Жизнь и приключения Николая Никльби.
Глава XXI. Г-жа Манталини оказывается в затруднительном положении, а мисс Никкльби - вне всякого положения.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Жизнь и приключения Николая Никльби. Глава XXI. Г-жа Манталини оказывается в затруднительном положении, а мисс Никкльби - вне всякого положения. (старая орфография)

ГЛАВА XXI.
Г-жа Манталини оказывается в затруднительном положении, а мисс Никкльби - вне всякого положения.

Волнения, которые пережила Кет Никкльби в день обеда у Ральфа, не прошли для нея даром: она захворала и целых три дня была не в состоянии отправлять свои обязанности в мастерской. Но на четвертый день она в урочный час вышла из дому и направилась нетвердой походила к храму мод, в котором безраздельно царила г-жа Манталини.

Злостные чувства мисс Нэг за этот промежуток времени не утратили, очевидно, ни капли своего яда: девицы продолжали все так же добросовестно сторониться товарки, попавшей в опалу к начальнице, и когда пять минут спустя появилась сама эта примерная леди, она не дала себе ни малейшого труда скрыть то неудовольствие, какое доставило ей возвращение Нэг.

-- Это ни на что не похоже! - заявила мисс Нэг своим сателлитам, когда те обступили ее с предложением своих услуг помочь ей раздеться. - Я думала, у некоторых особь хватит такта удалиться со сцены, раз оне знают, как неприятно их присутствие порядочным людям. Но я ошиблась. Что делать? Таков уж видно грешный наш свет.

Пустив этот язвительный комментарий по адресу света тем тоном, каким мы обыкновенно критикуем свет, когда сердимся, т. е. как бы давая понять, что она отнюдь не считает себя принадлежащей к нему, мисс Нэг заключила свою речь тяжелым вздохом, долженствовавшим выражать её соболезнование по поводу порочности человечества.

Приспешницы мисс Нэг не замедлили ее поддержать, вздохнув дружным хором, и эта добродушная дама только-что собралась угостить их дальнейшими размышлениями на ту же. поучительную тему, когда в мастерской раздался через трубу голос г-жи Манталини. Она требовала наверх мисс Никсьби, для магазина - высшее отличие, лишившее на время мисс Нэг способности речи, так что она могла только кусать себе губы и яростно трясти головой.

-- Здравствуйте, дитя мое, - сказала г-жа Манталини, когда Кет вошла в магазин. - Вы теперь совсем поправились?

-- Да, благодарю вас, теперь я чувствую себя хорошо, - отвечала Кет.

-- Как бы я желала иметь право сказать то же! - проговорила г-жа Манталини, опускаясь на стул с утомленным видом.

-- Вы больны? Мне очень жаль это слышать.

-- Не то чтобы больна, но измучена, дитя мое, измучена в конец.

-- Это еще грустнее, - сказала Кет мягко. - Душевные страдания хуже болезни.

-- Ах, и не говорите! Так тяжело бывает подчас! - подхватила с раздражением г-жа Манталини, потирая себе нос. - Однако, принимайтесь за дело, дитя. Приведите в порядок витрину.

Пока Кет недоумевала про себя, что бы могли означать эти симптомы необычного раздражения, которые проявляла г-жа Манталини, дверь из соседней комнаты приотворилась, и в ней показались сперва бакенбарды г-на Манталини, потом его голова, и наконец послышался медовый голос:

-- Здесь свет очей моих?

-- Нет, - отвечали ему.

-- О, зачем он так говорит, когда я вижу его! - воскликнул г-н Манталини. - Вон он цветет и красуется в переднем углу, точно прелестная роза в цветочном горшке... Можно её милому котику войти и поговорить с ней?

-- Конечно, нельзя, - отрезала г-жа Манталини, - ты ведь знаешь, что я никогда не пускаю тебя в эту комнату. Уходи!

Но милый котик, ободренный, по всей вероятности, смягчившимся тоном супруги, осмелился не послушаться и, прокравшись в комнату, ни цыпочках направился к ней, посылая ей по дороге воздушные поцелуи.

"свет своих очей" за талию левой рукой, а правой притягивая его к себе.

-- Я не могу тебя выносить! - проговорила жена.

-- Не можешь... как ты сказала? Не можешь меня выносить? - подхватил г-н Манталини. - Вздор, вздор, ты этого не думаешь, никогда не поверю! Еще не родилась та женщина, которая решилась бы это сказать, глядя мне в лицо.

Говоря это, он погладил себе подбородок и бросил нежный взгляд в ближайшее зеркало.

-- Меня сводит с ума твое мотовство, - сказала жена тихим голосом.

-- А отчего оно? От радости, что я захватил такой приз, - эту пленительную, очаровательную, умопомрачительную маленькую Венеру, это прелестное существо.

-- Ты не хочешь понять, в какое положение ты поставил меня, - продолжала укорять его г-жа Манталини.

-- Не волнуйся, радость моя, - успокаивал ее супруг. - Ничего дурного с нами не случится, не может случиться. Все уладится, деньги придут в свое время, а не достанем к сроку, старикашка Никкльби опять раскошелится, не то я сверну ему шею. Пусть-ка попробует огорчить мою маленькую...

-- Тише, - перебила его жена, - разве ты не видишь?

Г-н Манталини, который, в своем нетерпении поскорее задобрить жену, не замечал до сих пор, или притворялся, что не замечает мисс Никкльби, принял к сведению этот намек и, приложив палец к губам, понизил голос до шепота. Шептались они очень долго. Насколько можно было разслышать, г-жа Манталини упоминала о каких-то долгах, которые супруг её сделал еще до свадьбы, и о непредвиденных требованиях уплаты этих долгов; говорила также о некоторых приятных слабостях того же джентльмена., как-то: праздность, картежная игра, мотовство и страсть к лошадям. На каждое из этих обвинений г-н Манталини отвечал одним или двумя поцелуями, смотря по степени важности обвинения. В окончательном результате г-жа Манталини осталась вполне довольна своим "котиком", и они очень мирно отправились наверх завтракать.

Тем временем Кет продолжала свое дело. Безшумно двигаясь по магазину, она приводила в порядок разные модные вещи, стараясь разложить их как можно красивее и со вкусом. Вдруг она вздрогнула: в комнате раздался чей-то незнакомый голос. Она оглянулась и испугалась еще больше, увидев, что в дверь просовываются белая шляпа, красный галстух, широкое красное лицо, большая голова и половина зеленого пальто.

-- Не пугайтесь, мисс, - сказал обладатель всех этих предметов. - Позвольте узнать, здесь ли квартирует модистка?

-- Здесь, - ответила ошеломленная Кет. - Что вам угодно?

Незнакомец вместо ответа оглянулся назад, поманил кого-то невидимого, скрывавшагося, очевидно, за дверью, и очень развязно вошел. Следом за ним протиснулся в комнату низенький человек в коричневом, до-нельзя поношенном платье и внес с собой смешанный аромат перегорелого табаку и свежого луку. Этот последний джентльмен был весь покрыт пухом, а башмаки его, чулки и брюки, от пяток до нижних пуговиц жилета включительно, были усеяны брызгами грязи, благоприобретенной, очевидно, недели две назад, еще до наступления хорошей погоды.

Весьма естественным предположением Кет при виде этих представительных джентльменов было то, что они явились с целью противузаконного захвата наиболее удобоносимых из тех статей наличного имущества магазина, которые придутся им больше по вкусу. Она была до такой степени в этом уверена, что, даже не пытаясь скрыть своих опасений, сделала движение к дверям. Но человек в зеленом пальто очень вежливо притворил дверь у нея перед носом и прислонился к ней спиной.

-- Подождите минутку, - сказал он. - Мы пришли но делу, и дело наше не из приятных. Где ваш хозяин?

-- Мой, кто? - переспросила Кет, дрожа от страха. "Мало ли что может означать на воровском наречии слово хозяин", подумала она.

-- Г-н Манталини, - пояснил незнакомец. - Он дома?

-- Он, кажется, наверху, - отвечала Кет, немного успокоенная этим вопросом. - Вам его нужно?

-- Мне-то не особенно его нужно, а вот ему так будет, пожалуй, полезно поговорить со мной во избежание неприятных хлопот. Вы потрудитесь только передать ему эту карточку и сказать, что я здесь, больше ничего.

С этими словами незнакомец вручил Кет толстую квадратную карточку и, повернувшись к своему приятелю, заметил все с тем же развязным видом: "А комнаты недурны", с чем тот вполне согласился, прибавив в виде пояснения, что "в этаких палатах маленький мальчишка может спокойно рости и вырасти в высокого мужчину, не рискуя стукнуться головой о потолок".

самим мистером Скэли. Подойдя к одному из бывших в комнате высоких трюмо, он стукнул своей палкой в самую середину стекла так хладнокровно, как будто это было не стекло, а железо.

-- А хорошая это посудина, Тикс, - сказал он своему компаньону.

-- Еще бы, - поддержал его мистер Тиксь, оставляя следы всех пяти пальцев и в том числе двойной отпечаток большого на куске шелковой материи небосно-голубого цвета, которую он щупал - Да и эта вещица, я думаю, немалых денег стоит.

С шелковой материи мистер Такс перенес свое восхищение на разные элегантные статьи дамского туалета, а мистер Скэли тем временем, стоя перед трюмо, поправил на досуге галстух и за сим перешел к подробному изучению прыщика на своем подбородке. Он был еще поглощен этим глубокомысленным занятием, когда в магазин вошла г-жа Манталини, вырвавшееся у нея восклицание удивления заставило его обернуться.

-- А, это должно быть хозяйка? - спросил он.

-- Да, это г-жа Манталини, - отвечала Кет.

-- В таком случае получите.

Мистер Скэли вытащил из кармана какой-то документ и развернул его, не торопясь.

-- Это исполнительный лист. Угодно будет вам заплатить? Если нет, позвольте нам обойти вашу мастерскую и составить опись инвентаря.

Бедная г-жа Манталини заломила в отчаянии руки, потом позвонила и послала за мужем, а потом упала в кресло и в обморок одновременно. Впрочем, это последнее обстоятельство нисколько не смутило двух джентльменов, состоявших при исполнении своих обязанностей. Мистер Скэли прислонился к подставке, на которой было растопырено бальное платье, так что казалось, будто плечи его выходят из открытого лифа, точно плечи той дамы, для которой оно предназначалось, и, сдвинув на бок шляпу, почесывал в голове с полнейшим равнодушием, а приятель его, мистер Тикс, пользуясь случаем для генеральной рекогносцировки магазина перед тем, как приступить к делу вплотную, стоял со своей книгой под мышкой и со шляпой в руке, поглощенный мысленной оценкой всех предметов, находившихся в ноле его зрения.

Таково было положение дел, когда в магазин влетел г-н Манталини. А так как сей любопытный экземпляр во дни своей юности имел довольно частые сношения с братией мистера Скэли и так как, кроме того, настоящий прискорбный инцидент был для него далеко не сюрпризом, то он только пожал плечами, засунул обе руки до самого дна обоих карманов, приподнял брови, посвистал, обругался и, усевшись верхом на стул, покорился судьбе спокойно и с достоинством.

-- Как велика сумма иска? - было его первым вопросом.

-- Тысяча пятьсот двадцать семь фунтов четыре шиллинга и девять с половиной пенсов, - отвечал мистер Скэли, не шевельнув бровью.

-- К чорту полпенса, - нетерпеливо буркнул г. Манталини.

-- Со всем нашим удовольствием, - любезно согласился мистер Скэли, - не только полпенса, но и все десять, если желаете.

-- Для нас не составит разницы, если туда же пойдут и остальные тысяча пятьсот двадцать семь фунтов, - заметил мистер Тикс.

-- Ни малейшей, - подтвердил мистер Скэли и после некоторой паузы продолжал: - Ну-с, так как же прикажете нам поступить? Прежде всего надо знать, как обстоит у вас дело, большой или маленький крах?.. Полное крушение? Так. Очень хорошо. В таком случае, мистер Том Тикс, эсквайр, потрудитесь уведомить вашу прелестную супругу и потомство, что следующия три ночи вы не ночуете дома по причине вступления во владение здешним имуществом... Но зачем так убивается эта дама? - проговорил вдруг мистер Скэли, взглянув на рыдавшую г-жу Манталини. - Ведь за добрую половину того, что здесь есть, не заплачено, разве это не утешение для нея?

И, не переставая сыпать такими ободряющого свойства сентенциями, предназначенными специально для трудных случаев жизни и представлявшими удивительно приятное сочетание шутливости тона с поучительностью содержания, мистер Скэли приступил к описи, в каковом щекотливом деле ему оказали существенную поддержку необыкновенный такт и опытность мистера Тикса, старьевщика.

-- Счастье моей жизни, - сказал г-н Манталини, подходя к жене с покаянным лицом, - выслушай меня! Удели мне минутку внимания.

-- Не говори со мной, - отвечала, рыдая, жена. - Ты меня разорил, неужели тебе еще мало?

Г-н Манталини, очевидно, хорошо разсчитал план своих действий. Едва коснулись его слуха эти суровые и горькия слова, как он отскочил назад, изобразил на своем лице жестокую душевную муку и стремглав побежал вон. Вслед затем наверху, в уборной, с треском захлопнулась дверь.

И она бросилась наверх. Кет побежала за ней, потому что хоть она и не вполне разделяла опасения любящей жены, но все-таки была немножко испугана. Когда обе дамы вбежали в уборную (дверь её оказалась незапертой, к слову сказать), их взорам предстал г-н Маталини с растрепанной гривой волос, с развевающимися бакенбардами, с аккуратно откинутым назад разстегнутым воротом рубахи и с столовым ножом, который он точил на ремне.

-- Помешали! - завопил, увидав жену, г-н Манталини. В тот же миг столовый нож исчез в кармане его халата, а глаза его дико выкатились.

-- Альфред, прости меня! - зарыдала жена, обхватив его руками за шею. - Я не хотела этого сказать, право, но хотела!

-- Разорена, погибла! - кричал г-н Манталини. - Погублена мной она, это чистейшее и лучшее из созданий, когда-либо услаждавших горькую жизнь пропащого забулдыги! О, проклятие! Оставьте меня! Я отправлю себя на тот свет, туда мне и дорога!

Дойдя до этого кризиса в своих взбудораженных чувствах, г-н Манталини хотель было выхватить нож из кармана, но жена удержала его руку. Тогда он сделал попытку разбить себе голову об стену, позаботившись предварительно отойти от стены по меньшей мере на шесть шагов.

-- Успокойся, мой ангел! - говорила г-жа Манталини. - Никто не виноват; тут столько же моей вины, как и твоей. Не горюй, все уладится, проживем как-нибудь. Ну, успокойся же. Альфред, успокойся!

Господин Манталини считал неудобным успокоиться так скоро, но тем не менее, потребовав несколько раз яду и высказав настоятельное желание, чтобы какая-нибудь добрая душа размозжила ему голову пулей, он начал сдаваться: его бурное горе смягчилось и он патетически зарыдал. В таком размягченном состоянии духа сей интересный джентльмен естественно не стал сопротивляться, когда у него пожелали отобрать нож (от которого, по правде сказать, он даже рад был отделаться, как от инструмента не совсем-то удобного и довольно опасного для ношения в кармане), и в конце-концов позволил своей дражайшей половине увести себя из комнаты.

Часа через три после этого мастерицам было объявлено, что оне распускаются по домам впредь до дальнейших распоряжений, а два дня спустя фамилия Манталини появилась в списке банкротов. В тот же день утром мисс Никкльби полнила по почте уведомление, что отныне магазин переходит в ведение мисс Нэг и что её, мисс Никкльби, услуги более не нужны. Как только это известие дошло до сведения мистрисс Никкльби, эта добрейшая душа объявила, что она всегда ожидала такого конца, и сослалась на многое множество ей одной известных случаев, когда она предсказывала то самое, что совершилось теперь.

-- И я опять повторяю, - сказала в заключение мистрисс Никкльби, которая не только никогда не повторяла, но и не говорила этого раньше (что, впрочем, едва ли нужно и пояснять), - я опять повторяю тебе, Кет, что ремесло портнихи и модистки - последнее, на котором мог остановиться твой выбор. Говорю это не в виде упрека тебе, моя милая, но если бы ты тогда же спросила совета у матери...

-- Да, да, это правда, - проговорила Кет мягко, перебивая ее. - Но что же вы теперь мне посоветуете, мама?

-- Что посоветую? Да неужели, мой друг, тебе не ясно, что из всех существующих в мире профессий самая подходящая для молодой девушки в твоем положении - профессия компаньонки? Поступить компаньонкой к какой-нибудь богатой, благовоспитанной леди, что может быть лучше этого? Твое воспитание, манеры, наружность - все дает тебе право разсчитывать на этом поприще видную роль. Помнишь, что рассказывал твой бедный папа об одной молодой девушке? Или ты не слыхала? Она была дочь пожилой дамы, квартировавшей в одном доме с папа, когда он был холостым. Как бишь их фамилия?... Никак не припомню. Знаю только, что начинается на Б., а кончается на Г... Не Вотерс, ли? Нет, не Вотерс, да оно и не подходит... Ну, все равно. Так вот эта самая молодая леди поступила компаньонкой к одной замужней даме. Та вскоре умерла и муж женился на ней, т. е. на компаньонке, а потом у нея родился прелестнейший мальчишка, поразивший докторов своим цветущим здоровьем, и все это в каких-нибудь полтора года.

Кет очень хорошо понимала, что этот поток воспоминаний, доказывавших с такою поразительной ясностью все великолепие перспектив, ожидавших молодую девушку на поприще компаньонки, был вызван каким-нибудь действительным или воображаемым открытием, которое сделала её мать в этой области. Поэтому она терпеливо дождалась, пока не изсякли все рассказы и анекдоты, имевшие и не имевшие отношения к обсуждаемому вопросу, и, наконец, позволила себе спросить, какое это было открытие. Тут-то вся правда и вышла наружу. Оказалось, что мистрисс Никкльби получила утром из соседней таверны через мальчишку, носившого ей портер, вчерашнюю великосветскую газету, и в этой вчерашней газете было объявление, гласившее на чистейшем и самом правильном английском языке, что некая замужняя леди ищет компаньонку, молодую особу благородного происхождения, и что фамилию и адрес этой леди можно узнать в такой-то библиотеке, в Вест-Энде.

-- По моему, стоит во всяком случае попытаться, - сказала мистрисс Никкльби, прочитав объявление и откладывая в сторону газету. - Надеюсь, твой дядя не будет ничего иметь против.

Кет чувствовала себя такою пришибленною после первых грубых толчков, которыми дала ей себя знать её новая самостоятельная жизнь, и так мало интересовалась в данный момент своей будущностью, что не возражала. Мистер Ральфь Никкльби в свою очередь не только не сделал никаких возражений, но вполне одобрил предложенный план. Услыхав о внезапном банкротстве госпожи Манталини, он не выразил большого удивления. Да и странно было бы, если б он удивился, так как главным виновником этого банкротства был в сущности он сам. Таким образом фамилия и адрес таинственной фешенебельной леди, ищущей компаньонки, были безотлагательно добыты, и в тот же день мисс Никкльби с матерые отправились в Кадоган-Плэс, Слоон-Стрит, разыскивать мистрисс Вититтерли.

Кадоган-Плжс - это тонкая нить, соединяющая две резкия крайности, связующее звено между аристократическими тротуарами Бельгрэв-Сквера и варварскими мостовыми Чельси. Кадоган-Плэс помещается в улице Слоон, но не составляет неотъемлемой её части. Он смотрит свысока на Слоон-Стрит, игнорирует Бромптон и в недоумении раскрывает глаза, когда ему называют Нью-Ред. Кадогань-Плэсь тянется за большим светом. Не то чтобы он претендовал на полное равенство с своими именитыми соседями Бельгрэв-Скверомь и Гросвенорь-Плэсом, нет! По отношению к этим важным господам он является скорее чем-то вроде незаконных детей великих мира сего, которые любят хвастать своею родней, хотя родня их и не признает.. Подражая по мере сил и возможности всем свычаям и обычаям высшого общества, Кадоган-Плэс принадлежит в действительности к среднему классу. Короче говоря, Кадоган-Плэс сидит на двух стульях. Как проводник электричества, он поддает всему, что с ним соприкасается, толчек, полученный извне, чванство своим происхождением и знанием, все то, чего нет в нем самом и что он заимствует из выше лежащого источника. Как связка, соединяющая Сиамских близнецов, он содержит в себе частицу жизни двух отдельных существ, не принадлежа ни одному из них.

На этой-то сомнительной почве растила корни мистрисс Вититтерли, и в дверь дома мистрисс Вититтерли Кет Никкльби стучалась дрожащей рукой в описываемый нами день. Дверь отворил высокий лакей с обсыпанной мукой или вымазанной мелом, или выкрашенной в белую краску головой, ибо то, что было у него на голове, было мало похоже на пудру. Получив визитную карточку Нет, высокий лакей передал ее маленькому пажу, такому маленькому, что все количество пуговиц, считающееся необходимым для костюма пажа, не помещалось на немь в обыкновенном порядке и потому было разсажено в четыре ряда. Сей юный джентльмен понес карточку наверх на подносе, а посетительниц в ожидании его возвращения пригласили в столовую, аппартамент довольно неопрятного вида, и так удобно обставленный, что он казался приспособленным для любого употребления, только не для еды и питья.

По обыкновенному порядку вещей и согласно всем достоверным описаниям жизни высшого света, какие мы находим в романах, мистрисс Вититтерли должна была бы принять посетительниц в своем будуаре; но потому ли, что в будуаре ьь этот момент брился мистер Вититтерли, или по другой какой-нибудь причине, только мистрисс Вититтерли на этот раз дала аудиенцию в гостиной. В этой гостиной было все, чему полагается быть в гостиных хороших домов, и все самого хорошого тона, начиная с бледно-розовых драпировок на окнах и накидок на диванах и креслах, долженствовавших выставлять в наивыгоднейшем свете цвет лица мистрисс Вититтерли, и кончая маленькой собачонкой, кусавшей за ноги чужих для развлечения мистрисс Вититтерли, и вышеупомянутым пажомь, подававшим шоколад для подкрепления сил мистрисс Вититтерли.

Лицо мистрисс Вититтерли отличалось интересною бледностью, и вообще вид был у ней какой-то кисло-сладкiiй; и сама она, и мебель её, и весь дом казались как будто полинялыми. Она сидела на диване в такой безыскусственной позе, что ее можно было принять за танцовщицу, которая совсем приготовилась выбежать на сцену и присела на минутку в ожидании поднятии занавеса.

Паж подал стулья.

-- Теперь можешь идти.

Альфонс вышел, и если когда-нибудь Альфонс был, как две капли воды, похож на самого заурядного Билля, так это был этот Альфонс.

-- Я прочла ваше объявление, мэм, - заговорила Кет после нескольких секунд неловкого молчания, - и решилась зайти...

-- Ахь, да, я действительно послала в газету объявление с одним из моих слуг, - перебила ее мистрисс Вититтерли. - Да, да, это мое объявление.

-- О, нет, конечно, нет, - протянула мистрисс Вититтерли

-- Но, разумеется, если ваш выбор уже сделан...

-- О, нет, на меня не так легко угодить... Я, право, не знаю, что вам сказать. Служили вы когда-нибудь в компаньонках?

Мистрис Никкльби, выжидавшая только случая вступить в разговор, не дала Кет открыть рта.

-- А-а, понимаю, - проговорила мистрисс Вититтерли.

-- Надо вам сказать, мэм, что мы не всегда были бедны, - продолжала мистрисс Никкльби. - Было время, когда я и не воображала, что моей дочери придется жить в чужих людях, потому что её бедный покойный отець был джентльмен с независимыми средствами и остался бы им по сей день, если бы больше слушался моих советов. Я всегда ему говорила...

-- Мама! - остановила ее Кет тихим голосом.

-- Не мешай мне, Кет! Надеюсь, я могу говорить, что хочу. Я хотела только объяснить этой леди...

И несмотря ни на какие подмигивания и подмаргивания, которыми мистрисс Никкльби старалась дать понять, что она скажет сейчас нечто такое, что сразу решить дело в их пользу, Кет удержала позицию за собой, бросив на мать выразительный взгляд, и мистрисс Никкльби принуждена была закупорить фонтан своего красноречия, не дав ему излиться.

-- Что вы умеете делать? - спросила мистрисс Вититтерли, закрывая глаза.

Краснея, Кет принялась перечислять главнейшие свои таланты, а мистрисс Никкльби откладывала их на пальцах один за другим. По счастью, их итоги сошлись, так что мистрисс Никкльби не представилось нового повода заговорить.

-- Хороший у вас характер? - задала новый вопрос мистрисс Вититтерли, открывая и сейчас же опять закрывая глаза.

-- А рекомендация? Я требую солидных рекомендаций.

Кет отвечала, что рекомендация у нея есть, и положила на стол визитную карточку Ральфа.

-- Будьте добры, придвиньтесь поближе: я хочу на вас взглянуть, - сказала мистрисс Вититтерли. - Я так близорука, что с этого разстояния почти не различаю вашего лица.

Кет не без замешательства исполнила это требование, и мистрисс Вититтерли, подняв на нее томный взор, произвела ей форменный смотр, длившийся минуты две или три.

Паж скрылся и спустя некоторое время, в течение которого в гостиной не было произнесено ни единого звука, появился опять, предшествуя джентльмену лет сорока, с внушительной осанкой, с плебейским лицом и с необыкновенно белобрысыми волосами. Подойдя к дивану, на котором сидела мистрисс Вититтерли, джентльмен этот нагнулся к ней; они пошептались, и затем он сказал, повернувшись к Кет:

-- А, да, компаньонка. Надо вам заметить, мисс, что для нас с женой это очень важный вопрос. Мистрисс Вититтерли - натура в высшей степени впечатлительная, эфирное, хрупкое существо, оранжерейное растение, экзотический цветок.

-- Ах, Генри, мой друг! - вставила мистрисс Вититтерли.

-- Не возражай, дорогая моя, это сущая правда. Одно дуновение - фью! (тут мистер Вититтерли сдунул воображаемую пушинку) - и ты улетела.

-- Твое тело не может вместить твоей великой души, - продолжал мистер Вититтерли. - Твой интеллект истощает твои последния силы - это говорят все доктора. Каждый из них считает за честь быть приглашенным к тебе, ты и сама это знаешь. Что твердят они все в один голос? "Милейший мой доктор, - говорю я как то сэру Темли Сисффину (это было вот здесь, в этой самой комнате, в последний раз, когда он навещал тебя), - милейший мой доктор, чем больна моя жена? Скажите мне правду, у меня достанет сил перенести самое худшее. Что это за болезнь нервы?" И он мне ответил: "Любезный друг, гордитесь этой женщиной, берегите ее, как зеницу ока. Она - украшение общества и сокровище для вас. Болезнь её - её душа. Душа парит, расширяется, рвется в высь; кровь закипает, пульс ускоряется, возбуждение ростст..." Ах! - Тут мистер Вититтерли, чуть-чуть не сбивший шляпки с мистрисс Никкльби, - так он размахивал руками в пылу своего увлечения рассказом, - торопливо полез в карман за платком и высморкался с таким треском, точно у него вместо носа была большая духовая труба.

-- Ну, полно, Генри, ты преувеличиваешь мою физическую немощь, - проговорила мистрисс Вититтерли с слабой улыбкой.

-- Нет, Джулия, нет, не преувеличиваю, - отвечал мистер Вититтерли. - Общество, в котором ты вращаешься (должна вращаться по своему положению, по своимь родственным связям, по своим дарованиям и уму), - это вихрь, непрерывный круговорот самых возбуждающих впечатлений, разрушающих твой организм. Бог мой, я никогда не забуду бала во время выборов в Эксетере, когда ты танцовала с племянником баронета. Это было нечто неслыханное, умопомрачительное! За человека было страшно!

-- Да, я всегда плачусь потом за такие триумфы, - сказала мистрисс Вититтерли.

с спокойным, ровным характером.

Тут муж и жена, говорившие не столько друг для друга, сколько в назидание посетительницам, замолчали и посмотрели на ту и на другую с таким выражением как будто хотели сказать: "Ну, что, какого вы теперь о нас мнения?" Затем мистер Вититтерли заговориль опять, обращаясь к мистрисс Никкльби:

-- Толпы самых блестящих джентльменов и дам, сливки высшого общества добиваются чести знакомства мистрисс Вититтерли. Она всегда окружена поклонниками, все смотрят ей в глаза. От впечатлений нет отбою, и все ее волнует: опера, драма, изящные искусства, балы...

-- Знать, мой друг, - подсказала мистрисс Вититтерли.

-- И знать, разумеется, военная и иная. Мистрисс Вититтерли составляет и высказывает массу самых разнообразных мнений о самых разнообразных предметах. Если бы кое-кому из наших общественных деятелей было известно настоящее, неприкрашенное мнение о них мистрисс Вититтерли, я думаю, они не держали бы головы так высоко, как держат теперь.

тело и душа находятся в непрестанной взаимной борьбе и что ты требуешь величайших забот и самых нежных попечений. Ну, хорошо, довольно об этом. Теперь я желал бы выслушать спокойно и безпристрастно, какими качествами для столь ответственной должности обладает эта молодая особа.

Согласно этому требованию таланты Кет были перечислены сызнова. Ей пришлось выдержать целый перекрестный допрос. В конце концов остановились на том, что через два дня, то есть по наведении необходимых справок, мисс Никкльби получит окончательный ответ на имя дяди, после чего посетительницы распрощались и вышли. Маленький паж проводил их по лестнице до первой площадки, где его сменил высокий лакей, который и довел их в сохранности до подъезда.

-- Эти Вититтерли занимают высокое положение в свете, это ясно, - сказала мистрисс Никкльби, когда оне с Кет вышли на улицу. - Какая образованная дама мистрисс Вититтерли!

-- Вы находите, мама? - только и ответила Кет.

Такия мысли естественно привели проницательную мистрисс Никкльби к кое-каким выкладкам приватного свойства. Предметом этих выкладок была, во-первых, вероятная продолжительность жизни мистрисс Вититтерли и, во-вторых, шансы за то, что в случае её смерти безутешный вдовец предложит руку и сердце её, мистрисс Никкльби, дочери. Таким образом не дошли оне еще до дому, как достойная леди уже освободила душу мистрисс Вититтерли от сковывающей ее земной оболочки, выдала Кет за вдовца, совершив обряд бракосочетания в Вановер-Сквере, в церкви Св. Георгия, и пышно отпраздновала свадьбу, оставив нерешенным только один второстепенный вопрос, а именно: в котором из покоев аристократического дома на Кадоган-Плэс будет воздвигнута великолепная французская кровать красного дерева для тещи, - в одной из задних комнат второго этажа или в парадной спальне третьяго. Долго колебалась она между этими двумя аппартаментами, не зная, которому отдать предпочтение, и, наконец, разрубила гордиев узел, порешив предоставить этот вопрос на благоусмотрение зятя.

Справки о компаньонке была наведены. Ответ мистрисс Вититтерли (нельзя сказать, чтобы к удовольствию Кет) оказался благоприятным, и к концу той же недели сама Кет и вся её движимость переехали в аристократический дом мистрисс Вититтерли, где мы их пока и оставим.