Домби и сын.
Часть седьмая.
Глава I. Что говорил мистер Домби своему поверенному, и что потом случилось.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Домби и сын. Часть седьмая. Глава I. Что говорил мистер Домби своему поверенному, и что потом случилось. (старая орфография)

ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ.

ГЛАВА I.
Что говорил мистер Домби своему поверенному, и что потом случилось.

Не наряженный более в черные штаны и зюйд-вестовую шляпу капитана Коттля, но одетый в существенную пару темной ливреи, работою которой мог бы похвастаться каждый портной, Роб-Точильщик, таким-образом преобразованный наружно и внутренно, ни мало незаботившийся ни о капитане, ни о мичмане, исключая те случаи, когда, в минуты свободного времени, он красовался перед этими достойными людьми, и вспоминал, под одобрительную музыку этого медного инструмента, своей совести, как торжественно он избавил себя от их общества - служил теперь своему покровителю, мистеру Каркеру. Живя в доме мистера Каркера и прислуживая ему, Роб со страхом и трепетом не сводил своих круглых глаз с белых зубов, и чувствовал, что ему приходится открывать их более обыкновенного.

Он не мог бы сильнее дрожать перед зубами всем существом своим, еслиб поступил в услужение к какому-нибудь могущественному волшебнику, у которого зубы были бы сильнейшими чарами. Мальчик имел такое высокое понятие о власти и могуществе своего покровителя, что оно поглощало все его внимание и требовало с его стороны слепого повиновения. Он даже не считал себя в совершенной безопасности, думая о своем покровителе, когда его не было дома, и все боялся, что кто-нибудь опять возьмет его за горло, как в то утро, когда он в первый раз стал служить ему, и что он увидит каждый из отъискивающих его зубов, проникающих в сокровеннейшия его мысли. Находясь с ним лицом-к-лицу, Роб так же был уверен, что мистер Каркер знает все его мысли, или может узнать их, если захочет, без малейшого усилия, как в том, что мистер Каркер видит его, когда на него смотрит. Влияние это было так велико, и держало его в таком страхе, что он не смел ни о чем думать, кроме непреодолимой власти своего господина, который мог сделать из него все, что хотел. И Роб-Точильщик стоял перед ним, угадывая его желания, стараясь предупреждать его волю и не заботясь более ни о чем.

Роб, может-быть, не справлялся сам с собою. В тогдашнем состоянии его духа было бы необыкновенною дерзостью спрашивать - не потому ли он так безотчетно подчинился этому влиянию, что подозревал своего господина в знании некоторых предательских наук, о которых он слышал еще в Школе Точильщиков. При всем том, Роб столько же удивлялся ему, как и боялся его. Вероятно, мистеру Каркеру лучше был известен источник его власти, которая ничего не теряла от его скрытности.

Роб, в тот же самый вечер, как отошел от капитана, распродал своих голубей, в-торопях довольно-невыгодно, и прямо пошел к дому мистера Каркера, где смело явился к своему новому господину с пылающим лицом, которое как-будто ожидало одобрения.

-- Как, негодяй! сказал мистер Каркер, взглянув на его узел. - Ты оставил свое место и пришел ко мне?

-- О, сударь, прошептал Роб: - вы сказали, помните, когда я был здесь в последний...

-- Я сказал, отвечал мистер Каркер: - что я сказал?

-- Вы, сэр, ничего не сказали, отвечал Роб, предостереженный тоном этого вопроса и сильно сконфуженный.

Покровитель посмотрел на него, выказав свои десны, и, грозя пальцем, заметил:

-- Вижу, ты дождешься дурного конца, бродяга. Ты пропадешь совсем.

-- О, сэр! вскричал Роб, у которого тряслись ноги. - Я хотел только работать для вас, сэр, и служить вам, сэр, и верно исполнять, что мне прикажут, сэр.

-- Ты лучше верно исполняй, что тебе прикажут, если будешь иметь со мною дело.

-- Да, я знаю это, сэр, с покорностью отвечал Роб: - я уверен в этом, сэр. Еслиб вы только сделали милость, испытали меня, сэр! Если когда-нибудь вы заметите, сэр, что я поступаю против вашего желания, то можете убить меня.

-- Собака! сказал мистер Каркер, опрокидываясь на стуле и усмехаясь. - Это ничто в сравнении с тем, что я сделаю, если ты вздумаешь обмануть меня.

-- Да, сэр, отвечал несчастный Точильщик: - я уверен, что вы поступите со мною ужасно. Я не изменю вам ни за какие деньги.

Не слыша ожиданных одобрений, оробевший Точильщик стоял неподвижно, смотря на своего покровителя, и напрасно старался не смотреть на него, оказывая такое же безпокойство, какое замечается в собаке в подобном случае.

-- Да, сэр, если будет ваша милость, отвечал Роб.

-- Хорошо, сказал мистер Каркер. - Ты знаешь меня, любезный?

-- Знаю, сэр, отвечал Роб, комкая свою шляпу и напрасно стараясь не смотреть на мистера Каркера.

Мистер Каркер кивнул головою. - Смотри же, берегись!

Роб множеством поклонов показал, что понимает это предостережение, и кланялся до самых дверей, спеша скорее из них выбраться, как вдруг покровитель остановил его.

-- Эй! закричал он, грубо призывая его назад. - Ты привык... запри эту дверь.

Роб повиновался с такою живостью, как-будто жизнь его зависела от его проворства.

-- Ты привык подслушивать и подстерегать... и так далее?

-- Я не буду этого здесь делать, сэр, отвечал Роб: - клянусь честью, не буду, сэр; пусть я умру, если буду, сэр, что бы мне ни обещали.

-- Смотри же. Ты также привык болтать и пересказывать, сказал покровитель совершенно-хладнокровно. - Берегись делать это здесь, или ты погибший человек; и он снова усмехнулся и снова погрозил ему пальцем.

Дыхание Точильщика сделалось тяжело и прерывисто от ужаса. Он хотел объяснить всю чистоту своих намерений, но мог только выпучить глаза на улыбающагося джентльмена с выражением оцепенелой покорности, чем улыбающийся джентльмен оказался совершенно-доволен, потому-что велел ему идти вниз, посмотрев на него несколько минут в молчании, и дал ему понять, что оставляет его при себе.

Вот каким образом Роб-Точильщик поступил к мистеру Каркеру, и внушенная ему ужасом преданность к этому джентльмену укреплялась и усиливалась, если возможно, с каждою минутою его службы.

Прошло уже несколько месяцев с этого времени, как в одно утро Роб отворил садовую калитку мистеру Домби, который пришел завтракать к его господину. В ту же самую минуту, господин его сам бросился встретить почетного гостя и приветствовал его всеми своими зубами.

-- Я никогда не думал, сказал Каркер, помогши ему слезть с лошади: - видеть вас здесь. Это необыкновенный день в календаре моем. Никакой случай не имеет особенности для такого человека, как вы, который может все сделать; но для человека, как я, это другое дело.

-- У вас здесь прекрасное место, Каркер, сказал мистер Домби, удостоивая остановиться на лугу и осматриваясь кругом.

-- Вы очень-снисходительны, отвечал Каркер. - Благодарю вас.

-- Право, сказал мистер Домби с видом покровительства: - всякий в праве это сказать. По возможности, это очень удобное и прекрасно-устроенное место; совершенно изящно.

-- По возможности, правда, униженно отвечал Каркер. - Это необходимо прибавить... Но мы довольно уже о нем поговорили, и хотя вы слишком-снисходительно его хвалите, я не менее того вам благодарен. Не угодно ли войдти?

Мистер Домби, войдя в дом, заметил, как следовало, полное убранство комнат и многочисленные средства для комфорта и эффекта. Мистер Каркер, при неизменном смирении, слушал эти замечания с почтительною улыбкою, и сказал, что понимает их тонкое значение и ценит его, но что эта хижина действительно годна для человека в его положении и даже слишком хороша для такого бедняка, как он.

Говоря это, он бросил значительный взгляд и значительную улыбку мистеру Домби, и отпустил еще значительнее взгляд и еще значительнее улыбку, когда мистер Домби, поместясь перед огнем, в положении, так часто перенимаемом его подчиненным, взглянул на картины, висевшия по стенам. Между-тем, как его равнодушный взгляд блуждал по картинам, зоркий глаз Каркера шел за ним следом, замечая, куда он направлялся и что разсматривал. Когда он остановился на одной картине в особенности, Каркер едва переводил дыхание; но взгляд его начальника перешел от нея далее, и казалось, что она произвела на него такое же впечатление, как и другия.

Каркер смотрел на нее (то была картина, походившая на Эдифь) как на живую, с скрытым, злым смехом на лице, который частию, казалось, обращался к картине, хотя вполне относился к великому человеку, так доверчиво стоявшему возле него. Вскоре подан был завтрак; пригласив мистера Домби сесть на стул, обращенный задом к картине, он, по обыкновению, сел против нея.

Мистер Домби был даже серьёзнее обыкновенного и совершенно молчалив. Попугай, качаясь в золоченом кольце своей богатой клетки, напрасно старался привлечь на себя внимание; мистер Каркер так зорко следил за своим гостем, что не мог смотреть на попугая; а гость, погрузясь в размышление, казался неподвижным и даже угрюмым над своим жостким галстухом, и не поднимал глаз со скатерти. Что касается до Роба, который прислуживал, то все его способности были до такой степени сосредоточены на его господине, что он едва мог уделить место мысли, что гость был гот знатный джентльмен, к которому его приносили в детстве, в подтверждение семейного здоровья, и которому он был обязан своими кожаными панталонами.

-- Позвольте мне, вдруг сказал Каркер: - спросить, как здоровье мистрисс Домби?

Он заботливо наклонился вперед, делая этот вопрос, не отнимая подбородка от руки, и в то же время глаза его устремились на картину, как-будто говоря ей: "Теперь смотри, как я его поведу!"

Мистер Домби покраснел, отвечая:

-- Мистрисс Домби совершенно-здорова. Вы напоминаете мне, Каркер, о разговоре, который я хотел иметь с вами.

-- Робин, ты можешь нас оставить, сказал его господин, и при этих словах Роб вздрогнул и исчез, не сводя глаз с своего покровителя.

-- Вы, конечно, не помните этого мальчика? прибавил он, когда исчез Точильщик.

-- Нет, сказал мистер Домби с совершенным равнодушием.

-- Невероятно, чтоб подобный вам человек помнил, почти невозможно, прошептал Каркер. - Но он принадлежит к тому семейству, из которого вы брали кормилицу. Может-быть, вы помните, как великодушно озаботились вы о его воспитании?

-- Разве это тот самый мальчик? сказал мистер Домби нахмурясь. - Он, я думаю, мало приносит чести своему воспитанию.

-- Я боюсь, что он порядочный негодяй, отвечал Каркер, пожимая плечами: - но я взял его в услужение, потому-что, не находя себе места, он вздумал (вероятно ему внушили это дома), что имеет на вас род права, и старался постоянно преследовать вас своею просьбою. Хотя мои сношения с вами имеют более деловой характер, при всем том я принимаю такое участие во всем, до вас касающемся, что...

Он опять остановился, как-бы стараясь угадать, довольно ли далеко завел он мистера Домби, и опять, уперши подбородок в руку, с усмешкою взглянул на картину.

-- Каркер, сказал мистер Домби: - я благодарен, что вы не ограничиваете вашей...

-- Службы, подхватил улыбающийся человек.

-- Нет, я хочу сказать вашей заботливости, заметил мистер Домби, уверенный, что таким-образом он делал ему приятный и лестный комплимент: - одними деловыми сношениями. Ваше внимание к моим чувствам, надеждам и огорчениям в ничтожном случае, о котором вы упомянули, служит тому примером; я вам обязан, Каркер.

Мистер Каркер тихо наклонил голову и слегка потер руки, как-бы опасаясь каким-нибудь движением прервать речь мистера Домби.

-- Ваш намек пришелся кстати, сказал мистер Домби, после некоторой нерешимости: - он ведет к тому, о чем я начал вам говорить, и напоминает мне о деле, которое не раждает между нами совершенно-новых отношений, но может увеличить личную доверенность с моей стороны, которою я до-сих-пор...

-- Мистрисс Домби и я, сказал мистер Домби, не обращая внимания на комплимент: - не совершенно сходимся в некоторых отношениях. Мы как-будто до-сих-пор не понимаем друг друга. Мистрисс Домби должна кое-что узнать.

-- Мистрисс Домби отличается многими редкими достоинствами, и, без-сомнения, привыкла К лести, сказал хитрый и вкрадчивый наблюдатель его каждого взгляда и голоса. - Но где дело идет о привязанности, долге и уважении, там все небольшие недоразумения скоро исчезают.

Мысли мистера Домби инстинктивно перенеслись назад к лицу, которое смотрело на него в уборной его жены, когда рука повелительно показывала на дверь, и, припомнив привязанность, долг и уважение, которые на нем выражались, он чувствовал, как кровь бросилась к нему в лицо, так же ясно, как видели это устремленные на него глаза.

-- Мы с мистрисс Домби, продолжал он: - до смерти мисстрисс Скьютон имели некоторый спор о причинах моего неудовольствия, которое вы могли понять, быв свидетелем того, что происходило между мною и мистрисс Домби в тот вечер, когда вы были в нашем... в моем доме.

-- Когда я так сожалел, что случился тут, сказал улыбающийся Каркер. - Гордясь, как гордился бы на моем месте всякий, удостоенный вашего внимания, и имев честь быть представленным мистрисс Домби прежде, чем она возвысилась, приняв ваше имя, я почти сожалел в тот вечер, что был столько счастлив.

Чтобы человек мог, при каких бы то ни было обстоятельствах, сожалеть о том, что был отличен снисходительностью и покровительством мистера Домби - это казалось последнему нравственным Феноменом, которого он не мог понять. Поэтому он и возразил с чувством собственного достоинства: - Въсамом-деле! От-чего же это, Каркер?

-- Я боюсь, отвечал поверенный: - что мистрисс Домби, никогда неимевшая ко мне расположения (человек, подобный мне, не мог и ожидать расположения от дамы, гордой от природы, и которой так идет гордость], не простит мне моего присутствия при этом разговоре. Вспомните, что ваше неудовольствие не безделица; а испытать его перед третьим лицом...

-- Каркер! сказал мистер Домби с досадою: - мне кажется, что прежде всего должно думать обо мне.

-- О, разве в этом есть какое-нибудь сомнение! отвечал мистер Каркер с нетерпением человека, приводящого положительный и неоспоримый Факт.

-- Мне кажется, мистрисс Домби остается на втором плане, когда дело идет о нас обоих, сказал мистер Домби: - так ли?

-- Так ли, повторил Каркер: - вам это должно быть столько известно, что не для чего и спрашивать.

-- В таком случае, надеюсь, Каркер, сказал мистер Домби: - что ваше сожаление о приобретении нерасположения мистрисс Домби может быть перевешено тем, что вам остается моя доверенность и мое доброе мнение.

-- Мне кажется, я имел несчастие, отвечал Каркер: - заслужить это нерасположение. Мистрисс Домби говорила вам об этом?

-- Мистрисс Домби изъявляла разные мнения, сказал мистер Домби с величественною холодностью и равнодушием: - которых я не разделяю и которых не намерен оспоривать. Я объяснил мистрисс Домби, несколько времени назад, как я уже говорил вам, некоторые пункты домашняго уважения и повиновения, на которых нахожу необходимость настоять. Мне не удалось убедить мистрисс Домби в необходимости изменить её поведение для её собственного спокойствия и счастия и для моего достоинства; и я сказал мистрисс Домби, что если найду необходимым делать ей новые замечания, то буду передавать ей свое мнение через вас, моего поверенного.

Вместе со взглядом, брошенным на него Каркером, был другой, дьявольский взгляд на картину, висевшую над его головою - взгляд упавший на нее как блеск молнии.

-- Каркер, сказал мистер Домби: - не колеблясь говорю вам, что я выдержу чем обяжете меня за мистрисс Домби. Я уверен, что вы исполните это так же точно, как исполняете всякое другое поручение.

-- Вы знаете, сказал мистер Каркер: - что вам стоит только приказать мне.

-- Знаю, сказал мистер Домби с величественным изъявлением согласия: - что мне стоит только приказать вам. Я буду продолжать. Без-со мнения, мистрисс Домби во многих отношениях обладает прекрасными качествами, которые...

-- Оправдывают ваш выбор, подхватил Каркер, выказывая зубы.

-- Да, если вы хотите так выразиться, сказал мистер Домби: - но теперь я не вижу, чтоб мистрисс Домби его оправдывала. В мистрисс Домби есть дух противоречия, который должно искоренить, который должно преодолеть. Мистрисс Домби как-будто не понимает, сказал мистер Домби с усилием: - что мысль противиться мне чудовищна и нелепа.

-- Мы, в Сити, лучше вас знаем, отвечал Каркер с улыбкою, простершеюся от одного его уха до другого.

-- Вы лучше меня знаете, сказал мистер Домби: - надеюсь. Впрочем, я должен отдать справедливость мистрисс Домби, сказав, как ни несходно это с её дальнейшим поведением (которое остается неизменным), что когда я изъявлял ей свое неодобрение и свою решимость с некоторою строгостью, увещание мое, казалось, произвело на нее сильное действие.

Мистер Домби произнес эти слова с каким-то зловещим величием. - Поэтому я бы желал, Каркер, чтоб вы потрудились, от моего имени, напомнить ей наш разговор и изъявить мое удивление, что он до-сих-пор не производит своего действия. Я должен настаивать на том, чтоб она держала себя, как я ей советовал при этом разговоре. Я недоволен ею. Я очень ею недоволен. И я буду в весьма-неприятной необходимости передать ей через вас более-ясные и более-неприятные вести, если здравый смысл и собственные чувства не заставят её свыкнуться с моими желаниями, как сделала покойная мистрисс Домби, и, как я уверен, сделала бы всякая женщина на её месте.

-- Покойная мистрисс Домби жила очень-счастливо, сказал Каркер.

-- У покойной мистрисс Домби был здравый смысл, сказал мистер Домби с благородной снисходительностью к мертвым: - весьма-добрые чувства.

-- Как вы думаете, походит ли мисс Домби на её мать? сказал Каркер.

Лицо мистера Домби вдруг переменилось. Поверенный зорко следил за ним.

-- Я коснулся грустного предмета, сказал он жалобным тоном, несогласным с выражением его глаз. - Прошу вас, простите меня. При моем усердии, я забываю прошедшее. Прошу вас, простите меня.

И во все это время его зоркий взгляд не оставлял ни на минуту потупленного лица мистера Домби; потом этот взгляд с торжеством остановился на картине, как-бы призывая ее в свидетели того, что было и что будет далее.

-- Каркер, сказал мистер Домби, бросая разсеянный взгляд на стол и говоря изменившимся и прерывистым голосом: - тут нечего извиняться. Вы ошибаетесь. Дело идет о настоящем, а не о прошедшем. Я не одобряю обхождения мистрисс Домби с моей дочерью.

-- Поймите же, отвечал мистер Домби: - что вы передадите это мистрисс Домби. Потрудитесь сказать ей, что её привязанность к моей дочери мне не нравится. Это может многих заставить находить противоположность в отношениях мистрисс Домби к дочери с отношениями ко мне. Вы потрудитесь объяснить мистрисс Домби, что я этого не хочу, и что ожидаю от нея немедленного повиновения моей воле. Мистрисс Домби может действительно любить ее, или просто прихотничать, или делать это для того, чтоб противоречить мне; но я не допускаю этого ни в каком случае. Если она действительно мою дочь любит, то тем скорее должна повиноваться, потому-что таким обращением она не принесет никакой пользы моей дочери. Жена моя может изъявлять свою чувствительность кому угодно, кроме моей дочери. Каркер, сказал мистер Домби, оправляясь от волнения, с которым говорил и принимая свой обыкновенный величественный гон: - вы потрудитесь не упустить из виду этого предмета; считайте его одним из важнейших поручений.

Мистер Карьер наклонил голову, и, встав от стола, задумчиво остановился перед огнем, держа руку у подбородка и смотря на мистера Домби с злобною усмешкою. Мистер Домби, постепенно приходя в себя, или умеряя свое волнение чувством собственного достоинства, сидел, собирая понемногу свою прежнюю твердость и смотря на попугая, который качался в кольце.

-- Извините меня, сказал Карьер, после некоторого молчания вдруг садясь на стул и сдвигая его против стула мистера Домби: - но позвольте мне объясниться. Известно ли мистрисс Домби, что вы делаете меня органом вашего неудовольствия?

-- Да, отвечал мистер Домби: - я сказал ей.

-- Для чего! заметил мистер Домби с нерешимостью: - потому-что сказал.

-- Так, отвечал Каркер.--Но для чего же вы говорили ей? Видите, продолжал он с улыбкою, тихонько кладя свою бархатную руку, как кошка положила бы свои когти, на руку мистера Домби: - еслиб я хорошо понял ваши мысли, то, мне кажется, мог бы с большею пользою быть употреблен в дело. Мне кажется, что я понимаю. Я не имел чести заслужить доброе мнение мистрисс Домби. В моем положении невозможно было и ожидать его; но положим, что я им не пользуюсь...

-- Следовательно, продолжал Каркер: - получить эти известия через меня будет очень-неприятно для мистрисс Домби.

-- Мне кажется, сказал мистер Домби, с гордостью, но вместе и с некоторым замешательством: - что нам нет никакого дела до мнения мистрисс Домби. Но это быть может.

-- И, извините меня, если я ошибаюсь, сказал Каркер: - полагая, что вы видите в этом средство унизить гордость мистрисс Домби (я называю этим выразительным именем качество, которое в должных границах могло бы украсить женщину, одаренную такими совершенствами) и не наказать, но довести ее до повиновения, которого вы так справедливо требуете?

-- Как вам известно, Каркер, сказала" мистер Домби: - я не привык отдавать отчета в каких бы то ни было поступках; но тут не буду противоречить. Если находите какое-нибудь основательное препятствие, то это другое дело, и одно слово, что это препятствие существует, будет для меня достаточно. Но, признаться, я не предполагал, чтоб какая бы то ни была доверенность с моей стороны могла унизить вас.

-- Меня вам!

-- Или поставить вас, продолжал мистер Домби: - в неприятное положение.

-- Меня в неприятное положение! вскричал Каркер. - Я с гордостью, с восторгом исполню ваше поручение. Признаюсь, я бы не желал дать женщине, к ногам которой готов положить всю свою преданность - потому-что она ваша супруга - новые причины меня ненавидеть; но одно ваше желание выше всяких других соображений на земле. Сверх-того, когда мистрисс Домби исправится от своих ошибочных суждении, происходящих, вероятно, от новости её положения, я надеюсь, что в ничтожном участии, которое я тут принимаю, она увидит только каплю того уважения к вам, которое она сама будет приобретать с каждым днем.

Мистеру Домби показалось с минуту, что он опять видит её руку, показывающую на дверь, и сквозь льстивую речь своего поверенного слышит опять эхо её слов: "Ничто не может разделить нас больше того, как мы будем разделены с этих пор!" Но он отогнал эту мечту и не изменил своего намерения. - Конечно... без-сомнения, отвечал он.

-- Вы ничего более не имеете мне сказать? спросил Каркер, отодвигая свой стул на прежнее место, потому-что они еще почти не завтракали, и не садясь в ожидании ответа.

мне ответа. Мистрисс Домби знает, что я не люблю разсуждать о делах, которые между нами кончены, и что решение мое неизменно.

Мистер Каркер показал, что совершенно его понимает, и они принялись за завтрак с возможным аппетитом. Точильщик также появился в свое время, без отдыха несводя глаз с своего господина и оставаясь в почтительном ужасе. Завтрак кончился, мистеру Домби подали лошадь, мистер Каркер сел на свою, и они вместе поехали в Сити.

Мистер Каркер был очень-весел и много говорил. Мистер Домби слушал его разговор с гордым видом человека, который имеет право слушать, и иногда удостоивал бросить несколько слов для поддержания разговора. Таким образом, они ехали довольно-характеристически. Но мистер Домби, при своем достоинстве, ехал с весьма-длинными стременами и ослабленными поводьями, и очень-редко удостоивал взглянуть, куда идет его лошадь. В-следствие чего случилось, что лошадь мистера Домби, идя ровною рысью, споткнулась о разбросанные каменья, сбросила его, перекатилась через него, и, стараясь вскочить на ноги, ударила его копытом.

Мистер Каркер, имея зоркий взгляд и твердую руку, как хороший ездок, тотчас соскочил с лошади и, в одну минуту поставив упавшую лошадь на ноги, держал ее за узду. Иначе, этот утренний разговор был бы последним для мистера Домби. Но даже при быстроте и поспешности своего движения, мистер Каркер успел наклониться к своему начальнику, оскалил все зубы и прошептал: Теперь

Мистер Домби, без чувств, с окровавленным лицом и головою, по указанию Каркера, отнесен был людьми, исправлявшими дорогу, в ближайшей трактир, где его вскоре окружили доктора, поспешно собравшиеся со всех сторон, как-будто по какому-то таинственному инстинкту, как коршуны слетаются в пустыне над умирающим верблюдом. Затрудняясь сначала, как привести его в чувство, эти джентльмены стали потом разсматривать ушибы. Один доктор, живший почти возле, настойчиво утверждал, что нога переломлена; того же мнения держался и трактирщик; но два доктора, жившие довольно-далеко, и только случайно бывшие по соседству, так безкорыстно оспоривали это мнение, что наконец решили, что хотя пациент сильно ушибен, но кости у него не переломлены, или может-быть переломлено какое-нибудь ребро, и что его к ночи можно осторожно перенести домой. Когда осмотрели и перевязали раны, что продолжалось довольно-долго, и оставили в покое мистера Домби, Каркер снова сел на лошадь и поехал отвезти это известие.

Никогда еще лицо его не выражало столько коварства и жестокости, хотя черты его были правильны и почти прекрасны. Оживленный коварством и жестокостью своих мыслей, он ехал, как-будто кого-нибудь преследуя. Наконец, подтянув поводья и уменьшив шаг при въезде на многолюдную дорогу, он по обыкновению поехал шагом, приняв свой льстивый и вкрадчивый вид и свою предательскую улыбку.

Он поехал прямо к дому мистера Домби, сошел с лошади у дверей и просил доложить о себе мистрисс Домби по весьма-важному делу. Слуга, проводивший его в кабинет мистера Домби, вскоре возвратился, и сказал ему, что в это время мистрисс Домби не принимает визитов, и просил извинения в том, что не предупредил его об этом ранее.

Мистер Каркер, совершенно-приготовленный к холодному приему, написал на визитной карточке, что он осмеливается повторить свою просьбу, и что не дерзнул бы сделать это (это он подчеркнул), еслиб не был совершенно уверен в возможности оправдаться. Вскоре после этого, вышла горничная мистрисс Домби и проводила его наверх, в приемную, где были Эдифь и Флоренса.

Никогда еще он не представлял себе Эднои столь прекрасною. Сколько ни восхищался он прелестью её лица и Форм, и как ни живо сохранялись он в его чувственной памяти, никогда еще он не представлял ее себе столь прекрасною.

Взгляд её гордо упал на Каркера; но Каркер смотрел на Флоренсу с каким-то неотразимым выражением власти и с торжеством увидел, что взгляд опустился в замешательстве - Эдифь привстала, чтобы принять его.

Он был очень-печален, он был глубоко огорчен, он не мог сказать, с какою неохотою пришел, чтобы приготовить ее к известию о весьма-незначительном случае. Он уговаривал мистрисс Домби успокоиться, давал честное слово, что опасаться нечего. Но мистер Домби....

Она не вскрикнула от безпокойства - нет, нет.

-- С мистером Домби случилось несчастие. Когда он ехал верхом, лошадь его поскользнулась и сбросила его.

Флоренса дико вскрикнула, что он опасно ушибен, что он убился!

Нет, он клялся честью, что мистер Домби сначала лишился чувств, но скоро пришел в себя, и хотя немного и ушибен, однако находится вне опасности. Еслиб это была неправда, то он, незваный гость, никогда бы не осмелился явиться к мистрисс Домби. Это действительно была правда, он уверял честью.

Потом он рассказал ей, где остался мистер Домби и просил дать в его распоряжение карету, чтоб привезти его домой.

-- Маменька, прошептала Флоренса в слезах: - нельзя ли мне ехать?

Мистер Каркер смотрел на Эдифь, когда Флоренса произнесла эти слова; он взглянул на нее выразительнее и покачал головою. Он видел, как Эдифь боролась сама с собою прежде, чем ответила ему своими прекрасными глазами; но он ждал от нея ответа - он показал ей, что дождется ответа, если будет говорить и растерзает сердце Флоренсы - и она отвечала ему. Как он смотрел поутру на картину, так взглянул теперь на нее, когда она отвернулась.

-- Мне приказано просить, сказал он: - чтоб новая ключница... кажется мистрисс Пипчин...

-- Приготовила ему постель в его комнате наверху. Я тотчас возвращусь к мистеру Домби. Нет нужды уверять вас, сударыня, что ему будет оказано всевозможное внимание и попечение. Позвольте мне повторить опять, что нет ни малейшей опасности. Вы можете быть совершенно-спокойны, поверьте мне.

Выходя, он по обыкновению поклонился; потом, возвратясь в комнату мистера Домби, поспешил послать за ним карету в Сити, и, сев на лошадь, медленно поехал туда же. Он был очень задумчив дорогою, и очень задумчив там, и очень задумчив в карете, возвращаясь к мистеру Домби. Только сидя у постели своего джентльмена, он сделался прежним человеком и привел в действие свои зубы.

Около сумерек, мистер Домби, мучимый страданиями, был отнесен в карету и обложен с одной стороны подушками и одеялами, между-тем, как его поверенный поместился с другой стороны. Чтобы не растревожить его, они ехали почти шагом, и было совершенно темно, когда его привезли домой. Мистрисс Пипчин, угрюмая и сердитая, встретила его у дверей и освежила слуг словесным уксусом, между-тем, как они несли мистера Домби в его комнату. Мистер Каркер оставался при нем, пока его не уложили в постель, и потом, как мистер Домби никого не хотел принимать, кроме превосходной мистрисс Пипчин, мистер Каркер удалился, чтоб известить мистрисс Домби о состоянии здоровья её мужа.

Он опять нашел Эдифь одну с Флоренсою, и опять обратился со своею успокоительною речью к Эдифи, как будто-она более мучилась безпокойством. В почтительной симпатии своей, он был так забывчив, что, прощаясь, осмелился - взглянув сначала на Флоренсу - взять её руку, и, наклонясь, прикоснуться к ней своими губами.

так, что от одного удара рука её ушиблась до крови, потом протянула ее к огню, и как-будто хотела бросить ее туда и сжечь.

До поздней ночи, сидела она перед потухавшим огнем, в мрачной и грозной красоте, смотря на угрюмые тени, бродившия по стенам, как-будто мысли её были осязаемы и отбрасывали от себя эти тени. Какие бы образы обиды и позора и мрачные предзнаменования того, что могло случиться, ни блуждали перед нею, один злобный призрак всегда вел их против нея - и этот призрак был муж её.