Домби и сын.
Часть восьмая.
Глава V. Новое известие.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Домби и сын. Часть восьмая. Глава V. Новое известие. (старая орфография)

ГЛАВА V.
Новое известие.

Для двух родственников негодяя - его отверженного брата и сестры, тяжесть вины его была почти более ощутительна, чем для человека, которого он оскорбил так глубоко. Любопытный и мучительный свет оказал мистеру Домби услугу, понудив его к преследованию и мщению. Он возбудил его деятельность, уязвил его гордость, дал единственной идее его жизни новую Форму и несколько удовлетворил его гневу, в котором сосредоточилось все разумное его существование. Все упорство и непреклонность его характера, вся его мрачность и угрюмость, все преувеличенное чувство собственного достоинства, все завистливое расположение находить самомалейшую ошибку при оценке его достоинства другими, приняло одно направление - как несколько потоков, соединившихся в один - и понесло его на своем течении. Самый неистовый и раздражительный человек, в настоящем случае, был бы менее опасен, чем угрюмый мистер Домби. Скорее можно было укротить дикого зверя, чем почтенного джентльмена без складки на накрахмаленном галстухе.

Но самая твердость его намерения почти заменяла ему действие. Пока он еще не знал об убежище изменника, мысли его были заняты другим предметом.

Брат и сестра прежнего любимца его не имели этого утешения; все в их истории, прошедшей и настоящей, давало, в глазах их, самое грустное значение его преступлению.

Сестра иногда печально думала, что еслиб она осталась при нем его спутницею и другом, как прежде, может-быть, он не совершил бы своего проступка. Но эта же мысль, представляясь виновному и раскаявшемуся брату, как это иногда случалось, поражала его сердце острым, укоризненным прикосновением, которое было для него невыносимо. Никогда мысль об осуждении своего жестокого брата не проходила ему на ум. Новое обвинение себя-самого, новое сокрушение о своем собственном унижении, были единственными его размышлениями.

В тот самый день, которого вечер описали мы в предъидущей глав, в то самое время, когда домашние мистера Домби были заняты побегом его жены, окно комнаты, в которой брат и сестра сидели за своим ранним завтраком, закрылось неожиданной тенью человека, подходившого к дверям: этот человек был Перч.

-- Я вышел из дома рано, сказал мистер Перч, самоуверенно заглядывая в комнату и вытирая о ковер башмаки, на которых не было грязи: - исполняя поручение, данное мне вчера вечером. Оно состояло в том, чтоб передать вам письмо, мистер Каркер, прежде, чем сегодня поутру вы выйдете из дома. Я был бы здесь уже полтора часа назад, сказал мистер Перч смиренно: - но меня задержало здоровье мистрисс Перч, которой, в прошедшую ночь, я несколько раз думал., что уже лишаюсь.

-- Разве жена ваша так больна? спросила Гэрриет.

-- Изволите видеть, сказал мистер Перч, в первый раз оборачиваясь, чтоб запереть за собою дверь: - она слишком сильно принимает к сердцу то, что случилось в нашем дом, мисс. Её нервы так слабы и так легко разстроиваются! Конечно, вы и сами это чувствуете.

Гэрриет удержала вздох и взглянула на брата.

-- Я и сам чувствую, по-своему, сказал мистер Перч, покачав головою. - На меня оно производит странное действие, которому поверить трудно. Я как-будто становлюсь пьян. Каждое утро мне кажется, что накануне я выпил больше, чем следовало,

Наружность мистера Перча подтверждала слова его. В нем видна была лихорадочная усталость, свидетельствовавшая, что он часто придерживался чарки и не упускал случая посещать ежедневно знакомые трактиры.

-- Поэтому, сказал мистер Перч, опустив голову и говоря почти шопотом: - я могу понимать чувства тех, которые более других страдают от этого неприятного дела.

Перч остановился, как-будто вызывая на откровенность, но, не видя откровенности, кашлянул в руку. Видя, что это ни к чему не ведет, он кашлянул в шляпу; а заметив, что и это не имеет никаких последствий, он положил шляпу на пол и начал вытаскивать письмо из бокового кармана.

-- Кажется, ответа не нужно, сказал мистер Нерч с добродушною улыбкою: - но, может-быть, вам угодно будет прочесть, сэр.

Джон Каркер распечатал письмо, присланное от мистера Домби, и, быстро пробежав его, сказал: "Нет, ответа не нужно."

-- В таком случае, позвольте пожелать вам доброго утра, мисс, сказал Перч, отступая к дверям: - надеюсь, что последний неприятный случаи не заставит вас упасть духом. Газетчики, сказал Перч, делая два шага вперед и с таинственным шопотом обращаясь к брату и сестре: - удивительно как жадны к новостям. Один из них, в синей шинели и белой шляпе, напрасно пытавшийся подкупить меня, бродил вчера около нашего дома до двадцати минут девятого. Я сам видел, как он смотрел в замочную скважину конторы, в которую ничего не видно. Другой, продолжал мистер Перч: - с военными обшивками, целый день сидит в трактире, где я бываю. На прошедшей неделе мне случилось сделать какое-то замечание, и представьте, на другое утро, в воскресенье, я уже увидел свои слова в печати.

Мистер Перч полез в боковой карман, как-будто с намерением достать из него газету, но, не видя поощрения, надел перчатки, взял шляпу и вышел вон. Однако еще до полудня он успел рассказать всем и каждому, как мисс Каркер, заливаясь слезами, схватила его за обе руки и сказала: "О, любезный мистер Перч, только ваш вид возвращает мне потерянное спокойствие!" и как мистер Джон Каркер сказал ужасным голосом: "Перч, я отрекаюсь от него. Никогда не называй его моим братом!"

-- Милый Джон, сказала Гэрриет, когда они остались одни: - в этом письме дурные вести?

-- Да, но я ожидал их; я вчера видел человека, который писал это письмо.

-- Который писал письмо?

-- Он сказал это?

-- Нет, он ничего не сказал; но я видел, как его взгляд остановился на мне с минуту, и понял, что должно было случиться, что случилось. Я отставлен от места!

Она по возможности старалась казаться спокойною, но это известие, но многим причинам, было для нея ужасно.

-- "Не считаю нужным объяснять вам", начал Джон Каркер, читая письмо: "почему с-этих-пор ваше имя будет невыносимо для моего слуха и ваш вид нестерпим для глаз моих. Я желаю, чтоб с этой минуты все сношения между нами были кончены, и прошу вас никогда не иметь никаких дел ни со мною, ни с моим домом". Впрочем, Гэрриет, если припомнить все, то он поступил еще милостиво!

-- Если ты называешь милостью то, что он наказал тебя за другого, кротко отвечала Гэрриет.

-- Мы были для него злым племенем, сказал Джон Карпер. - Он в праве ненавидеть даже звук нашего имени и предполагать, что в нашей крови есть что-то проклятое. Я бы сам подумал то же, Гэрриет, еслиб тебя не было со мною.

-- Перестань, Джон. Если ты сколько-нибудь меня любишь, избавь меня от таких безумных слов!

Он закрыл лицо обеими руками. Гэрриет подошла к нему и отняла одну руку.

-- Я знаю, что после стольких лет потеря места тягостна, сказала она: - и следствия этой потери ужасны для нас обоих. Мы должны жить и заботиться о средствах к существованию. Но мы будем бороться с судьбою, Джон, и бороться вместе.

Она поцаловала его с улыбкою на устах, и уговаривала не унывать.

-- Добрая, милая сестра! Ты связала себя добровольно с погибшим человеком, у которого им ни друзей, ни имени, который отдалил даже от тебя твоих друзей.

-- Джон! вскричала она, поспешно зажимая ему рот рукою: - ради Бога! заклинаю тебя именем нашей дружбы, молчи!

Он не отвечал ни слова.

-- Друг мой, продолжала она, садясь возле него: - я также ожидала этого, и, готовясь к такому несчастно, хотела открыть тебе, что у нас есть друг.

-- Как зовут нашего друга, Гэрриет? спросил он с печальною улыбкою.

-- Право не знаю, но он уверял меня в своей дружбе о в желании быть нам полезным: до-сих-пор я ему верю.

-- Гэрриет! вскричал с удивлением Джон Каркср: - где живет этот друг?

-- Не знаю, отвечала она: - но он знает нас обоих и всю нашу историю, Джон. Вот почему, по его убеждению, я скрывала, что он был здесь, опасаясь, что его знакомство будет для тебя тягостию.

-- Здесь! Разве он был здесь, Гэрриет?

-- Один раз.

-- Что жь это за человек?

-- Он не молод. Я сед, говорил он: - и быстро седею. Я уверена, что он откровенен, великодушен и добр.

-- Здесь в комнате только один раз, отвечала она, слегка покраснев: - но он просил меня позволить ему каждую неделю, проходя мимо, осведомляться, не имеем ли мы в чем-нибудь нужды. Я еще сначала сказала ему, когда он предлагал свои услуги, что мы ни в чем не нуждаемся.

-- И раз в неделю...

-- Раз в неделю, и всегда в тот же день и в тот же час, он проходил мимо, всегда пешком, всегда идя по одному направлению - к Лондону, никогда не останавливаясь после приветливого поклона. Он обещал мне это, назначая свои странные свидания, и так верно, так забавно держит он свое слово, что все мои сомнения скоро исчезли, и я стала с радостию ожидать дня его прихода. В прошедший понедельник - первый после этого несчастного случая - он не проходил, и я сомневаюсь, не имеет ли его отсутствие какой-нибудь связи с случившимся.

-- Каким же образом?

-- Я и сама не знаю; но уверена, что он приидет. Позволь, мне сказать, что я говорила с тобою, и представить вас друг другу. Он верно найдет для нас новые средства к существованию. Он так искренно желал облегчить, нашу участь, что я обещала ему, в случае нужды, обратиться к нему, как к другу. Тогда только он скажет свое имя.

-- Гэрриет, опиши мне этого джентльмена. Я верно знаю человека, который так хорошо меня знает.

Сестра описала ему черты лица, рост и одежду джентльмена; но Джон Каркер, или не зная оригинала, или будучи разсеян, не нашел ничего знакомого в её портрете.

Однако, решено было, что он увидится с оригиналом. Гэрриет, несколько успокоенная, обратилась к своим хозяйственным занятием, а Джон Каркер посвятила" первый день своей непрошеной свободы работам в саду.

Поздно вечером, когда брат громко читал книгу, а сестра занималась шитьем, послышался стук в дверь. Среди смутного безпокойства и страха, неоставлявшого их со времени бегства брата, этот неожиданный звук имел для них какое-то зловещее значение. Брат пошел отворить дверь; сестра осталась на месте, робко прислушиваясь. Кто-то говорил с Джоном, между-тем, как он отвечал с некоторым удивлением, и наконец оба вошли в комнату.

-- Гэрриет, тихо сказал Джон, вводя поздняго гостя: - рекомендую тебе мистера Морфина, джентльмена, который долгое время был в доме мистера Домби вместе с Джемсом.

Гэрриет отступила назад, как-будто встретясь с призраком. В дверях стоял неизвестный друг, с добродушным, открытым лицом, с черными волосами с проседью, с живым и приветливым взглядом.

-- Джон! сказала она, с трудом переводя дыхание. - Это тот самый джентльмен, о котором я говорила тебе сегодня.

-- Мисс Гэрриет, сказал гость: - я очень-благодарен вам за это объяснение, которое меня очень затрудняло. Мистер Джон, я здесь не совсем чужой. Вы удивились, встретясь со мною в дверях, и теперь, кажется, удивлены еще более. Впрочем, при нынешних обстоятельствах, это очень-натурально. Не будь мы рабами привычки, мы никогда бы не удивлялись так часто.

Говоря это, он дружески, но с уважением приветствовал Гэрриет, и, сев возле нея, снял перчатки и положил шляпу на стол.

-- В моем желании видеть вашу сестрицу, мистер Джон, нет ничего удивительного. В аккуратности моих посещений также нет ничего необыкновенного. Они обратились для меня в привычку, а мы, рабы привычки - рабы привычки!

Опустив руки в карманы и закинув назад голову, он смотрел на сестру и брата, как-будто радуясь, что видит их вместе, и продолжал:

-- Эта привычка имела на меня большое влияние. Судите сами, Джон. Несколько лет сряду я имел свою долю в управлении домом мистера Домби и видел, как брат ваш, оказавшийся негодяем (ваша сестрица извинит меня за это слово), все более и более распространял свою власть и наконец совершенно завладел и делами и хозяином. Я видел, как каждый день вы трудилось за своим скромным столом и был совершенно-доволен, что меня оставляют в покое, и что вокруг меня все действует так же правильно, как машина. Мои вечера по средам проходили как обыкновенно, наш квартет шел своим порядком, моя виолончель имела хороший тон, я был совершенно-доволен, и не безпокоился ни о ком на свете.

-- Я могу прибавить, что вы были более других любимы и уважаемы в этом доме, сказал Джон Каркер.

-- Пустяки! У меня был только добрый и уступчивый характер. Он нравился управляющему, он нравился человеку, которым тот управлял, а более всех он нравился мне. Я делал, что мне приказывали, не льстил никому из них, и рад был, что занимал место, в котором никто не нуждался. Так я и продолжал бы жить до-сих-пор, если б у моей комнаты не были тонкия стены. Вы можете сказать сестрице, что моя комната отделялась от комнаты управляющого одною перегородкою.

Джон Каркер сделал утвердительный знак головою. Гость продолжал:

-- Я насвистывал, напевал разные арии, проходил аккуратно всю сонату Бетговена в И, чтобы дать ему понять, что я все слышу; но он никогда не обращал на меня внимания. Иногда, чтоб не слышать лишняго, я уходил вон. Я вышел однажды, Джон, во время разговора между двумя братьями, который сначала относился к Валтеру Гэю. Но я слышал часть этого разговора прежде, чем вышел из комнаты. Вы верно столько помните его, что можете передать сестрице.

-- Мы говорили о прошедшем, Гэрриет, и о различии наших положений в конторе мистера Домби.

я в первый раз в жизни подумал о том, в каком виде покажутся нам предметы, совершенно знакомые, когда мы взглянем на них не с той точки, с которой привыкли смотреть. После этого утра, я стал уже не так весел и не так доволен.

Замолчав на минуту, он начал барабанить пальцами по столу; но потом, как-будто желая скорее кончить, продолжал торопливо:

-- Прежде, чем я разсудил, что мне делать, и могу ли я что-нибудь сделать, мне пришлось услышать второй разговор между братьями, в котором упоминалось о сестре. Я счел себя в праве выслушать весь этот разговор и пришел сюда, чтобы взглянуть на сестру. В первый раз я остановился у садовой калитки, под предлогом разведывания о бедном соседе; но эта попытка не удалась мне и возбудила недоверчивость мисс Гэрриет. Во второй раз, я выпросил позволение войдти, вошел, и сказал, что хотел сказать. Ваша сестрица показала мне причины, по которым в то время она не приняла от меня помощи и которых я не смел оспоривать; но я устроил между нами сношения, которые только в последнее время были прерваны важными обстоятельствами.

-- Мог ли я подозревать это, видя вас каждый день! сказал Джон Каркер. - Если бы Гэрриет знала ваше имя...

-- Сказать правду, Джон, я скрывал его но двум причинам. Во-первых, не хотел открываться, пока не окажу вам истинной услуги; во-вторых, я всегда думал, что брат может помириться с вами, и тогда, при его подозрительном характере, он никогда бы не простил мне моей к вам дружбы. Я хотел быть для вас полезным через главу дома; но хлопоты, сопряженные с похоронами, женитьбою и домашними несчастиями, долгое время оставляли нас в зависимости от вашего брата. А тут всего благоразумнее было оставаться безжизненным пнем.

Эти слова вырвались у него как-будто против воли. Он протянул одну руку брату, другую сестре, и продолжал:

Теперь я высказал вам все. Надеюсь, вы понимаете меня и доверяете мне. Пришло время, Джон, когда я могу помочь вам, не касаясь той искупительной борьбы, которая продолжалась столько лет; теперь ты избавился от нея проступком другого. Ужь поздно; сегодня я ничего более не скажу. Я уверен, что и без моего совета ты будешь, беречь свое сокровище.

Сказав это, он собрался идти.

-- Ступай со свечою вперед, Джон, сказал он добродушно, и не говори, что ты хочешь мне сказать. Дай мне вымолвить два слова сестре. Мы уже говорили с нею наедине в этой комнате.

Сердце Джона Каркера жаждало излиться благодарностью; но гость обратился к Гэрриет и сказал ей тихо:

-- Вы хотите спросить меня о человеке, которого имеете несчастье называться сестрою?

-- Я боюсь спрашивать, отвечала Гэрриет.

-- Вы так пристально смотрели на меня, что я угадал ваш вопрос. Вы хотите знать, увез ли он деньги?

-- Да.

-- Он не увозил.

-- Славу Богу! вскричала Гэрриет. - Я радуюсь за Джона.

-- Для вас не покажется удивительным, если скажу, что он употреблял во зло доверенность мистера Домби, что он часто спекулировал более для своих выгод, чем для выгод дома, что он пускался на отчаянные предприятия, бывшия причиною огромных потерь, и, главное, льстил тщеславию своего хозяина вместо того, чтоб его обуздывать. Начались предприятия, имевшия целью возвысить репутацию дома и показать его великолепный контраст с другими купеческими домами - предприятия, могшия иметь гибельные последствия. Он оставил в порядке все счетные книги, как-будто для того, чтоб показать мистеру Домби, до чего он мог довести его, льстя его самолюбию. Вот его главный проступок.

-- Еще одно слово, сэр, сказала Гэрриет: - в этом нет опасности?

-- Какой опасности?

-- Для кредита дома.

-- Я не могу не сказать вам истины. Для кредита нет никакой опасности. Могут встретиться большие или меньшия затруднения, но опасность может быть только в том случае, когда глава дома не остановит предприятий, превышающих его силы.

-- Но может ли это случиться? спросила Гэрриет.

-- Я буду с вами откровенен. Мистер Домби не допускает к себе никого, и теперь он не в состоянии слышать никаких доводов. Но он сильно встревожен, и дело может кончиться благополучно. Теперь вы знаете все, и дурное и хорошее. Довольно! Доброй ночи.

"Мы еще успеем наговориться", сказал он и поспешно вышел из дома.

Брат и сестра просидели до разсвета у камина, разговаривая друг с другом. Сон бежал перед новым миром, раскрывшимся перед ними; они походили на людей, выброшенных на пустынный берег, уже свыкшихся с страданиями и потерявших всякую мысль об отчизне, к которым вдруг явился корабль. По совершенно иная мысль также не давала им заснуть. Тень виновного брата не покидала дома, где никогда не была нога его.

Ничто не могло ее выгнать оттуда. Она не исчезала с выходом солнца; она была тут и утром, и в полдень, и ночью; и ночью она обозначалась еще явственнее.

Джон Каркер вышел из дома для свидания с их другом, и Гэрриет осталась одна. Она долго сидела в раздумьи. Был мрачный, пасмурный вечер, еще более располагавший к грусти. Мысль о брате, которого так долго не видала Гэрриет, лежала над нею, принимая страшные образы. Он казался ей мертвым, умирающим; он звал ее, смотрел на нее угрюмо. Её воображение было так разстроено, что с наступлением сумерек она боялась поднять голову и взглянуть в темные углы комнаты, думая встретить там его призрак. Иногда она была до того убеждена, что он скрывается в другой комнате, что принуждала себя отъискивать следы его. По напрасно. В комнате водворялся прежний мрак, когда она из нея выходила, и бодрая Гэрриет не в силах была освободиться от смутного чувства ужаса.

Было почти совершенно-темно, и Гэрриет сидела у окна, печально опустив голову на руку. Вдруг она подняла глаза и вскрикнула. Бледное лицо женщины прислонилось к стеклу, и глаза было устремлены на Гэрриет.

-- Пустите меня! Я хочу говорить с вами! вскричала Алиса.

Гэрриет тотчас узнала женщину с длинными черными волосами, которую она приняла у себя в сырую и холодную ночь. Помня её грубый поступок, она в испуге и нерешимости отошла от окна.

-- Пустите меня! Дайте мне сказать одно слово! Я буду благодарна, тиха, покорна - все, что хотите...

Настойчивость в просьбе, отчаяние, написанное на лице, дрожащий голос и руки, поднятые с мольбою, тронули Гэрриет. Она отворила дверь.

-- Могу ли я войдти, или буду говорить здесь? спросила женщина, схватывая ее за руку.

-- Что тебе нужно? Что ты хочешь сказать?

-- Я должна сказать вам несколько слов, или никогда более не скажу их. Мне и теперь уже хочется уйдти, как-будто невидимая рука отталкивает меня от вашей двери. Позвольте мне войдти, если вы можете мне верить!

Оне вошли в маленькую кухню, где незадолго перед тем несчастная сушила свое платье.

-- Помню.

-- Помните ли, как я рассказывала вам, чем я была, и откуда пришла, больная, в лохмотьях, в бурную погоду, в сильный ветер?

-- Помню.

-- Помните, как я возвратилась к вам и бросила ваши деньги в грязь, проклиная вас и все вашё племя. Взгляните: теперь я у ваших ног...

-- Нет! вскричала Алиса, с гордым и диким взглядом. - Я прошу, чтоб мни верили. Судите сами, заслуживаю ли я вашу доверенность.

Стоя на коленях, она устремила глаза на огонь, освещавший её погибшую красоту и роскошные черные волосы. Перекинув косу через плечо, она навила ее на руку и, безпрестанно терзая ее, продолжала:

-- Когда я была молода и прекрасна, мать моя, мало заботившаяся обо мне, как о ребенке, заметила эти достоинства и гордилась мною. Она была бедна, корыстолюбива и хотела сделать из меня род собственности. Ни одной доброй матери не пришла бы такая мысль о дочери, ни одна из них не поступила бы, как поступает моя мать...

Смотря на огонь, она, казалось, забыла, что ее слушают и, крепче обвивая около руки свою длинную косу, продолжала, как-будто сквозь сон:

Быстро взглянув на Гэрриет, она сказала:

-- По я напрасно теряю время, и забываю, зачем пришла сюда... Я сказала, что гибель досталась на мою долю. Я сделалась временною игрушкою, которую беззаботнее и безжалостнее бросили, чем бросают игрушки.. И кто бы вы думали бросил?

-- Зачем ты меня спрашиваешь? сказала Гэрриет.

-- От-чего вы дрожите? быстро спросила Алиса, бросая на нее испытующий взгляд. - Он сделал меня демоном. Меня уличили в проступке, который я совершила для чужих выгод, и отослали в суд, где у меня не было ни денег, ни друга. Я была еще очень-молода, но скорее пошла бы на смерть, чем стала бы просить его об одном слове, еслиб его слово могло спасти меня. Клянусь, что я предпочла бы всякую смерть! Но мать моя, всегда корыстолюбивая, посылала к нему от моего имени, рассказала всю мою историю, и просила последней милости - нескольких фунтов, менее, чем у меня пальцев на рук. Как вы думаете, кто был тот человек, который оттолкнул женщину, по его мнению лежавшую у его ног, довольный тем, что в ссылке я не буду его безпокоить и умру там? Как вы думаете, кто это был?

-- Зачем же вы дрожите? повторила Алиса, положив ей руку на плечо и смотря ей в глаза. - Я вижу ответ на вашем лице. Это был ваш брат Джемс.

Гэрриет дрожала более и более, но не отвела глаз от устремленного на нее взгляда.

-- Когда я узнала, что вы его сестра, я воротилась, больная и усталая, чтоб возвратить вам вашу милостыню. В ту ночь, мне казалось, что, не смотря на усталость, я могла бы пройдти весь мир, чтоб заколоть его в таком месте, где никто не мог бы меня увидеть. Верите ли вы мне?

-- Верю. Но зачем же ты опять пришла сюда?

его своим смертельным врагом. Что, если я сказала этому человеку, где скрывается брат ваш?

-- Ты сказала! вскричала Гэрриет.

-- Что, если я нашла человека, который знает тайну вашего брата, который знает, каким-образом и куда он бежал с своею спутницею? Что, если я заставила этого человека рассказать все, от слова до слова, врагу вашего брата? Что, если во все это время я смотрела на лицо врага и следила за его страшною переменой? Что, если я видела, как в бешенстве он бросился их преследовать? Что, если я знаю, что он теперь в дороге, похожий больше на демона, чем на человека, и что через несколько часов он должен возвратиться вместе с вашим братом?

-- Возьми прочь свою руку! сказала Гэрриет, отступая. - Поди прочь! Твое прикосновение для меня ужасно!

-- Я.сделала все это, продолжала Алиса. - Верите ли вы, что я все это сделала?

-- Подождите еще немного. Вы понимаете теперь, какое я имела намерение?

-- Ужасно! вскричала Гэрриет.

-- Поэтому, видя, что я стою на коленях, положив руку к вам на руку, не сводя глаз с вашего лица, вы можете поверить, что не простая откровенность заключается в словах моих, что непростая борьба бушевала в груди моей. Стыжусь признаться, мне стало жаль... Я ненавижу самое себя, я боролась сама с собою целый день и целую ночь; но мне стало жаль его без всякой причины, и я хотела, если возможно, исправить то, что сделала. Вы поняли бы всю опасность, еслиб видели его преследователя.

-- Как отвратить эти несчастия? что мне делать? вскричала Гэрриет.

-- Что мне делать? сказала Гэрриет, вздрагивая при этих словах.

-- Пишите, или пошлите кого-нибудь к нему, не теряя времени. Он в Дижоне. Вы знаете, где этот город?

-- Скажите брату, что человек, которого он сделал своим врагом, в бешенстве отправился по следам его. Убедите его бежать, пока еще есть время, и не встречаться с ним. Какой-нибудь месяц сделает годы разницы. Постарайтесь, чтоб они не встретились. Там и они не должны встречаться. Пусть его враг найдет его сам, но не через меня! На моей душе и без того довольно!

Огонь перестал отражаться на её блестящих черных волосах, на поднятом лице и в пылающем взгляде; рука её оставила плечо Гэрриет, и место, где она сидела, было пусто.