Наш общий друг.
Часть первая.
V. Павильйон Боффина.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Наш общий друг. Часть первая. V. Павильйон Боффина. (старая орфография)

V. Павильйон Боффина.

Против одного лондонского углового дома, невдалек от Кавендиш-Сквера, сидел в течение многих лет человек с деревянною ногой, опускавший другую, природную, ногу в корзинку, если погода была холодная и снискивал себе пропитание следующим образом. - Он каждое утро в восемь часов приходил, ковыляя на деревяшке, на угол и приносил с собою стул, ширмочную рамку, складные козелки, доску, корзинку и дождевой зонтик, все связанное вместе. По разборке, доска с козелками превращалась в прилавок; из корзинки выбирались фрукты с разными сластями и раскладывались небольшими кучками на прилавке для продажи; а пустая корзинка обращалась в грелку для ноги; раскрытая ширмочная рамка обвешивалась значительным выбором копеечных баллад и принимала вид обтянутых ширм, между половинками которых помешался стул для самого продавца. Всевозможные перемены в погоде заставали тут этого человека, на его деревянном стуле, придвинутом спинкою к фонарному столбу. Если погода была дождливая, он развертывал свой зонтик и ставил его над товаром; но самого себя никогда не прикрывал им. Если же погода была сухая, он свертывал эту полинялую собственность свою и, связав ее бичевкою, клал под козелками поперек их, и она спокойно лежала там, как какой-нибудь вырощенный неестественною выгонкою салат, утративший свой цвет и свою упругость от чрезмерного развития величины.

Человек с деревянною ногой упрочил себе право на этот угол постоянным своим на нем появлением. Раз выбрав место своей стоянки, он не передвинулся ни на один дюйм. Ненастный был это угол в зимнюю пору, пыльный угол в летнюю пору, непривлекательный угол во всякую пору. Безприютные соломинки и бумажки крутились на нем вихрем, когда на средине улицы все лежало в покое; водовозная бочка, огибая его, прыгала будто хмельная или близорукая и плескалась вокруг него и месила грязь на нем, тогда как везде было чисто.

На передовой стороне вывески этого торговца висела маленькая плакарда с следующею надписью его собственного мелкого почерка:

Коммиссии исполняю

Тся с точно

Стью от Дам и

Джентльменов

Остаюсь ваш по

Корный слуга

Сила Вегг

Он с течением времени убедился не только в он, что он штатный разсыльный от углового дома (хотя ему случалось в год не более полдюжины кой-каких коммиссии, да и то только от кого-нибудь из прислуги), но и решил также, что он должностный человек при доме, вассал, обязанный верою и правдою служить ему. По этой причине он всегда говорил о нем "наш дом", и хотя сведения его о том, что происходило в доме, были по большей части гадательные и все вообще ошибочные, однако же, он считал себя знающим все его тайны. На подобных же основаниях он постоянно дотрогивался до шляпы каждый раз, когда замечал, что кто-нибудь из жильцов дома показывался у окна. В самом же деле он так мало знал об этих жильцах, что придавал им имена своего собственного изобретения, например, "мисс Елизавет", "мастера Джордж", "тетушка Джен", "дядюшка Паркер", не имея ни малейшого основания ни на одно из таких обозначений, в особенности же на последнее, которого именно по этому самому он держался упорно.

Относительно самого дома воображение его разыгрывалось точно так же, как относительно его жильцов и их занятий. Он никогда не бывал в нем, даже на длину маленькой толстой черной водяной трубы, вползавшей чрез дверь с задняго двора в сырой каменный коридор и походившей более на пиявку превосходно "принявшуюся" к дому; по это не помешало ему расположить внутренность дома по собственному плану. Дом был большой и мрачный, со множеством тусклых боковых окон и зь задними службами без окон, и ум его должен был пережить целый мир забот для того, чтобы мысленно построить внутренность дома и дать себе отчет в назначении каждой части но внешнему виду. Однажды разрешив эту задачу совершенно для себя удовлетворительно, он был уверен, что даже с завязанными глазами не заблудится в доме, начиная от решетчатых окон чердаков под высокой кровлею вплоть до огнегасительных снарядов перед главною входною дверью, которые, казалось, упрашивали всех пылких посетителей, чтоб они загасили себя прежде, чем вступят в жилище.

Можно положительно сказать, что прилавок Силы Вегга был самый зачерствелый прилавок из всех бедных маленьких прилавков в Лондоне: посмотришь на его яблоки, чувствуешь боль в лице, посмотришь на апельсины, чувствуешь боль в желудке, посмотришь на орехи, чувствуешь боль в зубах. Последний товар у него всегда лежал небольшою невзрачною кучкой, на которой стояла маленькая деревянная мерка, с темною внутренностью, соответствовавшая ценности одного пени, как бы по установленному великою хартией правилу. Может статься, что от излишняго влияния восточного ветра - угол дома был восточный, - а может статься и от другого чего-нибудь, весь прилавок, весь товар и весь торговец были сухи, как африканская пустыня. Вегг был человек коренастый и мускулистый, с лицом изваянным из весьма твердого материала, в котором было столько же игры выражения, сколько в трещотке ночного сторожа. Когда он смеялся, то в лице его сперва начиналось какое-то дерганье, а потом уже трещотка принималась работать.

Короче сказать, он был такой деревянный человек, что, казалось, деревянная нога была его природная; наблюдателю с воображением он всем видом своим мог внушить мысль, что еслиб его развитие не было чем-нибудь преждевременно задержано, то он в какие-нибудь шесть месяцев непременно явился бы с двумя деревянными ногами.

Мистер Вегг был человек наблюдательный или, как он сам говорил, "имел сильную замечательность". Он, сидя на своем стуле, прислоненном к фонарному столбу, приветствовал всякого из лиц постоянно и ежедневно проходивших мимо его и применимостью своих приветствий к званию каждого из них всегда внутренно гордился. Так, ректора приходской церкви он встречал поклоном, выражавшим светскую почтительность с некоторым оттенком церковной сосредоточенности, доктору он отвешивал конфиденциальный поклон, как джентльмену, чье знание его внутренности он желал почтительно засвидетельствовать своим поклоном; перед дядюшкою Паркетом, состоявшим в армии (так, по крайней мере, он решил про себя), он прикладывал раскрытую кисть руки к одной стороне шляпы по военному обыкновению, чего, однакоже, этот сердитоглазый, до верху застегнутые, воспалительнолицый, старый джентльмен почти никогда не оценивал.

Единственный предмет, не казавшийся черствым во всем чем торговал Сила, были пряники. Раз, в известный день, какой-то бедняга-мальчуган купил у него влажного пряничного коня (страшно исхудалого), вместе с липкою птичье" клеточкой, целый день стоявшие на прилавке. Отпустив ему покупки, Вегг достал из-под стула жестяную коробочку, чтобы заместить то, что было продай о, и уже хотел взглянуть на её крышку, как вдруг остановился и сказал про себя: "Эге, ты опять явился!"

Слова эти относились к широкому, с круглыми плечами, скривившемуся на бок старому человеку, с крепом на шляпе, в гороховом большом сюртуке, с толстою палкой в руке, комически семенившему потами и подходившему к углу. На нем были толстые башмаки с кожаными штиблетами и толстые перчатки вроде тех, какие употребляются при подстрижке живых изгородей. Он, по своей одежде и по всему строению тела, походил на носорога с набегающею шкурой, - со складками на щеках, на лбу, на веках, на губах и на ушах, по со светлыми быстрыми, детски-любопытными серыми глазами, под шершавыми бровями и шляпой с широкими полями. Словом, он был странный с виду старый чудак во всех отношениях.

-- "Эге, ты опять явился!" - повторил мистер Вегг, все так же про себя. Кто бы ты был такой? И откуда ты? Поселился ли ты недавно в здешнем соседстве, или ты из каких других мест? В хороших ли ты обстоятельствах человек, или не стоит времени терять на поклон тебе? Посмотрим! Попробуем! Я затрачу на тебя поклон.

Мистер Вегг, поставив на место коробочку, действительно поклонился, в то время как вставал, чтобы положить на прилавок новую приманку для какого-нибудь другого ребенка, обреченного ему в жертву. В ответ тотчас же послышалось:

"Называет меня сэр, - шептал мистер Вегг. - Толку мало! Мой поклон, значит, пошел даром!"

-- Утра, утра, утра!

"Должно быть, веселый старый петух вдобавок, - сказал мистер Вегг, как и прежде, про себя, - Доброго вам утра, сэр".

-- Вы, стало быть, меня помните? - проговорил его новый знакомец, перестав семейнть ногами и остановись пред прилавком, скривился на одну сторону. Он говорил резко, но с большим добродушием.

-- Я заметил вас, как вы проходили мимо нашего дома, сэр, несколько раз в течение прошлой недели или около того.

-- Нашего дома, - повторил ново пришедший: - то есть...

-- Точно так-с, - отвечал мистер Вегг, кивнув головой в то время, как тот указал неуклюжим пальцем правой перчатки на угловатый дом.

-- О! Теперь скажите же мне, - продолжал старый чудак допрашивающим тоном и кладя свою суковатую палку на левую руку, будто младенца, - скажите мне теперь, какое вы получаете жалованье?

-- Я работаю сдельно на наш дом, - отвечал Сила с сухостию и неохотно. - Определенного жалованья еще не положено.

-- О! Жалованья еще не положено, нет? Жалованья еще не положено! Утра, утра, утра!

"Должно быть, просто помешанный, старый петух", - подумал Сила, изменяя свое прежнее лучшее мнение о нем. По старик вдруг повернулся к нему и спросил:

-- Как это вы нажили себе деревянную ногу?

Мистер Вегг (на этот личный вопрос) отвечал сухо:

-- По несчастному случаю.

-- Нравится она вам?

-- Как сказать? Мне не нужно греть ее, - сказал в ответ мистер Вегг с некоторого рода негодованием, возбужденным необычайностию вопроса.

-- Ему не нужно, - повторял старик обратившись к своей палке и прижав ее еще крепче; - ему не нужно греть ее, ха! ха! ха! Не нужно греть ее! А слыхали вы когда-нибудь имя Боффина?

-- Нет, - отвечал мистер Вегг, начинавший выходить из терпения от такого допроса. - Не слыхивал такого имени.

-- Нет, - сказал мистер Вегг, с возрастающим негодованием. - Не могу сказать, чтобы нравилось.

-- Почему же оно вам не нравится?

-- Не знаю, почему не нравится, - ответил мистер Вегг чуть не с яростью, - только не нравится.

-- Ну, так вот вы пожалеете об этом, как я скажу вам кое-что, - сказал незнакомец, улыбаясь. - Это мое имя, Боффин.

-- Что делать? Пособить не могу вам! - отвечал мистер Вегг и потом обидчиво договорил сам про себя: - да еслиб и мог, так не сделал бы.

-- Ну, вот вам еще задача, - продолжал мистер Боффин, улыбаясь попрежнему Нравится вам имя Никодим? Подумайте хорошенько. Ник или Нодди.

-- Это такое имя, - отвечал мистер Вегг, сев на свои стул, как бы отдавая себя на волю Божию и с меланхолическим чистосердечием, - такое имя, что я не желал бы, чтобы меня называли им даже те, кого я уважаю. Впрочем, может-быть, найдутся люди, которым оно нравится. Почему мне оно не нравится, не знаю, добавил мистер Вегг в предупреждение нового вопроса.

-- Нодди Боффин, - сказал этот джентльмен - Нодди. Это, ведь, мое имя. Нодди, или Ник Боффин. А вас как зовут?

-- Сила Вегг. Но я не знаю, - сказал мистер Вегг, ограждаясь тою же предосторожностью, - почему я Сила, и не знаю, почему Вегг.

-- Слушайте, Вегг, - сказал мистер Боффин, прижимая плотнее палку. - Я намерен сделать вам некоторого рода предложение. Помните, когда вы в первый раз видели меня?

Деревянный Вегг посмотрел на него созерцательными главами и с видом более смягченным, как человек, предвидящий возможность прибыли.

-- Дайте подумать. Я не совсем уверен, хотя имею сильную замечательность. Никак это было в понедельник утром, когда молодец от мясника приходил в наш дом за заказами, купил у меня балладу и не знал, на какой голос она поется, почему я ее тогда же и пропел ему?

-- Так, Вегг, точно так! Но ведь он купил у вас несколько баллад?

-- Совершенно справедливо, сэр; он купил несколько, и так как ему хотелось заплатить свои деньги за что-нибудь хорошее, то моим мнением хотел руководствоваться в выборе, и мы вместе с ним перебрали весь запас. И уж точно все перебрали! Он стоял как бы вот тут, я здесь, а вы вон там, мистер Боффин, точно так же, как теперь стоите, с тою же самою палкою, под тою же самою рукою, и тою же самого именно спиною вашею к нам. Это верно! - добавил мистер Вегг, заглядывая за плечо мистера Боффина, чтоб удостовериться еще больше в своем последнем показании.

-- Ну как вы думаете, Вегг, что я делал тогда?

-- Я полагаю, сэр, что вы просто смотрели вниз по улице.

-- Нет, Вегг. Я прислушивался.

-- Прислушивались, в самом деле? - спросил Вегг сомнительно.

-- Но без дурной цели, Вегг: потому, вы пели мяснику, а, ведь, вы не стали бы мяснику на улице распевать свои секреты, сами знаете.

-- Сколько помнится, мне делать этого еще ни разу не случалось, - сказал мистер Вегг с осторожностью. - Но я мог это сделать. Человек не в состояний сказать, что он вдруг захочет сделать не нынче, так завтра: (Это было сказано для того, чтобы не упустить ни малейшей выгоды, которую он мог извлечь из признания мистера Боффина).

-- Другого нет, по сядьте вот на этом, - сказал Вегг, уступая свое место. - Я люблю постоять.

-- Господи! - воскликнул мистер Боффин, голосом большого наслаждения, садясь на стул и все еще держа палку, будто грудного ребенка. - Какое знатное местечко! Сидишь себе, закрыт со всех сторон всеми этими балладами, словно книжными закладками! Славно!

-- Если я не ошибаюсь, сэр, - начал снова мистер Вегг, тоном легкого намека, опершись рукою на прилавок и наклонившись к разговорчивому Боффину, - вы упомянули о каком-то предложении?

-- С нему-то я и воду речь! Так точно! К нему я воду речь! Я хочу сказать, что в то самое утро я слушал вас с удивлением, так сказать с почтением, и думал про себя: "вот человек с деревяшкой, ученый человек с дере..."

-- Не совсем это верно, сэр, - сказал мистер Вегг.

-- Как не верно! Вы знаете и звание всех этих песен, и каким голосом поются. Захотели прочитать какую-нибудь или пропеть, взяли себе и валяй - протерли очки, и пошла потеха! - воскликнул мистер Боффин. - Нет, уж нечего, вы человек ученый!

-- Положим, сэр, - проговорил мистер Вегг, с сознательным наклонением головы, - положим, что ученый. Что же дальше?

-- Ученый человек с деревяшкою, и ему все печатное открыто! Вот что я думал в то самое утро, - продолжал Боффин, наклоняясь вперед и выдвинувшись из-за ширмочки так, чтоб она не помешала размаху его правой руки, и очертил ею большой полукруг: - все печатное ему открыто! Так ведь, а?

-- Пожалуй, и так, сэр - сказал громко мистер Вегг, - всякую английскую печать я мог разом схватить за шиворот и осилить.

-- Разом? - спросил мистер Боффин.

-- Разом.

-- Я так и думал! Теперь сообразите: вот я, хотя, и не с деревянною ногой, а печатное для меня закрыто.

-- В самом деле, сэр? - спросил мистер Вегг, с увеличившимся самодовольством. - Может-статься, пренебрегли воспитанием?

-- Пренебрегли! - повторил Боффин, с ударением. - Ну это не совсем так: я ведь не хочу сказать, что если бы вы указали мне Б, так я уже не мог бы вам различить его и ответить: Боффин.

-- Вот как, вот как, сэр, - сказал мистер Вегг, подбрасывая маленькое поощрение: это тоже что-нибудь значит!

-- Что-нибудь, пожалуй, - отвечал мистер Боффин: - только очень немного, побожиться могу.

-- Конечно, может статься, не столько, сэр, сколько желал бы пытливый ум, - сказал, соглашаясь, мистер Вегг.

-- Послушайте. Я человек ничем не занятый, живу на покое. Я и мистрисс Боффин, Генриэтты Боффин - отца её звали Генри, а мать Гэтти: от того и Генриэтты - мы живем тем что нам оставлено...

-- Умершим! Кто вам сказал умершим? Мне теперь уж поздно возиться с азбуками и грамматиками. Я становлюсь старою птицею, и мне хочется жить на покое. Вместе с этим хочется и какого-нибудь чтения, какого-нибудь хорошого, бойкого чтения, какой-и и будь, знаете, богатой книги, чтобы много было томов, как процессия лорда мэра, чтоб они долго проходили мимо и чтоб издали можно было кое-что разглядеть. Как бы мне добыть такого чтения, Вегг? Я думаю вот как, - продолжал мистер Боффин, тронув своею толстою палкою по груди своего слушателя, я думаю платить человеку способному по стольку-то в час скажем, по два пенса за то, чтоб он приходил ко мне и читал мне.

-- Гм! - кашлянул Вегг, начинавший смотреть на себя в новом свете, и потом сказал: - Это очень лестно, сэр, могу уверить вас. Гм! Так это то самое предложение, о котором вы упомянули, сэр?

-- Да. Как оно вам правится?

-- Я обдумываю его, мистер Боффин.

-- Я не стану, - сказал Боффин, воодушевляясь щедростью, - не стану прижимать ученого человека с деревяшкою. Надбавлю полпенни, чтобы не тянуть дела. Часы назначайте сами всякий раз, как покончите тут свои дела с этим домом. Я живу за Меден-Лсном, туда, к Голловею. Вам стоит только, когда все у вас здесь окончится, пойти на восток, держась немного к северу, и вы как раз там. Два пенса с полупенсом в час, - сказал Боффин, вынув кусочек мела из кармана, а потом, встав со стула и начав делать на нем выкладку по своему: - две длинные черточки и одна короткая - два пенса с полупенсом; две короткия черточки, это выходит одна длинная; а дважды две длинные черточки, это будет четыре длинные - всего пять длинных; шесть вечеров, по пяти длинных за вечер (тут мистер Боффин начертил все отдельно и счел), это составит тридцать длинных. Круглое число! Полкрона {Полкрона - серебр. монета в 2 ¹/₂ шилинта или 30 пенсов (около 80 копеек).}!..

-- Указав на итог вычисления, как на результат совершенно удовлетворительный, мистер Боффин смарал его мокрою перчаткою и сел снова на намеленный стул.

-- Полкроны, - повторил Вегг, раздумывая. - Так. Это не много, сэр. Полкроны.

-- В неделю, ведь.

-- В неделю. Так. Теперь в разсуждении всей, так сказать, работы ума... Вы приняли-ли сколько нибудь в разсчет поэзию? - спросил мистер Вегг.

-- Разве она дороже? - спросил в свою очередь мистер Боффин.

-- Она приходится дороже, - ответил мистер Вегг. - Если человеку приходится перемалывать стихи каждый вечер, то, по справедливости, следует заплатить ему за растрату ума на этот предмет.

-- По правде сказать, Вегг, - проговорил Боффин, - я о стихах и не подумал. Что ж? Если вам иногда вздумается пропеть для меня и для мистрисс Боффин что-нибудь из своих баллад, то мы, пожалуй, и не прочь от поэзии.

-- Извольте, сэр, - сказал Вегг. - Но я, не будучи настоящим певцом, не могу с вами договариваться о плате за это, и потому если мне когда случится завлечься в поэзию, то я буду просить вас смотреть на это только с дружеской точки зрения.

Глаза мистера Боффина заблистали; он искренно пожал руку Силы Вегга и объявил, что это больше, чем он мог желать и что он принимает это с величайшею благодарностью.

-- Что же вы теперь скажете об условиях, Вегг? - спросил потом мистер Боффин с явным нетерпением.

Сила, подстрекнувший это нетерпение своею сдержанностью и начавший понимать сидевшого пред ним джентльмена, отвечал с важностью, как бы изъявляя нечто необыкновенно великодушное и возвышенное:

-- Мистер Боффин, я никогда не торгуюсь.

-- Я так о вас и думал! сказал мистер Боффин с увлечением.

-- Нет, сэр! Никогда я не торговался и не стану торговаться. Поэтому буду говорить с вами прямо и откровенно: угодно вам положить еще столько же?

-- Вегг, вы лучше меня знаете цену.

Сказав это, он снова пожал ему руку. - Можете ли вы начать с нынешняго вечера, Вегг? - спросил он потом.

-- Могу, сэр, - отвечал мистер Вегг, не выказывая никакого нетерпения и предоставляя ему самому кипеть нетерпением. - Если вы желаете, то мне ничто не воспрепятствует. Есть ли у вас необходимый для этого инструмент, книга, сэр?

-- Купил одну на аукционе, - сказал мистер Боффин. - Восемь томов. В красном сафьяне, с золотом. В каждом томе красные ленточки для закладки места, где остановиться. Известна она вам?

-- А как заглавие это и книги, сэр?

-- Я полагал, что вы и так ее знаете, - заметил мистер Боффин с видом человека, слегка обманувшагося в ожидании. Она называется Упадок и Разрушение Русской Империи. (По этим камушкам мистер Боффин ступал медленно и осторожно).

-- Знаю, знаю! - воскликнул мистер Вегг, - кивая головою, как бы признав приятеля.

-- Мы ее знаете, Вегг?

-- В последнее время я всю ее напролет не читал, - ответил мистер Вичть, потому что быль занят другими делами, мистер Боффин. Не знаю ли я ее? Очень хорошо знаю, сэр. С тех самых пор знаю, как был не больше вашей палки. С тех пор, как мой старший брат покинул нашу хижину и записался в солдаты; при чем, как описано в балладе, сочиненной на этот случай:

"Упала дева вся в слезах, - мистер Боффин,

Пред хижиной родной

И развивался белый шарф, - сэр,

У ней над головой.

Она молилась вслух об нем, - мистер Боффин,

Но слез он не слыхал

И опершись на свой булат, - мистер Боффин,

Брат слезы отирал".

Сильно тронутый этим семейным обстоятельством и дружеским расположением мистера Вегга, что доказывало и быстрое впадение, его в поэзию, мистер Боффин снова пожал руку деревянному плуту и попросил его назначить час. Мистер Вегг назначил восемь часов.

этим именем (которого почти никто не знает), то, пройдя по Меден-Лену милю с чем-нибудь - скажем милю с четвертью - спросите у Боттль-Бриджа, где Гармонная Тюрьма, всякий укажет. Я стану ждать вас, Вегг, - сказал мистер Боффин, ударив его но плечу с величайшим восторгом, - стану ждать с большою радостью. Пока не придете, спокоен не буду. Теперь я узнаю, что в печатном находится. Сегодня вечером ученый человек с деревяшкою (тут мистер Боффин посмотрел на это украшение, мистера Вегга, как будто бы оно особенно возвышало его достоинства), ученый человек меня введет в новую жизнь. Еще раз руку, Вегг. Утра, утра, утра!

Мистер Вегг остановился у своего прилавка по уходе мистера Боффина, уселся снова в свои шкапик, вынул кусочек жесткой дерюги, служившей ему платком, и взялся за нос с задумчивым видом. Пока он все еще держал эту черту своего лица, глаза его задумчиво устремлялись вдоль но улице, вслед за удалявшеюся фигурой мистера Боффина. Глубокая важность царствовала на лице Вегга. Он мысленно называл Боффина старым глупым шутом, видел в этом обстоятельстве случаи улучшить свое положение и нажить денег больше, чем можно было разсчитать теперь; он но допускал мысли, чтобы сделанное ему приглашение не соответствовало ему или чтобы в нем заключалось что-нибудь смешное. Мистер Вегг готов был бы затеять ссору со всяким, кто вздумал бы сказать ему, что сомневается в его знакомстве с вышеупомянутыми восемью томами об Упадке и Разрушении. Он принадлежал к разряду тех многочисленных плутов, которые стараются поддерживать обман в самих себе, чтобы вернее обманывать других.

Кроме того, мистером Веггом овладела еще надменность, надменность мысли, что он призван служить официальным истолкователем таинств. Впрочем, это не понудило его к коммерческому величию, а скорее повело к мелочности, так что еслиб была какая-либо возможность устроить деревянную мерку, чтоб она вмещала в себе несколькими орехами менее обыкновенного количества, то он сделал бы это в тот же самый день По когда наступила ночь и прикрытыми дымкою глазами взглянула на него в то время, как он ковылял по направлению к Боффинову Павильону, он отличался все тем же видом важности и надменности.

Найти без указания Боффинов Павильон было так же трудно, как найти жилище прекрасной Розамунды. Мистер Вегг, дойдя до названного ему квартала, осведомлялся раз шесть о Павильоне, но без успеха, пока не вспомнил, что нужно спросить о Гармонной Тюрьме, что он немедленно и сделал. Это произвело быструю перемену в уме хриплого джентльмена и его осла, которых он вначале затруднил своими распросами.

-- Вам надобно дом старого Гармона, да? - спросил хриплый джентльмен, ехавший на осле, запряженном в тележку, и погонявший его морковью вместо кнута. - Что же вы раньше не сказали? Мы с Эддардом отправляемся туда! Прыгайте в тележку.

Мистер Вегг вспрыгнул, а хриплый джентльмен тут же обратил внимание на третью особу в их компании, говоря таким образом:

-- Теперь смотрите на уши Эддарда и скажите, какое, вы место назвали. Скажите тихонько.

Мистер Вегг прошептал:

-- Боффинов Павильон.

-- Эддард! (вы все смотрите ему на уши) катай-валяй в Боффинов Павильон.

Эддард, прижав уши назад, не двигался с места.

-- Эддард! (вы все смотрите ему на уши) катай-валяй к старому Гармону!

Эддард тотчас же поднял уши и понесся с такою быстротой, что дальнейшия слова мистера Вегга выскакивали из него в каком-то вывихнутом виде.

-- Раз-ве-тут-бы-ла-тюрь-ма? - спросил мистер Вегг, держась крепко зл тележку.

-- Настоящей тюрьмы, куда можно было бы засадить меня с вами, тут не было, отвечал возница, - это только лишь так прозвище, потому что туг жил старый Гармон один одинехонек.

-- А-по-чему-наз-вали-Гар-монной? - спросил Вегг.

-- Потому, должно-быть, что он ни с кем в согласии на жил. Это просто болтовня. Гармонова Тюрьма, Гармонова Тюрьма. Так словцо прибрали.

-- Вы-знаете мистера-Боффина? - спросил Вегг.

-- Как не знать? Его здесь всякий знает. Даже Эддард его знает. (Смотрите ему на унии). К Нодди Боффину. Эддард!

Действие произнесенного имени было страшное: внезапно голова Эддарда исчезла, задния копыта взлетели в воздух, животное понеслось во весь дух и усилило скачки тележки до того, что мистер Вегг употребил все свое внимание исключительно на то, чтобы как можно крепче держаться, и совершенно отказался от желания дознать, что означала такая проделка осла: уважение ли к мистеру Бсффину или наоборот.

Эддард вдруг остановился у ворот. Мистер Вегг поспешил выскочить через задок тележки и едва успел придти в равновесие, как его бывший возница, взмахнув морковью, крикнул: "Ну, Эддард, ужинать!" и в тот же миг задния копыта, тележка, Эддард и все как будто бы взлетело на воздух чем-то в роде апофеоза.

свете, между двух рядов битой посуды, измельченной в прах. Но тропинке шла какая-то белая человеческая фигура, которая, приблизившись, оказалась не каким-либо привидением, а самим мистером Боффином, легко одетым, к восприятию учения, в короткий белый балахон. Приняв своего ученого друга с большим радушием, он ввел его в свой Павильон и там представил его мистрисс Боффин, полной и румяной даме, одетой в бальное платье из черного атласа с низким (к смущению мистера Вегга) воротом и в большой шляпке черного бархата с перьями.

-- Мистрисс Боффин, Вегг, - сказал Боффин, - записная модница. Что касается до меня, то я пока еще не увлекаюсь модою, хотя не ручаюсь за то, что будет вперед. Генриэтта, друг мой, вот тот самый джентльмен, который пустится теперь б упадок и разрушение Русской Империи.

-- Уверена, что это принесет вам обоим пользу, - сказала мистрисс Боффин.

стояли две деревянные со спинками скамьи, по одной с той и другой стороны, со столом перед каждою. На одном из этих столов лежали плашмя друг на друге все восемь томов, будто какая-нибудь гальваническая батарея; а на другом несколько приземистых граненых четвероугольных графинчиков, привлекательной наружности, будто поднимались на цыпочки, чтоб обменяться взглядами с мистером Битом чрез стоявший перед ними ряд стаканов и чрез сахарницу с рафинированным сахаром, на очаге, перед огнем, стоял металлический чайник с водою пускавший струйку пара; а перед камином, на коврике, отдыхала кошка. Против камина, между скамейками, стояли диван, скамеечка под ноги и маленький столик, предназначенные собственно для мистрисс Боффин. Они принадлежали к самым дорогим предметам гостиной мебели и представляли странный контраст с деревянными скамьями при ярком газе, проведенном с потолка. На полу разстилался ковер с богато затканными цветами, но он не доходил до камина, а оканчивался у подножной скамеечки мистрисс Боффин и оставлял на полу площадку усыпанную песком и опилками. Мистер Вегг заметил также, с особенным удовольствием, что между тем, как в области цветов красовались в виде украшений чучелы птиц и восковые плоды под стеклянными колпаками, в области, где прекращалась растительность, являлись, вместо их, полки, на которых видны были добрый кусок пирога и холодная часть говядины между другими съедобными предмета?"!. Комната сама по себе была большая, но низкая; тяжелые рамы её старинных окон и тяжелые балки покривившагося потолка показывали, что дом был когда-то пустынным жилищем, отдельно стоявшим в поле.

-- Как вам нравится эта комната, Вегг? - спросил обыкновенною своею скороговоркой мистер Боффин.

-- Она мне чрезвычайно правится, сэр, - отвечал Вегг. - В особенности нравится помещение у камина, сэр.

-- По вы понимаете ли ее, Вегг?

-- То-есть в общем значении понимаю, сэр, - начал было Вегг, медленно и тоном сведущого человека, склоняя голову на сторону, как обыкновенно делают уклончивые люди; но мистер Боффин перебил его:

понимаете, Вегг; я вам сейчас же объясню. Комната убрана по нашему взаимному соглашению с мистрисс Боффин. Мистрисс Боффин, как я уже сказал, за модою гоняется, я же моде по следую. Мне лишь бы только было покойно да удобно. Так вот как. Теперь скажите, какая была бы радость ссориться мне из-за этого с мистрисс Боффин? Мы ни разу не ссорились до того времени, как Боффинов Павильон достался нам в собственность. Для чего же ссориться, как мы получили Боффинов Павильон в собственность? Вот мы и согласились, чтобы мистрисс Боффин владела одною половиной комнаты и распоряжалась в лей, как ей угодно, а я бы другою половиною и тоже распоряжался бы в ней, как мне угодно. Вот стало-быть у нас в одно и то же время есть и согласие (без мистрисс Боффин я бы с ума сошел), и мода, и спокойствие. Если я понемножку сам к моде пристращусь, то мистрисс Боффин понемножку же далее придвинется в комнате. Если же мистрисс Боффин будет гоняться за модою поменьше, чем теперь, то и ковер её отодвинется дальше назад. Если же мы останемся, как теперь, то вот мы как есть перед вами. Поцелуи меня, моя старушка.

Мистрисс Боффин, не перестававшая все это время улыбаться, придвинулась к своему супругу, взяла его под руку и охотно исполнила его желание. Мода, в виде черной бархатной шляпки с перьями, хотя и пыталась этому воспрепятствовать, но была заслуженно помята за свою попытку.

-- Итак, Вегг, - продолжал мистер Боффин, вытирая губы с видом человека, значительно освежившагося, - вы теперь знаете, как мы живем. Павильон наш - место чудесное; но вам надобно ознакомиться с ним понемножку. Это такое местечко, что не вдруг узнаешь его, а каждый день что-нибудь новенькое найдешь. Тут у нас есть извилистая дорожка на каждую горку, а оттуда вид на двор и на окрестности. Когда вы взойдете на верх, то там такой вид на Соседния строения, что чудо. Строения покойного отца мистрисс Боффин (торговал собачьим кормом) кажутся, когда вы на них смотрите сверху, будто вашими собственными. На верхушке Высокой Горы стоит решетчатая беседка, где вы, летом, можете прочитать вслух кучу книг и по-дружески частенько предаваться поэзии; если же этого не сделаете, то уж вина будет не моя. Теперь скажите, с чем вы желаете читать?

-- Это смачивает горло; не так ли, Вегг? - спросил мистер Боффин с невинным любопытством.

-- Нет, сэр, холодно возразил Вегг. - Едва ли так можно выразиться, сэр, Я сказал бы: это смягчает горло. Смягчает - вот слово, которое я употребил бы, мистер Боффин.

Его деревянное чванство и плутовство шли в уровень с радостными ожиданиями его жертвы. Являвшияся пред его наемным умом различные средства, помощью которых можно было бы извлечь себе выгоду из нового знакомства, не затмевали в нем главной мысли, естественной в обманщике, - мысли о том, чтобы не продать своих услуг слишком дешево.

Мода, которой поклонялась мистрисс Боффин, не была таким неумолимым божеством, каким является тот идол, который боготворят над этим именем, и потому не воспрепятствовала ей приготовить смесь джина с водою для ученого гостя и даже спросить, понравился ли ему напиток. Вегг даль ответ милостивый и сел на ученую скамью, а мистер Боффин торжественно расположился на противоположной, готовый слушать.

вечерам и оглянув комнату, заметите на полках что-нибудь такое что вам понравится, то скажите.

Вегг, собравшийся надеть очки, тотчас положил их и с живостью проговорил:

-- Вы угадываете мои мысли, сэр. Кажется, мои глаза меня не обманывают и кажется мне, что я вижу вон там ни... пирог. Не пирог ли это?

Упадок и Разрушение.

-- Это пирог с телятиною и ветчиною, - сказал мистер Боффин.

-- В самом деле, сэр? Трудно сказать, сэр, какой пирог лучше пирога с телятиной и ветчиной, - проговорил Вегг, с чувством кивая головою.

-- Не желаете ли кусочек, Вегг?

Благодарю вас, мистер Боффин. Как не пожелать, по нашему приглашению? Я не позволил бы себе этого ни в какой другой компании при подобном случае, - но в вашей, сэр!.. не мешало бы еще немного мясного желе к этому, в особенности если пирог солон, что обыкновенно бывает, когда он с ветчиною; это также смягчает орган, очень смягчает орган. - Мистер Вегг не сказал какой орган; он говорил вообще.

с модою держать на виду все, чему следует быть в кладовой, однакоже, он (мистер Боффин) считает это более сообразным с "правилами гостеприимства. Потому считает, что вместо того, чтобы сказать посетителю: "У меня там внизу, в кладовой, есть такия-то и такия-то съедобные вещи: не прикажите ли что-нибудь подать", - а тут гораздо проще, - вы говорите прямо:, взгляните на полки, и если вам что там понравится. мы тотчас же снимем".

Наконец, мистер Вегг отодвинул тарелку и надел онли. Кистер Боффин закурил трубку и ясными глазами принялся смотреть на открывающийся перед ним мир; мистрисс Боффин закинулась, сообразно с модою, на диване, как женщина, готовая принять участие в слушании чтения, если это будет ей возможно, и вместе готовая уйти спать, если найдет невозможным принимать такое участие.

-- Гм! - откашлялся Вегг и начал. - Вот мистрисс и мистер Боффин, первая глава первого тома Упадка и Разрушения Рус... - Тут он пристальнее сталь вглядываться в книгу и потом остановился.

-- Да вот что: мне, знаете, приходит в голову, сэр, - сказал Вегг с видом вкрадчивой откровенности (и заглянув еще раз пристально в книгу, - что вы давеча, утром, сделали маленькую ошибку, которую я тогда и хотел поправить, по как-то забыл совершенно. Мне кажется, вы сказали Русской Империи, сэр?

-- Конечно, Русской.

-- Нет, сэр: Римской, Римской.

-- Какая же тут разница, Вегг?

вам, что объяснение разницы лучше отложить до другого случая, когда мистрисс Боффин не почтить нас своим присутствием. При мистрисс Боффин, сэр, лучше не говорить об этом.

"При мистрисс Боффин лучше не говорить об этом", успел обратить всю неловкость положения на Боффина, вполне почувствовавшого, что он сам попался в просак жесточайшим образом.

За этим мистер Вегг сухим, монотонным голосом принялся за свое дело и понесся на пролом через все, что ему ни встречалось, одолевая все трудные слова, биографическия и географическия; немного споткнулся на Адриане, Траяне и Антонине, споткнулся на Полибии (которого прочитал Пиля Бий, и дал тем мистеру Боффину повод думать, что это какая-нибудь римская дева, а мистрисс Боффин привел к заключению, что эта самая дева и была причиною неудобства разъяснять разницу в заглавии книги). Далее, он был выбит из седла Титом Антонином, Пием, но снова вскочил в стремя и легким галопом проехался с Августом. Наконец, он прокатился довольно спокойно с Коммодом и смертию этого государя окончил свое первое чтение. Задолго до этого несколько раз повторявшееся затмение свечи, стоявшей позади чернобархатного диска мистрисс Боффин, могло бы иметь самые пагубные последствия, еслиб они постоянно не сопровождались запахом гарева, когда вспыхивали её перья, что и вызывало ее из дремоты, действуя, как возбуждающее средство. Мистер Вегг, читая безостановочно и добавляя, по возможности, наименьшее число своих собственных идей к тексту, вышел из борьбы совершенно свежий; зато мистер Боффин, скоро отложивший в сторону свою недоконченную трубку и с того времени сидевший, выпуча глаза и напрягая все свое внимание на поразительные деяния Римлян, был до того жестоко наказан, что едва мог пожелать своему ученому другу доброй ночи и с трудом выговорил: "до завтра".

-- Коммодий, - едва внятно проговорил мистер Боффин, выпустив Вегга за ворота и запоров их, - Коммодий сражается на этой выставке диких зверей семьсот тридцать пять раз один! И как будто бы этого мало, - выпускает на ту высоту целую сотню львов зараз! И как будто б и этого мало: Коммодий опять один побивает их всех по одиночке! Даже и это все еще как будто бы мало, и вот Виталий в семь месяцев съедает разного добра на шесть миллионов, считая английскими деньгами! Вегг смотрит на это слегка; по для меня, старой птицы, все это, ей-Богу, какие-то путала. Впрочем, хотя Коммодия и задушили, а я все-таки не вижу средства, как нам самих себя исправить.

Мистер Боффин, направился обратно к Павильону и, качая головою, прибавил:

-- Никак не думал я сегодня утром, чтобы в печатном было столько пугал. Но, делать нечего, принялся за печатное!