к ней, а потому меня очень, очень огорчает всякое её огорчение, какая бы ему ни была причина. Знаете, капитан, я люблю ее без эгоизма; для меня, капитан Джилльс, было бы величайшей радостью, еслиб меня задавили лошади... или... или расшибло чем-нибудь, или... или меня бы сбросили с очень-высокого места, или все, что хотите, для мисс Домби. Вот в каком роде я люблю ее!

Все это мистер Тутс проговорил в-полголоса, не желая, чтоб слышал его Чиккен, который не допускал нежных ощущений. Капитан Коттль, невольно тронутый такою безкорыстною любовью, потрепал его по спине и советовал ободриться и привести круче к ветру.

-- О, благодарю вас, капитан Джилльс! Вы не можете себе представить, как я вам благодарен. Вы очень-добры, что говорите так, не смотря на ваше собственное горе. Я, право, нуждаюсь в друге и буду очень-счастлив вашим знакомством. Хотя денег у меня довольно, продолжал он с большою энергией: - вы не можете вообразить, что я за жалкое животное! Глупая толпа считает меня удивительным счастливцем, когда видит вместе с Чиккеном или другими в роде его; но я просто несчастлив. Я мучусь от мисс Домби, капитан Джилльс. Обеды мне надоедают; портной мой также наскучил, и я часто плачу, когда остаюсь один. Уверяю вас, я с радостью прийду к вам завтра и готов прийдти хоть пятьдесят раз!

Мистер Тутс, с этими словами, пожал капитану руку, постарался скрыть по возможности от проницательного взгляда Чиккена следы своего волнения и присоединился к нему в лавке. Боевой-Петух, которому очень не хотелось потерять даже часть своего прибыльного влияния над Тутсом, смотрел на капитана Котгля, видя, как он прощался с его патроном, очень-немилостиво. Они вышли, не говоря ни слова и оставя капитана подавленного горестью, а Роба-Точильщика восторженным до нельзя от счастия, что ему удалось выпучить глаза в-продолжение целого получаса на победителя знаменитого Нобби из Шропшира.

Роб давно спал крепким сном под залавком, а капитан Коттль все еще смотрел на огонь камина; огонь давно уже погас, а капитан все продолжал смотреть на ржавые железные полосы, с печальными мыслями о Валтере и дяде Солле. Капитан не нашел успокоения наверху, в штормовой спальне, и встал на другое утро грустный и неосвеженный благодетельным сном.

Лишь-только отперлись конторы в Сити, капитан Коттль отправился в принадлежавшия фирме Домби и Сына. В то утро ставни деревянного мичмана не отворялись: Роб-Точильщик, по приказанию капитана Коттля, оставил их закрытыми, и дом смотрел домом смерти.

Случилось, что мистер Каркер входил в конторы в то самое время, когда к ним приблизился капитан, который молча и серьезно принял зубастую улыбку управляющого, и взял смелость последовать за ним в кабинет.

-- Вы прочитали новость в газете, сэр?

-- Да, мы ее получили! Это справедливо. Страховщики в значительном убытке. Нам очень-жаль. Нечего делать! Такова жизнь!

Мистер Каркер занялся обделкой перочинным ножичком своих нежных ногтей и смотрел с улыбкою на стоявшого в дверях капитана.

-- Мне очень-жаль бедного Гэiiя и всего экипажа. Я слыхал, что там было несколько человек из наших лучших людей. Много семейных также. Утешительно, что у бедного Гэйя не было семейства, капитан Коттль!

-- Могу я сделать для вас что-нибудь, капитан Коттль? спросил он с ласковым и выразительным взглядом на дверь.

-- Я хотел успокоить свою душу, сэр, на счет одной вещи, которая ее тревожит.

-- А! что же это такое? Только вам надобно поспешить рассказывать, капитан. Я очень занят.

-- Вот видите, сэр. Прежде, чем мой приятель Вал'р отправился в свой несчастный вояж...

по земле и по воде, подвержены случайностям. Вы верно не мучитесь мыслью, что молодой... как его зовут, погиб в дурную погоду, которая поднялась против него в этих конторах, не правда ли? Перестаньте, капитан! Сон и сода-катер самые лучшия лекарства от безпокойств такого рода.

-- Если вы, возразил с разстановкою капитан: - шутите над такими вещами, то вы не тот джентльмен, каким мне сначала показались, и мне есть о чем безпокоиться. Дело вот в чем, мистер Каркер. Прежде, чем мой Вал'р снялся с якоря, он все уверял меня, будто идет не на счастье и не ждет себе ничего хорошого; я ему не верил и пошел сюда; а как вашего главного губернатора не было дома, то я и решился сделать вопроса два вам. Вы ответили как нельзя попутнее. Теперь, когда все кончено, я и хочу успокоить свою совесть, и попросить вас сказать мне прямо, был ли Вал'р прав или нет? Точно ли хороший ветр дул ему в паруса из ваших контор, когда он поднял марсафалы и снялся с якоря в Барбадос? Мистер Каркер, мы с вами сошлись в тот раз так хорошо... если я теперь не имею той приятности, по случаю бедствия моего Вал'ра, или если я как-нибудь промахнулся перед вами, то имя мое Эд'рд Коттл, и я прошу у вас прощения.

-- Капитан Коттль, возразил управляющий со всевозможною вежливостью: - я должен просить вас об одном одолжении.

-- А чем могу служить, сударь?

-- Убраться отсюда, если вам угодно, и перенести ваш бред куда-нибудь в другое место.

-- Я вам скажу вот что, капитан Коттль, сказал управляющий, грозя ему пальцем и показывая все зубы, но все еще улыбаясь с любезностью: - я был с вами слишком-снисходителен, когда вы пришли сюда в первый раз. Вы принадлежите к разбору людей лукавых и интригующих. Желая спасти молодого... как его зовут, от неудовольствия быть прогнанным в шею отсюда, мой любезный капитан, я оказал вам снисхождение; но только на один раз, понимаете? не больше. Теперь, ступайте вон, мой любезный!

Капитан как-будто прирос к полу и не мог выговорить ни слова.

-- Ступайте, сказал добродушный управляющий, подбирая фалды и раздвинув ноги перед камином: - как человек разсудительный, и не заставляйте нас прибегать к неприятным мерам, в роде изгнания вас силою. Еслиб сам мистер Домби был здесь, то вам пришлось бы уйдти отсюда более-неприятным образом; но я очень-добр и говорю только: ступайте!

Капитан, положив себе на грудь огромную ручищу, чтоб облегчить спершееся дыхание, оглядел мистера Каркера с головы до ног и потом осматривался вокруг себя, как-будто не понимая, где он и с кем.

собственной особы: - но до дна вашей хитрости можно еще достать лотом, так же как и до замыслов вашего отсутствующого друга. Что вы делали с вашим отсутствующим другом, а?

Капитан снова наложил руку на грудь. Переведя с трудом дух, он проговорил шопотом: - "Не зевай на брасах!"

-- Вы составляете премиленькие заговоры, держите между собою премиленькие советы и принимаете у себя премиленьких посетительниц, капитан, а? Но являться сюда после этого уже слишком-дерзко, и это не отзывается вашим всегдашним благоразумием! Вы, заговорщики и хитрецы и беглецы, должны бы быть посметливее. Не угодно ли обязать меня вашим уходом?

-- Приятель! проговорил капитан задыхающимся и дрожащим голосом, между-тем, как на стиснутом кулаке его происходило странное движение: - я бы желал сказать тебе многое, но не знаю, в какой части трюма завалены у меня слова. Приятель мой Вал'р утонул и это сбивает меня с курса, как видишь. Но мы с тобою еще сойдемся когда-нибудь в жизни борт-о-борт!

-- Это будет вовсе-неразсчетливо с вашей стороны, любезный капитан, возразил управляющий с тою же откровенностью: - потому-что в таком случае, приймите честное предостережение: я открою и обнаружу вас. Я нисколько не имею притязаний быть добродетельнее моих ближних, любезный капитан; но доверенность этого дома, или кого-нибудь из его членов, не будет употреблена во зло, пока я пользуюсь глазами и ушами. Доброго ли я! И он кивнул очень-дружески головою.

как-будто на душе его не было ни малейшого пятнышка, точно так же, как на тонком белоснежном белье. Проходя через конторы, капитан взглянул на письменный стол, за которым обыкновенно сиживал Валтер: место его занимал теперь другой мальчик, с таким же свежим и бодрым лицом, как у него, когда они распивали втроем, в кабинетике дяди Солля, предпоследнюю бутылку знаменитой мадеры. Воспоминания эти принесли капитану большую пользу: оне укротили его гнев и вызвали слезу на глаза.

погибшого юноши, а все на свете живые лжецы и плуты были ничто в-сравнении с честностью и правдивостью одного мертвого друга.

В таком состоянии духа, честный капитан понял несомненно-ясно одно, кроме потери Валтера: что с ним вместе утонул почти весь мир капитана Коттля. Если он упрекал себя иногда за содействие невинному обману Валтера, то утешался мыслью о том мистере Каркере - не теперешнем - которого уже никакия моря не могли возвратить; или о том мистере Домби, который, как он начал постигать, унесся также далеко; или об "удивительной мисс", с которою ему уже никогда не прийдется видеться; или об "очаровательной Пег", этой крепко-выстроенной из тика балладе, которая теперь разбилась в дребезги об утесистый подветренный берег. Капитан, сидя в темной лавке, думал обо всех этих вещах, забыв совершенно о нанесенной незадолго ему самому горькой обиде, и смотрел печально в землю, как-будто мимо его проносились за корму обломки всего, что доставляло ему отраду.

Капитан Коттль вспомнил, однако, о требуемых обычаем приличиях, которые решился соблюсти в честь бедного Валтера. Подняв на ноги Роба-Точильщика, храпевшого изо всех сил в темноте искусственных сумерек среди белого дня, капитан направился вместе с ним к ветошнику и купил немедленно две пары траурных костюмов - одну для Роба, непомерно узкую и короткую, и другую для себя, непомерно широкую. Он также купил для Роба шляпу, соединявшую в себе удобства головных уборов моряков и угольщиков, и вообще известную под техническим названием "зюйд-вестки" - явление совершенно-новое в инструментальном мастерстве. Оба немедленно надели этот траур и возбуждали удивление всех, с кем встречались на улицах идучи домой.

В таком преображенном состоянии, капитан принял мистера Тутса. "Меня теперь обстенило, приятель", сказал он ему: "новости худые. Скажите молодой женщине, чтоб она осторожнее сказала об этом своей госпоже, и чтоб обе оне вовсе перестали обо мне думать".

никаких предосторожностей против вторжения мистрисс Мэк-Стинджер. К вечеру, однако, он несколько пооправился и долго говорил о Вал'ре Робу-Точильщику, которого при этом случае похвалил за внимательность и верность. Шпион Роб выслушал эти похвалы не краснея, выпуча на капитана глаза и притворившись растроганным, а между-тем старался не забыть ни одного его слова, с предательством, подававшим самые блистательные надежды.

Когда Роб расположился на постели под залавком, капитан зажег свечу, надел очки (он считал необходимостью носить очки сделавшись продавцом оптических и других инструментов, хотя имел зрение соколиное) и открыл в молитвеннике погребальное богослужение. Читая его потихоньку про себя, в маленьком кабинетике, и приостанавливаясь по-временам, чтоб отереть глаза, капитан мысленно предал тело Валтера вечному покою в волнах.