Домби и сын.
Часть восьмая.
Глава VI. Беглецы.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Домби и сын. Часть восьмая. Глава VI. Беглецы. (старая орфография)

ГЛАВА VI.
Беглецы.

Время - одиннадцать часов вечера; место - нумер во французской гостиннице, состоящей из полудюжины комнат: прихожей или корридора, столовой, гостиной, спальни и будуара. К ним ведет большая дверь с главной лестницы; но каждая из комнат имеет по две или по три двери и скрытый ход на заднюю лестницу. Все это расположено в нижнем этаже огромной французской гостинницы.

Роскошь, довольно-ветхая, но еще блестящая, царствовала в этих комнатах. Стены и потолок были раскрашены и вызолочены, полы натерты; пунцовое драпри висело фестонами у окон, дверей и зеркал, и канделабры, перевитые как древесные сучья, высовывались из стен. Но днем, когда сторы были подняты и свет проникал сквозь окна, на этой роскоши видны были следы времени и пыли, солнца и дыма. Даже ночью, блеск безчисленных свечь не мог совершенно их изгладить, оставляя их в тени.

В этот вечер, только одна комната, которую мы назвали будуаром, освещалась ярким блеском безчисленных свечь, отражавшихся в зеркалах, на ярких красках и позолоте. Из передней, где тускло горела лампа, сквозь темную перспективу комнат, будуар казался блестящим брильянтом. Среди этого блеска, сидела прекрасная женщина - Эдифь.

Она была одна и казалась тою же гордою, неприступною женщиной. Щеки её немного впали, глаза блестели ярче обыкновенного, но взгляд был так же горд и презрителен. На лице её не видно было стыда; раскаяние не сгибало её шеи. Надменная по-прежнему, не заботясь ни о себе, ни о других, она сидела, опустив свои черные глаза, и кого-то ожидала.

Её не занимало ни чтение, ни работа; она оставалась наедине с своими мыслями. Какое-то намерение овладело ею вполне. Сжав дрожащия губы и стиснув руки, она сидела и ждала.

Услыша шум шагов в передней, она вздрогнула и вскричала:

-- Кто там?

Двое слуг вошли с подносами и стали накрывать стол.

-- Кто приказал вам это? спросила она.

-- Мы получили эти приказания от Monsieur. Monsieur оставил также письмо к Madame. Madame, конечно, получила его?

-- Да.

-- Тысячу извинений! Мысль, что могли позабыть о письме, поразила лысого слугу с огромною бородою., пришедшого из соседняго ресторана. Monsieur приказал, чтоб ужин был готов к этому времени и извещал об этом Madame в своем письме. Monsieur сделал честь Золотой-Голове просьбою, чтоб ужин был превосходен. Monsieur увидит, что его доверенность к Золотой-Голове оправдается.

Эдифь не сказала более ни слова, но задумчиво смотрела, как они накрывали на стол. Она встала прежде, чем они кончили, и, взяв свечу, быстро осмотрела все двери в спальне и гостиной, особенно проход, сделанный в стене спальни. Отсюда она вынула ключ и оставила его с наружной стороны. Сделав это, она села на прежнее место.

Слуги окончили приготовление к ужину и стояли, смотря на стол. Тот из них, который говорил прежде, спросил, не знает ли Madame, скоро ли возвратится Monsieur?

Она не знала. Ей было все равно.

-- Pardon! Ужин готов. Monsieur говорил с большим жаром о своей точности. Английская нация отличается точностью. Что это? какой шум! Боже мой, вот сам Monsieur!

В-самом-деле, Monsieur, в сопровождении других двух слуг, явился, с своими блестящими зубами. Войдя, он обнял Madame и назвал ее по-французски своею милою женою.

-- Боже мой! Madame падает в обморок от радости! вскричал лысый слуга с бородою.

Madame только вздрогнула и отступила; но прежде, чем было произнесено одно слово, она уже стояла, держась за бархатную спинку кресел... Лицо её было холодно и спокойно.

-- Франсуа убежал в Золотую-Голову за ужином. Он летает, как птица. Весь багаж Monsieur в его комнат. Ужин принесут сейчас.

Все это говорил лысый слуга с поклонами и улыбками, и в-самом-дел, ужин скоро явился.

безчувственною неподвижностью.

Вместе со стуком двери, запертой Паркером, бой соборных часов, пробивших полночь, долетел до ушей Эдифи. Она слышала, как Паркер остановился и также прослушивался; она слышала, как он шел к ней, затворяя за собою все двери. Рука её оставила на минуту бархатную спинку кресел, чтобы подвинуть к себе нож со стола, и потом опять опустилась на кресла.

-- Как странно, что вы приехали сюда совершенно одни, мой ангел! сказал Паркер, входя.

-- Что? отвечала она.

Голос её был так резок, быстрый оборот головы так гневен, и взгляд так мрачен, что он стоял перед нею, как окаменелый, с свечою в руках.

-- Я говорю, повторил он наконец, ставя свечу на стол и приветливо улыбаясь: - что мне кажется странным, что вы приехали одне. Это была ужь излишняя предосторожность. Вы могли бы взять горничную в Гавре или Руане, не смотря на то, что вы самая причудливая, хоть о самая прекрасная из женщин.

Её глаза как-то странно смотрели на него, по она по-прежнему не говорила ни словами стояла, положив руку на спинку кресел.

-- Я никогда еще не видал вас такою прекрасною, как сегодня, продолжал Паркер. - Существенность кажется мне даже выше картины, с которой я не спускал глаз ни днем, ни ночью.

Ни слово, ни взгляд не брошены были Эдифью. Голова её была гордо поднята, по глаза совершенно закрывались длинными ресницами.

-- Я много страдал, продолжал Каркер с улыбкою: - но настоящее вознаграждает меня за все. Мы будем жить в Сицилии. В самой праздной части света мы будем вместе искать вознаграждения за прошедшее.

Он весело готовился подойдти к ней, но она быстро схватила со стола нож и отступила назад.

-- Остановитесь! вскричала она: - или я убью вас!

Внезапная перемена в лице и дикая ненависть, сверкавшая в глазах её, приковали Каркера к месту.

-- Остановитесь, и не подходите ко мне, если вам дорога жизнь!

Оба они стояли и смотрели друг на друга. Гнев и удивление выражались на его лице; но он старался скрыть их и сказал вкрадчивым тоном:

-- Перестаньте! мы здесь одни; нас никто не видит и не слышит. Не-уже-ли вы думаете испугать меня этими припадками добродетели?

-- Не думаете ли вы испугать меня, напоминая, что мы здесь одни, и что мне не найдти здесь помощи? Испугать меня, когда я с намерением приехала сюда одна! Еслиб я боялась вас, то не-уже-ли бы не избегала? Еслиб я боялась вас, то была ли бы я здесь, в глухую ночь, чтоб сказать вам то, что вы сейчас услышите?

-- Что же вы скажете мне, непокорная красавица? Право, вы даже в гневе прекраснее, чем другия в лучшем расположении духа!

-- Я не скажу вам ничего, пока вы не отойдете к тому стулу. Не подходите ко мне ни на шаг. Если вы тронетесь с места, я убью вас!

-- Вы ошибкою не принимаете ли меня за своего мужа? спросил он с усмешкою.

Не удостоив, его ответом, Эдифь повелительно указала на стул, Каркер закусил губу, нахмурился, засмеялся, а сел с нерешимостью и досадою, которых не мог скрыть. Кусая ногти, он смотрел по сторонам, как-будто забавляясь её капризом.

Эдифь опустила нож на стол, и, положив руку на грудь, сказала:

-- У меня лежит здесь тяжесть, которую я передам вам, как передала бы какой-нибудь пресмыкающейся гадине.

-- Сколько раз, сказала Эдифь, останавливая на нем свой мрачный взгляд: - вы дерзко преследовали меня оскорблениями и обидой! Сколько раз, насмешливыми словами и взглядами, вы упрекали меня в моем замужстве! Сколько раз вы обнажали рану моей любви к милой, покинутой девушке, и терзали ее! Как часто вы раздували огонь, который, в-продолжение двух лет, медленно жег меня и побуждал к мщению?

-- Я не сомневаюсь, что у вас хорошая память, потому-что все это совершенно-справедливо. Перестаньте, Эдифь. Это хорошо для вашего негодяя-мужа...

-- Что, если все другия причины моей ненависти к нему исчезли и осталась только та, что вы были его советником и любимцем?

Эдифь произнесла эти слова с явною ненавистью и отвращением.

-- Не по этой ли причине бы и убежали со мною? насмешливо спросил он.

-- Да, и по этой-то причине мы в последний раз сходимся здесь лицом-к-лицу. Презренный! Мы встретились ночью, и ночью же разстанемся. После того, как я перестану говорить, я не останусь здесь ни на минуту!

Он бросил на нее свой отвратительный взгляд и схватился рукою за стол, но не встал и не отвечал ни слова.

-- Я женщина, продолжала Эдифь, смотря на него пристально: - которую с детства ожесточали. Меня навязывали и отвергали, выставляли и оценивали, пока душа моя не могла более вынести. Я не имела никаких особенных достоинств, но меня всеми средствами старались возвысить в глазах света. Мои бедные, гордые друзья смотрели и радовались, и всякое сочувствие между нами умерло в груди моей. Теперь я уже ни о ком из них не думаю. Я осталась одна на свете, и помню, как пуст был для меня свет, и какую пустую роль я в нем играла. Вы знаете это; вы знаете, что мое доброе имя не имеет для меня цены.

-- Да, мне казалось это, отвечал Каркер.

-- И вы на это разсчитывали, преследуя меня. Не показывая другого сопротивления окружавшим меня людям, кроме равнодушия, и зная, что мое замужство принудит их оставить меня в покое, я покорилась судьбе своей. Вам это известно.

-- Да, отвечал Каркер, показывая зубы.

-- И вы на это разсчитывали, преследуя меня. Со дня моего замужства, я увидела себя жертвою нового позора: я, подверглась таким просьбам и преследованиям одного мерзавца, что мне казалось, будто до той минуты я никогда не знала унижения. Этим унижением окружил меня мой муж и сам погрузил меня в него. Тогда, принужденная ими обоими изгнать из сердца последнюю мысль о любви и привязанности, чтоб не быть причиною несчастия невинной девушки, я возненавидела их обоих - не знаю, кого более: господина или слугу!

Каркер пристально смотрел на Эдифь, стоявшую перед ним во всей красоте обиженной женщины. Он видел её решительность; он видел, что она столько же боялась его, как червя.

-- Что мне говорить вам о чести и добродетели! продолжала она. - Какое значение могут оне иметь для вас? какое значение могут оне иметь, когда я говорю о них? Но скажу вам, что одно ваше прикосновение оледеняет воине кровь антипатией, что с того часа, как я в первый раз увидела и возненавидела вас; до настоящей минуты, когда мое инстинктивное отвращение к вам увеличивалось по мере того, как я вас узнавала, вы были для меня гнусной тварью, которой нет подобной на земле.

-- В-самом-деле? спросил он усмехаясь.

-- Что было в тот вечер, когда, пользуясь сценою, которой вы были свидетелем, вы осмелились прийдти в мою комнату и говорить со мною?

Он пожал плечами и опять засмеялся.

-- Что было в тот вечер? повторила она.

-- У вас так хороша память, что вы верно сами помните, отвечал Каркер.

-- Да, я помню. Слушайте же. Предлагая мне это бегство, вы сказали, что, назначив вам свидание, оставаясь еще прежде несколько раз наедине с вами и открыто признаваясь в отвращении к мужу, я отдала свое доброе имя совершенно на ваш произвол.

-- Это была любовная хитрость, прервал Каркер, улыбаясь. - По старой пословице...

Я решилась на поступок, который повергнул в прах вашего господина, привел вас сюда и поставил передо мною.

Он с проклятием вскочил с места. Она положила руку на грудь, но не дрогнула ни одним первом. Он стоял; она также стояла; стол и кресло стояли между ними.

-- Когда я забуду, что этот человек прикоснулся ко мне в тот вечер своими устами и держал меня в своих объятиях, сказала Эдифь, указывая на него: - когда я позабуду пятно поцелуя на моей щеке, к которой прикасалась бедная, невинная Флоренса, тогда я в состоянии буду забыть последние два года страданий и заглажу свой проступок перед мужем, с которым теперь у меня нет ничего общого.

Её пылающие глаза снова устремились на Каркера. Левою рукою она протянула несколько писем.

-- Смотрите! сказала с презрением Эдифь. - Эти письма вы прислали ко мне под вымышленным именем; одно здесь, другое в дороге. Печати не сломаны, возьмите их назад!

Она смяла их в руке и бросила ему под ноги. На лице её появилась даже улыбка.

-- Мы сегодня встретились, сегодня и разстанемся. Вы слишком-рано вздумали о Сицилии. Вы могли бы долее льстить и ползать, могли бы разбогатеть. Вы дорого покупаете себе убежище.

-- Эдифь! сказал он, грозя ей рукою. - Сядьте! довольно! Какой бес вселился в вас?

-- Имя им легион, отвечала она с уничтожающею гордостью: - вы и господин ваш развели их в многообещающем доме, и они растерзают вас обоих.

Он стоял перед нею, шепча угрозы, но не смея к ней приблизиться.

-- В вашем хвастовстве заключается мое торжество, продолжала Эдифь. - Я обнаружу в вас подлейшого человека, низкое орудие гордеца, чтоб сильнее растравить его рану. Хвастайте и отмстите ему за меня! Вам известно, как вы приехали сюда сегодня; вы, конечно, находите себя столь же презрительным, как и я. Хвастайте же и отмстите мне на себе.

У Каркера пена выступила у рта. Еслиб Эдифь обнаружила хотя минутную робость, он непременно употребил бы силу; но она была тверда, как скала, и её испытующий взгляд не оставлял его ни на минуту.

-- Мы так не разстанемся, сказал Каркер. - Не-уже-ли вы сделаете меня таким глупцом, что я отпущу вас при вашем сумасшествии?

-- Не думаете ли вы, что меня можно задержать?

-- Я постараюсь, отвечал он, делая угрожающее движение рукою.

-- Берегитесь подходить ко мне! вскричала Эдифь.

-- А что, если с моей стороны не будет никакого хвастовства? сказал Каркер. - Что, если я изменюсь? Перестаньте же. Мы должны условиться; иначе я прийму другия меры. Сядьте, сядьте!

-- Теперь слишком-поздно! вскричала Эдифь. - Я уже бросила на ветер свое доброе имя. Я решилась не переносить своего позора и умереть. Для этого, я здесь одна с вами, в глухую ночь. Для этого я выдала здесь себя за вашу жену.

Он отдал бы душу, чтоб низвергнуть в прах эту женщину и иметь ее в своей власти. Но он ее мог смотреть на нее, не мог её не бояться. Он видел в ней силу, которой невозможно было противиться. Он не осмелился подойдти к ней; но, отступив к дверям, в которые вошел, запер их на ключ.

-- В последний раз повторяю вам, берегитесь, сказала она, улыбаясь опять. - Вам изменили, как изменяют всем изменникам. Мистеру Домби дано знать, что вы здесь. Я видела его сегодня на улице.

-- Ты лжешь, несчастная! вскричал Каркер.

В эту минуту, в передней громко зазвонил колокольчик. Он побледнел, а Эдифь стояла, протянув руку, как волшебница, по заклинанию которой раздался звонок.

-- Слышите?..

Каркер, заметив в ней перемену, заслонил собою двери, чтоб она не ушла. Но она вышла в протовоположную дверь и заперла ее за собою.

Но в комнате было темно, и никто не отвечал ему. Он взял свечу, осмотрел все углы, но комната была совершенно-пуста. Неверными шагами обошел он гостиную и столовую, боязливо объискивая везде, но Эдифи нигде не было. Её не было и в передней, которую можно было осмотреть одним взглядом.

Между-тем, колокольчик продолжал звенеть, и кто-то ломился в дверь. Он поставил свечу и начал прислушиваться. За дверьми несколько голосов говорили вместе; двое говорили по-английски, и один из этих голосов был слишком-хорошо знаком Каркеру.

Он снова взял свечу и быстро прошел через все комнаты, останавливаясь в каждой и повсюду ища Эдифи. В спальне ему попалась на глаза дверь, скрытая в стене. Он нашел ее запертою изнутри; но Эдифь, уходя, уронила вуаль и захлопнула ее в дверях.

Он не был труслив; но этот шум, прежняя сцена, несбывшиеся планы, невозможность помощи, и, наконец, мысль, что человек, которого он так низко обманул, готовится сорвать с него маску, поразила его паническим страхом. Он толкнул дверь, в которой захлопнулась вуаль, но не мог отворить. Он открыл окно и взглянул вниз, на двор; но скачок показался ему слишком-высоким, а камни безжалостны.

Звон и стук в дверь более и более увеличивали страх его. Он снова воротился в спальню и с новым усилием отворил потаенную дверь. Заметив маленькую лестницу, и чувствуя, как пахнуло ночным ветерком, он взял пальто и шляпу, на-крепко запер за собою дверь, спустился вниз со свечою в руке, потушил ее, выходя на улицу, и, поставя в угол, очутился на чистом воздухе, где сияли звезды.