Жизнь и приключения Николая Никльби.
Глава XLIX. Повествующая о дальнейших событиях в семье Никкльби и о том, к какому результату привело знакомство с джентльменом в коротеньких брюках.

Заявление о нарушении
авторских прав
Автор:Диккенс Ч. Д., год: 1839
Категория:Роман

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Жизнь и приключения Николая Никльби. Глава XLIX. Повествующая о дальнейших событиях в семье Никкльби и о том, к какому результату привело знакомство с джентльменом в коротеньких брюках. (старая орфография)



Предыдущая страницаОглавлениеСледующая страница

ГЛАВА XLIX.
Повествующая о дальнейших событиях в семье Никкльби и о том, к какому результату привело знакомство с джентльменом в коротеньких брюках.

Поглощенный все возрастающим интересом последних событий, Николай проводил теперь все свое свободное время в мечтах о Мадлене Брэй и, ревностно исполняя поручения мистера Чарльза, очень часто ее посещал, чувствуя, что опасность, грозившая его душевному спокойствию, с каждым разом увеличивается, а принятое им твердое решение колеблется и мужество его падает. Между тем мистрисс Никкльби с Кет вели свой прежний тихий и уединенный образ жизни. Их мир душевный нарушался только новыми периодическими попытками мистера Сноули вернуть себе своего названного сына, здоровье которого, и всегда-то ненадежное, начинало с некоторых пор внушать им всем, не исключая и Николая, серьезные опасения.

Нельзя сказать, чтобы Смайк был печален или на что-нибудь жаловался; напротив, он, кажется, только и думал, как бы услужить своим друзьям, как бы успокоить их тревогу своим веселым и довольным видом. Но само собою разумеется, что от их взгляда не могли укрыться такие страшные симптомы, как нездоровый блеск глаз и подозрительный яркий румянец, который теперь все чаще и чаще горел на впалых щеках бедного юноши.

Несомненно, это была та страшная болезнь, которая так безжалостно, так неуклонно сводит человека в могилу, отмечая свою жертву неизгладимой печатью смерти за долго до рокового конца, - та страшная болезнь, во время которой идет медленная, безмолвная, но ожесточенная борьба души с телом с её неизменой ужасной развязкой, жестокая болезнь, в которой день за днем, атом за атомом испаряется и улетучивается плоть человеческая, тогда как душа, чувствуя приближение вечности, просветляется, и больной начинает смотреть на свое настоящее состояние, как на неизбежный переход к иной, лучшей жизни. Безпощадная, ужасная болезнь, в которой жизнь и смерть так тесно сплетены между собою, что смерть как будто заимствует у жизни самые её живые, яркия краски, а жизнь облекается в уродливые и отталкивающия формы смерти, - болезнь, перед которой медицина безсильна, которая одинаково не щадит ни богача, ни последняго нищого, которая то идет вперед гигантскими шагами, то производит свои опустошения настолько постепенно, что они незаметны даже для глаз самых близких больному людей, но которая всегда - быстрее или медленнее - приводит к могиле.

Давно уже Николая тревожили страшные подозрения, в которых он не хотел сознаться даже себе; но, наконец, он решил свести своего друга к известному светилу из медицинского мира. Выслушав и выстукав Смайка, светило высказало свое мнение, состоявшее в том, что, несмотря на полное истощение организма, в нем не оказывается покамест симптомов, на основании которых можно было бы подписать больному смертный приговор, а следовательно пока нет причин и тревожиться, так как не существует немедленной опасности, которая грозила бы его жизни.

Между тем, так как здоровье Смайка было давно уже в одном положении и состояние его, повидимому, не ухудшалось, Николаю было не трудно объяснить себе его постоянное недомогание тела потрясениями, которые ему пришлось пережит, и еще легче - утешить себя надеждою, что его друг скоро поправится. Эту надежду разделяли с ним мать и сестра, в чем их не мало поддерживал сам больной, который не только не боялся за свое здоровье и не грустил, но на все вопросы по этому поводу весело отвечал, что он чувствует себя с каждым днем лучше. Таким образом тревога за Смайка постепенно улеглась, и вскоре безмятежная жизнь семьи Никкльби снова пошла своим обычным порядком.

Сколько раз в последующие годы вспоминал Николай это время, и мирные картины тогдашней их жизни вставали перед ним, как живые, воскрешая в его воображении его молодость. Сколько раз в сумерках летняго вечера или зимой, у пылающого камелька, возвращался он мысленно к этой счастливой поре и с тихой грустью перебирал в уме мельчайшия подробности всех тогдашних событий. Вспоминалась ему маленькая комнатка, где бывало по вечерам они собирались все вместе и строили самые радужные планы на будущее; вспоминал веселый голосок и звонкий смех Кет и как, бывало, если её не было дома, они сидели молча, поджидая её возвращения и лишь изредка обмениваясь замечаниями о том, как без нея скучно; вспоминалось ему, с каким восторгом бедный Смайк бросался ей навстречу из своего темного уголка, куда он имел обыкновение забиваться в её отсутствие; вспоминал он и слезы, которые в таких случаях все они не раз замечали на глазах бедного юноши и причину которых в то время никто из них не мог себе объяснить. Всякая мелочь, какое нибудь ничего не значащее слово, взгляд, незамеченные в то время, теперь, когда тогдашния радости и печали миновали и были почти забыты, напоминали ему о себе с такою отчетливостью, точно все это было вчера; картины отлетевших дней, возрождались из под слоя изсушающей пыли протекших годов, развертывались перед ним яркия и свежия, как молодой росток, пробивающийся из под земли.

Но воспоминания Николая не ограничивались Смайком и членами семьи; не малую роль играли в них и другия лица, хотя, должны мы заметить, много произошло перемен и много воды утекло прежде, чем эти лица перестали принимать деятельное участие в жизни Николая и обратились для него в одно воспоминание.

Это небольшое отступление было необходимо для нашего рассказа, который отныне снова принимает свое естественное течение и будет подвигаться вперед, не уклоняясь в стороны, но твердо сохраняя намеченное автором направление.

Убедившись в том, что Николай вполне достоин оказанного ему ими доверия, братья Чирибль чуть не ежедневно осыпали доказательствами своего расположения не только лично его, но и всю его семью. Безчисленные маленькие подарки, постоянно преподносившиеся мистрисс Никкльби от имени стариков и выбор которых всегда доказывал их внимание и нежную заботливость, не мало способствовали украшению маленького коттеджа и придавали ему уютный видъю Этажерка Кет с её любимыми фарфоровыми вещицами превратилась в целую роскошную выставку. Что же касается общества, то и в нем у них теперь не было недостатка. Если почему-либо не являлись с обычным воскресным визитом или не приходили посидеть вечерком на неделе мистер Чарльз и мистер Над, вместе или порознь, зато уж Тим Линкинвотер (который, к слову сказать, едва ли мог бы насчитать полдюжины знакомств, сделанных им за всю свою жизнь, но который по какой-то необъяснимой причине, повидимому, сильно привязался к своим новым друзьям) не упускал случая забежать к ним во время своих ежедневных вечерних прогулок, чтобы "дать себе маленький роздых", - по его собственному выражению, не говоря уже о мистере Фрэнке Чирибле. Этот молодой человек, но какой-то необъяснимой случайности, не меньше трех раз в неделю бывал по соседству маленького коттеджа, и, что было еще более странно, всякий раз по делам.

-- Удивительно учтивый и внимательный молодой человек, этот мистер Фрэнк, - сказала однажды вечером мистрисс Никкльби своей дочери, заводя обычный свой панегирик вышеупомянутому молодому человеку, причем, надо заметить, Кет, к которой в таких случаях обращалась почтенная леди, имела обыкновение отмалчиваться.

-- Ты находишь, мама? - ответила она только.

-- Боже мой, что это с тобой, Кет! - воскликнула мистрисс Никкльби со своей обычной стремительностью - Отчего ты так покраснела?

-- И не думала! Вечно вы что-нибудь вообразите, мама!

-- Хорошо воображение, - продолжала почтенная леди. - Ты только взгляни на себя: ты вся красная, как рак. Впрочем, это не чуть не относится к делу. О чем, бишь, я говорила? Да, о мистере Фрэнке. Положительно я в жизнь свою не встречала такого вежливого, любезного человека.

-- Вы шутите, мама, - сказала Кет и до того раскраснелась, что теперь в этом уже не было возможности усумниться.

-- Шучу! С какой стати я буду шутить! - ответила мистрисс Никкльби. - Напротив, я говорю совершенно серьезно. Я не могу не сказать, что его удивительное внимание ко мне очень мне приятно, тем более, что теперь это такая редкость между молодыми людьми - внимание к старшим. В наши дни это положительно поражает.

-- Ах, да, вы говорите о его внимании к вам, мама! - отозвалась с живостью Кет. - Да, это правда, он очень внимателен к вам.

-- Боже мой, Кет, какая ты, однако, чудачка! - воскликнула мистрисс Никкльби. - Какое мне дело до того, любезен ли он с другими; раз я об этом говрю, значит говорю о себе. Одного не могу ему простить и никогда не прощу это, - что он вздумал влюбиться немку.

она равнодушно. - Для нас это не делает разницы, неправда ли, мама?

-- Для тебя, может быть, и не делает разницы, - ответила мистрисс Никкльби с большим чувством, - но для меня делает. По моему, англичанин должен всегда оставаться англичанином. Терпеть не могу всех этих полу-англичан, полу-Бог знает что... Ни рыба, ни мясо. Пусть только явится к нам, я так ему напрямик и скажу, что хотела бы видеть его женатым на англичанке. Посмотрим, как-то он отвертится.

-- Ради Бога... ради Бога, не делайте этого, мама! - воскликнула в волнении Кет. - Сами разсудите, что он может подумать!

-- Что же тут думать, моя милочка? Решительно не понимаю! - возразила мистрисс Никкльби, с удивлением вытаращив глаза.

Прежде чем Кет успела что-нибудь ответить, знакомый легкий стукь в дверь возвестил о прибытии мисс Ла-Криви. Когда же на пороге появилась сама мисс да-Криви собственною своей маленькой персоной, из головы мистрисс Никкльби мгновенно выскочили все неопровержимые аргументы, которыми она намеревалась разбить ни на чем не основанное возражение дочери, и с уст её посыпались, как горох, вопросы и догадки относительно того, какими способами гостья добралась до их коттеджа. Почтенная леди сгорала любопытством узнать, доехала ли мисс Ла-Криви с тем дилижансом, у которого кучер такой статный, черноглазый брюнет, или попала на другой с рябым молодцом в клеенчатой шляпе. Затем, не дожидаясь ответа, она осведомилась, нашел ли он, то есть кучер, дождевой зонтик, который она по забывчивости оставила на прошлой неделе в дилижансе, хотя вопрос, о котором из двух кучеров почтенная леди желала получить это сведение, остался неразрешенным, потому что непосредственно вслед за этим и опять таки не дождавшись ответа, она перешла к предположению о ток, что, вероятно, дилижанс остановился "у того большого дома на пол-дороге, конечно, если в нем не было полного комплекта пассажиров, так как в этом последнем случае он всегда идет без остановок". Этот град хитроумных догадок наконец, вопросом, не обогнала ли мисс Ла-Криви Николая по пути.

-- Нет, не заметила, ответила маленькая портретистка, - зато я встретила этого прелестного старичка мистера Линкинвотера.

-- Вероятно, он гуляет после конторы по своему обыкновению и по дороге завернет к нам отдохнут, - заметила мистрисс Никкльби.

-- Я тоже думаю, что он зайдет сюда, потому что с ним мистер Фрэнк, - сказала мисс Ла-Криви.

-- Надеюсь, это еще недостаточная причина, чтобы с уверенностью утверждать, что мистер Линкинвотер зайдет к нам, - сказала Кет.

-- Вы думаете, милочка? - отозвалась мисс Ла-Криви. - На этот раз я не согласна с вами, и вот почему: по моим наблюдениям мистер Фрэнк очень плохой ходок для своих лет: он не может дойдти до вашего дома, чтобы не зайти отдохнуть... Однако, где же мой юный друг? - добавила маленькая женщина, бросив сперва лукавый взгляд на Кет и затем оглядывая комнату. - Неужто он опять от меня убежал?

-- В самом деле, где Смайк? - спросила мистрисс Никкльби. - Он только что быль тут.

По наведенным справкам оказалось, к великому изумлению почтенной хозяйки дома, что Смайк, за минуту перед тем и не помышлявший о сне, отправился на покой.

-- Право, такого чудака я еще, кажется, и не видывала! - воскликнула мистрисс Никкльби. - В прошлую среду, например... Кажется, это было в среду? Не помнишь ли ты, Кет, когда у нас был в последний раз мистер Фрэнк?.. Да, да, разумеется, в среду... Так вот тогда он точно так же, как теперь, совершенно неожиданно ушел спать, как только услышал, что кто-то пришел. Хотя нельзя сказать, чтобы он вообще дичился людей; напротив, он очень любит всех друзей Николая, а значит и мистера Фрэнка. Но что мне показалось еще более странным, так это то, что он и не думал ложиться. Я в этом совершенно убеждена, так как когда, после ухода гостей, я пошла к себе в спальню - ведь наши комнаты рядом, - я видела, что он даже не выставил за дверь своих башмаков, хотя в комнате у него не было света... Бог весть, что он там делал у себя столько времени в темноте, плакал или мечтал? Ужасный чудак, - добавила мистрисс Никкльби; - чем больше я думаю о его странностях, тем меньше могу их себе объяснить!

Так как на эту речь не последовало ответа и собеседницы мистрисс Никкльби молчали, может быть, просто потому, что не знали, что им сказать, а может быть и потому, что не желали прерывать потока её красноречия, - почтенная леди продолжала развивать нить своих догадок со своею всегдашнею находчивостью и на свой обычный безтолковый лад.

-- Надеюсь, по крайней мере, - посыпала мистрисс Никкльби,--что все эти странности не могут служить предвестниками спячки, как это случилось со Спящей Девой из Тетбсри, с Кок-Лэнским Призраком и другими фантастическими существами в том же роде... А знаете, один из этих господ несомненно имел какое-то отношение к нашей семье. Я только всегда забываю (непременно надо будет перечесть старые письма), кто из них двоих Кок-Лэнский ли Призрак учился с моим прадедом в одной школе, или Спящая Дева из Татбери с моей прабабушкой? Да вы, вероятно, знаете это предание, мисс Ла-Криви? Не помните ли, - кто из них не хоте ль слушать увещаний священника: Спящая Дева из Тетбери, или Кок-Лэнский Призрак?

-- Кажется, Кок-Лэнский Призрак.

-- Так, так, теперь помню! - сказала мистрисс Никкльби. - Значит его-то товарищем по школе и был мой прадед. И еще - теперь я отлично это припоминаю, - учителем у них был диссентер; этому обстоятельству, вероятно, и следует приписать позднейший неприличный поступок Кок-Лэнского Призрака со священником. Еще бы! Подумать только: быть воспитателем призрака!.. Мне кажется...

Но дальнейшия разсуждения почтенной леди на эту благодарную тему были прерваны появлением Тима и мистера Фрэнка, при виде которых она забыла не только призраков, но и все на свете, кроме своих обязанностей любезной хозяйки.

-- Какая жалость, что Николая нет дома, - сказала мистрисс Никкльби. - Зато уж ты, Кет, душа моя, должна быть любезна за двоих: и за себя, и за Николая.

-- Если мне дозволено будет выразить мое мнение, то я скажу, что мисс Никкльби лучше всего оставаться самою собой, - заметил Фрэнк.

-- Во всяком случае она должна упросить вас посидеть подольше, - сказала мистрисс Никкльби. - Мистер Линкинвотер решительно обьявил, что зашел на минутку, но вам я положительно не могу позволить так рано уйти. Николай был бы просто в отчаянии. Что же ты, Кет, душа моя? Или забыла свои обязанности хозяйки!

так смущена и так раскраснелась (хотя волнение и румянец очень к ней шли), что это заметила даже мистрисс Никкльби. На счастье Кет, её почтенная маменька не отличалась способностью задумываться над чем бы то ни было, за исключением тех случаев, когда она могла тут же во всеуслышание поделиться с кем-нибудь своими наблюдениями; так и теперь она приписала смущение дочери тому обстоятельству, что гости застали ее не "в параде", как она выразилась, хотя в то же время не могла не сознаться с материнской гордостью, что простенькое домашнее платье было удивительно к лицу её Кет и что никогда, кажется, она еще не была такою хорошенькой, как сегодня. Объяснив себе таким образом странное поведение молодой девушки относительно гостей, мистрисс Никкльби совершенно успокоилась и осталась в полном восторге от своей наблюдательности и прозорливости.

Между тем Николай не приходил, не показывался и Смайк. Но, если говорить правду, ни то, ни другое не мешало маленькому обществу быть в самом приятном расположении духа. Мисс ла-Криви весело болтала с Тимом, который в этот вечер был в особенном ударе: шутил, острил и даже ухаживал за дамами. Маленькая мисс Да-Криви не уступала ему в остроумии и до тех пор приставала к нему, уверяя, что он навеки останется старым холостяком, пока Тим не объявил, что это зависит не от него и что он хоть сейчас готов жениться, если найдется подходящая невеста, которая согласится за него выйти. Тогда мисс Ла-Криви начала сватать ему одну свою знакомую, которая, по её словам, была бы для него вполне подходящей женой и у которой к тому же был порядочный капиталец. Но это последнее обстоятельство не произвело, повидимому, на Тима ни малейшого впечатления. По крайней мере, он сказал, что не ищет приданого и что для него гораздо важнее характер и душевные качества его будущей благоверной, так как при его умеренных требованиях, у него с избытком хватит и для него, и для жены того, что он имеет. Это признание, доказывавшее безкорыстие и благородство понятий мистера Тима, было встречено самым искренним восторгом как со стороны мисс Ла-Криви, так и со стороны мистрисс Никкльби, и Тим, вдохновившийся похвалами дам, высказал много других своих взглядов, удостоившихся столь же лестного одобрения со стороны его собеседниц. В этом шутливом разговоре слышалось что-то серьезное, хоть он и сопровождался остротами и самыми веселыми взрывами смеха.

Между тем Кет, всегда такая веселая и живая, была в этот вечер как-то необыкновенно молчалива (может быть, потому, что Тим и мисс Ла-Криви взапуски болтали между собой и никому не давали вставить слова). Не принимая участия в общем разговоре, молодая девушка сидела в сторонке у окна, любуясь сгущавшимися сумерками летняго вечера. Впрочем, красота вечера привлекала, казалось, и Фрэнка нисколько не меньше, чем Кет. Сперва он видимо томился, не зная, куда бы ему пристроиться, и, наконец, уселся, рядом с ней. Несомненно, есть много вещей, о которых приятно поболтать в мягком сумраке тихого летняго вечера: несомненно и то, что в таких случаях легче всего говорится вполголоса, потому что малейший звук, резкий возглас, громко сказанное слово способны нарушить очарование этих чудных минут. Разговор часто прерывается молчанием; одно, два слова, и опять замолчали... Восхитительное, красноречивое молчание, во время которого головка отворачивается в сторону, глаза опускаются; часы летят, как минуты; неприятно даже подумать о том, что вот сейчас в комнату внесут свечи. И все это под влиянием - исключительно под влиянием летних сумерек, как о том может засвидетельствовать всякий, основываясь на собственном опыте. Итак, у мистрисс Никкльби не было ни малейшого основания удивляться, когда подали свечи, что Кет была принуждена не только отвернуться от света, но даже выйти из комнаты. Известно, что после долгого пребывании в темноте свет больно режет глаза; следовательно и в данном случае ничего не могло быть естественнее такого результата. Спросите молодежь: всякий молодой человек вам скажет, что такия явления совершенно в порядке вещей. Да и старики знают это; беда только в том, что под старость люди многое забывают.

Должно быть в этот день почтенной леди так уж суждено было всему изумляться. Изумление её было поистине безпредельно, когда за ужином у Кет не оказалось ни малейшого аппетита. Сущность этого открытия заключала в себе столь устрашающие симптомы, что неизвестно, к каким ораторским приемам прибегла бы мистрисс Никкльби для выражения своих опасений, если бы всеобщее внимание не было привлечено в эту минуту каким-то странным, необъяснимым шорохом, доносившимся, по уверению бледной дрожащей от страха служанки, из каминной трубы соседней комнаты, в чем, впрочем вскоре убедились и все присутствующие.

Когда окончательно был установлен тот факт, что странные звуки - как ни казалось это неправдоподобно, - выходили действительно из трубы и притом имели такой характер, как будто кто-то там не то карабкался, не то царапался, не то скребся, Фрэнк Чирибль схватил свечу, а Тим Линкинвотер вооружился щипцами, и оба собирались уже броситься на розыски таинственной причины непонятного феномена, когда мистрисс Никкльби, каждую минуту готовая упасть в обморок, объявила, что она ни в каком случае не останется одна в комнате без мужчин. После довольно продолжительных препирательств было решено отправиться на розыски всей компанией, причем мисс Ла-Криви должна была остаться сторожить служанку, так как та заявила, что боится идти, потому что страдала в детстве нервными припадками. Мисс Ла-Криви взялась, в случае нужды, принять все необходимые медицинския меры и если ничто не поможет, кликнуть на помощь.

Еще у дверей таинственной комнаты все были поражены неожиданно раздавшимся пением. Не могло быть никакого сомнения, что в камине поет человек и даже с большим выражением, хотя грустный мотив известного в то время романса: "Сгубили меня твои очи!" доносился так глухо, точно невидимый певец распевал, по крайней мере, под полдюжиной толстых перин. Войти в комнату было делом одной минуты. Но каково же было изумление вошедших, когда они увидели упирающияся в каминную решетку ноги таинственного незнакомца, причем несчастный делал, казалось, невероятные усилия, чтобы вслед за ногами высвободить и остальные части своего тела.

Это необычайное зрелище на время совершенно парализовало энергию мистера Тима; но в следующий момент он ринулся к камину и, ущипнув раза два незнакомца за икры щипцами - впрочем, без всякого видимого результата - принялся щелкать половинками своего оружия, словно готовясь к новой, более решительной аттаке.

-- Вероятно, это какой-нибудь пьяный, - сказал Фрэнк, - потому что вор, конечно, не стать бы так громко докладывать о себе.

С этими словами он приподнял свечу, чтобы лучше разсмотреть таинственные ноги, и уже собирался ухватиться за них и без дальнейших церемоний извлечь из трубы и самого невидимку, как вдруг мистрисс Никкльби, всплеснув руками, испустила пронзительный возглас не то ужаса, не то изумления, и затем пожелала узнать, не обманывает ли ее зрение, или она действительно видит на таинственных ногах серые шерстяные чулки и оторочки коротеньких брюк.

-- Да, без сомнения, брюки на нем очень короткия, - сказал Фрэнк, вглядываясь пристальнее в торчавшия из камина ноги, - и чулки действительно шерстяные и серые. Разве вы его знаете, мэм?

-- Кет, душа моя, - сказала мистрисс Никкльби ослабевшим голосом и опустившись на стул с таким видом отчаянной решимости, который говорил яснее всяких слов, что, в виду столь критических обстоятельств, она не может дольше скрываться. - Кет, душа моя, объясни им, в чем дело. Ты знаешь, милочка, что я никогда не поощряла его, что я никогда не подавала ему надежды, ни малейшей надежды. Правда, он всегда был учтив, чрезвычайно учтив, ты свидетельница. Тем не менее, если мне в собственном моем саду будут то и дело попадаться под ноги разные овощи и плоды, которых я не знаю даже и по названию, если джентльмены начнут лазить через трубы ко мне в дом, я не знаю, право, не знаю, что остается мне делать. Все это в высшей степени неприятно! Никогда в жизни я не подвергалась подобным преследованиям, никогда, даже когда твои бедный отец был моим женихом, хотя в то время это было бы гораздо естественнее и понятнее. Впрочем, помню я один случай, когда я была в твоих летах, один молодой джентльмен, наш сосед по месту в церкви, имел обыкновение каждое воскресенье во время службы вырезывать на передней скамье крупнейшими буквами мое имя. Понятно, это могло только льстить моему самолюбию; но все-таки это тоже была своего рода дерзость, так как скамья стояла на самом видном месте, и молодого джентльмена постоянно ловили на этом занятии и не раз выводили из церкви. Но, само собою разумеется, это было ничто в сравнении с тем затруднительным положением, в которое, я поставлена в настоящую минуту. Теперешний казус в двадцать раз хуже. Ах, Кет, - закончила мистрисс Никкльби свою речь, обливаясь слезами, - право, мне кажется, я лучше хотела бы быть уродом, страшилищем, чем подвергаться подобным неприятностям!

Фрэнк Чирибль и Тим Линкинвотер в невыразимом удивлении уставились сперва друг на друга, потом на Кет, которая и сама чувствовала, что объяснение необходимо, но была не в состоянии вымолвить слово, потому что все еще не могла придти в себя сперва от испуга при виде появления неизвестно кому принадлежащих, болтающихся в воздухе ног, затем от страха за их владельца, рисковавшого задохнуться в трубе. К тому же она не на шутку опасалась, чтобы разъяснение этого таинственного происшествия не поставило её мать в слишком комическое положение.

-- Ах, сколько он мне причинил огорчений, вы не поверите! - продолжала мистрисс Никкльби, утирая глаза. - Но, умоляю вас, заклинаю всем святым, пощадите его! Слышите, чтобы ни один волос не упал с его головы!

Но при существующих обстоятельствах опасения мистрисс Никкльби навряд ли имели какие-либо основания, так как голова джентльмена все еще пребывала в каминной трубе, которая была так узка, что не представлялось ни малейшей возможности добраться до его волос. Между тем таинственный незнакомец продолжал воспевать "сгубившия его очи"; но так как голос его с каждой минутой заметно ослабевал, а ноги начали выделывать в воздухе пируэты, не оставлявшие никакого сомнения в том, что их владелец задыхается, мистер Фрэнк без дальних разговоров схватил его за чулки и за короткия брюки и дернул вниз с такой энергией, что джентльмен очутился на полу гораздо скорее, чем ожидал этого сам мистер Фрэнк.

-- Да, да, это он! - воскликнула Кет, как только голова странного гостя выскочила из трубы. - Я знаю его. Пожалуйста не троньте его. Надеюсь, он не ушибся? Пожалуйста взгляните, не ушибся ли он?

-- Нет, нет, он здрав и невредим, уверяю вас, - ответил Фрэнк, выказывая удивительное внимание, почти нежность к предмету заботливости молодой девушки.

-- Только не подпускайте его близко ко мне, - прибавила Кет, отодвигаясь подальше.

-- Нет, нет, не пустим, - отвечал Фрэнк. - Смотрите, я его держу. Но не объясните ли вы нам это таинственное появление? Или, может быть, этот джентльмен ваш знакомый?

-- Кет, ты меня удивляешь! - возгласила мистрисс Никкльби с величайшим достоинством.

-- Ах, мамочка! - возразила Кет тоном нежного упрека.

низкая цель которых состоит в том, чтобы завладеть его состоянием. Было бы гораздо великодушнее с твоей стороны, если бы ты, напротив, попросила мистера Линкинвотера и мистера Чирибля принять участие в его злосчастной судьбе и добиться для него справедливости. Очень дурно до такой степени поддаваться личным симпатиям и антипатиям, очень, очень дурно! Что бы это было, если бы и я поддавалась им? Если кто-нибудь и может считать себя в этом случае оскорбленным, так уж, конечно, я, а не ты. И, разумеется, я имею на это полное право. Но я никогда, никогда не позволила бы себе подобной несправедливости. Я уверена, - продолжала мистрисс Никкльби, гордо выпрямившись, я о в то же время с прелестным смущением опуская глаза, - я уверена, что этот джентльмен поймет меня, когда я скажу, что мой ответ остается неизменным и всегда останется таким, хотя я вполне верю искренности его чувств, поставивших меня в настоящее затруднительное положение. Конечно, он поймет меня, когда я скажу, что прошу его удалиться отсюда, потому что в противном случае я должна буду все рассказать моему сыну Николаю. Я очень ему признательна, чрезвычайно признательна за его внимание, и так далее, но тем не менее я вынуждена просить его прекратить всякие дальнейшие разговоры об этом предмете, так как мое решение непреклонно.

Во время этой торжественной речи, почтенный джентльмен, с ног до головы выпачканный сажей, сидел на полу, величественно скрестив на груди руки и молча уставившись на присутствующих. Казалось, он не слышал ни одного слова из того, что говорила мистрисс Никкльби; но когда она кончила, он тем не менее вежливо осведомился, все ли она высказала?

-- Прекрасно, - сказал джентльмен, и заорал во все горло: - Эй, человек, бутылку элю, пробочник и чистый стакан!

Но так как никто и не подумал исполнить это приказание оригинальный джентльмен, после непродолжительного молчания, потребовал еще более повелительным тоном горячих сандвичей. Когда же и это требование осталось втуне, он объявил, что удовольствуется порцией отварной рыбы под соусом, после чего разразился диким, продолжительным хохотом, за которым последовало совсем уже невразумительное мычанье.

Однако, несмотря на многозначительный взгляд, которым обменялись присутствующие, мистрисс Никкльби покачала головой с таким видом, который ясно доказывал, что она не усматривает ничего ненормального в поступках джентльмена, приписывая их исключительно его эксцентричности. Вероятно, почтенная леди и осталась так бы при своем убеждении на всю жизнь, если бы последовавшия затем обстоятельства не изменили радикально положения дел.

Случилось, как нарочно, что мисс Ла-Криви, убедившись, что в состоянии её пациентки не предвидится ничего угрожающого, и сгорая любопытством взглянуть, что творится в соседней комнате, появилась в дверях как раз в ту минуту, когда джентльмен замычал. Случилось, как нарочно, что джентльмен сейчас же заметил мисс Ла-Криви. В тот же миг он был на ногах и принялся посылать ей такие страстные воздушные поцелуи, что до смерти перепуганная маленькая портретистка поспешила укрыться за спину Тима.

она пришла, наконец! Причем же тут газ и штиблеты, хотел бы я знать?

С минуту мистрисс Никкльби казалась сильно смущенной этим воззванием но, быстро оправившись, она принялась кивать, подмаргивать и подмигивать, давая понять почтеннейшей публике, что все это она считает простым недоразумением, которое, конечно, но замедлит разъясниться.

-- Наконец-то она пришла! - взывал между тем джентльмен, отчаянно жестикулируя руками. - Наконец-то пришла! Чорт возьми! Все свои богатства я повергаю к её стопам и молю об одном, чтобы она сделала меня своим рабом, своим верным невольником! Это может с нею сравниться в красоте, грации, очаровании?! Что перед нею царица Мадагаскарская, королева Бриллиантов, сама мадам Роллан, на купаньях в Калидоре! Возьмите их красоту, прибавьте к ней всю прелесть трех граций, девяти муз и четырнадцати пирожниц с Оксфордской улицы, и вы не получите и вполовину столь очаровательной женщины, как она! Того, кто осмелится мне возразить, я вызываю на бой!.. Ну, выходите, кто смеет!

Одним духом выпалив эту тираду, джентльмен снова протянул руки к мисс Ла-Криви и замер в созерцании её прелестей. Это последнее обстоятельство доставило возможность мистрисс Никкльби приступить к объяснению, что она немедленно и исполнила.

-- Конечно, ошибка, в которую впал этот джентльмен, приняв другую за меня, является огромным для меня облегчением, - начала почтенная леди, откашлявшись в виде предисловия; - да, поистине это большое для меня облегчение в моем настоящем затруднительном положении. Хотя, признаюсь, никогда в жизни еще не случалось со мной, чтобы меня смешивали с кем-нибудь, за исключением тех случаев, когда меня принимали за Кет. Разумеется, я и сама понимаю, что надо вовсе не иметь глаз, чтобы смешать меня с моей дочерью, но, я надеюсь, никто не станет винить в этом меня, так как я-то тут уж ровно не при чем. Но я не могу допустить, решительно не могу допустить, чтобы из-за меня кто-нибудь пострадал, тем более почтенная женщина, которой я стольким обязана, а потому считаю своим священным долгом выяснить этому джентльмену его ошибку и сказать ему, что это я - та дама, которую ему какой-то нахал имел дерзость выдать за племянницу председателя "Общества мостовых" и что я прошу его немедленно удалиться отсюда, хотя бы, - добавила мистрисс Никкльби, краснея и улыбаясь в очаровательном смущении, - хотя бы ради того, чтобы сделать мне удовольствие.

же был ужас бедной мистрисс Никкльби, когда он, обращаясь прямо к ней, заорал во все горло:

-- Брысь, старая кошка! Пошла прочь!

-- Ах, Боже мой! - воскликнула мистрисс Никкльби умирающим голосом.

-- Пошла прочь! - повторил джентльмен. - Пусинька, Кетти, Тетти, Гримми, Тебби или как там тебя зовут, говорят тебе, брысь отсюда!

Джентльмен прошипел эти слова с каким-то присвистом, после чего, грозно размахивая руками, стал то подступать к мистрисс Никкльби, то отскакивать от нея, исполняя перед ней весьма оригинальный дикий танец, вроде того, который в базарные дни отплясывают мальчишки, загоняя на дорогу упрямых свиней, баранов и прочих домашних животных.

-- Я побуду с мамой, это у нея сейчас пройдет, - сказала Кет с живостью, - только уведите его поскорей, пожалуйста уведите!

Фрэнк сильно сомневался, удастся ли ему исполнить эту просьбу; но вдруг ему пришла в голову счастливая мысль. Он попросил мисс Ла-Криви понемногу отступать в соседнюю комнату, так, чтобы джентльмен не терял её из виду и мог бы последовать за ней. Этот маневр удался на славу: джентльмен ринулся вслед за мисс Ла-Криви, причем его конвоировали с одной стороны Тим, с другой Фрэнк Чирибль.

-- Кет, - прошептала мистрисс Никкльби, приходя в себя, как только все вышли из комнаты, - ушел он!

-- Но при чем же тут вы, мамочка? - воскликнула в изумлении Кет.

-- Я, я его погубила! - твердила мистрисс Никкльби со спокойствием отчаяния. - Ты видела его тогда и теперь, как же ты можешь еще сомневаться?.. Я уже давно говорю твоему брату, Кет, что боюсь, как бы обманутая надежда не повлияла на него дурно. Ты только что видела этого несчастного. Если даже допустить, что в его характере и раньше были кое-какие странности, то все-таки ему нельзя было отказать ни в уме, ни в благородстве, ни в деликатности. Вспомни только, как он вел себя тогда в саду. А теперь! Ты слышала, какую галиматью он несет, видела его ухаживанье за этой бедной маленькой старой девой. Можно ли после этого сомневаться, что он не в своем уме?

-- Да, я в этом ни минуты не сомневалась, мама. - мягко заметила Кет.

-- Теперь не сомневаюсь и я, - сказала мистрисс Никкльби. - Но, если я я была невольной причиной его несчастия, у меня есть хоть то утешение, что мне не в чем себя упрекнуть. Я уже давно говорила Николаю; я говорила ему: "Николай, милый мой, мы должны быть с ним как можно деликатнее". Но он, по обыкновению, не обратил внимания на мои слова. Конечно, этого никогда бы не случилось, если бы иначе взяться за дело. Но вы оба с Николаем совершенно, как бывало, ваш бедный отец: вам говори не говори, как об стену горох!.. Как бы то ни было, я утешаюсь мыслью, что я тут не при чем, и этого с меня довольно.

никогда не будет причины в чем-нибудь себя упрекнуть, после чего приготовилась встретить компанию, которая должна была вскоре вернуться, и, действительно, минуту спустя вернулась с известием, что джентльмен сдан с рук на руки сторожам, даже не заметившим его исчезновения за мирной беседой с друзьями.

Таким образом мир и тишина были возстановлены, и по прошествии восхитительного получаса (по собственному выражению Фрэнка в откровенной беседе с Тимом по дороге домой) Тим, взглянув на часы, объявил, что пора расходиться по домам. Настоятельное предложение Фрэнка посторожить дом до возвращения Николая в виду недавняго испуга, причиненного им неожиданным вторжением сумасшедшого соседа, было так решительно отклонено, что вежливому молодому человеку не оставалось ничего больше, как ретироваться вместе с верным Тимом.

Кет, оставшись одна, так глубоко о чем-то задумалась, что просидела около трех часов в ожидании возвращения Николая и была несказанно удивлена, когда узнала, сколько времени прошло после ухода гостей.

-- А я думала, что прошло не больше получаса, - сказала она.

-- Верно ты была занята очень приятными мыслями, Кет, если не заметила, как пролетело время,--сказал со смехом Николай. - О чем же ты думала, милочка?

-- Что с тобой, Кет? - воскликнул Николай, притягивая к себе и нежно целуя сестру. - Взгляни-ка на меня, моя девочка!... Или мне это только так показалось?... Посмотри-ка, посмотри-ка на меня еще раз, я хочу по глазам угадать твои мысли.

Но эти слова, без всякого намерения со стороны Николая, еще больше смутили бедную Кет. Заметив это, он поспешит переменить разговор и принялся оживленно разспрашивать сестру, что делалось без него дома. Но только тогда, когда они уже поднимались наверх в свои спальни, ему удалось выпытать от нея (она всегда очень неохотно об этом говорила), что Смайк не выходил к гостям и целый вечер просидел в своей комнате.

-- Бедняга! Что же это с ним? - сказал Николай и тихонько постучался в дверь Смайка - Меня это начинает не на шутку тревожить.

Кет шла под руку с братом. В ответ на стук Николая дверь так быстро распахнулась, что она не успела посторониться, и перед ними на пороге появился Смайк. Повидимому, он и не думал еще ложиться; он был очень бледен и казался грустным.

-- Нет еще, - был ответ.

-- Почему? - продолжал допрашивать Николай, слегка удерживая Кет, сделавшую было движение, чтобы высвободить от него свою руку.

-- Спать не хотелось, - сказал Смайк, пожимая протянутую ему руку друга.

-- Верно тебе нездоровится? - спросил Николай.

-- Зачем же в таком случае ты позволяешь этим припадкам меланхолии овладевать тобой? - заметил Николай мягко. - Или отчего не скажешь нам, по крайней мере, причины твоей грусти? Прежде ты был откровеннее, Смайк.

-- Вы правы, я и сам это знаю, - ответил Смайк уныло. - Когда-нибудь я вам все разскажу, только не теперь. Разве я не вижу, как все вы добры ко мне?.. Но я ничего не могу с собой сделать. Если бы вы знали, еслиб знали, как мне тяжело!

Он еще раз пожал руку Николаю и, поглядев с минуту на брата и сестру с таким выражением, как будто его до глубины души трогала их дружба, вошел к себе в комнату и запер за собою дверь. Вскоре весь дом был погружен в мирный сон, за исключением одного только Смайка.



Предыдущая страницаОглавлениеСледующая страница