Жизнь и приключения Николая Никльби.
Глава XXIII, описывает труппу мистера Винцента Кромльса и трактует о его делах, домашних и театральных.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Жизнь и приключения Николая Никльби. Глава XXIII, описывает труппу мистера Винцента Кромльса и трактует о его делах, домашних и театральных. (старая орфография)

ГЛАВА XXIII
описывает труппу мистера Винцента Кромльса и трактует о его делах, домашних и театральных.

Так как у мистера Кромльса на конюшне харчевни стояло странного вида четвероногое, которое он называл "своим нови", а в сарае - колымага, окрещенная им же "четырехколесным фаэтоном", то на другой дезь Николай мог продолжать свое путешествие с такими удобствами, на которые он никак не разсчитывал. Они с антрепренером заняли передния места, а на заднее сиденье запихали двух юных Кромльсов со Смайком и с большой плетеной корзиной, в которой, под защитой толстой клеенки на случай дождя, покоились шпаги, пистолеты, парики с косичками, матросские костюмы и другие профессиональные аттрибуты вышеназванных молодых джентльменов.

Пони поспешал весьма медленно и, вероятно, благодаря своему сценическому воспитанию, обнаруживал от времени до времени непреодолимое поползновение растянуться на дороге. Однако, мистер Кромльс, усиленно действуя кнутом и вожжами, благополучно поддерживал его на ногах, а когда этих средств оказывалось недостаточно, и животное решительно останавливалось, мастер Кромльс старший вылезал из колымаги и давал ему пинка. С помощью таких неотразимых аргументов лошадку удавалось иногда убедить пробежать шагов двадцать, и таким образом по весьма меткому замечанию мистера Кромльса, компания "как-никак, а подвигалась вперед" к удовольствию всех заинтересованных сторон.

-- Она все-таки славная лошадка, ее надо знать, - сказал мистер Кромльс, оборачиваясь к Николаю.

Может быть, лошадка была и "славная" для тех, кто знал ее близко, но её косматая, растрепанная шерсть имела безспорно непривлекательный вид. Поэтому Николай ограничился замечанием, что "конечно, короткое знакомство в таких случаях много значит".

-- А сколько концов она отмахивала за свою жизнь! - продолжал мистер Кромльс, ловко смазав пони кнутом по уху ради старого знакомства. - Она сделалась членом нашей семьи. Мать её тоже была на сцене.

-- Неужели?

-- Да. Четырнадцать слишком лет он играла в цирке: ела яблочные пироги, стреляла из пистолета, ложилась спать в ночном колпаке, одним словом, исполняла главные роли во всех пантомимах. А отец её был танцовщиком.

-- Отличался талантом?

-- Нельзя сказать, он был из заурядных пони. Дело, видите ли, в том, что в начале своей карьеры он ходил в упряжи, работал поденно, и никогда уже не мог отстать от своих старых привычек.. В мелодраммах он был недурен, но глуп, очень глуп. Когда подруга его околела, он пристрастился к портвейну.

-- К портвейну? - удивился Николай.

-- Да. Он пил портвейн на сцене в компании с клоуном, но он был очень жаден, и вот в один прекрасный вечер он откусил кусок стекла от стакана, когда ему подавали вино, подавился и, так сказать, пал жертвой своих вульгарных наклонностей.

Между тем потомок злосчастного животного требовал все большого и большого внимании со стороны мистера Кромльса, и так как этому почтенному джентльмену было недосуг разговаривать, то Николай мог на свободе предаваться своим мыслям.

Наконец приехали в Портсмут. У подъемного моста мистер Кромльс остановил лошадь и сказал Николаю:

-- Мы с вами сойдем здесь, а мальчики завезут мой багаж к нам на квартиру, а потом отведут лошадь в конюшню. Пусть они захватят за одно и ваши вещи: оне могут покамест полежать у меня.

Поблагодарив мистера Кромльса за его обязательное предложение, Николай соскочил на землю, взял под руку Смайка, и все трое двинулись по главной улице к театру. Молодой человек чувствовал себя очень неловко и непокойно от сознания, что через несколько минут он вступит в новый, незнакомый ему мир.

Проходя по улицам, он видел на стенах и в окнах лавок очень много афиш, на которых имена мистера Винцента Кромльса, мистрисс Кромльс, мастера Кромльса старшого, мастера П. Кромльса, и мисс Кромльс были пропечатаны огромными буквами, а все остальные - маленькими. Но вот, наконец, они вошли в какие-то двери, откуда на них пахнуло запахом апельсинных корок и лампового масла с примесью опилок, прошли ощупью по темному корридору, спустились куда-то вниз по ступенькам, пролавировали по лабиринту из полотняных рам и горшков с краской и вступили на подмостки Портсмутского театра.

-- Вот и пришли! - сказал мистер Кромльс.

занавес. Он заглянул в зрительный зал: потолок, партер, ложи, галерея, места для оркестра, драпировки и всевозможные орнаменты, - все смотрело грубым, холодным, печальным и жалким.

-- Так это-то театр! - шепнул ему на- ухо Смайк. - А я воображал, что в нем так светло и красиво, что можно ослепнуть от блеска.

-- Да, такой он и есть, только не днем, Смайк, не днем, - отвечал Николай, пораженный и сам почти не менее Смайка.

Голос антрепренера, призывавший его откуда-то из мрака прервал его наблюдения. На противуположном конце сцены, куда они со Смайком теперь перешли, за маленьким овальнымь столом красного дерева на расшатанных ножках, сидела видная, дородная женщина лет сорока, сорока пяти, в полипялой шелковой накидке и с непокрытой головой; шляпка, которою она держала за ленты, болталась у нея на руке. Волосы (необыкновенно обильные) спускались ей на уши двумя крупными фестонами.

Антрепренер подвел Николая к этой леди и сказал ему:

-- Мистер Джонсон (Николай взял это имя своим театральным псевдонимом, вспомнив, что Ньюмэн Ногс окрестил его так, когда знакомил с мистрисс Кенвигз) - мистер Джонсон, позвольте вас представить: мистрисс Винцент Кромльс.

-- Очень рада познакомиться, сэр, - произнесла мистрисс Кромльс гробовым голосом, - тем более, что в вашем лице я имею счастье приветствовать будущого члена нашего братства.

С этими словами дородная лэди пожала- Николаю руку. Он хоть и видел, что рука была большая, но никак не ожидал того богатырского рукопожатия, каким его удостоили.

-- А это другой молодой человек? - продолжала лэди, оставляя Николая и ступив несколько шагов в сторону Смайка, как это делают трагическия актрисы, когда играют королев. - Милости просим в нашу труппу. Мы рады и вам.

-- Неправда ли, душенька, он нам подойдет? - сказал мистер Кромльс, поднося к носу понюшку.

-- Он безподобен, - объявила леди. - Истинное приобретение для театра.

Не успела мистрисс Кромльс отмаршировать к своему столу, как из какого-то невидимого убежища на сцену выпорхнула девочка в грязной белой юбочке, в коротеньких панталончиках, стянутых у колен, в открытых башмаках с перепутками, в белом спенсере с зеленым шарфом через плечо, в розовой газовой шляпке и в папильотках. Она сделала пируэт, похлопала ножкой о ножку, опять сделала пируэт, потом вдруг воззрилась в противоположную стену, вскрикнула, понеслась вперед, круто остановилась в шести дюймах от рампы и замерла в прекрасной позе ужаса. Из-за кулисы, одной могучей глиссадой, вынырнул оборванный джентльмен в стоптанных туфлях из бундовой кожи и стал перед девой, потрясая палкой и скрежеща зубами.

-- Они репетируют "Индейца-дикаря и красавицу", - сказала мистрисс Кромльс.

-- Маленький балет-интермедия, - пояснял мистер Кромльс. - Чудесно, продолжайте... Мистер Джонсон, будьте добры сюда, к сторонке, вот так. Ну!

Мистер Кромльс хлопнул в ладоши. По этому сигналу дикарь разсвирепел и сделал глиссаду к красавице, но красавица ловко увернулась, сделав шесть пируэтов, и закончила последний, став прямо на носки. На дикаря это видимо произвело впечатление, ибо, показав еще несколько образчиков своей свирепости и погонявшись за девой по сцене, он начал утихать и, наконец, приложив к носу большой палец правой руки, остальными побарабанил себя по щеке, давая этим понять, что он сражен красотою юной пэри. Действуя под влиянием обуявшей его страсти, он принялся колотить себя в грудь и обнаруживать многие другие симптомы безумной любви. Благодаря ли тому обстоятельству, что все эти проявления были довольно прозаичного свойства, или по другой неизвестной причине, только красавица вдруг заснула, заснула, как убитая, на дерновой скамье. Заметив это, дикарь нагнулся к ней, оттопырив левое ухо ладонью левой руки, прислушался к её дыханию и выразительно закивал во все стороны, давая знать тем, кого это могло интересовать, что она не притворяется, а действительно спит. Затем, будучи предоставлен собственным рессурсам, дикарь со скуки принялся танцовать в одиночку. В тот самый момент, когда, он доделывал последнее па, красавица проснулась, протерла глаза, вскочила со скамьи и проплясала соло, да какое! Дикарь в экстазе пожирал ее глазами, а когда она кончила, он сорвал с ближайшого дерева какую-то ботаническую редкость, смахивавшую на маленький кочан маринованной капусты, и преподнес ее прекрасной деве. Сначала она не хотела брать, но дикарь пролил потоки слез, и она умилостивилась. Дикарь подпрыгнул от радости, а красавица от восторга перед упоительным ароматом маринованной капусты. Затем оба они пустились в пляс уже вместе. Наконец дикарь опустился на одно колено, подставив своей даме другое, на которое она вскочила одной ножкой, закончив таким образом балет и оставив зрителей в приятной неизвестности, выйдет ли она замуж за дикаря или возвратится к родителям.

-- Прекрасно! Превосходно! - воскликнул мистер Кромльс. - Браво!

-- Бра-во! - закричал и Николай, решившись видеть все в розовом свете.

-- Вот, сэр, имею честь представить, - сказал мистер Кромльс, подводя к нему балерину, - мисс Нинетта Кромльс.

-- Ваша дочь?

-- Моя дочь, моя дочь, сэр; общий идол публики во всех местах, которые мы посетили. Благодаря этой девочке, сэр, мы получали самые лестные письма от знати и дворянства почти всех городов Англии.

-- Она... - мистер Кромльс захдебнулся: никакой язык не мог выразить всех совершенств дитяти-феномена. - Я вам одно скажу, сэр, - продолжал он, помолчав, - талант этого ребенка выше всего, что только можно себе вообразить. Ее надо видеть, сэр, ее надо видеть, чтобы оценить по достоинству, да!.. Ступай к маме, милочка!

-- Могу я спросить, сколько ей лет?

-- Можете, сэр, - отвечал мистер Кромльс, глядя твердым взглядом прямо в глаза своему собеседнику, как это делаем все мы, когда сомневаемся, что нам поверят на слово. - Ей десять лет от роду.

-- Только десять?

-- Ни одним днем больше.

-- Ах, Боже мой! Это просто невероятно! - сказал Николай.

Действительно, оно было не совсем вероятно, ибо дитя-феномен, несмотря на свой маленький рост, имело довольно старообразную физиономию и сверх того оставалось все в том же возрасте... как бы мне не солгать?.. ну, если не на память древнейших старожилов тех мест, то во всяком случае добрых пять лет. Надо, впрочем, заметить, что с ранняго детства мисс Нинетту укладывали спать очень поздно и поили джином в неограниченном количестве с специальной целью помешать ей рости, и весьма вероятно, что такая система воспитания развила в дитяти-феномене эти добавочные феноменальные явления.

Еще в начале вышеописанного краткого диалога на сцене появился джентльмен, игравший дикаря, но теперь на ногах у него были обыкновенные башмаки, а туфли из буйволовой кожи он держал в руке. Все это время он стоял в нескольких шагах от разговаривающих с очевидным желанием вступить в разговор. Находя, должно быть, что теперь настал для этого самый удобный момент, он сказал, обращаясь к Николаю и кивая на мисс Кромльс:

-- Каков талант, сэр?

Николай согласился, что талант удивительный.

-- Ах, - вздохнул дикарь с протяжным свистом, выпуская воздух сквозь стиснутые зубы, - не место ей здесь, не место!

-- Что вы хотите этим сказать? - спросил антрепренер.

-- Не место ей в провинции! - продолжал дикарь с жаром. - Слишком она хороша для провинциальной публики. Ей выступать в больших лондонских театрах и больше нигде. И я вам прямо скажу: она давно была бы там, если бы не зависть и не происки известных нам лиц... Мистер Кромльс, не будете ли вы так добры познакомить меня с...

-- Мистер Фолэр, - сказал антрепренер, представляя его Николаю.

-- Счастлив честью вашего знакомства, сэр, - мистер Фолэр прикоснулся указательными пальцем к полям своей шляпы и пожал руку своему новому знакомому. - Если не ошибаюсь, сэр, вы тоже вступаете в наши ряды?

-- Да, неопытным новобранцем, - отвечал Николай.

-- Видали вы когда-нибудь такую кривляку? - прошептал мистер Фолэр ему на ухо и отвел его в сторону, пользуясь тем, что мистер Кромльс заговорил с женой.

-- Какую?

Мистер Фолэр состроил шутовскую гримасу, одну из многочисленной коллекции, составлявшей его репертуаре, и показал пальцем себе через плечо.

-- Я говорю о дитяти-чурбане, сэр, - поправил мистер Фолэр. - Девчонка самых заурядных способностей из любого приюта пропляшет лучше её. Она должна благодарить свою счастливую звезду, что родилась дочерью антрепренера.

-- А вас это, повидимому, очень волнует, - заметил Николай, улыбнувшись.

-- Волнует, да, клянусь Юпитером, да и не может не волновать, - сказал мистер Фолэр, продевая руку под локоть собеседника и принимаясь ходить с ним по сцене. - Хоть кого ожесточит такая несправедливость. Разве можно спокойно смотреть, как какую-то глупую девчонку выпускают всякий вечер в лучших ролях, навязывают публике, в ущерб интересам всей труппы, а других, более достойных, обходят? Не странно ли, не дико ли, что семейная гордость может до такой степени ослеплять человека, что он не понимает даже своих собственных выгод?.. Да вот вам факт: в прошлом месяце, когда мы играли в Соутгемптоне, на одно представление явилось в театр на целых пятнадцать шиллингов шесть пенсов лишней публики, чтобы посмотреть меня в "Пляске горцев". И что же? С того дня меня ни разу не выпустили в "Пляске горцев", ни одного разу, а дитя-феномен каждый вечер ломалась перед пустым театром и скалила зубы из-за своей гирлянды пяти с половиной человекам в партере да двум мальчишкам в райке.

-- Судя по тому образчику вашего искусства., который я сейчас видел, вы должны быть одним из самых ценных членов труппы, - сказал Николай.

-- Н-да, могу сказать, и мы не лыком шиты, - отвечал мистер Фолэр, похлопав туфлю об туфлю, чтобы выбить из них пыль. - Пожалуй, что у меня даже нет соперников в моем ремесле. Но когда не получаешь ничего, кроме щелчков самолюбию - опускаются крылья: это все равно, что вместо мела подбить подошвы свинцом или танцовать в кандалах, не видя даже благодарности за свой труд... Эы, дружище, как поживаешь?

Особа, к которой относилось это воззвание, оказалась смуглолицым, или вернее, желтолицым джентльменом с длинной гривой черных волос и явными признаками жесткой бороды и усов (хотя он был гладко выбрит) того же мрачного оттенка. Ему было, вероятно, не более тридцати лет, но на первый взгляд он казался много старше, - такое у него было бледное, измятое лицо от постоянного употребления белил и румян. Костюм его состоял из клетчатой рубашки, зеленого сюртука - поношенного, но с новыми медными пуговицами, зеленого с красным полосатого галстуха и широких синих пангалон. Дешевая ясеневая палка, которую он держал в руке, служила ему, повидимому, не столько в качестве палки, сколько для дополнения костюма, ибо он описывал ею в воздухе круги, держа ее за нижний конец, за исключением тем моментов, когда, она изображала рапиру и когда её обладатель становился в позицию и делал ею выпад по направлению одной из боковых кулис или какого-нибудь другого неодушевленного, а то и одушевленного предмета, который подвертывался ему по пути и мог служить мишенью.

-- А, Томми! Ну, что, брат, какие у нас новости? - спросил смуглолицый, делая выпад в грудь своему приятелю, который ловко отпарировал его удар своей туфлей.

-- Да никаких. Вот только новый дебютант проявился, - отвечал мистер Фолэр, взглянув на Николая.

-- Так познакомь же нас, Томми, не пренебрегай этикетом, - сказал смуглолицый, укоризненно смазав друга, палкой по шляпе.

-- Мистер Джонсон, - сказал герои пантомимы, - позвольте вам представить: мистер Ленвиль. Исполняет первые роли в трагедиях.

-- За исключением тех случаев, следовало бы тебе прибавить, Томми, когда. Старая Колода, заберет себе в голову, что она может сделать это сама, - заметил мистер Ленвиль. - Вы ведь знаете, сэр, кто такой Старая Колода?

-- Нет, не знаю, - отвечал Николай

-- Мы окрестили так Кромльса за его тяжеловесную игру. Однако, господа, мне некогда точить с вами лясы. На завтра у меня роль в двенадцать листов, а я еще и не заглядывал в нее. Хорошо, что у меня такая чертовски быстрая память.

Утешив себя таким соображением, мистер Ленвиль вытащил из кармана засаленный, измятый манускрипт, проткнул приятеля еще разок своей воображаемой рапирой и принялся расхаживать по сцене, бормоча себе под нос свою роль и подчеркивая самые сильные места соответствующими жестами по внушению своей фантазии.

Тем временем на сцене собралась почти вся труппа. Кроме мистера Ленвиля и приятеля его Томми здесь были налицо: близорукий молодой джентльмен мозглявого вида, игравший несчастных любовников, а в случае надобности действовавший за тенора в дивертисментах и с ним (они вошли под руку) комический пейзан, - круглолицый человечек с вздернутым носом, широким ртом и выпученными глазами. Немного подальше, разсыпаясь в любезностях перед Феноменом, стояль полупьяненький старичок, актер на роли благородных отцов, дошедший до последних пределов нищеты, судя по костюму. Был и драгой пожилой джентльмен, чуть-чуть по представительнее первого, игравший комических стариков - тех чудаков самодуров, у которых всегда бывает племянник офицер и они вечно гоняются за ним с толстой палкой, принуждая его жениться на богатой наследнице. Этот оказывал особенное внимание мистрисс Кромльс. Затем был еще какой-то странный субъект в мохнатом плаще, шагавший вдоль рампы, помахивая тросточкой и декламируя вполголоса, но с большим жаром, для увеселения воображаемой публики. Он был не так молод, как было бы желательно; выражаясь точнее, он находился в поре отцветания, но преувеличенно фатоватая изысканность манер обличала в нем героя комедии-буфф. Было еще три или четыре молодых человека с густыми бровями и провалившимися щеками, очевидно, второстепенные персонажи, так как они стояли отдельной кучкой в углу, смеясь и разговаривая между собой, и никто не обращал на них внимания.

Дамы составили отдельный кружок за вышеупомянутым овальным столом на расшатанных ножках. Тут была мисс Сневелличи, выступавшая во всех родах сценического искусства и во всевозможных ролях, начиная с характерных танцев кончая леди Макбет, и неизбежно появлявшаяся на сцене в свой бенефис в шелковых панталончиках небесного цвета. Она поглядывала на Николая из глубины своей соломенной шляпки, больше похожей на опрокинутую корзинку, притворяясь, что поглощена интересным разговором со своей товаркой мисс Ледрук, которая принесла с собой работу и в свою очередь удивительно естественно делала вид, что собирает оборочку. Затем была мисс Бельвони, не претендовавшая на первые роли: она играла все больше пажей в белом атласе и обыкновенно стояла в глубине сцены, грациозно отставив одну ногу и созерцая публику, или ходила по пятам за мистером Кромльсом в трагедиях. Теперь она занималась тем, что старательно называла на палец один из локончиков хорошенькой мисс Бравасса, той самой мисс Бравасса, чье изображение было когда-то отлитографировано подмастерьем одного гравера и с тех пор всякий раз, как афиши возвещали её годовой бенефис, вывешивалось для продажи в безчисленном множестве оттисков на окнах кондитерской, зеленной, в библиотеке и в театральной кассе. Была еще мистрисс Ленвиль в воздушной шляпке с вуалью, которою она во время оно покорила сердце мистера Ленвиля. Была мисс Газниги в небрежно накинутом на шею боа из поддельного горностая, концами которого она игриво колотила по рукам мистера Кромльса-младшого. Была, наконец, мистрисс Грудден - "полезность" в коричневом салопе и касторовой шляпе, помогавшая мистрисс Кромльс по хозяйству, собиравшая деньги при входе в театр, одевавшая дам, подметавшая партер, действовавшая за суфлера в последней картине пятого акта, когда вся труппа высыпала на сцену, исполнявшая в критических случаях всякую роль, даже не заглянув в пьесу, и фигурировавшая на афишах под всевозможными именами, смотря по тому, какое в данный момент казалось эффектнее мистеру Кромльсу.

Все эти подробности мистер Фолэр весьма обязательно сообщил Николаю, после чего покинул его и присоединился к товарищам, предоставив мистеру Кромльсу завершить церемонию представления, что тот и исполнил, всенародно провозгласив нового актера восьмым чудом по таланту и сценической подготовке.

-- Извините, пожалуйста, - сказала мисс Сневелличи, грациозно скользнув к Николаю; - играли вы когда-нибудь в Кентербери?

-- Никогда, - отвечал Николай.

в тот день, когда он приехал, я вышла из труппы.

-- Я вижу вас в первый раз, - сказал Николай. - Я убежден, что не встречал вас раньше, - прибавил он галантно, - если бы мы встречались, я не мог бы об этом забыть.

-- Вы слишком любезны, - пролепетала мисс Сневелличи, мило склоняя головку. - А знаете, - продолжала она, - теперь, присмотревшись к вам поближе, я вижу, что у того джентльмэна были совсем не такие глаза... Неправда ли, вы считаете меня дурочкой, что я замечаю такие пустяки?

-- Вовсе нет, - отвечал Николай. - Ваше внимание в каком бы то ни было смысле не может не льстить моему самолюбию.

-- Ах, эти мужчины, такой тщеславный народ! - воскликнула мисс Сневелличи, после что она очаровательно смутилась, достала платочек из полинялого атласного ридикюльчика с золоченой застежкой и позвала мисс Ледрук: - Лед, душечка, поди сюда на минутку!

-- Что там такое? - откликнулась мисс Ледрук.

-- Ведь это не тот!

-- Не тот - кто? Не понимаю.

-- Да нет, ты знаешь. Ну, помнишь?.. Кентербери... Поди сюда. Я хочу тебе что-то сказать.

Но так как мисс Ледрук не пожелала подойти к мисс Сневелличи, мисс Сневелличи не оставалось ничего больше, как подойти к мисс Ледрук, что она и исполнила обворожительно, в припрыжку, как птичка. Подруги стали шептаться. Мисс Ледрук, очевидно, дразнила мисс Сневелличи новыми актером, ибо, пошептавшись и похихикав несколько минут, мисс Сневелличи больно нахлопала по рукам мисс Ледрук и удалилась в приятном замешательстве.

-- Леди и джентльмэны, - возгласил мистер Кромльс, все это время что-то писавший на клочке бумаги, завтра к десяти утра прошу на репетицию, пойдет "Смертельная борьба". В процессии участвуют все. Пьеса игранная, поэтому довольно будет одной репетиции. Итак, к десяти часам все. Прошу не опаздывать.

-- К десяти часам все, - повторила громогласно мистрисс Грудден, обводя взглядом артистов.

-- В понедельник утром читаем новую пьесу, - продолжал мистер Кромльс. - Она еще не написана, но каждый получит в ней хорошую роль: об этом позаботится автор - мистер Джонсон.

-- Как! - закричал Николай. - Да я еще не...

-- В понедельник утром, господа! - заорал мистер Кромльс во все горло, стараясь заглушить возражения несчастного автора. - Можете расходиться, леди и джентльмены.

Мистеру Кромльсу не понадобилось повторять этого разрешения: лэди и джентльмэны поднялись со своих мест, и через несколько секунд театр опустел. Остались только сам Кромльс с семейством, Николай да Смайк.

-- Послушайте, мистер Кромльс, - сказал Николай, отводя его в сторону, - к понедельнику пьеса не будет готова,

-- Вздор, вздор! - отвечал мастер Кромльс.

-- Но, уверяю вас, я не могу, - доказывал Николай. - Moему творчеству никогда не предъявляли таких требований. У меня ничего не выйдет, или выйдет такая...

-- Какое тут к чорту творчество и зачем вы его приплели? - закричал антрепренер.

-- Да так же, милейший мой, очень просто, перебил мистер Кромльс с нескрываемой досадой. - Знаете вы французский язык?

-- Знаю.

-- Ну, вот и чудесно. - Мистер Кромльс выдвинул ящик стола, достал оттуда свернутую трубкой толстую тетрадь и подал ее Николаю. - Вот вам. Переводите на английский язык и поставьте свое имя на заглавной странице... Чорт возьми, - проворчал мистер Кромльс, - сколько раз я давал себе слово брать только таких актеров, которые знают французский язык. Тогда все могли бы разучивать роли по подлиннику и играть прямо по-английски без всяких хлопот. И расходов лишних не было бы.

Николай улыбнулся и сунул тетрадь в карман.

-- А как вы решили с квартирой? Где намерены поселиться? - спросил его мистер Кромльс.

Николай подумал, что на первую неделю он был бы очень не прочь поселиться хоть в партере театра, но ответил только, что он еще не решил этого вопроса.

-- В таком случае пойдем пока ко мне, - сказал мистер Кромльс, - вместе пообедаем, а после обеда вы поищите квартиру: мальчики пойдут с вами и покажут, в какой части города надо смотреть.

Приглашение было принято. Мистрисс Кромльс взяла под руку с одной стороны мужа, с другой Николая, и они торжественно вышли на улицу. Смайк и юные Кромльсы с Феноменом отправились домой по короткой дороге, а мистрисс Грудден остались в кассе театра подкрепляться припасенным заранее вчерашним рагу и кружкой дешевого портера.

Мистрисс Кромльс выступала по тротуару, точно шла на казнь, поддерживаемая сознанием своей невинности и тою геройскою твердостью духа, какую даст только добродетель. Напротив того, мистер Кромльс всем своим видом, походкой и осанкой являл жестокого тирана. Впрочем, и тот и другая в одинаковой мере привлекали на себя внимание прохожих, и когда до них доносился громкий шепот: "Вон мистер и мистрисс Кромльс!" или когда какой-нибудь мальчишка забегал вперед, чтобы заглянуть им в лицо, строгое выражение на лицах обоих заметно смягчалось: то была популярность, и они это чувствовали.

утопленника и много других морских редкостей всех трех царств природы. На наружных дверях красовались сверкающий медный дверной молоток, такая же ослепительная медная дощечка и не уступающая ей по блеску ручка от звонка, а на заднем дворе возвышалась корабельная мачта с флюгером на верхушке.

-- Прошу покорно, - сказала мистрисс Кромльс, оборачиваясь к Николаю в дверях гостиной первого этажа с венецианским окном.

Николай поблагодарил учтивым поклоном и ощутил самую чистосердечную радость при виде накрытого к обеду стола.

-- У нас сегодня баранина под луковым соусом, больше ничего нет, - продолжала мистрисс Кромльс своим замогильным голосом - но, чем, богаты, тем и рады: вы доставите нам истинное удовольствие, разделив с нами этот скромный обед.

-- Благодарю вас, я окажу ему должную честь, - отвечал Николай.

-- Час обеденный; прошло даже пять минут лишних.

Мистрисс Кромльс позвонила.

-- Подавайте баранину.

Белый раб, прислуживавший жильцам мистера Бульфа, исчез и немного погодя торжественно появился с

-- Скажите, какова здешняя публика? - обратился Николай к мистеру Кромльсу. - Любители театра?

-- О, нет, далеко нет, - отвечал этот джентльмэн, качая головой.

-- Я от души их жалею, - сказала мистрисс Кромльс.

-- А тоже, - сказал Николай - Не находить удовольствия в сценических представлениях, когда дело ведется, как следует - значит не иметь вкуса.

"Фее-Дикобразе" - балете, написанном нарочно для нея, в театр явилось публики ну, как вы думаете, на сколько? На четыре фунта двенадцать шиллингов итого!

-- Не может быть! - воскликнул Николай.

-- И прибавь еще, папа, из них на два фунта в кредит, - докончила дитя-феномен.

-- И из них на два фунта в кредит, - повторил мистер Кромльс. - Да что там? Сама мистрисс Кромльс не один раз играла почти перед пустым театром.

-- Но зато, Винцент, нельзя не сказать: здесь публика чуткая, хоть и мало посещает театр, - заметила жена.

настоящую хорошую игру, - проговорил с ударением муж. - В этом нет ничего удивительного.

-- А вы, сударыня, я слышал, даете уроки драматического искусства? - спросил Николай.

-- Да, даю.

-- Прежде были. Дочь одного здешняго подрядчика, поставщика провизии на суда, брала у меня уроки, но потом оказалось, что она немного помешана. Она и тогда уже была сумасшедшая, когда обратилась ко мне. Очень странно, что помешанной могла придти такая идея.

Николай был не вполне уверен, разделяет ли он это мнение, и потому счел за лучшее промолчать.

-- Ну, теперь поговорим о делах, - сказал антрененер, когда обед кончился. - Не желайте ли на первый раз выступить в какой-нибудь маленькой пьеске вдвоем с Феноменом?

-- Вы очень добры, - проговорил Николай торопливо, - но не лучше ли будет для дебюта выступить с кем-нибудь, более подходящим мне по росту? Ведь я могу сконфузиться, растеряться... мне кажется, я буду чувствовать себя свободнее со взрослыми людьми.

-- Конечно, - подтвердил Николай, от всей души надеясь, что еще не скоро придет тот момент, когда он удостоится этой чести.

-- Так вот что мы сделаем, - продолжал мистер Кромльс. - Покончив с вашей пьесой, вы займетесь ролью Ромео... Да кстати: не забудьте же про насос и про бадьи... Джульетта - мисс Сневелличи, старуха Грудден - кормилица... Да, так, это выйдет хорошо... Ну, а после Ромео, принимайтесь за Корсара, а там за Бассио и Иеремию Диддлера. Вы живо одолеете все эти роли: все оне в одном духе - мимика, жестикуляция - все. Стоит только справиться с одной, и дело в шляпе.

Наделив новоиспеченного актера этими отрывочными указаниями, мистер Кромльс сунул в его дрожащия руки несколько книжонок, отдал приказ своему старшему сыну идти с ним и помочь ему найти квартиру, затем пожал ему руку и пожелал доброго вечера.

В Портсмуте нет недостатка в удобных меблированных комнатах; не мало найдется там и таких, которые вполне отвечают требованиям людей со скудными финансами. Но для Николая первые оказывались черезчур хороши, а последния черезчур плохи, и молодые люди обошли такое множество домов без всякого результата, что Николай начинал уже серьезно подумывать, не попросить ли ему разрешения переночевать эту ночь в театре.

над табачной лавкой, хозяин которой и отдавал их в наймы. Николай остановился на этой квартире, счастливый уже тем, что с него не потребовали платы вперед.

-- Ну, Смайк, давай раскладывать нашу движимость, - сказал он, выпроводив мастера Кромльса. - Престранно начались наши похождения, и один Бог знает, чем они кончатся, но я так устал за эти три дня, что не хочу ни о чем думать сегодня: утро вечера мудренее.