Наш общий друг.
Часть первая.
VIII. Мистер Боффин на сов е щании.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Наш общий друг. Часть первая. VIII. Мистер Боффин на сов е щании. (старая орфография)

VIII. Мистер Боффин на совещании.

Кому случалось во дни этой повести входить из Флит-Стрита в Темпль {Темпл - так поныне называется место в Лондоне, на левом берегу Темзы, между Ватерлоским и Блакфраерским мостами служившее с 1185 г. главным местопребыванием английских темплиеров - рыцарей храма.}, и безутешно блуждая в нем, наткнуться там на унылое кладбище, и взглянуть на унылые окна, господствующия над этим кладбищем, и заметить в самом унылом из всех окон унылого мальчика, тот мог сказать, что он зараз, одним широким взглядом, увидел главного письмоводителя, младшого письмоводителя, письмоводителя по гражданским делам, письмоводителя по купчим делам, письмоводителя по канцелярским делам и письмоводителя по важным судебным делам, в конторе мистера Мортимера Ляйтвуда, недавно в газетах названного высоко-замечательным солиситором.

Мистер Боффин, несколько раз входивший в сношения с этою письмоводительскою эссенцией как на месте её пребывания, так и у себя в Павильоне, не затруднился узнать ее как только что увидел ее сидящую в её пыльном грачином гнезде. Он взошел на второй этаж, где находилось самое унылое из всех окон, занятый мыслями о неизвестностях судеб, облегающих Римскую империю, и сильно горюя о смерти любезного Пертинакса, который не далее как за прошлую ночь оставил дела империи в страшной безурядице, сделавшись жертвою неистовства преторианской гвардии.

-- Утра, утра, утра! - заговорил мистер Боффин, махнув рукою, в то время, как ему отворил дверь конторы унылый мальчик, по фамилии Блейт. - У себя солиситор?

-- Полагаю, сэр, мистер Ляйтвуд назначил вам это время?

-- Я, знаете, в назначениях-то не нуждаюсь, мой милый, - ответил мистер Боффин. - Я за свой приход деньги плачу.

-- Конечно, так сэр. Не угодно ли войти? В настоящую минуту мистера Ляйтвуда здесь нет, но я ожидаю его в скором времени. Не угодно ли вам посидеть в комнате мистера Ляйтвуда, сэр, пока я загляну в книгу назначений?

Юный Блейт с большою важностью достал из конторки длинную тонкую рукописную книгу, обернутую в сорочку из коричневой бумаги, и водя в ней пальцем сверху до низу по странице назначений текущого дня, начал читать вполголоса: - Мистер Аггз, мистер Баггз, мистер Каггз, мистер Даггз, мистер Фаггз, мистер Гаггз, мистер Боффин. Точно так, сэр; совершенно верно; но вы пожаловали несколько ранее назначенного времени. Мистер Ляйтвуд сейчас явится.

-- Я не спешу, - сказал мистер Боффин.

Благодарю вас, сэр. Я между тем, если позволите, воспользуюсь этою минутой, чтобы внести ваше имя в книгу посетителей за текущий день.

Юный Блейт снова с большою важностью достал другую книгу, взял перо, обсосал его, обмокнув в чернильницу и прежде, чем принялся писать, прочитал имена по странице: - Минер Аллей, мистер Баллей, мистер Каллеи, мистер Даллей, мистер Финлей, мистер Галлей, мистер Халлей, мистер Лаллей, мистер Моллой и мистер Боффин.

-- У вас все по строгому порядку, мой милый? - спросил мистер Боффин, когда имя его было внесено.

-- Точно так, сэр, - ответил мальчик. - Без строгого порядка я ничего не поделал бы.

Этим он, вероятно, хотел выразить, что без такого вымышленного занятия разсудок его давным-давно разлетелся бы на части. Не нося в своем уединенном заключении никаких окон, которые он мог бы шлифовать, и не имея деревянной чашки для строгания ножичком, он придумал себе занятие, состоявшее в алфавитном перезванивании имен по двум названным книгам или в занесении на их страницы множества других из адрес-календаря, и такое занятие считал ведением дел мистера Ляйтвуда. Это было тем необходимее для его души, что, будучи одарен чувствительным характером, он готов был считать личным для себя позором, что хозяин его не имел клиентов.

-- Давно ли вы законами-то занимаетесь, скажите-ка? - спросил мистер Боффин своим обычным пытливым тоном.

-- Я этим занимаюсь, сэр, около трех лет.

-- Значит, вы словно родились в законах! - сказал мистер Вегг с удивлением. - Правится вам это дело?

-- Привык, - отвечал юный Блейт, вздохнув, как будто бы горечь этого дела для него миновала.

-- А какое жалованье вы получаете?

-- А сколько желали бы?

-- Пятнадцать шиллингов в неделю, - сказал мальчик.

-- Много ли нужно времени, примерно, чтобы вам сделаться судьею? - спросил мистер Боффин, сперва посмотрев молча на его маленький рост.

Мальчик отвечал, что он еще не успел сделать этого небольшого разсчета.

-- Я полагаю, вам ничто не помешает достигнуть этого звания? - спросил мистер Боффин.

Мальчик гордо отвечал, что он имеет честь быть британцем, который никогда, никогда и никогда но отчаивается, и потому ничто не помешает ему достигнуть этого звания. Однакоже, внутренно он подозревал, что есть нечто такое, что, пожалуй, помешает.

-- Может ли парочка фунтов пособить вам сколько-ни будь? - спросил мистер Боффин.

По этому предмету юный Блейт не имел никакого сомнения, и потому мистер Боффин подарил ему сказанную сумму денег, поблагодарив при том за внимание к его (мистера Боффина) делам, которые, добавил он, можно, как он надеялся, считать теперь все равно, что совершенно оконченными.

После того мистер Боффин приложив свою палку к уху, сидел некоторое время молча, будто прислушиваясь к шепоту домового, знакомившого его с конторой, смотрел то на небольшой книжный шкаф с руководствами к судебной практике и разными судебными отчетами, то на окно, то на пустой синий мешок, то на палочку сургуча, то на перо, то на коробочку с облатками, то на яблоко, то на конторочную табуретку, всю покрытую пылью, то на множество чернильных помазок и пятен, то на ружейный футляр, прикрытый так, хотя не совсем искусно, чтобы придать ему вид какой-нибудь адвокатской принадлежности, и, наконец, на железный сундук с надписью "Гармоново имущество", пока не вошел мистер Ляйтвуд.

Мистер Ляйтвуд объяснил, что он пришел от проктора, с которым занимался делами мистера Боффина.

-- И, кажется, очень устали, - сказал мистер Боффин с соболезнованием.

Мистер Ляйтвуд, не объяснив, что усталость у него есть дело хроническое, говорил далее, что так как все законные формы, наконец, выполнены, подлинность завещания Гармона доказана, действительность смерти ближайшого наследника Гармона также доказана и так далее, а в канцелярский суд подавалось прошение и так далее, - то он, мистер Ляйтвуд, имеет теперь величайшее удовольствие, честь, счастье и так далее, поздравить мистера Боффина, как единственного наследника, с получением в полное распоряжение более ста тысяч фунтов, значащихся по книгам директора и компании Английского банка, и так далее.

-- Особенно выгодно, - продолжает мистер Ляйтвуд, - в этом наследстве то, что оно, мистер Боффин, не требует никаких хлопот. Нет ни земель, - хозяйничать не нужно, ни редит - не нужно платить подоходную подать в тяжелые годы (а это чрезвычайно дорогой способ попасть в газеты), нет ни избирателей, с которыми иногда и в кипятке не доваришься, нет агентов, снимающих сливки с молока, прежде чем оно явится на стол. Вы можете все свое имущество завтра же положить в сундук и отправиться с ним - куда бы сказать? - ну, хоть в Скалистые Горы. Так как всякий человек, - заключило мистер Ляйтвуд с безпечною улыбкой, - повидимому, состоит под неотразимым колдовством, которое вынуждает его рано или поздно упомянуть другому человеку тоном величайшей фамильярности о Скалистых Горах, то, надеюсь, вы извините меня, что я таким образом решился отправить вас к этим гигантским географическим надоедаламь.

Не поняв последняго замечания, мистер Боффин оросил безпокойный взгляд сперва на потолокь, а потом на ковер.

-- Я, право, не знаю, - заметил он, - что мне сказать ним о моем имуществе. Мне и без него было почти так же хорошо. Уж очень велико, забот много.

-- Любезнейший мистер Боффин, в таком случае вы не заботьтесь о нем.

-- Как так? - спросил этот джентльмен.

-- Говоря теперь с безответственным сумасбродством частного человека, - ответил Мортимер, - а не с сериозностью вашего советника по делам, я могу сказать вам, что если вас заботит слишком большой капитал, то вы имеете гавань утешения совершенно для вас открытую, где мы можем легко уменьшить его. Если же опасаетесь сопряженных с этим хлопот, то пред вами имеется другая гавань утешения, где найдется множество людей, которые избавят вас от хлопот.

-- Разве есть что-нибудь удовлетворительное на свете, мистер Боффин? - спросил Мортимер подняв брови.

-- Казалось бы, что есть, - ответил мистер Боффин с задумчивым взглядом. - Когда я жил приказчиком в Павильоне, как еще он не был Павильоном, я считал наше дело очень удовлетворительным. Старик Гармон был ужасный Татарин (не тем будь помянуть); но зато дело у него было такое, что с удовольствием бывало присматриваешь за ним от ранняго утра до поздняго вечера. Почти можно даже пожалеть, - сказал мистер Боффин, потирая себе ухо, - что он нажил столько денег. Лучше было бы для него самого, еслиб он не так много думань о деньгах. Поверьте, - добавил Боффин, внезапно делая открытие, - он сам находил, что капитал черезчур велик и требует много заботы!

Мистер Ляйтвуд кашлянул, но не поверил.

-- Впрочем, насчет удовлетворительности, - продолжал мистер Боффин, - если мы, Господи нас помилуй, станем разбирать удовлетворительность по частицам, то где же удовлетворительность хоть бы в самих этих деньгах? Когда старик оставил их, наконец, бедному мальчику, оне не пошла бедняге в пользу. Его извели в тот самый момент, как он подносил к губам чашку с блюдечком. Мистер Ляйтвуд, я вам также доложу теперь, что за этого бедного мальчика я и мистрисс Боффин схватывались с отцом его несчетное число раз, так что он ругал нас всеми словами, какие только навертывались ему на язык. Раз даже, когда мистрисс Боффин стала говорить ему о родительских чувствах, вдруг сорвал с нея шляпку (она всегда, бывало, носила черную соломенную и надевала ее для удобства на самую маковку) и бросил ее так, что она закружилась чуть не через весь двор. А в другой раз, когда он сделал то же самое, но уж так, что это было некоторого рода личностью, я сам хотел хватить его по уху; только мистрисс Боффин кинулась между нами, удар пришелся ей прямо в висок. 9то сшибло ее с ног, мистер Ляйтвуд. Сшибло с ног.

-- Равномерная честь как голове, так и сердцу, мистер Боффин, - пробормотал мистер Ляйтвуд.

-- Вы понимаете, я говорю это - продолжал мистр Боффин, - чтобы показать вам, что я вместе с мистрисс Боффин всегда были по христианскому чувству друзьями этих детей. Мы с мистрисс Боффин были друзья девочки; мы с мистрисс Боффин были друзья мальчика, мы с мистрисс Боффин сражались за них со стариком, и, бывало, каждую минуту ждали, что он нас выгонит за наши старания. А мистрисс Боффин, - прибавил мистер Боффин, понизив голос, - то она, будучи теперь модницей, может статься, не пожелает поминать теперь обо всем этом; но она раз, поверьте, при мне назвала его бездушным мерзавцем.

-- Отважный саксонский дух... предки мистрисс Боффин... стрелки... Азинкур и Креси, - пробормотал мистер Ляйтвуд.

-- В то время, как мы с мистрисс Боффин видели в последний раз бедного мальчика, - продолжал мистер Боффин, разгорячаясь и готовясь (подобно всякому жиру) растопиться, - ему было только семь лет от роду. Когда он домой воротился, чтобы просить за сестру, ни меня, ни мистрисс Боффин дома не было; нам нужно было присмотреть за работою по подряду в деревне, где требовалось просеять весь мусор до перевозки. Мальчик пробыл в доме у отца не более часа. Ему было только семь лет, как я уже докладывал вам. Он отправился в иностранную школу и зашел к нам в квартиру, в конце двора теперешняго Павильона, чтоб обогреться у камина. Мы так и застали его. Дорожное платье на нем было самое бедное. Сундучек его стоял снаружи у крыльца на холодном ветру; я сундучек этот сам и на пароход отнес, старик и шести пенсов на извощика дат не хотел. Мистрисс Боффин, женщина в то время молодая, словно роза пышная, стала возле ребенка на колени, нагрела свои ладони у огня и начала растирать ему щеки. Видит они слезы у малютки на глазах, и у ней слезы потекли ручьгм; обняла она его, будто защитить хотела, и говорит мне: "Все бы на свете отдала, чтоб уйти с ним!" Правду вам сказать, это очень кольнуло меня, но я еще пуще к мистрисс Боффин почтение почувствовал. Бедное дитя припало к ней на грудь, а она припала к нему; по тут вдруг послышался голос старика, и малютка говорит: "Мне нужно итти! Бог наградит вас!"!" С этими словами он прижался на минуту к её груди и взглянул на нас обоих так, как будто сейчась умереть быль должен. Ну, уж взгляд! Я проводил его на пароход (полакомив сперва кой-чем) и оставил его Том только тогда, как он заснул в своей койке. Воротившись к мистрисс Боффин, я стал ей рассказывать про него, и как мы с ним распрощались; но что я ни говорил, все ни к чему не вело; ей все думалось, что у него остался все тот же самый взгляд. Взгляд этот сделал нам одно доброе дело. Мы с мистрисс Боффин своих детей не имели, а очень желали иметь хоть одного. После того уж желать перестали. "Мы оба мотом скоро умереть," говорит мистрисс Боффин, "и может случиться, что чужие глаза увидят такой же жалостный взгляд у нашего ребенка". А по ночам, когда на дворе бывало очень холодно, и ветер ревет, и дождь льет ливмя, она вдруг, бывало, проснется и вскрикнет: "Ах, бедный ребенок! Смотри, какое у него жалкое лицо! Ах, укрой, защити малютку!" Много лет прошло после этого; теперь это уж поизгладилось, поизносилось...

-- Любезный мой мистер Боффин, все изнашивается в лохмотья, - заметил Мортимер с тихим смехом.

-- Я не скажу, чтобы все изнашивалось, - возразил мистер Боффин, которого замечание и манера Мортимера будто тронули за живое: - потому что есть кое-что такое, чего я в мусоре никогда не нахаживал. Послушайте дальше, сэр. Мы с мистрисс Боффин становились все старше и старше на службе у нашего старика хозяина, живя с горем пополам и занимаясь довольно тяжкою работой до тех пор, пока мы не нашли старика нашего мертвым в постели. Тогда мы с мистрисс Боффин запечатали его сундук, - сундук этот всегда стоял у него на столе у кровати, и так как Темпл мне был известен, потому что в нем по контрактам производилась очистка адвокатского мусора, то я и пошел сюда искать адвоката для совета. Тут увидел я вашего молодого человека: он на этой же самой высоте крошил тогда перочинным ножичком мух на подоконнике. Я окликнул его, не имев в то время удовольствия знать вас, и чрез него познакомился с вами. Вы вместе с джентльменом, у которого такой неуклюжий галстук, взялись за дело, повели его как следует, приняли меры к отысканию бедного мальчика и, наконец, нашли его. Мистрисс Боффин тогда часто мне говаривала: "Мы опять его увидим, в счастливых обстоятельствах". Но этого не вышло, и неудовлетворительность тут вся в том, что деньги всс-таки ему не достались.

-- Но они достались, - заметил Ляйтвуд, медленно наклоняя голову, - в превосходные руки.

-- Они достались в мои руки и в руки мистрисс Боффин только сегодня, только сейчас; я все ждал этого дня и этого часа, и скажу вам для чего. Мистер Ляйтвуд, тут произошло злодейское убийство. Чрез это убийство достается мне и мистрисс Боффин имущество, и мы за поимку и улику убийцы назначаем награду в десять тысяч фунтов.

-- Мистер Боффин, это слишком много.

-- Мистер Ляйтвуд, мы с мистрисс Боффин назначили эту сумму сообща и не отступимся.

-- Но, позвольте мне представить вам, - сказал Ляйтвуд, - на этот раз в словах деловой сериозности, а не в словах празднословия, свойственного честному человеку, что обещание такой огромной награды есть соблазн к усиленному подозрению, к умышленному подведению обстоятельств, к натякбе обвинения, - короче говоря, это целый ящик режущих инструментов.

-- Что ж делать? - сказал мистер Боффин с некоторым колебанием: - но вот сумма, которую мы откладываем для этой цели. Если это будет доведено до общого сведения чрез объявления, то награда должна итти от нашего имени.

-- Нет, мистер Боффин, от одного вашего имени, только от одного вашего.

-- Очень хорошо-с; пусть от моего имени, это все равно, что и от имени мистрисс Боффин, оно будет означать нас обоих. Вот первое поручение, которое я, как хозяин имущества, вступив во владение, даю моему стряпчему.

-- Ваш стряпчий, мистер Боффин, - отозвался Ляйтвуд, делая коротенькую заметку ржавым пером, - имеет удовольствие принять это поручение. Нет ли еще другого?

душеприказчице. Составьте его как можно короче со вписанием этих слов, и вместе с тем как можно покрепче.

Не вполне понимая, что разумеет мистер Боффин под крепостью завещания, Ляйтвуд счел за нужное удостовериться об этом.

-- Извините меня - дела требуют отчетливости. Говоря, что и завещание следует сделать как можно крепче...

-- Ну да, крепче; я и хочу это сказать, - пояснил мистер Боффин.

-- Совершенно правильно и совершенно похвально. Но крепость завещания не должна ли обязывать чем-нибудь мистрисс Боффин, и если должна, то какие это обязательства?

-- Обязывать мистрисс Боффин? - прервал супруг её. - Что это так пришло вам в голову? Я желаю только укрепить свое имущество за нею так, чтоб уж его нельзя было отнять у нея.

-- Вы оставляете ей имущество вполне, с правом распоряжаться им, как она пожелает? Делаете ее самовластною?

-- Самовластною? - повторил мистер Боффин с коротким, но сильным смехом. - Ха! ха! ха! Конечно, так! Прекрасно было бы с моей стороны обязывать чем-нибудь мистрисс Боффин в мои лета!

Таким образом это поручение также было записано для памяти, и мистер Ляйтвуд уже провожал мистера Боффина, как Евгений Рейборн едва не столкнулся с ним в дверях. Тут мистер Ляйтвуд с своею обычною холодностью сказал:

-- Позвольте мне познакомить вас друг с другом. - Потом объяснил, что мистер Рейборн адвокат, глубоко изучивший право, и что он, мистер Ляйтвуд, уже сообщил мистеру Реиборну частию по надобности, частию из удовольствия, несколько интересных фактов из биографии мистера Боффина.

-- Очень рад, - сказал Евгений, хотя вид его этого не показывал, - познакомиться с мистером Боффином.

-- Благодарю вас, сэр, благодарю, - отвечал последний. - Ну, как вам нравится эта ваша приказная часть?

-- Не могу сказать, чтоб особенно нравилась, - отвечал Евгений.

-- Слишком суха для вас, а? Суха? Полагаю, что нужно по этой части много, много лет трудиться, чтоб узнать ее настоящим манером. Но труд во всем главное дело. Извольте-ка на пчел посмотреть.

-- Извините меня, - возразил Евгений, невольно улыбаясь; извините, если скажу, что я всегда протестую, когда ссылаются на пчел.

-- Как это? - сказал мистер Боффин.

То-есть не соглашаюсь, отрицаю; я против этою, на том основании, - сказал Евгений, - что я как двуногое...

-- Как что? - спросил мистер Боффин.

Как животное с двумя ногами. Я против этого на том основании, что, как животное двуногое, не могу итти в сравнение с насекомыми и четвероногими животными. Я против того, чтобы в образец своих действий брать действия пчелы или собаки, или паука, или верблюда, Я вполне допускаю, что верблюд, например, личность в высшей степени умеренная; но ведь зато у него несколько желудков, из которых он всегда может угощать себя, а у меня только один. Кроме того, в моей внутренности не устроено удобного прохладного подвала, в котором я мог бы хранить свои напитки.

-- Но я, ведь, только о пчелах сказал, - проговорил мистер Боффин, не находя что ответить.

-- Точно. Но позволите ли вы мне представить вам, как несообразно в подобных случаях указывать на пчел? Все это только один разговор. Допустим на минуту, что есть аналогия между пчелою и человеком в рубашке и в панталонах (чего я, впрочем, не допускаю); допустим также, что человеку следует учиться у пчелы (чего я также не допускаю); все-таки остается вопрос, чему у ней учиться? Подражать ли тому, что она делает? Или избегать того, что она делает? Если ваши приятельницы пчелы грызут и терзают друг друга из-за своей царицы, и если оне приходят в совершенное замешательство по поводу её малейшого движения, то чему же тут учиться у них нам, людям - величию ли подобострастного ласкательства, или ничтожеству придворной жизни? Этого я понять не могу, мистер Боффин, если только не принимать улья в сатирическом смысле.

-- Да, - ответил Евгений с пренебрежением, оне работают. Но не слишком ли много оне работают? Оне нарабатывают гораздо более, чем им нужно, оне нарабатывают столько, что всего съесть не могут, оне до того хлопочут и жужжат вокруг одной идеи, пока смерть не прихлопнет их; и мне кажется, это можно смело назвать излишнею работою - как вы думаете? И неужели рабочим людям не знать праздников, потому только, что пчелы их не знают? И неужели же мне не знать никогда перемены воздуха, потому только, что пчелы этого не знают? Мистер Боффин, я считаю мед вещью хорошею за завтраком; но пчела, приятельница ваша, в качестве моей наставницы и нравоучительницы, рождает во мне протест, как невыносимый вздор. Все это я говорю с совершенным уважением к вам лично.

-- Благоларствуйте, - сказал мистер Боффин. - Утра, утра, утра!

Достойнейший мистер Боффин, семеня ногами, вышел с неприятною мыслию о том, что в мире существует много неудовлетворенности, кроме той, которую он высказал по отношению к Гармонову имуществу. В таком настроении ума продолжил он семенить по Флит-Стриту, как заметил, что за ним, кто-то близко идет, и, обернувшись, увидел человека приличной наружности.

"Что бы это значило?" - сказал мистер Боффин, вдруг остановившись и прервав свои размышления. - Вы что еще скажете?

-- Извините меня, мистер Боффин.

-- О, по фамилии называете! Я вас не знаю.

-- Действительно, сэр, вы меня не знаете.

Мистер Боффин посмотрел прямо на незнакомца; незнакомец посмотрел прямо на него.

-- Нет, - сказал мистер Боффин, обратив взор на мостовую, как будто бы она была сделана из лиц, между которыми он надеялся найти одно какое-нибудь, сходное с лицом этого человека: - нет, я не знаю вас.

-- Я никто, - сказал неизвестный, - и едва ли меня кто-нибудь знает; но богатство мистера Боффина...

-- О! Это уж успело огласиться! - бормотал мистер Боффин.

-- И те обстоятельства, при которых оно приобретено, делают его человеком известным. Мне показали вас несколько дней тому назад.

-- Хорошо-с, - сказал мистер Боффин. Показали, да не доказали. Что же вам от меня угодно? Вы не стряпчий ли?

-- Нет, сэр.

-- Не имеете ли что-нибудь сообщить за награду?

-- Нет, сэр.

При последнем ответе, в лице незнакомца заметно было некоторое замешательство; но оно тут же миновало.

-- Если не ошибаюсь, вы шли за мною от самых дверей моего стряпчого и старались, чтоб я заметил вас. Говорите прямо, так или нет? - спросил мистер Боффинь, отчасти с гневом.

-- Действительно, так.

-- Если вы позволите мне идти с вами рядом, мистер Боффин, то я вам разскажу это. Не угодно ли вам зайти вот в это место - оно, мне кажется, называется Клиффордс-Инн - там мы будем слышать друг друга лучше, чем в этой шумной улице.

"Ну, подумал мистер Боффин, если он предложит мне игру в кегли или встретится с каким-нибудь деревенским джентльменом, только что вступившим во владение имением, или станет продавать какую-нибудь драгоценную вещь, им найденную, то я собью его с ног".

С таким благоразумным решением, неся палку свою в руках, как обыкновенно носит ее полишинель, мистер Боффин повернул в сказанный Клиффордс-Инн.

-- Мистер Боффин, сегодня утром мне случилось быть в Чансери-Лене, и там я увидел вас в небольшом разстоянии перед собою. Я осмелился пойти за вами следом и все собирался с духом, чтобы заговорить с вами; но вы вошли к вашему стряпчему. Я остановился на улице и ждал, когда вы выйдете.

"Что-то не похоже на кегли ни на деревенского джентльмена, ни на драгоценные вещи, думал мистер Боффин. Однакоже, как знать?"

-- Я боюсь, что цель моего обращения к вам слишком смела; боюсь также, что я приступаю к ней не так, как принято в свете; но я все-таки решаюсь высказать вам ее. Если вы спросите меня, или если вы спросите самого себя - это, конечно, гораздо вероятнее, - что дает мне такую смелость, то я отвечу вам следующие: меня очень уверяли, что вы человек правдивый я простодушный, с самым добрейшим сердцем, и что судьба благословила вас такою же супругою.

-- О мистрисс Боффин вам правду говорили, - сказал мистер Боффин, снова осматривая своего нового друга. В манерах незнакомца замечалась какая-то сдержанность; он шел, потупив глаза, сознавая, однако, что мистер Боффин смотрит на него; он говорил тихим, но приятным голосом.

-- Если я, вполне ценя все то, что общая молва говорит о вас, прибавлю, что вы не избалованы счастием, что вы не надменны, то, надеюсь, вы, как человек открытого характера, не заподозрите во мне намерения льстить вам и примите это только за желание оправдаться в смелости, с которою я обращаюсь к вам. Другого оправдания я не имею.

"Должно-быть, к деньгам подбирается", думал мистер Боффин. "Посмотрим, сколько попросит".

-- Вы с изменившимися обстоятельствами вашими, верно измените образ вашей жизни, мистер Боффин. Вы, может статься, обзаведетесь большим домом, будете иметь дела, требующия управления, и вступите в сношения со множеством корреспондентов. Не возьмете ли меня к себе секретарем?

-- Чем таким? - воскликнул мистер Боффин, вытаращив глаза.

-- Секретарем.

-- Вот так штука! проговорил тихо мистер Боффин.

-- Или, - продолжал незнакомец, удивляясь удивлению мистера Боффина, - не примете ли меня в какую-нибудь иную должность: вы найдете во мне человека верного и признательного и, надеюсь, вам полезного. Вы естественно можете подумать, что я денег добиваюсь. Нет, нисколько; я охотно готов служить вам год, или, какой угодно срок по вашему назначению, прежде нежели деньги будут предметом уговора.

-- Скажите, откуда вы? - спросил мистер Боффин.

-- Я, - ответил незнакомец, смотря прямо ему в глаза, - я из разных стран.

Сведения мистера Боффина о названиях и положениях чужих стран были самые ограниченные и несколько сбивчивые, и потому он построил дальнейший вопрос свой по иной форме.

-- Из какого-нибудь особенного места?

-- Я бывал во многих местах.

-- Что же вы такое были?

-- Но позвольте же спросить, - сказал мистер Боффин. - как вы себе хлеб добываете?

-- Я уже сказал, - ответил незнакомец, снова смотря прямо на мистера Боффина и улыбаясь, - что я могу делать. Все прежние незначительные планы мои разстроились, и мне приходится начинать жизнь мою снова.

Мистер Боффин не знал, каким образом отделаться от незнакомца, и чувствовал себя в положении тем более затруднительному что манеры и наружность этого человека требовали деликатности обращения, которого в достойнейшем мистере Боффине, как он сам сознавал, не доставало. Он начал вглядываться в густо разросшийся кустарник, убежище кошек, в то время находившийся в Линкольнс-Инне, как будто бы желая найти в нем намек, как ему выпутаться. В кустарнике были только воробьи да кошки, гниль да сырость; но намеков там никаких не обреталось.

Мистер Боффин снова выпучил глаза.

-- У отца мисс Беллы Вильфер? - спросил он.

-- У моего хозяина, точно, есть дочь по имени Белла. Да, так.

Имя это занимало мысли мистера Боффина более или менее все утно и несколько дней до этого, а потому он сказал:

-- Нет, и я ни с кем из них никогда не был на улице.

-- Может статься, слышали у них разговор обо мне?

-- Нет, я сижу у себя на квартире и не нахожусь почти ни в каких сношениях с этим семейством.

-- Не говорите ничего, - отозвался мистер Роксмит, - позвольте мне только понаведаться у вас чрез несколько дней. Я понимаю очень хорошо, что вам нельзя принять меня с первого взгляда, просто на веру, и взять к себе, так сказать, прямо с улицы. Дайте мне позволение явиться к вам, в досужное для вас время, чтоб узнать ваше дальнейшее мнение.

-- Вот это прекрасно, я согласен, - сказал мистер Боффин, - но должен оговориться; я столько же не знаю, нужен ли мне будет какой-нибудь джентльмен в должности секретаря - вы, кажется, секретаря сказали, не так ли?

Мистер Боффин снова взглянул на просителя во все глаза, и, осмотрев его с головы до ног, повторил:

-- Я точно сказал так.

-- В должности секретаря, - повторил опять мистер Боффин, - задумываясь над этим словом, - я столько же не знаю, нужен ли мне будет кто-нибудь в должности секретаря, сколько не знаю и того, нужен ли мне будет человек с луны. Мы с мистрисс Боффин до сих пор и не подумали еще о том, чтобы сделать какую перемену в нашем житье-бытье. Правда, мистрис Боффин немножечко к моде наклонна, и мы уже подладили Павильон наш под моду; но других еще каких перемен она, может-статься, и не сделает. А, пожалуй, побывайте, побывайте у меня в Павильоне, если угодно. Побывайте, так, через недельку, через две. Вместе с этим я еще должен сказать вам, что уже имею при себе ученого человека на деревяшке и с ним разстаться не намерен.

-- Видите ли, - ответил мистер Боффин с затаенным сознанием, собственного достоинства, должность моего ученого дело новое. Он взялся за упадок и разрушение, а в придачу, по дружбе, в стихи пускается.

Нисколько не не заметив, что эти обязанности остались для мистера Роксмита совершенно непонятными, мистер Боффин продолжал:

-- Теперь же, сэр, я пожелаю вам доброго утра. Вы можете побывать у меня в Павильоне на этой или на той неделе. От вас это не более мили; хозяин ваш разскажет вам, как отыскать его. Если же он не знает его под названием Баффинова Павильона, то скажите дом Гармона. Не забудете?

-- Гармуна, - повторил мистер Роксмит, повидимому, не вполне дослышавший. - Гармана? Позвольте, как пишется это слово?

оглядывался.