Домби и сын.
Часть восьмая.
Глава IV. Тайное известие.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Домби и сын. Часть восьмая. Глава IV. Тайное известие. (старая орфография)

ГЛАВА IV.
Тайное известие.

Добрая мистрисс Броун и дочь её Алиса молча сидели вместе в своей комнате. Это было в позднюю весну, рано вечером. Немного дней прошло еще с-тех-пор, как мистер Домби сказал майору Бэгстоку о странном известии, странным образом полученном, которое могло оказаться незаслуживаюшим внимания, могло быть и справедливым.

Мать и дочь долгое время сидели не говоря ни слова, почти без движения. Лицо старухи выражало мучительное безпокойство и ожидание; на лице дочери также написано было ожидание, но в меньшей степени, и по-временам оно как-будто помрачалось досадою и недоверчивостью. Старуха, не обращая внимания на эти перемены в его выражении, хотя глаза её часто обращались на дочь, сидела, бормоча про себя и чавкая, и внимательно прислушивалась.

Жилище их, хотя бедное и нищенское, не было так отвратительно, как в то время, когда в нем жила одна только добрая мистрисс Броун. Видны были некоторые усилия привести все в чистоту и порядок, - усилия ленивой, беззаботной руки, напоминавшия о молодой женщине. Вечерний сумрак темнел и сгущался, между-тем, как обе женщины молчали, пока почерневшия стены не скрылись в наступавшей темноте.

Тогда Алиса прервала это продолжительное молчание, и сказала:

-- Ты можешь успокоиться, мать. Он не прийдет сюда.

-- Чорт его возьми! с нетерпением отвечала старуха. - Он приидет!

-- Увидим, сказала Алиса.

-- Увидим его, отвечала мать.

-- В день страшного суда, сказала дочь.

-- Ты думаешь, что я впала в детство, я знаю! заворчала старуха. - Вот какого уважения дождалась я от своей девки; но я умнее, чем ты думаешь. Он прийдет. Намедни, когда я дотронулась до его сюртука на улице, он осмотрел меня, как гадину. Но, Боже мой, что с ним было, когда я сказала их имена и спросила хочет ли он знать, где они!

-- Он был разсержен? спросила дочь, которой внимание возбудилось на минуту.

-- Разсержен? спроси, жаждал ли он крови? Это будет похожее надело. Разсержен? Ха, ха! Назвать его только разсерженным! сказала старуха, идя с прихрамываньем к шкапу и зажигая свечу, которая выказала во всей отвратительности движения её рта, когда она ставила ее на стол. - Скорее можно назвать твое лицо только сердитым, когда ты думаешь или говоришь о них.

И в-самом-деле, в ней было совсем другое, когда она сидела тихо, притаившись как тигрица с пылающими глазами.

-- Тсс! сказала старуха с торжествующим видом. - Я слышу шаги. Эта походка не тех людей, которые живут возле и часто ходят мимо. Мы не так ходим. Мы стали бы гордиться такими соседями! Ты слышишь его?

-- Мне кажется, ты права, мать, тихо отвечала Алиса. - Тише! Отвори дверь.

-- Здесь бедное место для такого джентльмена, как ваша милость, сказала старуха, трясясь и кланяясь. - Я вас предупреждала, по тут еще нет большой беды.

-- Кто это? спросил мистер Домби, смотря на Алису.

-- Это моя красавица-дочь, сказала старуха. - Ваша милость о ней не безпокойтесь. Она все знает.

Лицо его нахмурилось, как-будто он громко произнес "кто этого не знает!"; но он посмотрел на нее пристально, между-тем, как та смотрела на него, будто не замечая его присутствия. Лицо его стало пасмурнее, когда он отвел от нея свой взгляд, и этот взгляд украдкою снопа обращался назад, как-будто преследуемый её смелым взглядом, возбуждавшим что-то знакомое в его памяти.

-- Женщина! сказал мистер Домби старой колдунье, которая усмехалась и подмигивала за его спиною, а когда он обращался к ней, украдкою показывала на дочь, потирала руки, и снова на нее показывала; - женщина! Сознаюсь, я малодушен и забываю свое звание, приходя сюда; но ты знаешь, зачем я пришел, и что ты предложила мне, останова меня на улице. Можешь ли ты сообщить мне что-нибудь о том, что я хочу знать, и каким образом могу я получить сведение в такой лачуге, когда я напрасно употребляю для этого всю свою власть, все свои средства? Не думаю, сказал он после минутного молчания, смотря на нее испытующим взглядом: - чтоб ты осмелилась шутить со мною или обманывать меня. Но если таковы твои намерения, то лучше остановись на пороге твоей затеи. Я не шутливого характера и строго взъищу с тебя.

-- О, какой гордый, жестокий джентльмен! бормотала старуха, качая головою и потирая свои морщинистые руки. - Но ваша милость увидит собственными глазами и услышит собственными своими ушами - не нашими. А если мы наведем на их след вашу милость, вы, ведь, заплатите нам, любезный господин?

-- Деньги, отвечал мистер Домби, видимо успокоенный этим вопросом: - отъищут невероятные вещи, я знаю. Оне могут привести нас к делу. Да. За каждое положительное известие я плачу. По прежде всего мне необходимо известие, чтоб я мог судить о его ценности.

-- Знаете ли вы что-нибудь могущественнее денег? спросила молодая женщина не вставая и не изменяя своего положения.

-- Не думаю, чтоб в этой лачуге что-нибудь могло быть сильнее их, сказал мистер Домби.

-- Вы могли бы знать вещи, которые везде сильнее, отвечала Алиса. - Вам неизвестна женская ненависть?

-- У тебя ядовитый язык, сказал мистер Домби.

-- Не всегда, отвечала она без малейшого смущения. - Я говорю вам это для того, чтоб вы лучше нас поняли и более верили нам. Женская ненависть одна и та же - здесь и в вашем прекрасном доме. Я ненавижу, ненавижу уже несколько лет... Причины моей ненависти так же сильны, как и ваши, и предмет её тот же самый человек!

Он вскочил с места, как-будто против воли, и смотрел на нее с удивлением.

-- Да, сказала она с странным смехом: - это действительно так, как ни велико между нами разстояние. Как это могло случиться, нет надобности знать; это моя история, и я берегу ее для себя. Я хотела бы свести вас, потому-что ненавижу его. Мать моя бедна и корыстолюбива; она готова продать все известия, какие может собрать, продать всех и каждого за деньги. Не дурно, в-самом-деле, чтоб вы ей заплатили, если она поможет вам в том, что вы знать хотите. Но моя цель не такова. Я объяснила вам ее, и мне все равно, хоть вы сторгуетесь с нею за полшиллинга. Я кончила. Мой ядовитый язык ничего более не скажет, хоть ждите здесь до самого утра.

Старуха, которую сильно безпокоила эта речь, охуждавшая её денежные разсчеты, дернула за рукав мистера Домби и шепнула ему, чтоб он не обращал внимания на её дочь. Он взглянул на них обеих поочереди блуждающим взглядом и сказал глухим голосом:

-- Продолжай. Что ты знаешь?

-- Не торопитесь, ваша милость! нам нужно кое-кого подождать, отвечала старуха. - Мы это узнаем от другого - выведаем, выжмем из него.

-- Что ты хочешь сказать? спросил мистер Домби.

-- Терпение, заквакала старуха, кладя свою кисть, как коготь, на его руку. - Терпение. Мы до всего дойдем. Я знаю, что могу. Если он вздумает скрывать от меня дело, сказала добрая мистрисс Броун, сгибая свои десять пальцев: - то я вырву из него все.

-- Ты говоришь мне, старуха, сказал он, когда сгорбленная фигура мистрисс Броун возвратилась назад, кивая головою и бормоча про себя: - что мы будем еще кого-то ждать.

-- ДА, сказала старуха, смотря ему в лицо и качая головою.

-- И от него получим известие, которое может быть для меня полезным?

-- Да, отвечала старуха, опять кивнув головою,

-- Этот человек не знаком мне?

-- Шт! сказала старуха с едким смехом. - Не все ли равно! Ну, ну, нет, не совсем незнаком вашей милости. Но он вас не увидит. Он бы испугался вас и не стал бы говорить. Станьте за дверью и судите сами. Мы не просим, чтоб нам верили... Как ваша милость недоверчиво смотрит на комнату, которая за дверью! О, как вы, богатые господа, подозрительны! Взгляните же на нее.

Её проницательный взгляд открыл на его лиц невольное выражение того чувства, которое не могло быть неосновательным в подобных обстоятельствах. Она взяла свечу и пошла к дверям. Мистер Домби заглянул в них, удостоверился, что за ними была пустая, бедная комната, и сделал знак старухе поставить свечу на место.

-- Скоро ли, спросил он: - приидет этот человек?

-- Скоро, отвечала она. - Не угодно ли вашей милости посидеть несколько минут?

Он не отвечал, но с нерешительным видом стал ходить по комнате, как-будто не зная, остаться, или уйдти, как-будто ссорясь сам с собою за то, что очутился в таком месте. Но скоро походка его сделалась тяжеле и медленнее, лицо серьёзнее и задумчивее, как-будто цель, для которой он пришел сюда, снова овладела его мыслями.

Между-тем, как он ходил взад и вперед, потупив глаза в землю, мистрисс Броун, сидя на стуле, с которого она вставала, чтоб принять гостя, снова стала прислушиваться. Однообразный шум его шагов или дряхлость так ослабили её слух, что чья-то походка вне дома уже несколько минут отдавалась в ушах её дочери, которая, чтоб известить мать, быстро на нее взглянула. Тогда старуха вскочила с своего места, и шепнув "вот он!", толкнула мистера Домби на место наблюдения и поставила на стол бутылку с стаканом так живо, что успела обвиться руками около шеи Роба-Точильщика, когда тот показался в дверях.

-- Вот мой милый мальчик, вскричала мистрисс Броун: - наконец-то! как ты похож на моего сына, Роби!

-- Ой! мистрисс Броуп! прервал Точильщик. - Перестаньте! Не-уже-ли вы не можете любить человека без того, чтоб не жать и не душить его! Будьте осторожны; у меня в руках клетка!

-- При мне, он думает о клетке! вскричала старуха, спрашивая глазами потолок. - При мне, которая привязана к нему более, чем мать!

-- Конечно, я уверен, что за это я вам много обязан, мистрисс Броун, сказал несчастный мальчик: - я сам люблю вас, но ведь я не душу вас, мистрисс Броун!

Он говорил и глядел так, как-будто не прочь был сделать это при удобном случае.

-- И еще говорит о клетках! ворчал Точильщик. - как-будто это преступление! Посмотрите-ка! Знаете ли, чье это?

-- Хозяина, дружок? спросила старуха с усмешкою.

-- Э! сказал Точильщик, ставя на стол большую клетку, завернутую кругом и развязывая обвертку руками о зубами. - Это наш попугай, вот он!

-- Молчите, мистрисс Броун, сказал встревоженный Точильщик. - К-чему вы называете имена? Право, сказал Роб, в отчаянии рвя на себе волосы обеими руками: - она сведет меня с ума!

-- Как! Ты бранишь меня, неблагодарный? вскричала старуха с притворною горячностью.

-- Боже мой, мистрисс Броун, нет! отвечал Точильщик со слезами на глазах. - Есть же такая!... Не люблю ли я вас до безумия, мистрисс Броун?

-- В-самом-деле, милый Роб? С этими словами, мистрисс Броун снова заключила его в свои объятия и не выпустила до-тех-пор, пока он не сделал нескольких отчаянных и недействительных усилий ногами, и пока волосы на голове его но встали дыбом.

-- О! сказал Точильщик: - как ужасно испытывать такую привязанность! Я бы желал, чтоб она... Как вы поживаете, мистрисс Броун?

-- Каково? Не был здесь целую неделю! сказала старуха, смотря на него с упреком.

-- Помилуйте, мистрисс Броун! неделю тому назад, я сказал, что прийлу через неделю, и пришел. Как вы опрометчивы! Будьте немного снисходительнее, мистрисс Броун. Я охрип, оправдываясь; лицо у меня лоснится от обниманья. И он крепко потер его рукавом, как-будто для-того, чтоб стереть с него лоск.

-- Выпей немного, чтоб успокоиться, Робин, сказала старуха, наливая в стакан из бутылки и подавая ему.

-- Спасибо, мистрисс Броун, отвечал Точильщик. - Ваше здоровье. Желаю вам много - и прочее (что, судя по выражению его лица, не заключало в себе никаких приятных желаний). - А теперь за её здоровье, сказал Точильщик, смотря на Алису, которая сидела, устремив глаза, как ему казалось, на стену позади его, но в-самом-деле на лицо мистера Домби, стоявшого за дверью: - желаю ей того же самого!

После этих двух тостов, он осушил стакан и поставил его на стол.

-- Ну, мистрисс Броун, продолжал он: - теперь к делу. Вы знаток в птицах...

-- Златок в птицах? повторила старуха.

-- Да, сказал Точильщик. - Мне нужно сберечь этого попугая; я бы хотел, чтоб вы подержали его у себя с неделю, или около того. Если я должен ходить взад и вперед, печально сказал он: - то пусть буду ходить для чего-нибудь.

-- Ходить для чего-нибудь? вскричала старуха.

-- Кроме вас, хотел я сказать, мистрисс Броун, отвечал испуганный Роб. - Кроме вас, я не имею никакой цели. Не начинайте опять, ради Бога.

-- Он ее безпокоится обо мне! Он не безпокоится обо мне, как я о нем безпокоюсь! вскричала мистрисс Броун, поднимая свои изсохшия руки. - Но я позабочусь о его птице.

Вдруг, остановясь и бросив боязливый взгляд на другой колец комнаты, Роб снова налил себе стакан, медленно осушил его, и, покачав головою, начал играть пальцами с проволокою клетки.

Старуха посмотрела на него украдкою, подвинула к нему свой стул и, глядя на попугая, который на её зов спустился с позолоченной крыши, сказала:

-- Ты теперь без места, Роби?

-- Какое вам дело, мистрисс Броун! отрывисто отвечал Точильщик.

Старуха бросила на него взгляд, который мог бы предупредить его, что его уши в опасности; но теперь наступила его очередь смотреть на попугая, и как ни живо представляло ему воображение сердитое лицо её, он не мог видеть его глазами.

-- Я удивляюсь, что господин не взял тебя с собою, Роб, сказала старуха вкрадчивым тоном.

Роб так погрузился в разсматривание попугая и до того занялся проволокою, что не отвечал ни слова.

Старуха держала свои когти прямо над его головою; но она не дала еще воли пальцам и сказала голосом, в котором водно было усилие казаться ласковым:

-- Роби, дитя мое.

-- Что, мистрисс Броун? спросил Точильщик.

-- Я говорю, что мне удивительно, от-чего господин не взял тебя с собою, дружок.

-- Какое вам дело, мистрисс Броун, отвечал Точильщик.

Мистрисс Броун тотчас схватила его правою рукою за волосы, а левою за горло, и с такою яростью сдавила предмет своей привязанности, что лицо Роба в ту же минуту стало чернеть.

-- Мистрисс Броун! вскричал Точильщик: - выпустите меня! Что вы со мною делаете? Помогите, молодая женщина! мистрисс Броу... Броу...!..

Но молодая женщина, одинаково нетронутая ни его призывом, ни несвязными криками, оставалась безстрастною зрительницею. Наконец, после отчаянной борьбы, Роб высвободился и стал, пыхтя и ограждая себя локтями, между-тем, как старуха, также пыхтя и топая ногами от ярости и досады, собирала силы, чтоб опять на него броситься. Во время этого кризиса, Алиса подала свой голос, но не в пользу Точильщика, сказав:

-- Славно, мать. Рви его на части!

-- Как! вскричал Роб: - и вы также против меня? Что я вам сделал? Я бы хотел знать, за что меня рвать на части? Зачем вы обижаете человека, который никому из вас не делал зла? А еще называетесь женщинами! сказал испуганный и опечаленный Точильщик, закрывая глаз рукавом. - Я удивляюсь вам! Где ваша женская нежность?

-- Чем я обидел вас, мистрисс Броун? спросил Роб сквозь слезы. - Вы были очень ко мне привязаны минуту тому назад.

-- Отделываться от меня короткими ответами и грубыми словами, сказала старуха. - От меня! Потому-что мне хотелось немного поболтать о его господине и госпожи, он осмелился играть со мною в отгадки! Но я не буду более говорить с тобою, голубчик. Теперь ступай!

-- Я, кажется, не говорил вам, что хочу идти, заметил несчастный Точильщик. - Прошу вас, мистрисс Броун, не говорите так со мною.

-- Я вовсе не буду говорить, сказала мистрисс Броун с таким движением руки, что он отскочил в угол. - Ни одно слово для него не сорвется с моего языка. Он неблагодарная собака. Я его знать не хочу. Пусть он идет! А я спущу на него тех, которые будут говорить слишком-много, которых нельзя будет отогнать, которые прильнут к нему, как пиявки и будут стеречь его, как лисицы. Да что и говорить! Он их знает. Он знает свои старые дела и старые проделки. Если же он позабыл, то они ему напомнят скоро. Пусть он идет теперь; посмотрим, как он будет служить своему господину и хранить его тайны, когда за ним всюду следовать будет такая компания. Ха, ха, ха! Он найдет их непохожими на тебя и меня, Алли. Пусть его идет, пусть его идет!

Старуха, к несказанному ужасу Точильщика, ходила кругом, описывая круги фута четыре в диаметре, повторяя одни и те же слова, махая кулаком над головою и отвратительно шевеля губами.

-- Мистрисс Броун, взмолился Роб, выступая немного из своего угла: - вы верно не захотите хладнокровно обидеть бедняка?

-- Не говори со мною, сказала мистрисс Броун, яростно продолжая ходить кругом. - Пусть его идет!

-- Мистрисс Броун, продолжал измученный Точильщик: - я не хотел... О, как ужасно попасть в такую беду! Я только был осторожен в словах, мистрисс Броун, как и всегда бываю, потому-что ему все известно; но я знаю, что вы никому не разскажете. Мне кажется, я могу поболтать немного, мистрисс Броун. Перестаньте же, прошу вас. Не-уже-ли вы не замолвите слова за несчастного! сказал Точильщик, в отчаянии обращаясь к дочери.

-- Полно, мать; ты слышишь, что он говорит, сказала Алиса своим строгим голосом, с нетерпеливым движением головы: - допроси его еще раз и если не успеешь, то губи его, пожалуй, и дело кончено.

Мистрисс Броун, тронутая этим нежным увещанием, тотчас начала выть, и, постепенно смягчаясь, заключила в свои объятия бедного Точильщика, который обнял ее с выражением невыносимого горя, и, подобно жертве, сел на прежнее место, возле своего почтенного друга.

-- Ну, что поделывает господин, мой дружочек? сказала мистрисс Броуп, взяв его за обе руки.

-- Тсс! Сделайте милость, мистрисс Броун, говорите тише, сказал Роб. - Он, я думаю, совершенно здоров, благодарю вас.

-- Ты не без места, Роби? спросила мистрисс Броун вкрадчивым тоном.

-- Я не без места и не при месте, прошептал Роб - мне... мне все еще платят, мистрисс Броун.

-- И ты ничего не делаешь, Роб?

-- До-сих-пор ничего особенного, мистрисс Броуп; только смотрю обоими глазами, сказал Точильщик, выкатив глаза ужасным образом.

-- Господин в чужих краях, Роб?

-- Боже мой, мистрисс Броун, не-уже-ли вы не можете говорить со мною о чем-нибудь другом? вскричал Точильщик в отчаянии.

Гневная мистрисс Броуп тотчас вскочила с места, но замученный Точильщик удержал ее, прошептав: - Да-а, мистрисс Броун, кажется, он в чужих краях. Что она на меня смотрит? прибавил он, показывая на дочь, которой глаза были устремлены на лицо, снова выглянувшее из-за двери.

-- О, мистрисс Броун, какую госпожу? вскричал Точильщик умоляющим голосом.

-- Какую госпожу? повторила она. - Госпожу, мистрисс Домби?

-- Да, кажется, я ее один раз видел, отвечал Роб.

-- В ту ночь, когда она уехала, Роби, а? сказала ему на ухо старуха, следя за каждою переменою его лица. - О, я знаю, что ты видел ее в ту ночь.

-- Ну, если вы знаете, что это было в ту ночь, так знаете, мистрисс Броун, отвечал Роб: - не зачем было и щипать меня.

-- Куда они уехали в ту ночь, Роб? Как они уехали? Где ты се видел? Смеялась ли она? Плакала ли? Разскажи мне все, кричала старая ведьма, держа его еще крепче и разсматривая каждую черту его лица своими тусклыми глазами. - Ну, начинай! я хочу, чтоб ты мне все рассказал. Ну, Роб! Мы с тобою умеем хранить тайны. Нам это не в первый раз приходится. Куда они прежде всего поехали, Роб?

Несчастный Точильщик тяжело вздохнул и остановился.

-- Ты нем? гневно спросила старуха.

-- Боже мой, мистрисс Броун, я не нем! Вы думаете, что я скор как молния. Я бы желал быть молнией, ворчал ошеломленный Точильщик: - чтоб передать кому-нибудь удар, от которого бы не опомнились.

-- Что ты говоришь? спросила старуха с усмешкою.

-- Желаю вам счастия, мистрисс Броун, отвечал хитрый Роб, ища утешения в стакане. - Вы спрашиваете, куда они прежде всего поехали... то-есть, он и она?

-- Да! подхватила старуха с живостью: - оба они?

-- Они никуда не поехали... вместе, отвечал Роб.

Старуха посмотрела на него, как-будто делая над собою усилие, чтоб снова не схватить его за горло и за голову; но ее удержала какая-то таинственность в его лице.

-- В том-то и штука, неохотно пробормотал Точильщик: - что никто не видел, как они уехали, и не может сказать, как они уехали. Они поехали в разные стороны, говорю вам, мистрисс Броун.

-- Эге-ге! Чтоб встретиться в назначенном месте? прошептала старуха, несколько минут не сводя глаз с его лица.

-- Да; еслиб они уехали не за тем, чтоб где-нибудь встретиться, то могли бы остаться дома; не правда ли, мистрисс Броун? с неохотою спросил Точильщикъ*

-- Ну, Роб, ну! сказала старуха, крепче сжимая его руку, как-будто боясь, чтоб он не ускользнул.

безполезные возражения. - Вы спрашиваете, смеялась ли она в тот вечер? Спрашивали ли вы, смеялась ли она, мистрисс Броун?

-- Или плакала? прибавила старуха, делая утвердительный знак.

-- Ни то, ни другое. Она была так же спокойна, когда ехала со мною... О, я вижу, вы хотите все выведать от меня, мистрисс Броун. Но дайте мне клятву, что никому этого не скажете.

Это мистрисс Броун сделала весьма-охотно, не имея других намерении, как только дать своему скрытому гостю услышать, что ему было нужно.

-- Она была так же спокойна, как картина, когда поехала со мною в Соутемптон. Поутру она была точно такая же, мистрисс Броун. И когда она уехала на пароходе, до разсвета, одна - выдавая меня за слугу, проводившого ее до места - она была так же спокойна. Теперь довольны ли вы, мистрисс Броун?

-- Нет, Роб. Не совсем еще, отвечала мистрисс Броун решительным тоном.

-- Вот женщина! вскричал несчастный Роб, в полном сознании своей беззащитности. - Что вы еще хотите знать, мистрисс Броун?

-- Что господин? Куда он уехал? спросила она, продолжая сжимать его и смотря ему в лицо своим помертвевшим взглядом.

-- Клянусь вам, не знаю, мистрисс Броун, отвечал Роб. - Клянусь вам, что не знаю, ни что он сделал, ни куда поехал; одним словом, ничего не знаю о нем. Знаю только, что на прощанье он велел мне молчать; и я говорю вам, мистрисс Броун, как друг, что если вам вздумается повторить хотя одно слово из того, о чем мы теперь говорим, то вы ужь лучше застрелитесь или запритесь здесь в доме и зажгите его, потому что он решится на все, чтоб отмстить вам. Вы в-половину не знаете его так хорошо, как я, мистрисс Броун. От него нигде не скроешься, говорю вам!

-- Разве я не дала клятвы, возразила старуха: - и не сдержу её?

-- Надеюсь, что сдержите, мистрисс Броун, отвечал Роб с некоторым сомнением и скрытою угрозою: - столько же для меня, сколько и для себя-самих.

Он взглянул на нее, давая ей это дружеское предостережение и выразительно кивнул головою; но, находя не совсем приятным видеть желтое лицо с его смешным кривляньем и хорьковые глаза с их оледеняющим, пронзительным взглядом так близко возле своего лица, он с безпокойством взглянул на свой стул и сидел в замешательстве, как-будто сбираясь сделать торжественное объявление, что более ни на какие вопросы отвечать не будет. Старуха, продолжая держать его по-прежнему, воспользовалась этим случаем, чтоб поднять указательный палец правой руки, делая таким образом знак скрытому наблюдателю удвоить, внимание.

-- Роб, сказала она самым ласковым тоном.

-- Боже мой, мистрисс Броун, что вам еще нужно? вскричал взбешенный точильщик.

-- Роб! Где госпожа и господин условились встретиться?

Роб более и более приходил в замешательство, смотрел вверх, смотрел вниз, кусал большой палец, отирал его о жилет, и наконец сказал, искоса смотря на свою мучительницу: - Почему мне знать это, мистрисс Броуна?

Старуха по-прежнему подняла вверх свой палец, сказав: - Полно, дружок. Зачем же было говорить столько и не договаривать? Я хочу знать.

-- Но ты слышал, как произносили это имя, Роби, сказала она с уверенностью: - и знаешь его. Говори!

-- Я никогда не слышал, как его произносили, мистрисс Броун, отвечала. Точильщик.

-- В таком случае, поспешно возразила старуха: - ты видел его написавшим и можешь прочесть его по складам.

Роб, с громким восклицанием, чем-то средним между хохотом и плачем, проникнутый удивлением к хитрости мистрисс Броун, даже не смотря на претерпеваемое от нея гонение, пошарил в кармане своего жилета и вынул оттуда кусок мела. Глаза старухи заблистали, когда она увидела мел в его руке, и, очистив место на столе, чтоб он мог написать там слова, она еще раз сделала знак рукою.

-- Теперь я вот что скажу вам, мистрисс Броун, сказал Роб: - более вы меня не разспрашивайте. Я отвечать не буду. Я не могу. Когда они должны встретиться, и для чего они уехали одни, я знаю столько же, сколько и вы. Больше я ничего не знаю. По если я разскажу вам, как я нашел это слово, вы не поверите. Сказать ли, мистрисс Броун?

-- Скажи, Роб.

-- Хорошо, мистрисс Броун. Вот... теперь вы ведь ничего не будете спрашивать? спросил Роб, обращая на нее свои глаза, становившиеся уже безсмысленными и сонными.

-- Ни слова более, сказала мистрисс Броун.

-- Ну, вот, как это было. Когда известная особа оставила даму со млою, то положила в её руку кусок бумаги, где было что-то написано на случай, чтоб она не забыла. Она не боялась забыть, потому-что разорвала бумагу, как только он вышел, и когда я сажал ее в карету, то поднял один из лоскутков; другие она выбросила в окно, потому-что я нигде не мог найдти их. На этом лоскутке было написано только одно слово, и вот оно, если хотите и должны знать его. Но помните! Вы дали клятву, мистрисс Броун.

-- Д, прочитала старуха громко, когда он написал букву.

-- Замолчите ли вы, мистросс Броун? вскричал он, закрывая написанное руками и обращаясь к ней с нетерпением: - я не хочу, чтоб это читали. Молчите!

-- Так пиши крупнее, Роб, отвечала она, повторяя свой прежний сигнал: - потому-что я худо разбираю, даже печатное.

Ворча про себя и снова неохотно принявшись за работу, Роб продолжал писать. Между-тем, как он наклонил голову, человек, для которого он так безсознательно трудился, отошел от двери и, став за его плечом, внимательно следил за движением его руки по столу. В то же время Алиса, с противоположной стороны, смотрела, как он выводил буквы, и повторяла каждую из них губами, не произнося громко. При окончании каждой буквы, глаза её и мистера Домби встречались, как-будто ища взаимного подтверждения, и таким образом они вместе сложили - Д. И. Ж. О. Н. Ъ.

мистрисс Броун?

Старуха, в знак согласия, выпустив его руку, погладила его по спине. Точильщик, под влиянием досады, вина и разспросов, сложил руки на столе, опустил на них голову и заснул.

Дав ему несколько времени пробыть в глубоком сне и громко захрапеть, старуха обратилась к дверям, за которыми стоял мистер Домби, и провела его через комнату. Тут она наклонилась над Робом, готовясь закрыть ему глаза руками или ударить его головою вниз, если он поднимет ее в то время, когда потаенные шаги направлялись к дверям. Но взгляд её, зорко стерегший сонного, так же зорко следил и за бодрствовавшим; и когда последний коснулся рукою её руки, и не смотря на все предосторожности, издал звонкий гул золота, во взгляде старухи отразилась вся жадность ворона.

Мрачный взгляд дочери проводил его до дверей и заметил, как мистер Домби был бледен, и как торопливая походка его показывала, что малейшее замедление было для него невыносимо, и как он сгарал от нетерпения действовать и ехать. Когда он затворил за собою двери, она взглянула на мать. Старуха приплелась к ней, открыла руку, показывая золото, и, крепко сжав ее с боязнию и жадностью, шепнула:

-- Что он сделает, Алли?

-- Убьет их? спросила старуха.

-- Он сумасшедший; гордость его, обиженная, в состоянии это сделать.

Её взгляд был ярче взгляда матери, и огонь, блестевший в нем, был еще диче; но лицо её и даже губы остались безцветны.

Он не сказали более ни слова, по сели врозь: мать занялась своими деньгами, дочь своими мыслями, между-тем, как глаза их сверкали в сумерках слабо-освещенной комнаты. Роб спал и храпел. Один только попугай, на которого никто не обращал внимания, был в движении - крутил и хватался за прутья клетки своим согнутым клевом, взбирался на верх, спускался оттуда головою вниз, кусал, шумел и цеплялся за железные прутья; как-будто зная опасность, угрожавшую его хозяину, он хотел вырваться из клетки и улететь, чтоб предупредить его.