Жизнь и приключения английского джентльмена мистер Николая Никльби.
Часть вторая.
Страница 3

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Жизнь и приключения английского джентльмена мистер Николая Никльби. Часть вторая. Страница 3 (старая орфография)

Магдалина отвернулась и заплакала.

-- Простите, меня, продолжал Николай, может быть я сказал более, нежели сколько должно; может-быть я употребил во зло доверенность, которую мне сделали. Но у меня нет сил уйти отсюда, не сказавши, как трогает меня ваше положение, как я.... О!, я ваш верный слуга, верный, преданный....

Магдалина махнула рукой и исчезла. Николай задумчиво сошел, с лестницы. Так кончилось первое свидание его с девушкой, которая давно жила в его сердце! Мы забыли сказать, что уходя из конторы братьев Чирибль, он послал к Ноггсу записку, в которой предупреждал своего приятеля, чтобы тот не безпокоился исполнением его коммисии, так как он уже знает, что прекрасную незнакомку зовут Магдалиною Брей. К несчастию эта записка не застала Ноггса и попалась в руки его хозяина. Ральф, узнав почерк Николая, распечатал ее, и хотя в ней не было ничего лишняго, однако ж самое любопытство молодого человека об особе, про которую он писал, показывало уже род чувства, которое он к ней питает. Злой старик тотчас принялся обдумывать, нельзя ли воспользоваться этим открытием, чтоб отмстить Николаю. Счастие, осветило его гнусные планы! несколько дней спустя, перед ним открылась, великолепная перспектива мщения, какого он и не ожидал.

Ральф сидел в своей комнат. Зазвенел колокольчик и вошел, прихрамывая и кашляя, маленький, чрезвычайно сухой, желтый и горбатый старик, лет семидесяти, которого, хозяин приветствовал именем Грайда.

-- Мое почтение, сэр! отвечал Грайд, низко кланяясь и делая мину, будто-бы он очень рад видеть Ральфа. Я не имел чести встречать вас нигде со времени... со времени....

-- С недавняго времени, Грайд, не прошло еще полчаса с того времени, как вы переходили через улицу и смотрели на меня, когда я отворял дверь на биржу.

-- Точно так! точно так! я имел это удовольствие.

-- Без комплиментов, Грайд!... пожалуйста.

Желтый старик улыбнулся и устремил на Ральфа свои кошечьи глаза.

-- Что вы скажете? продолжал Ральф. Пожалуйста, скорей к делу.

-- О! вы деловой человек! вы великий человек! - о!

-- Дальше, дальше!

-- Дальше ничего. Вы геиий. Я не знаю другого такого человека как вы.

-- Фу, пропасть! Да неужли вы только затем и пришли, чтоб болтать эти глупости?

-- Я пришел засвидетельствовать вам свое глубочайшее высокопочитание.

-- Только?

-- Только, мистер Никльби.... решительно только! И мне нужно посоветоваться с вами об одном дельце.

-- Давно бы так!

-- Хе, хе, хе!... Однако ж, мистер Никльби, я должен предупредить вас, что это дельцо чрезвычайно важное, и потому нам следует быть наедине.

Ноггс выглянул, из окошка в перегородке, сделал гримасу и опять спрятался.

Читатели, верно, помнят , что за человек этот Грайд. Не знаем наверно, было ли ему известно, как старик Никльби удалил его от сделки с лордом Верисофтом, но во всяком случае он не имел причины роптать на него по этому обстоятельству, тогда как Ральф, хотя был сам виноват в понесенном убытке, от всего сердца желал бы проглотить Гранда, и потому-то принял его так не ласково.

Они сели: Ральф завял свое место на высоком табурете у конторки, Грайд поместился на простом стуле у ног его; первый сурово смотрел сверху вниз на своего гостя, последний смиренно и набожно возводил очи снизу вверх, когда хотел видеть лице своего хозяина.

-- Ну что же? в чем дело!

-- Вот в чем, мистер Никльби. Вы исполин передо мною, а я перед вами пигмей; вы делаете дела великия, я.... пользуюсь крохами.

-- Полно, полно! Говорите скорее, что вас ко мне завело.

-- Тотчас, мистер Никльби.... о! тотчас. Хе, хе, хе! я стар, давно живу на свете; но время дает деньги: ойо чистая монета.

-- Да, Грайд, это правда; но оно также и стоить денег, и я не хочу тратить его попустлкам.

-- Тотчас.... о! тотчас.

Грайд умильно посмотрел на своего хозяина и спросил: что вы скажете, гигант, если услышите, что я.... хочу жениться?

-- Я скажу, что вы лжете, отвечал холодно Ральф Никльби.

-- Хе, хе, хе!... А ежели я говорю сериозно?

-- Значит, что вы сошли с ума.

-- Может-быть. Не смею спорить против вашего мнения, и, просто, женюсь на молодой, на прекрасной девушке, осьмнадцати лет, беленькой, свеженькой...словно яблочко.

-- А как имя этой красавицы?

-- Имя?... Вы удивительно проницательны, мистер Никльби! Вы тотчас уж смекнули, что я имею в вас нужду; что ежели вы мне поможете, так это принесет барыши вашему собственному-карману: и вот вы спрашиваете, как её имя. - Магдалина Брей, мистер Никльби.

-- Брей?

-- Да, Брей. Вы знаете её отца. Это тот Брей, что промотал все именье своей жены.

-- Мало ли кто промотал именье своих жен? Нет, я не знаю Брея.

-- А! теперь знаю. Так это тот нищий, который и до-сих-пор со мною не расплатился?

-- Он самый.

-- Послушайте однако ж. Старик Артур Грайд и женитьба, старик Артур Грайд и осьмнадцатилетняя, хорошенькая девушка: это что-то очень мудрено; а старик Артур Грайд и бедная невеста, дочь нищого, это уж такая нескладица, которой я не могу и поверить!

-- Великий человек! исполин! гений!... вычитаете в сердцах человеческих.

Грайд решился открыть тайную причину своей женитьбы и начал с того, что будто-бы ему хоче её освободить несчастную Магдалину из-под тиранской власти эгоиста-отца. Ральф засмеялся.

-- У вас не то на уме, Грайд.

-- Чтобы склонить Брея на свою сторону, я прощу ему тысячу семь сот фунтов, которые он мне должен.

-- У вас не то на уме, говорю вам.

-- Пожалуй, я куплю и вашу претензию. Хотите по пяти шилингов за фунт?... ну, по шести?... по осьми?... по десяти? Больше не могу дать, и это только для вас, для моего искренняго приятеля и великого человека.

-- Постойте, Грайд. Тут что-нибудь кроется.

-- Ничего, мистер Никльби.

-- Вздор! Не верю.

-- Право, ничего.

-- Ну, так я ни на что не согласен.

-- Какой вы человек!... о! вы великий человек!...

-- Нечего делать, скажу... Тут действительно! есть одно обстоятельство; но оно до вас не касается, мистер Никльби.

-- Что за обстоятельство?

-- Безделка.

-- В таком случае я ни на что не согласен.

знают, но которое можно будет прибрать к рукам, если на ней жениться.

-- Как велико это наследство?

-- Сущая малость, мистер Никльби; сущая малость, о которой не стоит и говорить... Решайтесь скорее: по десяти шплинтов за фунт, так ли?

-- Нет, не так, любезный, а вот как. Первое условие: если вы женитесь без моей помощи, тогда мы платите мне все сполна: ведь вам нельзя будет не заплатить?... документы мои составлены по всей форме. Второе: если напротив. я помогу вам жениться, в таком случае вы, сверх полного платежа по документам, выдаете мне пять сот фунтов в вид вознаграждения. Иначе я ничего не сделаю, потому-что вы стары, седы, дряхлы, желты и воняете могилой.

Грайд издал пронзительный вопль, но никакия мольбы его, ни лесть, ни унижения не поколебали твердости Ральфа, и старый жених, который, заметим мимоходом, знал наперед, что ему это дело обойдется дорого, наконец. согласился на все. Они вместе отправились к Брею и застали его одного: Магдалины не было. Больной побледнел завидев двух главных своих кредиторов; но Ральф, успокоив его, объявил о причин своего прихода и не забыл присовокупить, что предлагаемый жених, мистер Артур Грайд, богат, как жид.

-- Дочь моя, отвечал Брей, с гордостью: дочь моя такое сокровище, которого: нельзя оценить никаким богатством.

-- Вот, так точно я и говорил мистеру Грайду, сказал Ральф. И по моему мнению, это обстоятельство совершенно уравнивает об стороны, так, что одолжения не будет ни с той, ни сь другой. У Гранда много денег, у мисс Брей много красоты и добродетелей; Грайд не молод, а мисс Брей бедна. Нельзя лучше подобрать партии.

-- Эх Бойсе мой! вскричал Брей сердито. Но разве я могу что-нибудь отвечать без её согласия? Это касается до нея, а не до меня. Пусть она сама решит.

-- Однако ж. вы имеете право родительской власти, сэр, сказал Ральф: вы можете ей советовать, убедить ее, направить её желания.

Несмотря на частые вспышки Брея, лукавый Ральф успел наговорить ему очень много о выгодах предполагаемого супружества. Он искусно льстил эгоисму больного; утверждал, что молодой зять, выбранный Магдалиною, никогда не будет так любить, уважать и лелеять его, как тот, которого он сам выберет; что с помощью Грайдова богатства, ему легко будет вылечиться от своих болезней; что он может ехать в теплый край, в южную Францию, в Италию; жить там счастливо и спокойно, наслаждаться всеми приятностями климата, здоровья и роскоши. Эти аргументы произвели сильное впечатление на Брея: он стал колебаться.

-- Вы увидите, что она сама вас поблагодарит со временем, прибавил Ральф, замечая свою победу.

-- Тс! тс! произнес Брей торопливо: она идет!

Борьба ли между родительской любовью и эгоисмом, или случайный припадок болезни подействовал на несчастного, только он вдруг лишился всех сил, и бледный, почти бездыханный, повалился на спинку кресел; голова его упала на сторону, руки опустились и повисли. Грайд, в испуге, схватил шляпу и хотел бежать; Ральф остановил его за полу. Вошла Магдалина.

-- Ваш батюшка вдруг занемог, сказал ей Ральф, кажется, спазмы...

Девушка бросилась к отцу и начала приводить его в чувство. Нельзя было видеть без участия нежных попечений любви, которая выражалась в каждой черте лица её, в слезах, и в испуге; но Ральф глядел на все холодно, как мраморная статуя.

-- Магдалина, произнес наконец больной: мне лучше. Это ничего, Магдалина.

-- Но у вас и вчера были спазмы, сказала она, нежно сжимая его руки: и вчера, и сегодня.... всякий день о!...

-- Ничего, ничего, Магдалина. Поди, моя милая. Ты устала.

-- Нет, папенька.

-- Устала, я знаю. Ты так много работаешь.

-- Знаю.... Бедная моя Магдалина!.... Господа, сделайте милость, побывайте у меня в другой раз; дайте мне два дня времени; только два дня.

Ральн и Грайд согласилась и вышли. Дорогою старый жених безпрестанно спрашивал у свата, как он думает о красот молодой невесты; но тот был задумчив и отвечал только полу-словами: он размышлял о способах непременно устроить эту свадьбу, чтобы сделать зло своему племяннику.

Между-тем Николай, ничего не зная об угрожавшем себе несчастий, ждал непогоды совсем с другой стороны. Несколько раз посетив бедное жилище Магдалины, насмотревшись на её героическую привязанность к отцу, ознакомив больше и больше с прекрасными качествами ума и души её, он, с каждым днем всё нежнее, с каждым днем всё искреннее любил ее, и в то же время с каждым днем если не больше, то и не меньше страшился соперничества Франка. Конечно, опасения его были основаны только на том, что мистер Чарльз Чирибль не выбрал племянника в свои поверенные; правда и то, что сам Франк, при всей пылкости и откровенности своего характера, никогда не упоминал о мисс Брей; но первая любовь не разлучна с робостью, и, бедный Николай, чем нежнее любил, тем сильнее боялся.

Совсем не то было с мистрис Никльби и с Катей; оне вели жизнь мирную и спокойную, нетревожимую ничем, кроме сожаления о несчастном Смайке, который с некоторого времени сделался так уныл, слаб и болен, что все домашние стали невольно опасаться за его жизнь. Напротив, он сам никогда не роптал и не жаловался, попрежнему искал случая быть полезным, только выдавались минуты, когда глаза его начинали сверкать, щеки разгорались, дыхание делалось тяжело, и тогда он спешил укрыться от заботливых взоров друзей своих.

Братья Чирибль не переставали доказывать Николаю свою любовь. Благотворительность их разливалась не на него одного, но на все семейство; мистрис Никльби поминутно получала от них подарки, и всегда что-нибудь такое, в чем настояла надобность для общого спокойствия. Жилище бедных Никльби с каждым днем делалось удобнее и красивее. Близнецы проводили у них почти каждое воскресенье и сверх того еще один вечер на неделе; сам Тим Линкинватер, вопреки своей страсти к городу, нередко посещал загородных приятелей; а Франк бывал у них едва-ли не ежедневно: ему как-то всё случалось проезжать мимо, и он считал неучтивым не завернуть хоть на минуточку.

-- Мистер Франк очень любезный молодой человек, говорила однажды Катина мать.

-- Любезный? спросила Катя.

-- Да. Но... ах! Боже мой!... что с тобой сделалось? ты так покраснела.

-- О неть, маменька! это вам так кажется.

-- Не кажется, мой друг, а в самом дел. Впрочем вот теперь краска прошла..... О чем бишь мы говорили? Да! о мистер Франке. Он очень любезен, душа моя.

-- С вами, маменька?

-- Какая ты странная! Ну, с кем же, как не со мной! Жаль только, что он. влюблен в эту Немку.

-- А нам что за надобность?

-- Нам, конечно; но мне, другое дело. Я, мой друг, люблю, чтобы всякий англичанин родился настоящим англичанином, а не то чтобы половина англичанином, а половина Бог знает чем. Надо поговорить с ним об этом, при первом же свидании. Посмотрим, что-то он скажет.

-- Ах, маменька! ради Бога!...

Но прежде, нежели Катя уговорила мать свою не пускаться в такия разсуждения с Франком, приехала мисс Ла-Криви и тотчас объяснила, что она дорогой обогнала Тима Линкинватера.

-- Верно, идет к нам, заметила мистрис Никльби.

-- Да, я думаю, к вам, потому-что с ним и мистер Франк. Но где ваш больной?

Катя оглянулась на угол, где сидел Смайк: его уже не было.

бедняжка устает и ложится спать; но намедни он ушел, а не лег: вместо-того я видела, что он, уж после отъезда Франка, выходил совсем одетый из своей комнаты; следовательно он все это время сидел один, и еще в потемках. Должно-быть, что мистер Смайк не охотник до общества: иначе я не могу этого растолковать.

Катя с мисс Ла-Криви.не сочли за нужное оспоривать такое мудрое заключение. Через нисколько минут пришли Франк и Тим Линкинватер. Последиий в этот день был как-то особенно в духе и любезничал из всех сил. Мисс Ла-Криви подтрунивала над тем, что он до-сих-пор не женился. Франк говорил умно и приятно то с мистрис Никльби, то с Катею. Мистрис Никльби помирала со смеху от войны на словах, происходившей между Тимом и миниатюрной портретчицей. Одна Катя была что-то не весела. Добрая мать несколько раз говорила ей, что это невежливо; но девушка оставалась в том же расположении, и когда в комнату внесли свечки, она, к удивлению мистрис Никльби, тотчас отвернулась и вышла, сказав, что свет производит ей боль в глазах, а за ужином ничего не ела, уверяя, будто-бы не чувствует апетиту. Без сомнения мистрис Никльби вывела бы из этого много различных ипотез насчет здоровья Кати, если бы общее внимание не было обращено на одно весьма странное обстоятельство: служанка вбежала в гостиную и, бледная, дрожащая, объявила, что в комнате барыни что-то стучит за креслами, стоящими между камином и шкафом. Все пошли к дверям указанной комнаты: там в самом деле что-то стучало, как-будто кто наигрывал мальцами скорый марш. Первым и самым естественным предположением было, что туда забрались воры; но Тим Линкинватер и франк заметили, что ворам не было бы никакой надобности наигрывать марш. Мистрис Никльби изложила с своей стороны некоторую догадку, основанную на её вдовстве и на том, что таинственный стук слышен именно в её комнат; напротив-того кухарка объявила себя в пользу домового. Как бы то ни было, все желали дознаться, что это за стук. Пошли опять в гостиную; Франк взял свечу, Тим Линкинватер щипцы от камина, и вооруженное таким образом, все общество выступило в поход: впереди шел Тим, держа щипцы перед носом; потом Франк со свечкою, ведя под руку Катю; за ними мистрис Никльби с разстроенною физиономиею и полураскрытым ртом. Портретчица осталась в гостиной, чтоб подать сигнал тревоги в случае чего-нибудь чрезвычайного.

Подойдя к дверям таинственной комнаты, все невольно остановились при звуках слабого и дребезжащого голоса, который жалобно пел:

Не уже ли ты не веришь

Чистоте любви моей,

Или только лицемеришь,

Издеваешься над ней?

Но всеобщее удивление возрасло до последней крайности, когда, растворив двери, увидели или услышали, что эти нежные звуки вылетают из уст, составляющих принадлежность большой головы, которая торчала из-за кресел между камином и шкафом. Тим со щипцами подошел к ней на два шага; Франк поднял свечу, чтобы лучше осветить это странное явление. Голова смотрела на них с умильно-улыбающейся гримасой, глаза её сверкали, большой нос бросал от себя широкую тень.

-- Какой чудный картузе! сказал Франк.

-- Ах, не бархатный ли? подхватила мистрис Никльби.

-- Да, точно, бархатный. Верно, вы знаете этого человека?

-- Катя! шепнула старушка, опускаясь на стул: ты должна быть уверена, что я нисколько не виновата в этом происшествии. Нет! я не поощряла его несчастной любви, я не подавала ему ни малейшей надежды. Все, что он делал.... объяснения, предложения, огурцы, свекла.... все это делал он без моего ведома и согласия. И хотя, конечно, всякой чувствительной женщине очень приятно быть замеченною умным, образованным джентльменом, однако ж дерзость, которую он себе позволил сегодня, очень, очень огорчает меня.

Франк и Тим смотрели в недоумении сперва друг на друга, потом на Катю. Она, с своей стороны, чувствовала необходимость объяснить странное приключение, но не знала, как к тому приступить.

-- Я очень недовольна его поступком, сказала наконец опять сама мистрис Никльби, обращаясь к Тиму и Франку: я нахожу, что его поступок весьма неосторожен, потому-что нельзя будет ничего скрыть от Николая. Впрочем, господа, я всё-таки прошу вас... сделайте милость, не обижайте его. Пускай она почувствует мое великодушие и... раскается!

-- Да что это за человек? спросил Франк.

-- Это..... сумасшедший, отвечала Катя вполголоса, он живет в другом доме, рядом с нами, и верно ушел от тех, которые за ним смотрят.

-- Катя! произнесла, мистрис Никльби, с неудовольствием.

-- Послушайте, милостивый государь, сказал Тим, подвинувшись еще на шаг к незнакомцу; не угодно ли вам, вылезть из своего угла? зачем вы туда за-брались? Выходите... ну! ну!

-- Сделайте, сделайте милость, не обижайте его мистер Тим, повторила мистрисс Никльби. Если кто имеет право оскорбиться его поступком, так это я, и при всем том я прощаю его, прощаю от чистого сердца. Позвольте мне самой с ним объясниться. Он меня тотчас послушается я знаю свою власть над его сердцем.... Милостивый государь, я вам очень обязана. Покорно благодарю. Но теперь я не могу слушать, что вы желаете мне сказать, и прошу вас удалиться из моей спальни.

вошла в комнату, где были прочие. Джентльмен в бархатном картузе, лишь только увидел ее, вскочил, опрокинул стоявшия перед собою кресла, и подбежав к портретчице, схватил и начал целовать её руки.

-- Наконец ты пришла, сказал он: ты пришла, о царица моего сердца! Я тебя вижу, я тебя осязаю... вижу и осязаю тебя, о моя возлюбленная! о моя радость! Жизнь моя, счастье, невеста!....

Мистрис Никльби сперва-было призадумалась от этого странного обороту дела; нескоро врожденная проницательность помогла ей объяснить тайну, и она улыбнулась, значительно кивая головою то Кате, то Франку, то Тиму Линкинватеру, как-будто хотела сказать, что она поняла хитрость незнакомца и вполне одобряет ее. Между-тем мисс Ла-Криви барахталась и визжала, стараясь освободиться от его нежностей.

-- Я твой вечный невольник! говорил ей джентльмен в бархатном картузе. Ты моя владычица, прекраснейшая и любезнейшая из женщин. Кто может сравниться с тобой в красоте? мадагаскарская королева, что ли?.... нет! Жена предводителя Готтентотов?.... нет! алеутская барыня?.... нет, нет, нет! Истолките трех граций в одной ступке с девятью музами, прибавьте к ним дюжину хорошеньких булочниц из оксфордской улицы, сделайте из этого одну женщину, и она не будет в сотую долю так хороша как богиня души моей!

-- Все это прекрасно, заметила мистрис Никльби: я очень благодарна, сэр, что вы бережете мое доброе имя; но к чему, же так много говорить о красоте дамы, которую вы в первый раз видите?

-- Прочь! закричал сумасшедший, толкая ее от себя: прочь, обезьяна!..

И с последним словом он начал прыгать по комнате, кривляться, делать престрашные рожи, кидаться то на того то на другого, отскакивать, опять кидаться, опрокидывать столы, стулья, и ломать все, что ни попадалось ему под руку, Франк и Тим Линкинватер принуждены были употребить силу, чтобы остановить его; он вырвался, вскочил на стол, оттуда на окно, и исчез. Молодой Чирибль побежал было за ним, но сумасшедший, словно векша, перепрыгнул через забор в свой сад.

-- Что с вами сделалось,.маменька? спросила Катя, увидев, что мать её сидит, печально облокотившись на столь.

-- Я этого никогда себе не прощу, отвечала мистрис Никльби.

-- Чего, маменька,?

-- Того, что я свела с ума этого джентльмена.

-- Как вы? Он давно болен.

-- Катя! сказала мистрис Никльби торжественно: я знаю это лучше тебя. Он был совершенно здоров: ты сама слышала, как умно и вежливо он со иной разговаривал через забор. Моя жестокость, мое неосторожное обращение погубили его. Помнишь, я тебе говорила, что он может лишиться разсудка, если отказать ему неделикатно, без всяких предосторожностей. Вот, так и случилось! Но по-крайней-мере у меня остается то утешение, что я свято исполнила свой долг в отношении к семейству. Надеюсь, что дети мои отдадут мне справедливость, и при случае последуют моему примеру.

Несмотря на невинное заблуждение хозяйки дому, вечер кончался очень весело. Когда серебряные часы Тима Линкинватера показали, что гостям пора отправляться домой, они встали не-хотя и простились. Мистрис Никльби, проводив их, также ушла в свою комнату: только Катя осталась на крылечке в сад и просидела тут более часу, погруженная в мысли.

-- Что ты делаешь, пой друг? спросил ее возвратившийся Николай. Я думал, что вы давно все спите.

Катя смутилась, что брат застал ее в таком романическом положении, хотела отвечать, но не знала что, промолчала, потупилась и уронила слезу.

-- Что с тобой, милая? сказал молодой человек, целуя ее в разгоревшуюся щеку. Посмотри на меня; дай мне увидеть твое лицо. Что это?.... слезы! О чем ты плачешь, Катя?

Но бедная девушка была в таком замешательстве, что Николай не посмел тревожить ее своим любопытством, и чтоб переменить разговор спросил о Смайке.

-- Несчастный! сказал он, выслушав ответ Кати. Что значит его странное поведение?

Но они не успели обменяться догадками, как бледное лицо Смайка выставилось из за дверей его комнаты.

-- И..... нет, мистер Никльби_л отвечал Смайк.

-- Почему же? *

-- Мне не хочется спать.

-- Ты нездоров, бедняжка?

-- Нет, теперь мне лучше. да! гораздо лучше.

-- Но отчего ты всегда так печален? спросил Николай, дружески пожимая его руку: или зачем ты не скажешь нам причины своей грусти? Ты нынче совсем не такой, каков был.

-- Да, отвечал Смайк. вполголоса: я скажу вам причину, но после, после, не теперь. Сердце мое разрывается ах! вы не знаете, как я страдаю.

Он поцеловал Николаеву руку и поспешно убежал в свою комнату. Брат и сестра с изумлением посмотрели друг на друга, простились и пошли спать.

Причина, по которой Николай в этот день воротился так поздно, состояла в том, что он виделся с Ньюменом Ноггсом и узнал от него о новых кознях своего дядюшки. Но прежде нежели мы раскажем читателю, как они беседовали об этом предмете, нам должно описать одно приключение, которое бросит значительный, свет на судьбу некоторых действующих лиц этой повести.

Ньюмен Ноггс хотел в тот же самый день, как подслушал разговор своего хозяина с Грайдом, сообщить об, их замысле Николаю, и с этим намерением вышел вечером из своей квартиры, чтоб отправиться на перекресток, которого молодому человеку нельзя миновать на обратном пути из своей конторы. Случилось однако ж, что когда Ньюмен спускался с лестницы, ему послышались громкие женские голоса в комнатах, занимаемых семейством достопочтенного мистера Кенвигза. Приняв в соображение, что токарь не редко подчует его пуншем, Ньюмець почел долгом наведаться, что это за крик. Оказалось следующее.

Мисс Морлина Кенвигз была приглашена в этот вечер на бал с ужином, мороженым, лимонадом и другими увеселениями и утонченностями жизни высокого полету. Блистательный праздник этот должен был совершиться по другую сторону улицы, у соседа, который, один из всех соседей мистрис Кенвигз, осмеливался не признавать её первенства в их квартале и позволял себе иногда колкия шутки на её счете. Само собою разумеется, что мистрис Кенвигз, отпуская дочь к такому дерзскому и высокомерному человеку, не могла не желать, чтобы Морлина ослепила всех, кто там будет, не выключая хозяина. И действительно, тоалет Марлины был достоин удивления: блеск, красота, вкус, богатство соединились в нем, чтоб поставить в тупик гордого соседа; сверх-того мисс Морлину заставили проделать по три раза все танцовальные фигуры и па, которые ей были известны. Одного не доставало к полной уверенности в её торжестве: прически. Мистер Кенвигз еще поутру заходил к знакомому парикмахеру и приглашал его убрать голову Морлины в осень часов вечера; но вот осемь, и девять, а его нет как нет. Послать за ним некого: Кенвигз отправился в гости, сама Мистрис Кенвигз больна, Служанка ушла за лекарством, нянька не может отлучиться от новорожденного. Разве отпустить Морлину одну? Но парикмахер живет через три улицы и шесть опасных перекрестков. Мистрис Кенвигз никак не могла решиться на такое отважное предприятие, и вследствие того ужасно бранилась, Морлина плакала, младшия сестры её кричали, а нянька унимала каждую особенно и для того горланила пуще всех.

-- Ах, мистер Ньюмен! воскликнула огорченная мать, увидев входящого Ноггса. Я только-что про вас думала. Вы такой добрый, такой услужливый. Вам известно мое деликатное сложение: можете судить, как меня убивает этот неприятный случай. Помогите нам!

Ноггсу не совсем нравилась просьба; но он расчел, что у него еще довольно времени повидаться с Николаем, и повел Морлину к парикмахеру.

Сказать по совести, это был не настоящий парикмахер, а более то, что слывет в народе цырюльником, потому что, кроме причесывания дамских голов, он упражнялся и в бритье джентльменских бород. По-крайней-мере в то время, когда Ноггс и Морлина вошли в салон этого художника, там намыливали одного толстобрюхого джентльмена с лысою головой. Морлину поместили как-можно удобнее и начали убирать в папильотки; Ноггс взял лист старых газет; в комнате водворилось глубокое молчание; по всему было видно, что тут занимаются важными делами Как вдруг мисс Морлина вскрикнула и сделала неосторожное движение, с явною опасностью обжечь себе ухо. Это случилось оттого, что толстобрюхий джентльмен, оглянувшись, представил ей намыленное лицо дедушки её, сборщика водяной пошлины, мистера Леливика.

В самом деле это был Леливик: но, Боже мой, как он переменился! Бывало, если в публике встретится вам старик, чисто выбритый, гладко причесанный, с важною физиономией и самодовольной улыбкою, вы могли держать какой угодно заклад, что этот старик - мистер Леливик. Теперь, увы!.... он сидел печальный, угрюмый, униженный, как-будто ему целый год не платили пошлины за воду и в кармане его поселились мыши.

Ньюмен Ноггс назвал Леливика по имени; тот оглянулся, вздохнул, и кашлянул, чтоб скрыть вздох.

-- Что с вами сделалось, мистер Леливик?

-- Увы, мистер Ноггс! Позвольте мне наперед обриться. Правда ли, что племянница родила сына? спросил он, после некоторого молчания.

-- Похож ли он на меня? В старые годы, это было единственное её желание.

Ноггс не знал как отвечать на вопрос, но подумавши, сказал, что ежели мальчик доживет до лет мистер Леливика, то, может-статься, будет похож.

-- Ах, я бы очень желал, чтобы хоть чей-нибудь сын походил на меня! произнес мистер Леливик, с чувством.

-- Всего лучше собственный, заметил Ноггс.

-- Позвольте мне наперед обриться, отвечал Леливик торжественно.

Когда бритье кончилось, он взял Ньюмена под руку и вышел с ним за дверь цырюльни. Там они простояли вместе до-тех-пор, пока голова мисс Морлины не была приведена в то положение, какое требовалось для помрачения всех других девичьих голов на бале гордого соседа. Тогда Леливик воротился в цырюльню и сказал:

-- Морлина Кенвигз! поцелуешь ли ты своего деда, если он тебя об этом попросит?

-- С большим удовольствием, дедушка, отвечала внучка. Вас поцелую сколько хотите, но бабушку.... нет! У меня нет бабушки.

-- Точно нет! точно нет! повторил Леливик, с глубоким вздохом. Пойдемте все вместе.

И в самом деле они пошли все вместе - прямо к Кенвигзам. Там никто не ожидал такого гостя.

-- Кенвигз! сказал Леливик, увидев племянника, который уже воротился домой: Кенвигз, дай мне руку!

-- Руку, сэр! отвечал токарь, отступая от него с удивлением. Было время, когда я поставлял себе за честь подавать вам руку; было время, когда я гордился вашими посещениями; но это время прошло.... Троя разрушилась, Греция пала, Рим, порабощен варварами. Перед рождением моего сына, я говаривал мистрис Кенвигз: "Что-то скажет наш дядюшка, когда узнает, что ты родила мальчика, который похож на него словно две капли воды? какое мы дадим ему имя для ознаменования этого сходства? Назовем ли его Александром Македонским, Юлием Цезарем, Сципионом Африканским?" Но все это прошло, мистер Леливик! и теперь, глядя на своего бедного сына, я повторяю: "Злополучное создание, как жестоко над тобой подшутила природа"!

-- Не думайте, чтобы мы жалели о ваших сокровищах, сказала мистрис Кенвигз.

-- Мы презираем их! подхватил муж.

-- Мы гнушаемся ими! прибавила жена.

Леливик стоял в смущении, потупивши глаза в землю и не смея вымолвить ни слова. Наконец он взглянул на Кенвигзов, ударил себя в лоб и сказал:

-- Не уж ли и они потеряли ко мне всякое уважение! А между-тем я один, один!

-- Как одни? спросила мистрис Кенвигз.

-- Да, один: Генриетта бежала...

-- Бежала в Америку, с каким-то отставным капитаном.

Это известие произвело важный переворот: через несколько минут дядюшка сидел уже в своих прежних креслах, и Кенвигзы, окружив его, изъявляли нежнейшее сожаление, что он осужден вести опять одинокую жизнь, раскрашивали о малейших подробностях Генриэтина побега, и долго отказывались от принятия дарственной записи, которою старик хотел завтра же укрепить за ними свое имение. Морлина не пошла на бал, Ньюмен не пошел на свидание с Николаем: вместо того Кенвигзы устроили у себя скромный. семейный праздник, на котором Морлина протанцовала все, что следовало протанцовав на балу, а Ньюмен выпил четыре стакана пуншу.

Но зато на другой день он, уже не заходя домой, отправился прямо на перекресток, где обыкновенно встречал Николая: и в самом деле они скоро сошлись у дверей одного трактира.

-- Ах, Ньюмен! я хотел зайти к вам.

-- А я ищу вас, мистер Никльби.

-- Что нового?

-- Ничего, пустяки. Мне надо сказать вам важную тайну. Войдите в эту гостинницу..... Знаете ли вы ростовщика Грайда? Он негодяй.... Садитесь.... Эй! малой! подай бутылку вина.... Грайду лет, семдесят; он почти развалился, а хочет жениться! Как вы это находите?

-- Ни как, Ньюмен. Что мне за нужда до Грайда и до того, что он женится?

-- Вам нет до этого нужды? Помилуйте! Что вы, мистер Никльби? Но ведь он, если женится, то знаете ли на ком?

-- На ком?

-- На вашей любезной.... на Магдалине Брей.

Ньюмен Ноггс рассказал весь план двух хитрых корыстолюбцев, не забыв описать и способы, которые они хотят употребить для достижения своей цели. Только одного он не сообщил Николаю; это причины, по которой Грайд вздумал жениться на Бреевой дочери. Старики, говоря о достающемся ей наследств, шептались, и Ньюмен не мог разслушать этой части их разговора.

-- Что же вы?.... одурели?.... оглохли?.... умерли? спросил он у Николая, кончив свой рассказ.

-- Послушайте, отвечал молодой человек: уверены вы в том, что мне сказали? ради Бога, правда ли это? не ошибаетесь ли вы?

Николай опять замолчал и сидел задумавшись.

-- Надо поговорить с братьями Чирибль, сказал Ноггс.

-- Но где их взять, Ньюмен? Они уехали в Амстердам и воротятся не прежде будущей недели.

При этом ответе, и Ноггс также задумался. Оба долго молчали; наконец молодой человек встал и сказал:

-- Чего доброго! отвечал Ноггс, вздохнувши.

-- Тогда я увижусь с дочерью. Не может быт чтоб она добровольно пошла за Грайда. Это из угождения, из фанатической преданности отцу, в надежде улучшить его положение. Но я растолкую ей как она обманывается; я покажу ей Грайда и Ральфа без маски......

-- Хорошо, хорошо! А если она не поверит, или не захочет слушать, тогда что?

-- Тогда? Тогда я насильно спасу ее.... увезу, вырву из рук эгоиста. Прощайте, Ноггс, мне пора домой.

было видно: сумерки скрыли его от поисков Ньюмена, и старик печально воротился допивать неконченную бутылку. Впрочем опасения его были напрасны: Николай пошел прямо домой, и пришедши туда, как мы описали выше, не обнаружил ничем своего смятения. Зато сколько мучительных мыслей пролетело через его голову, когда он заперся один в своей комнате и стал обдумывать все, что слышал от Ноггса! Сон ни на минуту не посетил его, и поутру еще роса блестела алмазами на каждом листочке, а он уж оделся и пошел в город. Тяжело было впечатление, произведенное на него столицею в этот род. Когда под сумраком ночи он составлял планы для своего предприятия, ему казалось, что оно не только сбыточно, даже легко, потому-что молодой человек хотел действовать против зла, на которое, думал он, готово возстать целое человечество; но теперь, когда он вмешался в толпу людей, когда снова увидел правильное и однообразное движение огромной машины, называемой обществом, когда на каждом шагу ему попадались несчастные, которые гибнут под колесами этой машины, не возбуждая ни чьего сожаления, не встречая нигде защиты, тогда сердце его облилось кровью и душа наполнилась страшным отчаянием. Он увидел, что его горе менее нежели капля в море несчастий всего человечества, и может совершиться в общем порядке человеческих дел, неотраженное никакими усилиями одного слабого смертного.

Как бы то ни было, он шел своею дорогой, и, наконец , вот перед ним бедный домик, в котором обитает любимица его сердца. Николай застал ее вместе с отцом. Около Двух недель ему не случалось видеться с нею, и он заметил, что она чрезвычайно переменилась в это время. Белизна лица её сделалась бледною и прозрачною; темные волосы, упадая на шею, бросали на нее печальную тень; в глазах выражалась усталость; но её взгляд был приветлив и кроток по прежнему, на щеках ни малейшого признака слез, и, всегда прекрасная, может-быть даже прекраснее нежели прежде, она показалась Николаю каким-то неземным существом, ангелом терпения и покорности.

Отец сидел на обыкновенном месте, стуча пальцами по столу и напевая вполголоса веселую песню, которая, однако ж худо скрывала его дурное расположение. В комнате был безпорядок; вещи, которые Николай привык видеть, не находились на своих местах; поблекшие листья на цветах не обрезаны, земля в горшках пересохла, клетка у канарейки не вычищена, бедная птичка молчит.... Видно, хозяйка забыла про все это.

-- Что вам нужно? спросил Брей, оглянувшись на Николая. Говорите скорей: у нас есть другия Дела, важнее ваших.

Николай не знал, с чего начать, и посмотрел на Магдалину, как-будто хотел просить у нея вдохновения.

-- Нет, папенька.

-- Нет?.... Слышите ли, сударь? Счеты с вами кончены. Чего же вам надо? зачем вы пришли? Ну, говорите!...

-- Я имею дело...

-- Какое дело? новый заказ? Скажите тому, кто вас прислал, что дочь моя, мисс Магдалина Брей, не хочет больше заниматься безделками, которыми занималась прежде, единственно для своего удовольствия. Скажите., что она совсем не так бедна, как может-быть думают. Если вы надеетесь, что мы станем жить вашими деньгами..... это вздор! мы не имеем в них нужды. Слышите, сударь? Вот вам мой короткий ответ.

-- Что ж вы стоите? закричал опять Брей: или у вас есть еще какие поручения? Либо говорите., либо ступайте вон. Я уже вам сказал, что нам некогда.

-- У меня нет никаких поручений, отвечал Николай: но я хочу объясниться с вами насчёт одного обстоятельства, которое касается вашей дочери.

-- Моей дочери, сударь? Что это значит?

-- Я слышал, что за нее сватается ростовщик Грайд...

- и он невольно остановился.

-- Какое вы имеете право вмешиваться в это дело? спросил Брей гордым и грозным голосом.

-- Право человечества, сэр, отвечал Николай. Мне известны все подробности гнусного плана, который составлен против мисс Брей, и я считаю долгом обнаружить их перед вами, зная, что вы не захотите погубить своей дочери.

-- Погубить? Как вы смеете думать, что я хочу ее погубить?.... Судьба её в моей власти. Я отец - могу располагать ею как хочу, и делаю что мне угодно.... Ха, ха, ха! Какой-то лавочник пришел давать мне наставления! вот забавно!.... Знайте, сударь, что мисс Магдалина Брей, по своей воле и в угождение отцу, завтра выходит за-муж за мистера Артура Грайда. Это до вас не касается: вы человеке посторонний. Ступайте вон!

Брей был в ужасном бешенстве, и если бы мог, то конечно бы вскочил и вытолкал Николая. Магдалина опомнилась и подошла к его креслам.

-- Болен! вскричал старик, судорожно вспрыгнувши на месте: она просит у него сострадания.... просить пожалеть обо мне.... я болен!

Но эта последняя вспышка так сильно подействовала на Брея, что он упал без памяти, и Николай испугался за его жизнь. К счастию однако ж через несколько минут больной стал приходить в чувства. Не видя опасности, молодой человек вышел, но наперед шепнул Магдалйне, что имеет надобность сообщить ей нечто важное.

-- Верно, вам поручили что-нибудь мои друзья? спросила она, вышед в комнату, где он ее дожидался.

-- Нет, сударыня.....я хочу.... хочу....

Николай остановил ее.

-- Выслушайте меня! ради Бога, выслушайте меня! Я буду говорить с вами и за себя и от имени того, кто вас так горячо любит, но не знает вашего несчастия, потому что его здесь нет.

-- Пустите меня, сударь.

-- Не могу.... не смею! Я должен выполнить свою обязанность перед нашим общим благодетелем. Он не простит мне, ежели я не умолю вас подумать, на что вы решаетесь.

-- Нет.... о! нет. Что вы хотите сделать над собою? Вы хотите принести себя в жертву корыстолюбию, предать себя на вечную муку, на слезы, на страдания...

-- Я выполняю свой долг, сударь.

-- Долг! Скажите лучше, что вы кидаетесь в западню , которую вам поставили два злодея, и один из них - ваш будущий муж!

-- Молчите , сударь ! Я не должна слушать таких отзывов о человеке, которому вверяю свою судьбу. Ежели это и несчастие, то я сама подвергаюсь ему, без всякого принуждения, по своей доброй воле. Так скажите и моему другу, моему благодетелю. Примите от меня благодарность, которая никогда не изгладится в моем сердце к нему и к вам самим, и оставьте меня навсегда.

готовой слететь с ваших уст. Вы унизите себя, произнеся эту клятву ; станете раскаяваться, проклинать свою жизнь, и это раскаяние, эти проклятия, будут возрастать в душе вашей с каждым днем, с каждым часом, до самой могилы. Лучше работайте попрежнему, изнуряйте себя работою: вы всё-еще будете счастливы; но если вы пожертвуете собой этому человеку, тогда.... кончено! возле него погаснут все ваши радости, и вечный мрак обоймет вашу душу!

Магдалина со слезами слушала эти слова, и когда Николай перестал говорить, отвечала:

-- Не скрою от вас.... хотя может-статься лучше было бы скрыть.... что мое сердце чуть не разорвалось и не истекло кровью, когда я вас сегодня увидела. Вы отгадали: я.... не люблю Грайда; разность наших лет, вкусов, привычек.... Но он это знает и всё-таки требует руки моей. Соглашаясь на его предложение , я спасаю моего умирающого отца: может-быть, я продолжу жизнь его, возстановлю его здоровье , спокойствие ; сверх-того избавлю моего благодетеля от забот о бедной сироте, для которой он уж слишком много сделал. Не думайте обо мне так дурно, будто я собственно для себя желаю богатства и могу притворно показывать чувство , которого нет в душе моей: о! не думайте так обо мне, потому что я не перенесу этого. Я буду его женой, буду свято исполнять все обязанности, но любовь.... Полно! Бог даст мне силы перенести бремя жизни. Я решилась, и сделаю. Благодарю вас за участие; я его никогда не забуду; моя признательность, мои благословения, всегда будут с вами. Но я не стану раскаиваться; я умру счастливою.

-- А слезы льются из глаз , когда вы говорите о счастьи! сказал Николай, с печальною улыбкой. Отложите; отложите только на одну неделю!

-- Неть ! отвечала Магдалина твердо: перед вашим приходом папенька говорил, чтобы свадьба была завтра, и я давно не видала его в таком веселом расположении. Он мечтает о перемене, ждет с нетерпением... Нет! я не могу отложить ни на один час.

-- Мне нечего более слушать. Я и то уже слишком много слышала и сказала. Но все то, что сказала я, прошу вас передать моему другу. Лишь-только я немножко привыкну к своей новой жизни.... если я доживу до этого.... тотчас буду писать к нему. Между-тем Бог да благословит его и да пошлет ему всякое счастье!

Она закрыла руками лицо и хотела уйти ; Николай опять загородил ей дорогу.

-- Одну минуту ! сказал он, едва выговаривая слова. Не могу ли я чего-нибудь сделать , чтоб, успокоить, утешить вас в эти последния минуты.

-- Ничего.... ничего. Я уже перенесла самое страшное. Благодарю.... благодарю вас. Не раздирайте моего сердца. Чу! меня зовет папенька. Прощайте.... навсегда !

-- Нет!... нет! это невозможно. Пустите меня, он опять зовет.

-- О Боже мой ! зачем я вас знаю ! Лучше бы мне никогда не встречаться с вами.

-- И мне.... и мне... Прийдет время, когда я, может-статься, сойду с ума, вспомнив об этом разговор.... Но скажите моему другу, что вы оставили меня спокойною, счастливою. Бог с вами! благодарю.... благодарю....