Жизнь и приключения Николая Никльби.
Глава XXVI. Душевному спокойствию мисс Никкльби угрожает опасность.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Жизнь и приключения Николая Никльби. Глава XXVI. Душевному спокойствию мисс Никкльби угрожает опасность. (старая орфография)

ГЛАВА XXVI.
Душевному спокойствию мисс Никкльби угрожает опасность.

Место - роскошная анфилада комнат в Реджен-Стрите, время три часа пополудни для жалких тружеников, влачащих скучное бремя жизни, и первый утренний час для беззаботных счастливцев, срывающих цветы удовольствия; действующия лица - лорд Фредерик Верисофт и его приятель сэр Мельбери Гок.

Оба элегантные джентльмена покоятся на кушетках, небрежно развалившись. Между ними стоит накрытый стол, а на столе сервирован завтрак, блистающий изысканностью и обилием яств, к которым никто еще не прикасался. По комнате разбросаны газеты, но и оне, как и завтрак, остаются нетронутыми, и не потому, чтобы о них заставила забыть оживленная беседа. Достойные друзья еще не обменялись ни словом, и тишина в комнате нарушается только тогда, когда который-нибудь из них заворочается на своем ложе, отыскивая более удобного изголовья для своей отуманенной головы, и у него вырвется нетерпеливый возглас. В такия минуты его безпокойное состояние как будто передается его компаньону.

Уже одних этих признаков вполне достаточно, чтобы приблизительно определить размеры кутежа, происходившого накануне, если бы даже не было других указаний на веселые забавы, в которых прошла эта ночь. Два биллиардных шара, измазанные мелом, две искалеченные шляпы, бутылка из под шампанского с обмотанной вокруг горлышка грязной перчаткой, чтобы ловчее было пускать ее в ход в качестве наступательного оружия, сломанная трость, футляр от карт без крышки, пустой кошелек, разорванная часовая цепочка, пригоршня серебра, перемешанного с окурками и пеплом от сигар, и многие другие следы дебоша красноречиво свидетельствовали о характере джентльменских забав, имевших здесь место.

Лорд Верисофт заговорил первым. Спустив с кушетки свою обутую в туфлю ногу, он зевнул во весь рот, не без труда принял сидячее положение, обратил усталый, сонный взгляд на приятеля и окликнул его вялым голосом.

-- Чего вам? - отозвался сэр Мельбери, поворачиваясь.

-- Неужели мы так пролежим здесь весь день? - спросил милорд.

-- Мы, кажется, больше ни на что не способны, по крайней мере, сейчас, - отвечал сэр Мельбери. - У меня нет ни малейшого желания двигаться.

-- Двигаться! - воскликнул лорд Фредерик. - Да, у меня такое ощущение, что я не то что двигаться, а, кажется, с великим удовольствием умер бы сию минуту.

-- Так отчего же вы не умираете?

С этими словами сэр Мельбери отвернулся к стене, очевидно, задавшись задачей во что бы то ни стало уснуть.

Его подающий надежды друг и ученик придвинул стул к столу и попробовал есть, но убедившись, что это ему не под силу, лениво встал, дотащился до окна, постоял, потом походил из угла в угол, не отнимая руки от своего горячого лба, и, наконец, бросился опять на кушетку и еще раз окликнул приятеля.

-- Ах, чорт! Чего вам от меня нужно? - простонал сэр Мельбери и сел.

Но хотя это было сказано достаточно брюзгливо, сэр Мельбери, должно быть, почувствовал, что отмалчиваться больше нельзя. Он потянулся, зевнул, опять потянулся, перевел плечами, объявил, что, в комнате "адский холод", наконец, придвинулся к столу, чтобы в свою очередь произвести эксперимент над завтраком, и не замедлил оказать в этом деле несравненно большие успехи, чем его менее обтерпевшийся друг.

-- А как вы полагаете; - заговорил сэр Мельбери с куском жаркого на вилке, который он подносил ко рту, - как вы полагаете, не побеседовать ли нам еще немножко об этой красоточке?

-- О какой? - спросил лорд Фредерик.

-- Зачем вы прикидываетесь простаком? Ну, разумеется, о мисс Никкльби.

-- Вы обещали мне разыскать ее, - сказал лорд Фредерик.

-- Обещал, но теперь передумал. Вы не хотите мне довериться, так и ищите ее сами.

-- Но послушайте... - начал было милорд.

-- Ах, вы, разбойник! Я вижу, вы настоящий, верный друг! - воскликнул молодой лорд, на которого это обещание произвело действие живой воды.

-- Гак слушайте же, - продолжал сэр Мельбери, - на этот обед ее пригласили в качестве приманки для вас.

-- Не может быть! Кой чорт...

-- В качестве приманки для вас, - повторил сэр Мельбери - Старик Никкльби сам мне сказал.

-- Ах, он старая лисица! - закричал милорд. - Ведь этакий архиплут!

-- Еще бы! Он знает, что девочка смазливенькая...

-- Смазливенькая! - повторил с негодованием юный лорд. Красавица, картинка, классическая статуя, вот она что, клянусь своей душой.

-- Ну, ладно, статуя, так статуя,--проговорил сэр Мельбери, пожимая плечами с напускным или искренним равнодушием, - об этом ему лучше знать. Это, конечно, дело вкуса, и если мы с вами не сходимся во вкусах, тем выгоднее для нас.

-- Толкуйте! Однако, в тот день вы так за ней волочились, что не давали мне слова ей сказать.

-- Ну, да, один раз, и довольно с меня: хорошенького понемножку. С бабами слишком много хлопот... Ну, вы, конечно, другая статья, и если вы намерены серьезно приволокнуться за племянницей, скажите только дядюшке, что вы желаете знать, где и с кем она живет, иначе вы ему больше не клиент, и он мигом доставит вам нужные сведения, будьте покойны.

-- Отчего вы мне раньше этого не сказали? - спросил лорд Фридерик. - Или вам приятно было видеть, как я томлюсь, изнываю, горю на медленном огне?

-- Во-первых, я этого не видел, а во-вторых, не знал, что ваши чувства так серьезны, - отвечал сэр Мельбери беззаботно.

Но настоящая подкладка этого дела была такова. В тот промежуток времени, который прошел со дня обеда у Ральфа Никкльби, сэр Мельбери Гок всякими правдами и неправдами старался разузнать, где скрывается Кет, так внезапно тогда появившаяся и исчезнувшая без следа. Понятно, однако, что без содействия Ральфа, с которым они разстались в тот день почти-что в ссоре и с тех пор не видались, все его старания должны были оказаться безплодными; вот почему он и решил теперь поведать молодому лорду о признании, вырвавшемся тогда у старика. К этому решению он пришел по многим соображениям. Немаловажную роль играло здесь желание быть уверенным, что все, что будет известно его слабодушному другу, будет известно и ему самому; но желание снова увидеть племянницу ростовщика и употребит все свое искусство, чтобы смирить её гордость и отомстить ей за презрение к нему, было, разумеется, главным. Тактика была ловкая во всех отношениях; к каким бы ни привела она результатам относительно Кет, сэр Мельбери Рок оставался во всяком случае в барышах. Уже один тот факт, что он вытянул от Ральфа настоящую цель, которую старик имел в виду, вводя племянницу в подобное общество, и с такою безкорыстною откровенностью рассказал о нем своему другу, не мог не поднять его фондов в глазах этого друга и, следовательно, значительно облегчал перемещение звонкой монеты (и без того совершавшееся очень легко) из кармана лорда Фредерика Верисофта в карман сэра Мельбери Гока.

Так разсуждал сэр Мельбери, и результатом такой логики было то, что вскоре после вышеописанного разговора два друга отправились к Ральфу Никкльби, чтобы привести в исполнение один план действий, измышленный сэром Мельбери номинально в интересах его молодого приятеля а в сущности для достижения его собственных целей.

Они застали Ральфа дома и одного. Когда все трое вошли в гостиную, у хозяина, очевидно, мелькнуло воспоминание о происходившей здесь сцене. Он бросил на сэра Мельбери наблюдательный взгляд, на который тот, впрочем, ответил только безпечной улыбкой.

Переговорив о денежных делах (что заняло очень немного времени), молодой лорд, следуя наставлениям своего друга, не без замешательства заявил Ральфу, что он желает побеседовать с ним наедине.

-- Наедине? Ого, - воскликнул сэр Мельбери, притворяясь удивленным. - Ну, ладно, беседуйте, я пройду в соседнюю комнату. Только пожалуйста поскорее, мне будет скучно ждать.

С этими словами он взял свою шляпу и, напевая, какой-то романс, исчез за дверью во вторую гостиную, притворив ее за собой.

-- И к вашим услугам, милорд, - сказал Ральф - В чем дело?

-- Никкльби, - заговорил его клиент, разваливаясь на диване, на котором они оба сидели, чтобы быть поближе к уху старика, - Никкльби, какая красоточка ваша племянница!

-- Вы находите, - отозвался Ральф равнодушно. - Гм... да, очень возможно. Я не даю себе труда задумываться о таких вещах.

-- Да, кажется, ее находят хорошенькой. Впрочем, я и сам это вижу. А если бы не видел, так вы, милорд, такой авторитет во всем, у вас такая гибель вкуса, что я, конечно, поверил бы вам на слово.

Никто, кроме молодого дурака, к которому были обращены эти слова, не остался бы глухим к язвительному тону, каким они были сказаны, или слепым к исполненному презрения взгляду, сопровождавшему их. Но лорд Фредерик Верисофт был глух и слеп, и принял комплемент за чистую монету.

-- Что жь, Никкльби, - сказал он, - пожалуй, вы правы, хоть, может быть, и преувеличиваете немножко. Но дело не к том. Я хочу знать, где живет эта красавица: мне хочется взглянуть на нее еще разок.

-- Я должен вам сказать, милорд... - начал было Ральф.

-- Не говорите так громко! - перебил его тот, удивительно искусно разыгрывая главную часть навязанной ему роли. - Я не хочу, чтобы Гок нас слышал.

-- Ага! Верно вы знаете, что он ваш соперник? - проговорил Ральф, пронизывая его взглядом.

-- Да, он вечно торчит у меня на дороге, но на этот раз я намерен забежать вперед. Ха, ха, ха! Воображаю, Никкльби, как он злится за то, что мы с вами говорим по секрету... Ну-с, так где же она живет?... Говорите. Больше я ничего у вас не прошу.

"Клюет рыбка, клюет" - подумал Ральф.

-- Ну, что же вы молчите? - настаивал милорд. - Я спрашиваю, где она живет?

-- Послушайте, милорд, - проговорил Ральф, потирая руки с сосредоточенным видом, - прежде, чем я вам отвечу на этот вопрос, мне надо хорошенько подумать.

-- Нет, нет, совсем не надо. О чем тут думать? Говорите сейчас.

-- Если я вам скажу, из этого не выйдет добра. Она - девушка скромная, выросла в порядочной, честной семье. Бедняжка хороша собой - это правда, и беззащитна... Бедная, бедная девочка! - Преподнося этот краткий очерк положения Кет, Ральф говорил с таким видом, как будто думал вслух, сам того не замечая, но острый, проницательный взгляд, каким он при этом смотрел на своего собеседника, лучше всяких слов доказывал, что он лжет.

-- Говорят вам, я хочу только взглянуть на нее, - сказал с нетерпением милорд. - Надеюсь, хорошенькая женщина не растает оттого, что на нее посмотрят лишний раз. Ну, говорите же, где она живет?.. Послушайте, Никкльби, вы на мне наживаетесь, - вам это лучше, чем кому-нибудь знать. Так я даю вам слово, что никогда и ни с кем, кроме вас, не буду иметь дел, если вы мне скажете, о чем я вас прошу.

-- Ну, хорошо, милорд, - сказал, наконец, Ральф с видом жертвы, которую принуждают к уступке, - так как вы даете мне такое обещание, мне же с своей стороны приятно оказать вам услугу, тем более, что, основываясь на ваших словах, я не вижу в вашей просьбе ничего дурного, - извольте, я вам скажу. Но предупреждаю: то, что вы от меня услышите, вы должны хранить в строжайшей тайне.

Он показал пальцем на дверь в соседнюю комнату и выразительно кивнул головой.

Молодой лорд притворился, что он совершенно признает необходимость такой предосторожности. Тогда Ральф сказал ему адрес племянницы, рассказал, в какой семье и в качестве чего она живет, и прибавил, что, но слухам, это люди очень тщеславные, что они ищут аристократических знакомств и что, следовательно, милорду будет очень легко попасть к ним в дом, если он пожелает.

-- Ведь вы хотите видеть ее, а для этого вам стоит только познакомиться в этом доме, - закончил Ральф.

Лорд Фредерик долго благодарил его, пожимая его грубую, мозолистую руку, наконец, вспомнил, что совещание их слишком затянулось, и крикнул сэру Мельбери, что он может войти.

-- А я ужь думал, вы тут заснули, - сказал сэр Мельбери, появляясь в дверях с надутым лицом.

-- Простите, что я заставил вас ждать, - отвечал милорд, - но Никкльби говорил такия удивительно забавные вещи, что я совсем заслушался и позабыл о времени.

-- Нет, нет, милорд шутит, - это я его заслушался, а не он меня, - сказал Ральф. - Вы ведь знаете, как остроумен, как элегантно остроумен бывает иногда лорд Фредерик... Осторожнее, милорд, здесь ступенька. Сэр Мельбери, пропустите милорда.

его рта было единственным ответом на восхищенный взгляд, которым сэр Мельбери Гок как будто поздравлял его с тем, что он был таким законченным плутом.

За несколько секунд перед тем в передней позвонили, и в тот момент, когда хозяин и гости спускались вниз, Ньюмэн Ногс вышел отворить. По заведенному в доме Ральфа порядку Ньюмэн должен был или молча пропустить посетителя или пригласить его в отдельную комнату, пока джентльмены уйдут. Но на этот раз мистер Ногс но какой-то, одному ему известной, причине позволил себе отступить от установленных правил: храбро взглянув на приближавшееся почтенное трио, он доложил громко и внятно:

-- Мистрисс Никкльби.

-- Мистрис Никкльби? - вскрикнул с удивлением сэр Мельбери Гок.

Молодой его друг быстро обернулся и выпучил на него глаза.

Это была действительно вышееченная доброжелательная леди, прилетевшая к мистеру Никкльби с известием, что находятся желающие нанять его дом в Сити.

-- Мы не знаете этой дамы, - сказал Ральф сэру Мельбери. - Пройдите в контору, моя... моя милая. Я сейчас к вам приду.

-- Не знаю этой дамы - говорите вы? - повторил сэр Мельбери, подходя к удивленной матроне. - Да неужели это мать мисс Никкльби, - обворожительного существа, с которым я имел счастье встретиться в этом доме, когда обедал здесь в последний раз?... Но нет, не может быть!.. Те же черты, это правда, та же неизъяснимая прелесть выраже... Но нет! Эта леди черезчур молода.

-- Братец, вы можете сказать джентльмену, если это его интересует, что Кет Никкльби действительно моя дочь, - проговорила мистрисс Никкльби, отвечая на комплемент грациозным наклонением головы.

-- Слышите, милорд, - её дочь! - воскликнул сэр Мельбери, оборачиваясь к своему другу. - Дочь этой леди!

"Милорд - ого!" - подумала мистрисс Никкльби.

-- Так вот она - та женщина, которой мы обязаны таким счастьем, - продолжал разливаться сэр Мельбери. - Она - мать прелестной мисс Никкльби... Милорд, замечаете вы это необыкновенное сходство?.. Никкльби, да представьте же нас.

Ральф должен был, скрепя сердце, проделать церемонию представления.

-- Клянусь жизнью, я в восторге от такой чести, - сказал лорд Фредерик, выступая вперед. - Сударыня, позвольте пожать вашу ручку.

Мистрисс Никкльби так растерялась от этил неожиданных любезностей и так сердилась на себя, зачем она не надела новой шляпки, что не могла придумать ответа и продолжала приседать и улыбаться в величайшем смущении.

-- Как... как поживает мисс Никкльби? - спросил милорд. Надеюсь, здорова?

-- Благодарю вас, милорд, теперь она здорова, - отвечала почтенная леди, приходя понемногу в себя, - совершенно здорова. Ей нездоровилось несколько дней после того, как она обедала здесь, и и почти уверена, что она простудилась на извозчике, когда возвращалась домой. Извозчичьи кареты, милорд, - это такая ужасная вещь! Лучше ужь пешком ходить во всякую погоду, чем ездить на извозчиках, право., потому что хоть я и слыхала, будто извозчику грозит пожизненная ссылка, если в его экипаже окажется разбитое стекло, но они такой безпечный народ, что у них вечно разбитые окна в каретах. Один раз я целых шесть недель промучилась флюсом из-за того, что проехалась в такой карете... Кажется мне, что это была карета, прибавила мистрисс Никкльби, немного подумав, - впрочем, я не уверена, может быть, эта была коляска с фордэком. Только я хорошо помню, что она было темно-зеленого цвета, с номером в несколько цифр, который начинался нулем и оканчивался девятью... т. е. нет, начинался девятью и оканчивался нулем, хотела я сказать. И, конечно, если бы тогда же навести справки на бирже, можно было бы наверно узнать, была ли это карета или коляска с фордэком, но карета или коляска, а только в ней было разбито окно, и и шесть недель проходила с распухшей щекой - это факт. Я даже думаю, что это была та самая коляска, в которой мне случилось ехать еще раз после того. И представьте, милорд, фордэкь был не плотно закрыт. Мы бы так этого и не знали если бы кучер не потребовал с нас за это лишний шиллинг, уверяя, что это мы его открыли и должны заплатить штраф по закону. Не знаю, есть ли такой закон или нет, может быть, и был в то время, по, но моему, это постыдный закон. Я, конечно, плохой судья в этих вещах, но я всегда скажу, что хлебный закон ничто в сравнении с этим.

-- И знаете, милорд, - прибавила она, помолчав, - я даже нахожу, что у нея теперь такой здоровый вид, какого не было с самого её детства, с тех пор, как она перенесла коклюш, скарлатину и корь, одно за другим.

-- Мне это письмо? - сердито перебил ее Ральф, указывая ка маленький конверт, который она держала в руках.

-- Как, вы прошли пешком всю дорогу? - подхватил сэр Meльбери Рок, ловя на лету этот случай разузнать, где она живет. - Но ведь это ужасное разстояние! Далеко ли, по вашему, от вас до этого дома?

-- Нет, нет, вы ошибаетесь, не так много.

-- Никак не менее мили, могу вас уверить. Спросите хоть милорда.

-- Да, не менее мили, я тоже так думаю, - подтвердил лорд Фредерик с торжественным видом.

-- Конечно, не меньше, если не больше, - подхватила мистрисс Никльби. - Да, вот считайте сами. Весь Ньюгет Стрит из конца в конец, потом Чипсанд, Ломбард-Стрит Грэсчерч-Стрит и Темз-Стрит до самой Спигвиффинской верфи. Ну, как же не миля?

-- О, нет, я сяду в омнибус. Пока был жив мой бедный Николай, я никогда не ездила, в омнибусах, но при теперешних моих обстоятельствах... вы сами знаете, братец...

-- Да, да, нетерпеливо перебил ее Ральф, - все это так, но я советовал бы вам возвращаться домой, пока не стемнело.

-- Вы правы, братец, благодарю вас. Я и сама уже думала, что мне пора проститься.

-- Может быть, войдете на минутку... отдохнуть? - спросил Ральф, не имевший привычки угощать своих гостей, когда этим не достигалось какой-нибудь прямой или косвенной выгоды.

-- Лорд Фредерик, нам по дороге с мистрисс Никкльби, - сказал сэр Мельбери. - Проводимте ее до омнибуса.

-- Конечно, конечно. С большим удовольствием.

-- Ах, нет, не безпокойтесь! Я, право, не могу этого допустить, - протестовала мистрисс Никкльби.

Но сэр Мельбери Гок и милорд, повидимому, твердо решили довести свою любезность до конца и, распростившись с Ральфом, который, очевидно, находил (и не без основания), что он будет менее смешон, если останется простым зрителем этой сцены и воздержится от деятельного участия в ней, вышли из дома вместе со своей дамой. Выступая по улице между такими двумя кавалерами, добрейшая леди не слышала земли под собой: она была в полном экстазе и от внимания этих двух титулованных особ, оказанного ей лично, и от приятной уверенности, что теперь её дочери остается только выбирать между двумя блестящими партиями. А пока она уносилась мыслью в ослепительное будущее, ожидавшее её дочь, сэр Мельбери Гок и его приятель обменивались многозначительными взглядами поверх её шляпки, - той самой старой шляпки, по поводу которой бедняжка так сокрушалась, зачем не оставила ее дома, - и разсыпались в восторженных, но почтительных комплиментах многочисленным совершенствам мисс Никкльби.

выразить этот голос.

-- Вы не ошиблись, сэр, - с готовностью откликнулась почтенная матрона. - Она у меня любящая дочь, добрейшее, кроткое существо. И как умна!

-- Да, это видно с первого взгляда, - подтвердил лорд Фредерик авторитетным тоном эксперта в этой области.

-- Она и в самом деле очень умна, уверяю вас. Еще в школе (она училась в Девоншире, милорд) все в один голос признавали ее самой умной из пансионерок. А там было очень много умных девушек, могу вас уверить. Двадцать пять воспитанниц по пятнадцати гиней в год за каждую, не считая экстренных расходов, - это что-нибудь да значит. Там были две мисс Даудльс - изящные, благовоспитанные, очаровательные девушки из прекрасной семьи... Ах, Боже мой, - продолжала мистрисс Никкльби, захлебываясь от избытка чувств, - я никогда не забуду, как она радовала меня и своего бедного отца, когда была в школе, никогда не забуду! Какие восхитительные письма писала она нам каждые полгода! Буквально в каждом письме говорилось, что она первая ученица во всем заведении и делает такие успехи, как никто. Я и теперь не могу об этом вспомнить без слез. Все эти письма девочки писали сами, только учитель чистописания потом разсматривал их в лупу и подправлял слегка серебряным пером... т. е. по крайней мере, я так думаю, что оне писали сами, хотя Кет и уверяла впоследствии, что она не узнает своего почерка. Но я доподлинно знаю, что все оне списывали с одного образца, общого для всех, что было, разумеется, очень полезно и хорошо, и значит наверное писали сами.

В таких воспоминаниях прошел незаметно и для рассказчицы, и для слушателей весь скучный путь до станции омнибусов. Изысканная вежливость новых знакомых мистрисс Никкльби не допустила их разстаться с ней, пока они не усадили ее в карсту, и когда она уже сидела на месте, они сняли шляпы - "совсем сняли, обнажив головы", как неоднократно и очень торжественно заверяла впоследствии мистрисс Никкльби, рассказывая этот случай, и посылали ей воздушные поцелуи своими желтыми перчатками, пока не скрылись из виду.

"Это только доказывает, что она неравнодушна к одному из них", - разсуждала почтенная дама. Но вот вопрос к которому? Милорд моложе, и титул у него более громкий, но Кет не такая девушка, чтобы подобные соображения могли влиять на нее. "Я, разумеется, не стану стеснять её чувства, - говорила себе мистрисс Никкльби, - но на мой взгляд не может быть никакого сравнения между милордом и сэром Мельбери. Сэр Мельбери - законченный джентльмен. Какие манеры! Какая предупредительность, приветливость в обращении! Да и красавец собой. О, этот постоит за себя! Разке он может не нравиться?.. Да, да, надеюсь, что это сэр Мельбери, иначе быть не может". Затем её мысли перенеслись в прошлое: сколько раз она бывало предсказывала, что хоть её Кет и безприданница, а сделает лучшую партию, чем любая богатая девушка. И, представляя себе со всею живостью материнской фантазии всю красоту и привлекательность бедной девочки, так бодро вступавшей в новую жизнь, исполненную труда и лишений, бедная женщина не выдержала: сердце её переполнилось и слезы потекли по щекам.

Тем временем Ральф шагал по своей конторе, встревоженный и смущенный. Сказать, что Ральфь любил кого-нибудь или был к кому нибудь привязан, хотя бы в самом узком, будничном значении этих слов, было бы смешно и нелепо. А между тем, когда он вспоминал о племяннице, в душу его закрадывалось странное чувство, очень близкое к участию и жалости. Сквозь черную пелену равнодушия и ненависти, застилавшую для его глаз человеческий род, когда он думал о ней, пробивался луч света, слабый, бледный луч, даже в лучшия минуты еле мерцавший, но все таки пробивался, рисуя ему образ этой скромной девочки таким светлым и чистым, каким не являлось для него ни одно живое существо.

"Досадно, что я ему сказал, - думал Ральф. - А между тем необходимо было чем-нибудь придержать этого мальчишку. Он мне нужен, пока с него можно тянуть деньги. Продать девушку... Толкнуть ее на путь соблазна, где она может подвергнуться оскорблениям в виде пошлых и грубых речей... Но зато он доставляет мне хороший доход: две тысячи фунтов за короткое время - это не шутка... Э, все вздор! Чего я раскис? Да разве лучше поступают те матери, которые сбывают с рук своих дочерей?"

Он сел и стал откладывать на пальцах шансы в пользу Кет и против нея.

"Коли бы я не навел их на след, - говорил он себе, - это сделала бы её глупая мать, и не дальше, как сегодня. Весь вопрос в том, какова окажется сама девочка. Если она останется верна себе, как этого можно ожидать, судя по тому, что я видел, ей не грозит никакой беды. Посердится немножко, поплачет из оскорбленного самолюбия, ей это даже полезно.... Да, да, - сказал он громко, запирая своей несгораемый шкап, - пусть испытает судьбу, пусть испытает судьбу!"