Домби и сын.
Часть восьмая.
Глава I. Мичман делает открытие.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Домби и сын. Часть восьмая. Глава I. Мичман делает открытие. (старая орфография)

ЧАСТЬ ВОСЬМАЯ

ГЛАВА I.
Мичман делает открытие.

Флоренса долго не пробуждалась. День уже склонялся к вечеру, а бедная девушка, больная душою и телом, все еще спала, не замечая ни своей странной постели, ни шума на улицах, ни света, проникавшого в завешенное окно. Но даже глубокий сон, бывший следствием изнеможения, не мог изгнать из её мыслей того, что случилось в доме, уже для нея несуществовавшем. Какое-то неопределенное и грустное воспоминание о случившемся мешало её покою. Немая грусть, как полуусыпленное чувство муки, не оставляла ее ни на минуту, и бледное лицо чаще увлажалось слезами, чем сколько хотел бы добрый капитан, тихонько заглядывавший в полуотворенную дверь.

Солнце уже понижалось на западе и, выглядывая из красноватого тумана, играло на окнах и резьбе церковных башень, освещало Темзу, её отлогие берега и паруса кораблей, и смотрело на мирные кладбища и высокие холмы городских окрестностей, когда Флоренса открыла глаза. Несколько минут она лежала, безсознательно смотря на незнакомые ей стены и прислушиваясь к шуму на улицах, но вдруг быстро приподнялась на постели, с удивлением осмотрелась кругом, и все вспомнила.

-- Радость моя, сказал капитан, постукивая в дверь: - лучше ли вам?

-- Любезный друг, вскричала Флоренса, бросаясь к нему: - вы ли это?

Капитан почувствовал такую гордость при этом названии и так был доволен, что ему обрадовалась Флоренса, что, вместо ответа, поцаловал свой крючок, в знак безмолвной благодарности.

-- Каково вам, светлый брильянтик? -сказал капитан.

-- Я верно очень-долго спала, сказала Флоренса. - Когда я пришла сюда? вчера?

-- Сегодня, моя радость, отвечал капитан.

-- Разве не было ночи? Не-уже-ли. все еще день?

-- Наступает вечер, моя прелесть, сказал капитан, поднимая штору. - Посмотрите!

Флоренса, робкая и печальная, и капитан с загорелым, суровым лицом, стояли в розовом свете ясного вечерняго неба, не говоря ни слова. Как ни странна была бы речь, которою капитан передал бы свои чувства, он понимал, что время исцелит больное сердце Флоренсы, и что лучше дать волю слезам её. Поэтому капитан Коттль не говорил ни слова. Но когда он почувствовал, как беззащитная головка склонилась на его грубый синий рукав, и как бедная девушка крепко сжала его руку, он также ответил ей пожатием своей грубой руки, и понял, как и его поняли.

-- Все пройдет, моя прелесть! сказал капитан: - будьте повеселее! Я сойду вниз и похлопочу об обеде. Сойдете ли вы сами потом, или позволите снести себя Эдварду Коттлю?

Между-тем, как Флоренса уверяла, что она сама в состоянии сойдти вниз, капитан оставил ее с некоторым сомнением и тотчас принялся жарить дичь в маленькой комнатке. Чтоб скорее кончить страшно, он снял сюртук, засучил рукава и надел лакированную шляпу, без которой никогда не приступал ни к одному трудному или важному делу.

Освежив больную голову и пылающее лицо свежею водою, которую приготовил капитан, Флоренса подошла к маленькому зеркалу, чтоб поправить свои развившиеся волосы. Тогда она увидела на груди следы сердитой руки.

При этом виде, свежия слезы брызнули из глаз её; ей стало и стыдно и страшно; но против отца не питала она гнева. Не имея ни дома, ни отца, она все ему прощала, и даже мысль о прощении не приходила ей в голову, потому-что она бежала от мысли о нем, как бежала от него самого, и он как-будто никогда не существовал для нея.

Что делать, где жить - вот чего не знала бедная, неопытная девушка! Иногда она неясно мечтала, что когда-нибудь найдет маленьких сестер, которых будет обучать, которые будут обходиться с нею ласково, и к которым она в состоянии будет привязаться; оне выростут, выйдут замуж, будут попрежнему добры к своей старой гувернантке, и, может-быть, вверят ей со-временем воспитание своих дочерей. Она мечтала, как грустно будет переменить имя и дожить до седых волос, унося свою тайну в могилу. Но такая будущность представлялась еще в смутном и неясном виде. Она знала пока, что на земле у нея нет отца, и часто повторяла это, скрываясь от всех, кроме Отца небесного.

Её маленький капитал состоял из нескольких гиней. На эти деньги нужно было позаботиться о гардеробе, потому-что она не взяла с собою ничего из дома. Она была так разстроена, что не могла думать о том, как скоро выйдут эти деньги, и была еще так неопытна, что не могла об этом безпокоиться. Она старалась успокоиться и остановить слезы; она хотела заставить себя верить, что все это случилось за несколько часов, а не за несколько недель и месяцев, как ей казалось, и сошла вниз к своему покровителю.

придвинул в теплый угол, капитан с необыкновенным искусством продолжал свою стряпню, приготовляя горячую подливку в другом соуснике, варя картофель в третьем и безпрестанно поливая все это ложкою. Кроме этих забот, капитан поглядывал не небольшую сковороду, на которой самым музыкальным образом кипели сосиски, и делал все это с таким довольным видом, что трудно было сказать, что светлее - лицо его, или лакированная шляпа.

Когда обед был готов, капитан подал его с такою же ловкостью и проворством. Потом он приоделся к обеду, сняв лакированную шляпу и надев сюртук, придвинул стол к Флоренсе, прочитал молитву, отвинтил крючок, ввинтил вместо него вилку и принялся угощать свою гостью.

-- Радость моя, сказал капитан: - развеселитесь и постарайтесь немного покушать. - Так держите, моя прелесть! Вот птица! вот соус! вот картофель! И, говоря таким образом, капитан разставлял все это симметрически на блюде, и, обливая подливкою, ставил перед сроею любезною гостьею,

-- Смелее, моя радость, заметил капитан. - Скушайте немного. Будь здесь Валтер...

-- О, еслиб теперь он был моим братом!..

-- Он всегда был вашим другом, не правда ли?

Флоренса не могла отвечать. Она только сказала: "О милый, милый Поль! о Валтер!"

-- Самые доски, по которым она ходила, были дороги для Валтера! Я как теперь его вижу, когда оц говорил о ней. Будь он здесь, моя радость... но ведь он утонул?..

Флоренса покачала головою.

-- Да, да, утонул, продолжал капитан: - а будь он здесь, он попросил бы вас скушать кусочек для вашего же драгоценного здоровья. Берегите его, моя радость, как берегли бы для Валтера, и держитесь с вашею милою головкою ближе к ветру.

Флоренса старалась принудить себя, из угождения капитану, который, совершенно позабыв о своем обеде, положил нож и вилку, и придвинул свой стул к софе.

-- Валтер был славный малый, не правда ли, моя драгоценная? сказал капитан, просидев несколько времени перед Флоренсою, потирая подбородок и не сводя с нея глаз: - браный малый, добрый малый?

Флоренса согласилась с ним сквозь слезы.

-- И он утонул, моя прелесть? продолжал капитан жалобным голосом.

Флоренса покачала головою.

-- Он был старше вас, моя радость, продолжал капитан: - но вы всегда были между собою как дети; не так ли?

Флоренса отвечала "да".

-- И Валтер утонул, сказал капитан. - Утонул?

Повторение этого вопроса было странным средством к утешению; но, казалось, капитан считал его довольно-действительным, потому-что повторял безпрестанно. Флоренса, не дотронувшись до обеда и принужденная снова прилечь на софу, протянула ему руку, чувствуя, что она его огорчила; но капитана", как-будто позабыв об обеде, безпрестанно бормотал с участием: "Бедный Валтер! утонул! не правда ли?" и ожидал ответа, в котором, по-видимому, заключалась вся сила этих странных разсуждений.

Дичь и сосиски уже простыли, когда капитан вспомнил, что они на столе; но с помощию Диогена он скоро их уничтожил. Восторг и удивление капитана при виде Флоренсы, помогавшей ему убирать со стола, приводить в порядок комнату и чистить камин, постепенно возрасли до такой степени, что, наконец, он опустил руки и стоял, смотря на нее, как на какую-нибудь фею, которая все за него делала.

Но когда Флоренса подала ему трубку, сняв ее с камина, и просила его курить, капитан до того потерялся, что взялся за трубку, как-будто с роду не держал её в руках. Также, когда Флоренса, отворив маленький буфет, вынула оттуда бутылку и сделала для него стакан настоящого грогу, без всякой просьбы со стороны капитана, и поставила перед ним, его красноватый нос побледнел от такой неслыханной чести. Когда он наложил трубку с полным наслаждением, Флоренса подала ему огня, и, заняв свое место на старой софе, смотрела на него с такою милою и благодарною улыбкою, в которой выражалась вся привязанность её сердца, что дым попал в горло и в глаза капитану, и заставил его кашлять и протирать глаза.

погрузился в покойное состояние, приличное хорошему курителю, и сидел, устремив глаза на Флоренсу, повременам выпуская облака дыма, которые как-будто спрашивали: "Бедный Валтер! утонул! не правда ли?"

При резком наружном контрасте нежной и прекрасной Флоренсы с простым, грубым капитаном Коттлем, они были почти совершенно-схожи в простодушном незнании свята, его тревог и опасностей. ни один ребенок не мог превзойдти капитана Коттля в незнании всего, кроме морской практики, в простоте, откровенности и благородной доверчивости. Междутем, как капитан сидел и курил, смотря на Флоренсу, тысячи невозможных картин, в которых она была главным лицом, представлялись его воображению. Также неопределенны и смутны были и её собственные мысли о предстоявшей ей жизни; но даже сквозь слезы и сквозь грусть она видела уже радугу на отдаленном небе. Странствующую принцессу и благодетельное чудовище сказки можно было сравнить с Флоренсою и капитаном Коттлем.

Капитана ни мало не тревожила мысль, что он удерживает у себя Флоренсу, и что за это можно подвергнуться ответственности. Затворив двери и ставни, он на этот счет был совершенно спокоен. Никто менее его не смущался такими обстоятельствами.

Поэтому капитан спокойно курил свою трубку и мечтал по-своему. Выкурив трубку, он занялся чаем, и потом, по просьбе Флоренсы, согласился проводить ее в одну из соседних лавок для покупки необходимых ей вещей. Он шел так же осторожно, как в то время, когда скрывался от мистрисс Мэк-Стинджер, вооружась своею огромною палкою.

Ни с чем невозможно было сравнить гордость капитана Коттля, когда он шел под руку с Флоренсою и зорко смотрел вперед, обращая на себя этим внимание прохожих. прийдя в лавку, капитан имел деликатность выйдти, чтоб не мешать покупкам, составлявшим исключительную принадлежность женского туалета; но выходя, он положил на конторку свой бумажник, предупреждая магазинщицу, что в нем четырнадцать фунтов, два пенса, и прося ее только "закричать" ему, если этого будет недостаточно для покупок его племянницы. При последнем слове, он значительно взглянул на Флоренсу, и, вынув свои толстые часы, чтоб придать себе больше весу в глазах продавщиц, поцаловав свой крючок, обращаясь к племяннице и вышел на улицу. Но между шелками и лентами, развешенными у окна, можно было видеть его широкое лицо, повременам смотревшее в лавку, чтоб кто-нибудь не похитил там Флоренсы.

-- Любезный капитан Коттль, сказала Флоренса, выходя с узелком, удивившим капитана, который ожидал видеть за нею носильщика с тюком товаров; мне, право, не нужно этих денег. Я ничего из них не издержала. У меня есть свои.

-- Радость моя, сказал капитан, смотря прямо перед собою по улиц: - берегите их для меня, сделайте милость, пока я не спрошу их.

-- Могу ли я положить их на прежнее место и держать их там? спросила Флоренса.

Капитан был не совсем доволен таким предложением.

-- Положите их куда-нибудь, моя радость, сказал он. Мне он не нужны. Я удивляюсь, что давно их не выбросил.

Капитан совершенно потерялся на минуту, но тотчас же развеселился при первом прикосновении руки Флоренсы, и они с прежними предосторожностями возвратились домой. На другое утро, когда Флоренса еще спала, он нанял для её услуг дочь старушки, продававшей разную жидкость на Лиденгалском-Рынке, так-что, проснувшись, Флоренса нашла вокруг себя все в таком же порядке, как в ужасном сне, который она когда-то называла своим домом.

Когда она опять осталась одна, капитан упросил ее съесть кусочек хлеба и выпить стакан лимонада и, ободряя ее всеми ласковыми словами, какие приходили ему на ум, проводил ее на верх, в её спальню. Но казалось, что ему самому было как-то неловко, как-будто что-то крылось у него на душе.

-- Доброй ночи, мое сердце, сказал капитан, останавливаясь у дверей.

Флоренса приподнялась и поцаловала его в лицо.

Во всякое другое время, капитан не перенес бы хладнокровно такого выражения привязанности; но теперь он с замешательством взглянул ей в лицо, как-будто оставляя ее неохотно.

-- Бедный Вал'р! сказал капитан.

-- Бедный, бедный Валтер! повторила со вздохом Флоренса.

-- Утонул, не правда ли? сказал капитан.

Флоренса опустила голову и вздохнула.

-- Доброй ночи, моя радость! сказал капитан Коттль, просовывая к ней свою руку.

Но капитан все еще медлил.

-- Не случилось ли чего-нибудь, любезный капитан Коттль? спросила Флоренса, встревоженная его видом. - Не хотите ли вы сказать мне что-нибудь?

-- Сказать вам, моя радость! отвечал капитан. - Нет, нет; что мне сказать вам, моя прелесть? Вы, конечно, не ожидаете, что я могу сказать вам что-нибудь приятное?

-- Нет! отвечала Флоренса, опустив голову.

Капитан взглянул на нее пристально и повторил: "Нет!" с прежним замешательством.

-- Бедный Вал'р! сказал он. Мой Вал'р, как я обыкновенно называл его! Племянник старого Соля Джилльса! Любимый всеми, кто знал его! Где ты, мой славный мальчик? Утонул, неправда ли?

Заключив свою речь этим быстрым обращением к Флоренсе, капитан пожелал ей доброй ночи и сошел с лестницы, между-тем, как Флоренса светила ему сверху. Он исчез в темноте, и, судя по шуму затихавших шагов, повернул в маленькую комнатку, как вдруг голова его и плечи снова показались, как-будто из воды, не для чего другого, как чтобы повторить только: "Утонул, не правда ли, моя радость?" потому-что, сказав это жалобным голосом, он снова исчез.

Флоренса сожалела, что своим присутствием невольно возбудила эти печальные мысли в душе своего покровителя, и, сидя перед столиком, на котором капитан разставил телескоп, песенник и другия редкости, думала о Валтере и обо всем, что было связано с воспоминанием о нем. По при сожалении об умершем, которого она любила, ни одна мысль о доме и о возможности возвратиться к отцу не приходила ей в голову. Последняя связь была разорвана в глазах её. В смутном, неопределенном виде, в котором она привыкла его любить, он был исторгнут из её сердца, обезображен и убит. Эта мысль имела в себе столько страшного, что Флоренса закрыла глаза и с ужасом оттолкнула от себя воспоминание. Если бы после такого поступка её любящее сердце могло сохранить в себе образ отца, оно не перенесло бы своего горя; но оно не могло сохранить его, и пустота его наполнялась диким ужасом, возставшим из глубины отверженной любви.

Она не смела взглянуть в зеркало, потому-что черный след На груди заставлял ее пугаться самой-себя, как-будто она носила на себе преступное клеймо. Она закрыла его дрожащею рукою, в темноте, и, опустив голову, заплакала.

Капитан долго не ложился спать; он с час ходил взад и вперед по лавке и по маленькой комнате, и, по-видимому, успокоив себя такою прогулкою, сел с серьёзным, задумчивым видом и прочел в молитвенник ту молитву, которую читают на море. Он исполнил это с порядочным трудом. Добрый капитан был плохой чтец и часто останавливался на трудном слове, ободряя себя словами: "Ну, молодец! Навались!" или "Так держи, Эдвард Коттль, так держи!", которые выводили его из затруднения. Сверх того, очки были в сильном разладе с его зрением. Однако, не смотря на эти остановки, капитан с усердием прочитал всю службу до последней строки и уснул с облегченным сердцем и бодрым духом, поднявшись прежде на верх и постояв у дверей Флоренсы.

Капитан вставал несколько раз в-продолжение ночи, желая увериться, что его сокровище спит спокойно, и с разсветом услышал, что Флоренса проснулась, потому-что она, услышав шаги у своих дверей, спросила, он ли это.

-- Это я, моя радость, шопотом отвечал капитан. - Все ли благополучно, мой брильянтик?

Флоренса благодарила его и отвечала "да".

Капитан не мог не воспользоваться таким удобным случаем, чтобы не приложить рта к замочной скважине и не сказать: "Бедный Вал'р утонул, не правда ли?" После этого он удалился, и проспал до семи часов.

Весь следующий день капитан был не в своей тарелке, не смотря на то, что Флоренса, занявшись шитьем в маленькой комнате, была гораздо-веселее и покойнее, чем накануне. Почти каждый раз, поднимая глаза с работы, она замечала, что капитан смотрит на нее, задумчиво потирая подбородок. Он часто придвигал к ней свой стул, как-будто собираясь что-то сообщить ей по секрету, и потом отодвигал назад, как-будто не зная, с чего начать. В-продолжение дня, он прокрейсировал на этой утлой лодке по всей гостиной, и несколько раз чуть не разбился о стену или запертую дверь.

Не ранее, как в сумерки, капитан Коттль бросил наконец якорь возле Флоренсы. Когда блеск огня отразился на стенах и потолке маленькой комнаты, на чайнике и чашках, разставленных на столе, на спокойном лице Флоренсы и на слезах, выступивших из её глаз, капитан решился наконец прервать молчание.

-- Вы никогда не бывали на море, моя радость? спросил он.

-- Никогда, отвечала Флоренса.

-- О, это всемогущая стихия! В глубине её есть много чудес, моя прелесть. Подумайте о ней, когда воют ветры и ходят огромные волны. Подумайте о ней, когда бурные ночи так дьявольски-темны, что вы не видите перед собою ладони иначе, как при блеске молнии, и когда вы несетесь, несетесь сквозь темноту и бурю, не видя конца, не замечая времени. Бывают минуты, когда человек может сказать своему товарищу, сначала окликнув его погромче: "Дует свежий норд-вест, Билль, слышь, как воет! Жаль бедняков, которые остались теперь на берегу". Эти последния слова капитан произнес самым выразительным тоном, и прибавил: - Так держать!

-- Случалось ли вам

-- Да, моя радость, мне также приходилось видеть свою долю, отвечал капитан, потирая голову: - но я хотел говорить не о себе, а о пашем дорогом Вал'ре, который утонул.

Капитан говорил таким дрожащим голосом и был так бледен и встревожен, что Флоренса со страхом схватила его за руку.

-- Вы переменились в лице, сказала она. - Что с вами, капитан Коттль? Мне страшно взглянуть на вас.

-- Что вы, моя радость? сказал капитан, поддерживая ее: - не дрейфуйте! Все обстоит благополучно. Я говорил, что Вал'р... что он... утонул. Не правда ли?

Флоренса взглянула на него пристально. Она то краснела, то бледнела, и рукою схватилась за грудь.

-- В море много опасностей, моя прелесть, сказал капитан: - и не над одним лихим кораблем, над многими, многими смелыми сердцами сомкнулись волны и остались немы. Но бывают чудные избавления, и иногда один из сотни спасется но благости Божией и возвратится домой, где все считают его погибшим. Я... я знаю один случай, радость сердца, который, пожалуй, разскажу вам здесь, сидя у огня. Хотите, мое золото?

Флоренса, дрожа от волнения, которого она не могла удержать и не понимала, невольно следила за его взглядом. Капитан смотрел в лавку, где горела лампа. В ту минуту, как она обернула голову, чтоб взглянуть туда же, он вскочил со стула и остановил ее.

-- Там ничего нет, моя прелесть, сказал капитан. - Не смотрите туда!

-- От-чего жь не смотреть? спросила Флоренса.

Капитан прошептал, что там скучно, а что у огня веселее, и вслед за тем притворил дверь и сел на прежнее место. Флоренса следила за ним глазами и пристально смотрела ему в лицо.

-- Дело шло об одном корабле, моя радость, начал капитан: - который вышел из лондонской гавани с попутным ветром и в ясную погоду идя... не тревожьтесь, моя радость... идя за границу, только за границу!

Выражение лица Флоренсы испугало капитана, который сам был почти так же взволнован, как и она.

-- Продолжать ли, моя прелесть? сказал он.

-- Продолжайте, продолжайте!

Капитан прокашлялся, как-будто что-то засело у него в горле, и продолжал:

-- Этот несчастный корабль встретил в море такую дурную погоду, какие дуют в двадцать лет раз, моя прелесть. На берегу был ураган, вырывавший леса и сдувавший города, а в море дул такой ветер, что при нем не могло существовать ни одно судно. День-за-днем, этот несчастный корабль боролся смело и благородно исполнял долг свой, по наконец борта его смыло, оторвало руль, переломало мачты, унесло в море лучших людей и бросило его на произвол бури, которая не звала пощады. Его размыли волны и разломали, как скорлупу. Каждое черное пятно, укатывавшееся с водяною горою, было частью жизни корабля или живым человеком, и он разбился, моя радость, и никогда трава не выростет на могилах тех, которые вооружали этот корабль.

-- Они все погибли? вскричала Флоренса. - Hи-уже-ли никто не спасся... ни один?

-- На этом несчастном корабле, сказал капитан, вставая со стула и сжимая руку: - был мальчик, бравый мальчик, как мне рассказывали, который еще ребенком любил рассказы о подвигах при кораблекрушениях. Он вспомнил о них, как пришла нужда, и когда старые головы оробели, он был твердь и весел. Это случилось не потому, чтоб ему некого было любить на берегу, но его поддерживала твердая воля. Она видна была на его лице, когда он был еще ребенком.

-- И он спасся! вскричала Флоренса. - Он спасся!

-- Этот бравый мальчик, продолжал капитан... Смотрите на меня, моя радость! Не оглядывайтесь...

-- Потому-что там ничего нет, моя драгоценность. Не дрейфуйте, милое создание, прощу вас именем Валтера! Итак, этот бравый мальчик, работавший сколько было силы, ободрявший оробевших и непоказавший ни усталости, ни страха, остался в живых вместе со вторым штурманом и одним матросом, и, схватясь за обломок, носился вместе с ними по бурному морю.

-- Они были спасены! вскричала Флоренса.

-- Дни и ночи их носило по безпредельному морю, пока, наконец... не смотрите туда, моя радость... их взяли ца корабль, двух живых и одного мертвого.

-- Кто же из них умер? вскричала Флоренса.

-- Не тот, о ком я говорил вам, отвечал капитан.

-- Слава Богу! слава Богу!

-- Аминь! сказал капитан. - Не дрейфуйте! еще одну минуту, моя радость! На этом корабле, они пошли в далекий путь, прямо поперег карты, не заходя никуда, и во время этого пути, матрос, взятый с ним вместе, умер. Но он остался жив, и...

Капитан, сам не зная, что делает, отрезал кусок хлеба, и, надев на свой крючок, служивший ему вместо вилки, держал его перед камином. В то же время он с волнением смотрел на какой-то предмет, находившийся позади Флоренсы, между-тем, как хлеб превращался в уголь.

-- Остался жив, повторила Флоренса, и...

-- И возвратился домой на этом корабле, сказал капитан, смотря все по тому же направлению, и... не пугайтесь, моя радость... и вышел на берег. В одно утро осторожно подошел он к дверям своего дома, зная, что его считают утонувшим, но поспешно удалился при неожиданном...

-- При неожиданном лае собаки? быстро вскричала Флоренса.

-- Да! заревел капитан. - Так держать, мое золото! Не оглядывайтесь! смотрите, на стен!..

Возле нея, на стене, видна была мужская тень. Она вздрогнула, обернулась, и пронзительно вскрикнула, увидя позади себя Валтера Гэя.

Она встретила его как брата, возставшого из могилы, как брата, спасенного от крушения, и бросилась в его объятия.

В целом свете он один казался ей надеждою, покровителем, другом. "Не оставь Валтера! я любил Валтера!" печальное воспоминание о жалобном голосе, который говорил это, навсегда сохранилось в душе её.

Капитан Коттл, не помня себя от радости, хотел вытереть себе голову почерневшим куском хлеба, державшимся на его крючке; но, найдя его неудобным для такого употребления, положил его в лакированную шляпу, надел ее с некоторым трудом, попытался запеть свой любимый романс, запнулся на первом слове, и ушел в лавку, откуда тотчас же воротился с расъкрасневшимся лицом, чтоб сказать следующее:

-- Вал'р, друг мой, вот небольшое имущество, от которого я хочу отделаться!

Капитан поспешно вытащил толстые часы, чайные ложки, сахарные щипцы и бумажник, и, разложив их на столе, смел все это своею широкою рукою в шляпу к Валтеру, но потом снова удалился в лавку и долго не возвращался назад.

Однако Валтер отъискал его и привел с собою. Тогда капитан стал безпокоиться о том, как перенесет Флоренса этот новый удар, и на всякий случай запретил Валтеру рассказывать о своих приключениях. После этого, он несколько успокоился, вынул хлеб из шляпы и занял свое место у чайного столика; но, почувствовав руку Валтера на своем плече с одной стороны, и услышав нежный шопот Флоренсы с другой, капитан снова выскочил и не являлся целые десять минут.

был рукав, которым он тер лицо последние полчаса - это было действием внутренняго волнения. Восторг, наполнявшей душу капитана, весь вылился на лицо его.

с которыми глаза его обращались к Флоренс, полной красоты, грации и невинности, имели на него такое же влияние. Но полнота восторга, так ясно выражавшагося в глазах его, была во всем блеск, когда он любовался ими обоими и составлял в голов разные планы, слеплявшиеся одни с другими.

Как они говорили о бедном дяде Соле и припоминали самые ничтожные обстоятельства, предшествовавшия его отъезду; как радость их была помрачена отсутствием старика и несчастиями Флоренсы; как они освободили Диогена, которого капитан запер наверху, чтоб он не лаял - ни что не ускользнуло от внимания капитана, хотя он ни минуты не оставался на одном мест, но безпрестанно убегал в лавку. Он видел, как глаза Валтера искали милое лицо, и как они опускались перед её кротким взглядом, полным детской привязанности; он видел их вместе, в полном блеск красоты и молодости, знал историю их детства, и под его просторным синим жилетом не было ни одного вершка пространства, который не наполнялся бы удивлением и благодарностью.

Так они сидели до поздней ночи. Капитан готов был просидеть хоть целую неделю. Но Валтер встал, чтоб проститься.

-- Ты уходишь, Валтер? спросила Флоренса. - Куда же?

-- Я виновата, что ты отсюда уходишь, Валтер. Твое место заняла безприютная сестра.

-- Любезная мисс Домби, сказал Валтер в нерешимости: - если я смею так называть вас...

-- Валтер! вскричала она с удивлением.

-- Я был бы совершенно-счастлив, еслиб мог оказать вам хотя минутную услугу. Куда бы я не пошел, чего бы не сделал для вас?

-- Вы так переменились, сказал Валтер.

-- Я переменилась!

-- В моих глазах, отвечал Валтер. - Я оставил вас ребенком и нашел... О, какая разница!..

-- И нашел по-прежнему сестрою. Ты помнишь, что мы обещали друг другу при прощаньи?

-- Если опасности изгнали это воспоминание из твоих мыслей, то вспомни теперь, Валтер, найдя меня бедною и покинутою, без дома, без друзей, кроме вас двоих...

-- Видит Бог, что я помню! сказал Валтер.

-- О, Валтер! вскричала Флоренса сквозь слезы. - Милый брат! Покажи мне дорогу в свет, какой-нибудь скромный путь, но которому я могла бы идти и трудиться одна, думая о тебе, как о человеке, который защитит и но оставит меня, как сестру! Помоги мни, Валтер; я так нуждаюсь в помощи!

-- Мисс Домби! Флоренса! Я умру, чтоб помочь вам: но ваши друзья горды и богаты. Ваш отец...

С этой минуты, он никогда не мог забыть голоса и взгляда, которыми она его остановила; целая повесть её страданий высказалась в этом вопле, в этом взгляде.

никогда она не произносила, ему было бы легче, чем потерять такую любовь.

-- Вот как, моя драгоценность! сказал капитан, когда Флоренса кончила: - ну, Валтер, убирайся на ночь и оставь мне мою радость!

Валтер взял её руку обеими руками и, поднеся к губам, поцаловал. Он знал теперь, что она в-самом-деле была безприютною сиротою; но в этом положении она была для него еще дороже.

"утонул, неправда ли, моя радость?" и, сойдя вниз, снова попытался запеть свою любимую песню, но песня остановилась у него в горле, и он отправился спать, и видел во сне, что старый Соль Джилльс женился на мистрисс Мэк-Стинджер и был заперт ею в потайную комнату, где содержался на уменьшенной порции.