Наш общий друг.
Часть вторая.
V. Вспомоществующий Меркурий.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Наш общий друг. Часть вторая. V. Вспомоществующий Меркурий. (старая орфография)

V. Вспомоществующий Меркурий.

Фледжби заслуживал похвал мистера Альфреда Ламмля. Он был самая подлая собака из всех существующих с одною парой ног. Инстинкт (слово всеми нами ясно понимаемое) преимущественно бегает на четырех ногах, между тем как разсудок ходит только на двух; но подлость четвероногая никогда не достигает до совершенства подлости двуногой.

Отец этого молодого джентльмена был ростовщик и имел денежные дела с матерью этого молодого джентльмена, когда он, то-есть последний, поджидал в обширных и темных передних сего мира минуты, чтобы родиться. Мать его, в то время вдовица, не имев возможности уплатить долга ростовщику вышла за него замуж; и Фледжби в надлежащий срок был вызван из обширных и темных передних и предстал перед генерал-регистратора. Еслиб этого не случилось, любопытно было бы знать, каким образом распорядился бы Фледжби своим досужим временем до дня Страшного Суда.

Мать Фледжби оскорбила своих родных, выйдя замуж за отца Фледжби. Это один из легчайших житейских способов оскорбления ваших родных, когда ваши родные желают от вас избавиться. Родные матери Фледжби крайне оскорблялись тем, что она была бедна, и окончательно разссорилась с нею, когда она сделалась сравнительно богата. Фамилия матери Фледжби была, из рода Снигсвортов. Она даже имела честь быть роднею одного лорда Снигсворта на столько степеней отдаленною, что благородный граф не задумался бы отдалить ее от себя еще на одну степень и даже выпроводить начисто из родни. Но все же она была ему сродни.

К числу досвадебных дел матери Фледжби с отцом Фледжби принадлежало то, что она заняла у него деньги за весьма высокие проценты. Срок уплаты этих процентов пришел вскоре после свадьбы, и тогда отец Фледжби завладел её наличными деньгами в свое исключительно пользование. Это повело к субъективному разногласию во мнениях и к объективному обмену сапожными щетками, шашечными досками и другими подобными домашними метательными снарядами, между отцом Фледжби и матерью Фледжби. Это повело к тому, что мат Фледжби начала тратить деньги, как только могла, а отец Фледжби старался сделать все, чего не мог сделать, чтоб удержать ее. Вследствие этого, малолетство Фледжби было бурное; но ветры и волны улеглись в могилу, и Фледжби расцвел один.

Фледжби жил на квартире в Альбани и старался блеснуть щегольством. Но его юный огонь весь состоял из искр точильного камня, которые, отлетая, тотчас же угасали и ничего не согревали.

Мистер Альфред Ламмль явился в Альбани завтракать у Фледжби. На столе стоял маленький чайничек, маленький хлебац, маленькие кружки масла, два маленькие ломтика ветчины, два жалкия яйца и изобилие прекрасного фарфора, выгодно купленного из вторых рук.

-- Что вы думаете о Джорджиане? - спросил мистер Ламмль

-- Я вам скажу... - ответил Фледжби, растягивая слова.

-- Скажите, мои любезный.

-- Вы не совсем меня поняли, - перебил Фледжби. - Этого я не намерен вам сказать; я намерен сказать вам кое-что другое.

-- Скажите мне, что бы то ни было, мой друг.

-- Но вы все-таки не так меня понимаете, - сказал Фледжби. - Я ничего не намерен рассказывать вам.

Мистер Ламмль блеснул на него и в то же время нахмурился.

-- Заметьте вот что, - сказал Фледжби. - Вы скрытны и решительны. Скрытен ли я или нет, об этом не безпокойтесь. Я не решителен, но я умею делать вот что, Ламмль, я умею молчать, и я буду молчать.

-- Вы человек расчетливый, Фледжби.

-- Так ли, нет ли, только я умею молчать, а это, пожалуй, то же самое. Послушайте, Ламмль, я не намерен ни в каком случае отвечать на разспросы.

-- Мой любезный друг, да ведь это был наипростейший вопрос в мире.

-- Пусть так. Он кажется прост; но вещи на деле не всегда таковы, как кажутся. Я видел человека, от которого отбирались свидетельския показания в Вестминстер-Галле {Westminster-Hall здание в Лондоне, где помещаются суды.}. Вопросы казались самыми простыми в мире; но когда он дал на них ответ, о не оказались далеко не такими простыми. Так вот как. А ему бы лучше помолчать. Еслиб он промолчал, так бы в беду не попал.

-- Послушайте, Ламмль, - сказал Обаятель-Фледжби, спокойно ощупывая свои бакенбарды, - это ни к чему не поведет. Вы меня на разговор не заманите. Я не умею вести разговоров, но умею держать язык на привязи.

-- Умеете? - сказал мистер Ламмль заискивающим тоном. - Полагаю, что умеете! Когда наши общие знакомые пьют, вы пьете с ними вместе; но по мере того, как они становятся разговорчивее, вы делаетесь еще молчаливее. Чем более они высказываются, тем более вы затаиваетесь.

-- Я нисколько не против того, чтобы меня понимали, Ламмль, - отвечал Фледжби с внутренним смехом, - но я всегда против делаемых мне вопросов. Я уж всегда такой.

-- Когда все мы обсуживаем наши предприятия, никто из нас не знает ни одного из ваших предприятий.

-- И никогда ни один из вас не узнает, Ламмль, - отвечал Фледжби, опять с внутренним смехом: - я уж всегда такой.

-- Правда, вы всегда таким образом действуете, я это знаю, - отвечал Ламмль с видом откровенности, смеясь и протягивая руки так, как будто бы он указывал вселенной, что за удивительный человек Фледжби. - Еслиб я не знал, что это водится за моим Фледжби, неужели я предположил бы маленький выгодный договор наш моему Фледжби?

-- А! - заметил Фледжби, лукаво качая головою. - Меня - и этим способом не заманите. Я не тщеславен! Такого рода тщеславие барыша не приносит, Ламмль. Ни, ни, ни! От комплиментов у меня язык еще крепче сидит за зубами.

Альфред Ламмль отодвинул от себя тарелку (жертва не великая, ибо на ней почти ничего не лежало), засунул руки в карман, откинулся на спинку стула и принялся молча созерцать Фледжби. Потом он медленно вынул левую руку из кармана и сделал из своих бакенбардов куст, продолжая молча созерцать своего друга. Потом он медленно нарушил молчание и медленно сказал: - Что за чертовщину такую городит этот парень сегодня?

-- Послушайте, Ламмль, - сказал Обаятель-Фледжби, подлейшим образом мигая своими подлейшими глазами, которые, кстати сказать, были посажены слишком близко один к другому: - послушайте, Ламмль, я очень хорошо понимаю, что вчера я не совсем в выгодном свете показал себя, и что, напротив, вы и супруга ваша, которую я считаю умной женщиной и приятною женщиной, показали себя в выгодном свете. Я не создан показывать себя в выгодном свете при обстоятельствах такого рода. Я очень хорошо знаю, что вы показали себя выгодно и вели дело превосходно. Но на основании этого вы, пожалуйста, не говорите со мною так, как будто я вам куклою или марионеткою какою-нибудь достался, потому что я ни то, ни другое.

-- И все. это из-за того, - крикнул Альфред, презрительно осматривая Фледжби, - и все это из-за того простого, естественного вопроса!

-- Вам бы подождать, пока я сам счел бы за нужное сказать вам что-нибудь об этим. Мне очень не нравится, что вы обращаетесь ко мне с вашею Джорджианою, как будто бы вы и ей, и мне хозяин.

-- Ну, хорошо! Когда вы в милостивом расположении сами пожелаете рассказать мне об этом, - отозвался Ламмль, - то, пожалуйста, разскажите.

-- Я все рассказал. Я сказал вам, что вы вели дело превосходно. И вы, и супруга ваша. Если вы поведете дело далее так же превосходно, то и я буду продолжать свою роль. Только, пожалуйста, не пойте кукуреку.

-- Я кукуреку? - воскликнул Ламмль, пожимая плечами.

-- Или, - продолжал Фледжби, - не забирайте себе в голову, что другие люди вам марионетки, потому только что они не кажутся в таком выгодном свете в известные моменты, как кажетесь вы при содействии весьма умной и приятной супруги вашей. Все делают свое дело, пусть и мистрисс Ламмль делает свое дело. Видите ли, я молчал, когда считал за нужное молчать, а пятом высказался, когда счел за нужное высказаться, - вот вам конец всему. Теперь вопрос в том, - продолжал Фледжби с величайшею неохотой, - не хотите ли еще яичка?

-- Нет, не хочу, - сказал Ламмль отрывисто.

-- Вы может статься правы, считая для себя полезнее не. кушать его, - отвечал Обаятель, значительно оживляясь. - Просить вас скушать еще ломтик ветчины было бы неуместно, потому что это целый день возбуждало бы в вас жажду. Не угодно ли еще хлеба с маслом?

-- Нет, не угодно, - повторял Ламмль.

-- Так мне угодно, - сказал Обаятель, и эти слова его были не пустым звуком, а выражением искренняго удовольствия, возбужденного отказом, потому что еслибы Ламмль снова взялся за хлеб, то отделил бы от него такую порцию, по мнению Фледжби, которая потребовала бы с его стороны воздержания от хлеба за завтраком, по крайней мере, если не за обедом.

он хранить свои тайны. Он сознавал важность приличной наружности и любил хорошо одеваться; но он торговался до нельзя во всем, что составляло его движимость, от сюртука на плечах до фарфора на чайном столе, и каждое таким образом сделанное приобретение, представлявшее чье-либо раззорение или чье-либо лишение, приобретало в глазах его особенную прелесть. Одержимый скаредностью, он любил осторожно держать неравные пари на скачках, и если выигрывал, то решался на пари большие, а если проигрывал, то морил себя голодом до следующого выигрыша. Странно, почему деньги так драгоценны для глупого и презренного осла, не разменивающого их на другия потребности; а действительно, нет животного более, чем осел, надежного под денежной вьюк Лисица в этом отношения уступит ослу.

Обаятель-Фледжби прикидывался молодым джентльменом, живущим своим капиталом, но был известен втайне, как некоторого рода разбойник, торгующий векселями и пускающий деньги в оборот за огромные проценты различными способами. Круг его знакомых, начиная с Ламмля, имел тоже разбойничий характер, проявлявшийся в их прогулках по привольным просекам Барышного леса, растущого по окраинам акционерного рынка и биржи.

-- Я полагаю, Ламмль, - сказал Фледжби, кушая свой ломоть хлеба с маслом, - что вы всегда были человеком приятным в дамском обществе?

-- Всегда, - отвечал Ламмль, все еще продолжая многозначительно хмуриться под влиянием предшествоваввиго с ним обращения со стороны Фледжби.

-- Это вам от природы далось, а? - спросил Фледжби.

-- Дамам было угодно обращать на меня внимание, сэр, - угрюмо сказал Ламмль, но с видом человека, который не в состоянии долее воздерживать себя.

-- Хорошее дело сделали, что женились, не так ли? - спросил Фледжби.

Ламмль улыбнулся (скверною улыбкой) и ударил себя пальцем по носу.

-- Мой покойный родитель сделал из этого тюрю, - сказал Фледжби. Но Джор - как бишь её настоящее-то имя: Джорджина или Джорджиана?

-- Джорджиана.

-- Я вчера об этом думал; не знал, что есть такое имя. Я думал оно должно кончаться на ина.

-- Почему?

-- Вот почему: у вас, например, концертина, и вы играете на ней, если только умеете, - отвечал Фледжби, соображая очень медленно. - У вас, например, скарлатина, если вы ее захватите. Для спуска с аэростата вы употребляете параш - нет итого вы не употребляете. Так вот, Джорджиана...

-- Вы хотели что-то заметить о Джорджиане? - угрюмо намекнул Ламмль, после напрасного ожидания.

-- Я хотел заметить о Джорджиане, сэр, - сказал Фледжби, крайне недовольный напоминанием, - что она, мне кажется, не зла, не принадлежит к числу бодливых.

-- У нея голубиная кротость, мистер Фледжби.

-- Вы, конечно, скажете это, - ответил Фледжби, разгорячаясь тотчас же как только другой человек коснулся его интереса. - Но вы знаете ли, дело вот в чем: то, что я говорю, не то, что вы говорите. Я, имея пред глазами моего покойного родителя и мою покойную родительницу, говорю, что Джорджиана, кажется, не принадлежит к числу бодливых.

Достопочтеннейший мистер Ламмль был нахал и по природе, и по житейскому навыку. Заметив, что оскорбления со стороны Фледжби возрастают, и что примирительный топь нисколько не достигает цели, он направил суровый взгляд на маленькие глаза Фледжби с намерением действовать иначе. Удовлетворившись тем, что ему показалось в этих глазах, он разразился гневом и ударил рукою по столу, так, что фарфор на нем зазвенел и запрыгал.

-- Вы крайне оскорбительный негодяи, милостивый государь, - закричал мистер Ламмль, поднимая со стула. - Вы в высшей степени оскорбительный мерзавец. Что вы хотите доказать мне такого рода поведением вашим?

-- Послушайте! - отозвался Фледжби. - Не горячитесь.

-- Послушайте, знаете... - произнес Фледжби, робея.

-- Что, негодяй и подлый бродяга? - сказал мистер Ламмль, свирепо озираясь - Еслибы ваш слуга был здесь, чтобы после вычистить мои сапоги, то я надавал бы вам пинков.

-- Нет, вы этого не сделали бы, - жалобно произнес Фледжби. - Я уверен что вы не решились бы на это.

-- Я вам скажу вот что, мистер Фледжби, - сказал Ламмль, приближаясь к нему. - Так как вы осмеливаетесь противоречить мне, то я вам немного покажу себя. Дайте мне ваш нос.

Фледжби прикрыл нос рукою и, отступая, сказал:

-- Нет, пожалуйста!

-- Дайте мне ваш нос, сэр, - повторил Ламмль.

Мистер Фледжби, продолжая прикрывать эту часть своего лица и отступая, повторил (повидимому, под влиянием сильного насморка). - Нет пожалуйста, пожалуйста!

-- И этот негодяй, - воскликнул Ламмль, остановившись и по возможности более выставляя свою грудь, - и этот негодяй воображает, потому что я выбрал его из всех мне известных молодых людей для выгодной аферы, - и этот негодяй воображает, потому что в конторке у меня, на дому, есть написанная его грязною рукой бумажонка, с обязательством уплатить по ней ничтожную сумму денег, когда состоится одно дело, которое может состояться не иначе, как при содействии с моей стороны и со стороны моей жены, - и этот негодяй, Фледжби, воображает, что он может делать дерзости мне, Ламмлю! Дайте мне ваш нос, сэр!

-- Нет, постойте! Я прошу у вас извинения, - сказал Фледжби униженно.

-- Что вы говорите, сэр? - спросил Ламмль, повидимому, не понявший его от чрезмерного гнева.

-- Я прошу у вас извинения, - повторил Фледжби.

-- Повторите ваши слова громче, сэр. Справедливое негодование, свойственное всякому джентльмену, бросило мне кровь в голову; я не слышу, что вы говорите.

-- Я говорю, повторил Фледжби, с усиленно-пояснительною учтивостью, - что я прошу у вас извинения!

Мистер Ламмль остановился.

-- Как человек честный, - сказал он, бросаясь на стул, - я обезоружен.

Мистер Фледжби тоже сел, хотя не так решительно, и, мало-по-малу, медленно отнял руку от своего носа. Некоторого рода естественная робость препятствовала ему высморкаться тотчас же после того, как нос его принимал столь деликатный, чтобы не сказать, публичный характер: но он постепенно превозмог это чувство.

-- Ламмль, - униженно сказал он, высморкав предварительно свой нос, - надеюсь, мы друзья попрежнему?

-- Мистер Фледжби, - ответил Ламмль, - ни слова больше об этом.

-- Ни слова больше об этом, ни слова, - повторил мистер Ламмль величавым голосом. - Дайте мне... (Фледжби вздрогнул) дайте мне вашу руку.

Они пожали один другому руку, и со стороны мистера Ламмль проявилась большая радость. Это оттого, что он был такой же трус, как и Фледжби, и находился в равной опасности пострадать от него, еслибы не ободрился во время и не решился поступить сообразно с тем, что заметил в глазах Фледжби.

Завтрак окончился в совершенном согласии. Решено было, чтобы мистер и мистрисс Ламмль неослабно вели интригу, чтоб они вели любовное дело за Фледжби и упрочили ему победу. Он же, с своей стороны, униженно допуская, что не обладает искусством быть приятным в обществе, упрашивал, чтоб оба искусные помощники его пособили ему.

Как мало знал мистер Подснап о ловушках и кознях, окружающих его "молодую особу"! Он считал ее совершенно безопасною в храме Подснаповщины, выжидающею исполнения того времени, когда она, Джорджиана, обратится к нему, Фиц-Подснапу, и когда он наделит ее всеми мирскими благами. Краска выступила бы на лице его образцовой "молодой особы", еслиб она решилась поступить в делах подобного рода не так, как ей указано, и воспользоваться мирскими благами не так, как решено заранее. Кто отдает сию жену в супружество за сего мужа? Я, Подснап. Да погибнет всякая дерзкая мысль, что какое-либо мелкое творение осмелится вмешаться в это!

В этот день был народный праздник, и Фледжби до самого полудня не мог возстановить спокойствия своей души или обычной температуры своего носа. В Сити он отправился после праздничного полудня, пошел против вытекавшого оттуда живого потока и, только повернув в пределы Сент-Мери-Акс, нашел мир и тишину. Стоявший там желтый дом, с выдавшимся вперед верхним этажем, выштукатуренным снаружи, был также тих. Шторы в нем были опущены, а надпись Побсей и К^о, стоявшая на окне конторы в нижнем этаже, казалось, дремала, выглядывая на спящую улицу.

Фледжби постучал и позвонил. Фледжби позволил и постучал, но никто не являлся. Фледжби перешел чрез узкую улицу и посмотрел вверх на окна дома; но ^в них никто не посмотрел на Фледжби. Он разсердился, снова перешел через улицу и снова дернул за ручку колокольчика, как будто бы она была нос дома и как будто бы напоминала ему то, что он сам чуть-чуть не испытал недавно. Затем ухо, приложенное к замочной скважине, повидимому, дало ему, наконец, возможность удостовериться, что внутри что-то движется. Глаз, приложенный к замочной скважине, повидимому подтвердил показание уха, потому что он снова сердито дернул за нос дома и потом стал дергать, дергать и продолжал дергать до тех пор, пока не показался человеческий нос из отворившагося темного входа.

-- Что это вы, сэр! - закричал Фледжби. - Что это вы за штуки разыгрываете?

Он говорил старому Еврею, в старом сюртуке с длинными полами и широкими карманами. Почтенный человек имел плешивую голову с светящеюся маковкой и с длинными седыми волосами, спускавшимися по обе стороны и мешавшимися с его бородой. Он с выражением покорности, по восточному преклонил голову и вытянул руки ладонями книзу, как бы умилостивляя гнев повелителя.

-- Что вы там такое делали? - сказал Фледжби гневным голосом.

-- Великодушный христианин-хозяин, - умолял Еврей, - по случаю праздника, я не ожидал никого.

-- Пропади они, праздники! - сказал Фледжби, входя. - Вам какое дело до праздников? Затворите дверь.

С прежним выражением покорности старик повиновался. В передней висела его порыжелая шляпа с большими полями и низкою тульею, столько же ветхая, как и его сюртук; в углу, при ней, стоял его посох - не трость, а истинный посох. Фледжби вошел в контору уселся на свою деловую скамью и заломил свою шляпу на бекрень. На полках конторы стояли разные картонные коробочки и висели нитки поддельных бус. Тут стояли также образцы дешевых стенных часов, образцы дешевых ваз с цветами и всякия иностранные игрушки.

Сидя на скамье, в шляпе на бекрень, и покачивая одною ногой, Фледжби представлял своею молодостью невыгодный для него контраст со старостью Еврея, стоявшого с обнаженною и наклоненною головой и с опущенными глазами, поднимавшимися лишь тогда, когда он говорил. Одежда его была поношенная и приняла рыжий цвет, как и шляпа в передней; но он и оборванный не казался низким, между тем как Фледжби, не быв оборван, все-таки казался низким.

-- Вы не сказали мне, что вы там такое делали, сэр, - сказал Фледжби, почесывая себе голову окраиною шляпы.

-- Сэр, я пользовался свежим воздухом.

В погребе, а потому и не слыхали?

На кровле дома.

-- Клянусь душой! Вот так способ вести торговлю!

-- А, то-есть покупщик не может быть продавцом в то же время. Так ведь, кажется, ваши-то Евреи говорят?

-- Что ж? Это правда, - отвечал старик, улыбаясь.

-- Нельзя же, чтобы ваш брат правду иногда не сказал, - заметил очаровательный Фледжби.

-- Сэр, неправды много между людьми всех наименований, ответил старик с спокойным повышением в голосе.

Несколько озадаченный Обаятель-Фледжби опять почесал "вою умную голову шляпою, чтобы выиграть время и оправиться.

-- Например, - начал он снова, как будто бы он пред этим говорил последний, - Кто, кроме вас и меня, когда-нибудь слыхал о бедном Еврее?

-- Евреи, - сказал старик, поднимая глаза с своею прежнею улыбкой, - часто слышат о бедных Евреях и помогают им.

-- Не об этом речь! - ответил Фледжби. - Вы знаете, что я хочу сказать. Вы, пожалуй, станете уверять, что вы бедный Еврей. Желал бы я, чтобы вы сознались, сколько вы нажили от моего покойного родителя. Я тогда имел бы лучшее о вас мнение.

Старик только преклонил голому и протянул руки попрежнему.

-- Не принимайте позы, как в школе глухо-немых, - сказал остроумный Фледжби, - но выражайтесь, как христианин или подобно христианину, насколько можете.

-- Меня тогда посетили болезнь и несчастий, и я был так беден, - сказал старик, - что безнадежно оставался в долгу у вашего родителя, не выплачивая ни капитала, ни процентов. Сын его, получив наследство, милосердо простил мне то и другое и поместил меня сюда.

Он сделал легкое движение, как бы целуя край воображаемой одежды, прикрывавшей находившагося пред ним благородного юношу. Сделал это покорно, но картинно и не унизительно.

Вы, я вижу, не хотите ничего сказать более, - сказал Фледжби, смотря на него как будто с желанием испытать эффект выдергивания двух-трех коренных зубов, - и потому нечего вас допрашивать. Но сознайтесь, Райя, вот в чем: кто говорит, что вы бедны теперь?

-- Никто, - сказал старик.

-- Вот правду сказал, - согласился Фледжби.

-- Никто, - повторил старик, печально и медленно покачивая головою. - Все смеются над этим, как над сказкою. Когда я говорю: "Эта маленькая игрушечная торговля не моя", (с плавным движением легко сгибающейся руки для указания разных предметов на полках), эта маленькая торговля принадлежит молодому джентльмену христианину, который почтил меня, слугу своего, доверием и поручил все это мне, и я обязан дать ему отчет в каждой бусинке", все над этим смеются. Когда же, в более важных денежных делах, я говорю заемщикам: "не могу обещать этого, я не могу отвечать за другого, я должен переговорить с хозяином, денег у меня нет, я бедный человек и это не от меня зависит", - тя они не верят и до того сердятся, что проклинают меня во имя Иеговы.

-- Славно, славно! - воскликнул Обаятель-Фледжби.

-- Иногда же они говорят: "Неужели нельзя обойтись без этих штук, мистер Райя! Полно, полно, мистер Райя, мы знаем проделки людей вашего племени (моего племени!). Если вы даете взаймы деньги, так давайте их, давайте; если же взаймы не даете, так берегите их, да уж так и говорите". Они мне не верят.

-- Это прекрасно, - сказал Обаятель-Флсджби.

"Мы знаем, мистер Райя, знаем. Стоит только взглянуть на вас, и мы все знаем".

"Хорош, хорош для этого места", подумал Фледжби, "да и я-то молодец, что выбрал такого на это место! Я, может быть и мешковат, да уж зато я редко ошибусь".

Ни единого звука из этого разсуждения не проскользнуло, вместе с дыханием Фледжби, чтобы не подать повода слуге возвысить себе цену. Не смотря на старика, спокойно стоявшого с преклоненною головой и опущенными глазами, он чувствовал, что убавить у него один дюйм его лысины, один дюйм его седых волос, один дюйм его сюртука, один дюйм полей его шляпы, один дюйм его посоха, значило бы убавить у себя сотню фунтов стерлингов.

-- Слушайте, Райя, - сказал Фледжби, смягченный такими соображениями. - Я желаю дать большие размеры покупке сомнительных векеселей. Займитесь-ка этим делом.

-- Сэр, будет исполнено.

-- Просматривая счеты, я вижу, что эта отрасль торгового дела приносит порядочный барыш, и потому я намерен расширить ее. Объявите, где будет нужно, что вы скупаете не надежные векселя огулом, - на вес, если это можно, - предполагая при этом, что вы всегда найдете возможность заглянуть в пачки. Кроме этого, вот еще одно дельце. Приходите ко мне с конторскими книгами в восемь часов утра в понедельник.

Райя вынул из-за пазухи складные таблетки и записал на них приказание для памяти.

-- Вот все, что я хотел вам сказать в настоящую минуту, - продолжал Фледжби скаредным голосом, слезая со скамьи. - Кроме этого, я желал бы, чтобы вы пользовались свежим воздухом в таких местах, где могли бы слышать колокольчик ни скобку {На входной двери домов в Англии нередко приделывается подъемная медная или чугунная скоба, которою приходящие стучат бляху, под ней находящуюся.}, то или другое, иди и то, и другое вместе. Кстати, как это вы пользуетесь воздухом на крыше дома? Из трубы что ли ли выставляете голову?

-- Сэр, там есть площадка, покрытая свинцом, и я устроил на ней маленький садик.

-- В котором вы хороните ваши деньги, старый скряга?

-- Сокровище, которое я хороню, хозяин, поместилось бы в садик с наперсток величиною, - сказал Райя. - Двенадцать шиллингов в неделю, полагаемые в жалованье даже старику, хоронятся сами собою.

-- Желал бы я знать, чего вы в самом деле стоите? - выразился Фледжби - Но пойдемте, дайте взглянуть на ваш сад на черепицах.

Старик сделал шаг назад и замялся.

-- Правду сказать, сэр, у меня там гости.

-- Гости! Клянусь Георгием! - сказал Фледжби. - Я полагаю, вы не забыли кому принадлежит этот дом!

-- Сэр, он ваш; а я, живущий в нем, ваш слуга!

-- О! Я уж думал, что вы забыли это, - проговорил Фледжби, смотря на бороду Райи и ощупывая свою собственную: - у вас гости в моем доме?

-- Взойдите, сэр, и взгляните на гостей моих. Я надеюсь, вы согласитесь, что они народ безобидный

Минуя его с приветною почтительностью, старик начал подниматься на лестницу. Взбираясь впереди, он придерживался рукою за перила и в долгой черной одежде своей, будто в рясе, прикрывавшей каждую ступеньку последовательно, казался вожаком пиллигримов, набожно восходивших к какой-нибудь гробнице пророка.

Несколько последних деревянных ступенек вывели их, согнувшихся под низким навесом крыши, на вершину дома. Райя остановился и, обратившись к своему хозяину, указал ему на своих гостей.

дымовой трубе, вокруг которой обвивалось какое-то ползучее растение. Обе оне склонились над одною книгою, - Дженни с лицом оживленным, Лиза с выражением некоторого затруднения на лице. Еще одна или две книжки лежали вблизи и тут же стояли две корзинки одна с простыми фруктами, а другая наполненная нитками бус и мишурными обрезками. Несколько ящиков, с обыкновенными цветами и вечно зеленеющими кустиками, довершали сад. Окружающая пустыня была обставлена одинокими старыми трубами, которые повертывали своими дымовыми колпачками и размахивали своим дымом, и, казалось, вскидывали головки, обмахивались опахалами и смотрели вокруг с некоторым удивлением.

Отведя глаза от книги, чтоб испытать удержала ли память прочитанное, Лиза первая заметила, что на нее смотрят. Она встала, и в это время мисс Рен, тоже заметив, что ее наблюдают, сказала, непочтительно обращаясь к великому обладателю дома: - Кто бы вы ни были, я не могу встать, потому что спина у меня не в порядке и ноги неисправны.

-- Это мой хозяин, - сказал Райя, выступая вперед.

(На хозяина не походит, заметила про себя мисс Рен, передернув глазами и подбородком).

-- Это, сэр, - продолжал старик, - маленькая портниха, шьет на маленьких людей. Объясните хозяину, Дженни.

-- На кукол вот и все, - сказала отрывисто Дженни. - Трудно потрафить на них: фигурки такия неопределенные. У них никогда не отыщешь талии.

-- Это её приятельница, - снова начал старик, указывая на Лизу, - столько же трудолюбивая, сколько и добродетельная. Впрочем, оне обе таковы. Оне работают с ранняго утра до поздняго вечера, сэр, - с ранняго утра и до поздняго вечера; а на досуге, как, например, сегодня в праздник, учатся грамоте.

-- Из этого толку не много будет, - заметил Фледжби,

-- Все зависит от человека, - сказала мисс Рен, прерывая его.

-- Я познакомился с моими гостями, сэр, - продолжал еврей, с явным намерением выгородить портниху, - потому что оне приходят сюда для покупки нашего браку и обрезков, которые идут в дело мисс Дженни. Наш поступает на наряды самого лучшого общества, сэр, - брак на наряды её румяных маленьких покупщиц. Оне употребляют его на свои головные уборы и бальные платья, и даже (как она рассказывает мне) на придворные балы.

-- Должно-быть она купила, - прервала мисс Дженни, - и заплатила за все, по всей вероятности.

-- Дайте взглянуть, что тут такое, - сказал подозрительный хозяин.

Райя подал ему корзинку.

-- Сколько же за все за это?

-- Хорошо, - сказал Фледжби, ковыряя указательным пальцем, лежавшее в корзинке. - Цена не дурная. Вам отмерили порядочное количество, мисс, как бишь вас.

-- Меня зовут Дженни, - подсказала девочка с совершенным спокойствием.

-- Вам отмерили порядочное количество, мисс Дженни; но и цена не дурная. А вы, - сказал Фледжби, обратившись к другой посетительнице, - покупаете здесь что-нибудь, мисс?

-- Нет, сэр.

-- Нет, сэр.

Косо взглядывая на вопросителя, Дженни протянула тихонько руку к руке своей приятельнице и понудила свою приятельницу сесть.

-- Мы так рады, что можем иногда придти сюда отдохнуть, сэр, - сказала Дженни. - Ведь, вы не знаете в чем состоит наш отдых. Ведь, он не знает, Лиза? Тишина да воздух.

-- Тишина! - повторил Фледжби, презрительно повернув голову к стороне городского шума. - Воздух - пфу! - и он кивнул на дым.

и вы чувствуете, что вы будто умерли.

Маленькое создание взглянуло вверх, подняв над собою тонкую, прозрачную руку.

-- Как же вы себя чувствуете, умерши? - спросил Фледжби, сильно смутившись.

-- О, так спокойно, - вскричало маленькое создание, улыбаясь, - так мирно, так благодарно! Слышишь как там люди, оставшиеся в живых, будто плачут и работают, и зовут друг друга, там внизу, в душных, темных улицах, и жалеешь их. Словно цепь спадает с тебя, и такое чувствуется странное, доброе и грустное счастие...

Глаза её опустились на старика, со сложенными руками, спокойно смотревшого.

взглянул на небо, ветер дунул ему в лицо, и жизнь его там внизу, во тьме, окончилась! Вдруг его снова призвали к жизни, - прибавила она, обернувшись к Фледжби и смотря на него пронзительно из подлобья: - зачем вы призвали его?

-- Как бы ни было, а он долго не являлся, - пробормотал Фледжби.

-- Но вот вы так не умерли, - сказала Дженни Рен. - Ступайте вниз, живите!

Мистер Фледжби, казалось, счел это за хороший намекь и, кивнув головою, повернулся. В то время, как Райя последовал за ним вниз по лестнице, маленькое создание крикнуло Еврею серебряным голоском: не оставайся там долго. Возвратись и умри! - И потом, пока они спускались, им слышался тонкий приятный голос, все слабее и слабее раздававшийся полу говором и полу песнею: Возвратись и умри! Возвратись и умри!

Когда они сошли в переднюю, Фледжби остановился под тенью широкой шляпы и, задумчиво приподняв посох, сказал старику:

-- И столько же добрая, сколько красивая - ответил Райя.

-- Во всяком случае, - заметил Фледжби и сухо свистнул, - я надеюсь, она не так дурна, чтобы подвести какого-нибудь парня к нашим замкам и указать ему, как забраться в дом. Смотрите зорко, глаз не закрывайте и новых знакомых не приобретайте, как бы красивы они не были. Вы, конечно, имени моего не упоминаете.

-- Сэр, положительно нет.

-- Если будут спрашивать вас об этом, скажите Робсей, или скажите К^о

Его признательный слуга, в племени которого признательность бывает глубока, сильна и продолжительна, склонил голову и на этот раз действительно приложил к своим губам край его одежды; но так легко, что хозяин ничего не знал об этом.

Обаятельный Фледжби пошел своею дорогой, радуясь ловкости своего ума, благодаря которой он держал у себя под пальцем Еврея; а старик пошел иною дорогой, вверх по лестнице. По мере того как он всходил, до слуха его начал снова доноситься звук призыва или песни, и он, взглянув вверх, увидел лицо маленького создания, смотрящее вниз из венца своих длинных, светлых, блестящих волос и сладкозвучно повторяющее ему как видение:

-- Возвратись и умри! Возвратись и умри!