Наш общий друг.
Часть вторая.
XI. Кой-какие сердечные дела.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Наш общий друг. Часть вторая. XI. Кой-какие сердечные дела. (старая орфография)

XI. Кой-какие сердечные дела.

Маленькая мисс Пичер внимательно наблюдала за предметом своей затаенной привязанности из своего маленького официального жилища, имевшого окна маленькия, как игольные ушки, и двери маленькия, как книжные переплеты. Любовь, хотя и одержима, как уверяют, слепотою, однакоже, может служить бдительным сторожем; а потому мисс Пичер и употребляла этого сторожа для усиленного наблюдения за мистером Брадлеем Гедстоном. И это не потому, чтоб она была от природы наклонна к шпионству, не потому, что она была скрытна или низка, или способна к интриге, а просто потому, что любила не отвечавшого ей взаимностью Брадлея всем непочатым и безыскусственным запасом любви, которая в ней еще ни разу не подвергалась экзамену и никогда еще не получала свидетельства в успехах. Еслиб её верная грифельная доска имела в себе скрытые свойства симпатической бумаги, а её грифель качества невидимых чернил, то множество маленьких разсуждений, способных удивить всех её учениц, выглянули бы из-за сухих цифр школьных упражнений под созревающим влиянием сердца мисс Пичер. Ибо часто, когда не было классов, когда она вполне могла пользоваться своим тихим досугом, мисс Пичер передавала своей доверенной грифельной доске воображаемое описание, как в часы благорастворенного вечера, в сумерки, можно было бы видеть в саду рынка, находившемся неподалеку, две человеческия фигуры, из коих одна, фигура мущины, наклоняется над другою, женскою фигурой, маленькою, пышкообразною, и тихим голосом говорит: "Эмма Пичер, согласны ли вы быть моею?" и как в ответ на это головка женской фигуры припадает к плечу мужской фигуры, и как тут же раздаются соловьиные песни. Брадлей Гедстон, незримый для учениц и неподозреваемый ими, находился во всех школьных уроках. Если предстояла география, он торжественно вылетал из Везувия и Этны впереди лавы или невредимо варился в горячих ключах Исландии, или величаво плыл по течению Ганга и Нила. Если история повествовала о каком-нибудь царе народов - Брадлей являлся тут же в сереньких панталонах и с часовым шнурком на шее. Если занимались чистописанием - заглавные буквы Б и Г у большей части девочек, находившихся под наставничеством мисс Бичер, опережали на целый год все остальные буквы азбуки. Умственное решение арифметических задач, которые предлагала мисс Пичер, часто посвящалось тому, чтобы снабдить мистера Брадлея Гедстона гардеробом баснословных размеров: четырежды двадцать да четыре галстуха по два шиллинга, девяти с половиною пенсов, двадцать четыре дюжины серебряных карманных часов, по четыре фунта, пятнадцати с половиною шиллингов за каждые, семьдесят четыре черные шляпы но восемнадцати шиллингов, множество подобных чрезвычайностей.

Бдительный сторож, пользуясь ежедневными случаями обращать свои глаза по направлению к Брадлею, скоро известил мисс Пичер, что Брадлей чем-то занят более обыкновенного и часто бродит из стороны в сторону с поникшим и озабоченным лицом, как бы перебирая в уме что-то трудное, не подходящее под школьную программу. Слагая это и то вместе, подводя под параграф это его теперешний наружный вид и сближение с Чарлеем Гексамом и относя под параграф то недавний визит к его сестре, сторож сообщил мисс Пичер подозрения, что в основании всего была та же самая сестра.

-- Желательно знать, - сказала мисс Пичер, изготовляя свои еженедельный отчет, как-то после полудня в субботу: - как зовут сестру Гексама?

Марианна, сидевшая за шитьем, услужливая и внимательная, приподняла руку.

-- Что, Мариаина?

-- Её имя Лиза, ма'ам.

-- Едва ли так; я не думаю, Марианна, возразила мисс Пичер звучно, поучительным госом. - Разве Лиза христианское имя, Марианна?

Марианна положила свою работу, встала, заложила руки за спину, будто готовясь экзаменоваться из катехизиса, и ответила.

-- Нет, это искажение, мисс Пичер.

-- Кто дал ей это имя? - хотела-было спросить мистрисс Пичер, единственно по привычке; но воздержалась, видя, что Марианна проявляет богословское нетерпение ответить: "крестные отцы и крестные матери {Катихизис англиканской церкви, обязательный для всех её членов, приступающих в первый раз к таинству св. причащения, начинается так: Вопр. Как ваше имя? Отв. N. Вопр. Кто дал вам это имя? О т в. Мои крестные отцы и мои крестные матери и т. д. Эта же церковь требует, чтобы при таинстве св. крещения присутствовали не менее трех восприемников: для мальчика два крестные отца и одна крестная мать, для девочки один крестный отец и две крестные матери.}", и сказала:

-- Я спрашиваю, из какого имени произошло это искажение?

-- Из Елизаветы, мисс Пичер.

-- Так, Марианна. Были ли какие-нибудь Лизы в первобытной христианской церкви, это вопрос очень сомнительный,

Тут мисс Пичер выказала необычайного мудрость.

-- Итак, выражаясь правильнее, мы скажем, что сестру Гексама называют Лизою, но это не сть её христианское имя. Не правда ли, Марианна?

-- Совершенная правда, мисс Пичер.

но не именуют Лизою. Подумайте прежде ответа.

-- В Черч-Стрите, Смит Сквере, на Милль Банке, ма'ам.

-- В Черч-Стрите, Смит Сквере, на Милль Банке, - повторила мисс Пичер, как бы заглянув сперва в книгу, где это было написано. - Совершенно так. Чем занимается эта молодая особа, Марианна? Не торопитесь.

-- У ней постоянное место в магазине готового белья, в Сити, ма'ам.

-- О! - сказала мисс Пичер, задумываясь; но потом плавно прибавила, подтверждающим тоном: - в лавке готового белья, в Сити. Да?

-- А Чарлей... - снова начала было Марианна как мисс Пичер строго взглянула на нее.

-- Я хотела сказать Гексам, мисс Пичер...

-- Я надеюсь, вы хотели сказать так, Марианна. Я рада слышать это. Что же Гексам?

-- Говорит, - продолжала Марианна, - что он не доволен своего сестрой, что сестра не хочет слушаться его советов, а слушается советов кого-то другого; и что...

-- Мистер Гедстон идет по саду! - воскликнула мисс Пичер, торопливо осмотревшись в зеркале. - Вы очень хорошо отвечали, Марианна. Вы приобретаете прекрасною привычку ясно располагать свои мысли. Теперь довольно.

Благоразумная Марианна села на свое место и принялась шить, шить и все продолжала шить, когда тень учителя, предшествуя ему, возвестила, что его появление воспоследует тотчас же за нею.

-- Доброго вечера, мисс Пичер, - сказал он, следуя за своею тенью и становясь на её место.

-- Доброго вечера, мистер Гедстон. Марианна, стул.

-- Благодарю вас, - сказал Брадлей, садясь с своею обычною принужденностью. - Мое посещение мимолетное. Я зашел к вам по пути, попросить вас об одолжении, как добрую соседку.

-- По пути, вы сказали, мистер Гедстон? - спросила мисс Пичсрь.

По пути, куда я собрался.

"В Черч Стрит, Смит Сквер, Милль Банк", повторила в уме мисс Пичер.

-- Чарлей Гексам ушел купить себе две-три книжки, которые ему нужны, и вероятно вернется прежде меня. Поэтому дом мой совершенно пуст, и я взял на себя смелость сказать ему, что оставлю ключ у вас. Вы снисходительно позволите мне это сделать?

-- Без сомнения, мистер Гедстон. Отправляетесь на вечернюю прогулку, сэр?

-- Частию на прогулку, частию по делу.

"По деду в Черч Стрит, Смит Сквер, Милль Банк", повторила про себя мисс Пичерь.

-- Благодарю вас, мистер Гедстон. В какую сторону идете?

-- К Вестминстеру.

"Милль Банк", еще раз повторила в уме мисс Пичер. - Благодарю, мистер Гедстон. Я не стану безпокоить вас.

-- Вы не могли бы меня обезпокоить, - сказал учитель.

"Ах!" отозвалась мисс Пичер, но не вслух, "а вот вы можете безпокоить меня!" И, несмотря на свой безмятежный вид и на свою безмятежную улыбку, она была полна безпокойства, когда он уходил.

Она отгадала направление, по которому он отправлялся. Он шел к дому кукольной швеи самою прямою дорогой, как только это дозволяла ему мудрость предков, выразившаяся в расположении перепутавшихся улиц, и шел с поникшею головой, усердно работая над одною засевшею в ней идеею. Это была идея неподвижная с самых тех пор, как он впервые увидел Лизу Гексам. Он воображал, что подавил в себе все, что только мог подавить, и сдержал в себе все, что мог сдержать; но наступило время - внезапно, в мгновение, когда сила самообладания покинула его. Любовь с первого взгляда - дело давнишнее, совершенно достаточно разобранное; и потому довольно сказать, что в некоторых натурах, тлеющих без признаков горения, как в натуре этого человека, такая страсть является вдруг в полном разгаре, и поднимается, как огонь пред яростным ветром, между тем как другия страсти, не будь её преобладания, можно было бы сдерживать в цепях. Как всегда имеется в запасе множество слабых, подражательных натур, готовых помешаться на первой ложной идее, которая может им представиться (в наши дни по большей части это бывает в виде дави кому-нибудь за что-нибудь никогда не сделанное, а если и сделанное, то кем-нибудь другим), так и эти менее обыкновенные натуры лежат спокойно по целым годам, готовые при мгновенном прикосновении вдруг вспыхнуть пламенем.

Учитель шел своею дорогой, думая и передумывая, и на его изнуренном лице можно было заметить сознание, что он побежден в борьбе с самим собою. Действительно, в груди его гнездился затаенный стыд при виде себя побежденным этою страстью к сестре Чарлея Гексам, хотя в то же самое время он сосредоточивал все свои мысли только на том, чтобы довести эту страсть до успешного исхода.

Он явился пред кукольною швеей, одиноко сидевшею за работой.

"Ого! подумала эта острая молоденькая особа: - неужто это ты в самом деле? Знаю я твои проделки и повадки, приятель!"

-- Сестра Гексама, - сказал Брадлей Гедстон, - еще не приходила домой?

-- Вы настоящий колдун, - ответила мисс Рен.

-- Я подожду, если позволите, потому что желаю переговорить с нею.

-- Желаете? - сказала мисс Рен. - Садитесь. Надеюсь, что желание взаимное.

Брадлей недоверчиво взглянул на плутовское личико, снова опустившееся над работой, и сказал, усиливаясь победить сомнение и нерешительность:

-- Надеюсь, вы не хотите сказать, что визит мой будет неприятен для сестры Гексама?

-- Постойте! Не называйте ее так. Я терпеть не могу, когда ее так называют, - сказала мисс Рен, мстерпеливо щелкнув зараз всеми своими пальцами, - потому что Гексам мне не нравится.

-- Неужели?

-- Нет.

-- Самолюбив. Думает только о самом себе. Вы все таковы.

-- Все таковы? Значит и я вам не нравлюсь?

-- Ни то, ни ее, - отвечала мисс Рен, пожимая плечами и смеясь. - Мало знаю вас.

-- Я однакоже не думал, что мы все таковы, - сказал Брадлей, возвращаясь к пункту обвинения, несколько обиженный. - Не скажете ли вы: некоторые из нас?

-- То есть, - ответило маленькое создание, - всех вас, кроме вас. Ха-ха-ха! Посмотрите прямо в лицо вот этой леди. Это госпожа Истина. Высокородная. В полном туалете.

Брадлей посмотрел на представленную ему куклу, которая до этого лежала на скамье лицом вниз, и у которой она иголкой со вдернутою ниткой закрепляла платье сзади. Потом снова обратил глаза на швею.

-- Я ставлю высокородную госпожу Истину на скамью, вот в этот угол, прислонив ее к стене так, чтоб она могла блеснуть своими голубыми глазками прямо на вас, - продолжала мисс Рен, устанавливая куклу и ткнув иглою два раза в воздух, как будто бы она колола ею в собственные его глаза, - и вызываю вас сказать мне, в присутствии госпожи Истины, как свидетельницы, для чего вы сюда пожаловали?

-- Повидаться с сестрою Гексама.

-- Может ли это быть! - воскликнула мисс Рень, передвинув подбородок. - По чьему же делу?

-- По её собственному.

-- О, госпожа Петина! - воскликнула мисс Рен. - Вы слышите, что он говорит!

-- Потолковать с нею, - продолжал Брадлей, вполовину забавляясь тем, что было на лицо и вполовину досадуя на то, чего на лицо не было, - в её собственном интересе.

-- О, госпожа Истина! - воскликнула портниха.

-- По её собственному делу, - повторил Брадлей, - и по делу её брата, и притом как человек принимающий в деле самое безкорыстное участие.

-- Право, госпожа Истина, - заметила швея, - уж если дошло до этого, мы положительно должны повернуть вас лицом к стене.

Едва успела она это сделать, как явилась Лиза Гексам и несколько удивилась увидев Брадлея Гедстона и Дженни, потрясающую своим маленьким кулачком прямо пред его глазами, и высокородную госпожу Истину, обращенную лицом к стене.

-- Вот человек, принимающий самое безкорыстное участие в твоих делах, дорогая моя Лиза, - сказала проницательная мисс Рен, - пришел переговорить с тобою, в твоем интересе и в интересе твоего брата. Подумай-ка об этом! Я знаю, что третьему лицу не следует присутствовать при таких добродетельных и важных переговорах, а потоку, если ты отведешь третье лицо наверх, душенька моя, то это третье лицо охотно удалится.

Лиза взяла руку, которую кукольная швея протянула к ней для поддержки при выходе; но, с своей стороны, не сделала никакого движения и только взглянула на нее с вопросительною улыбкой.

-- Третье лицо страшно хромает, как ты знаешь, если со оставят без помощи. - сказала мисс Рен, - потому что у ней спина болит и моги не в порядке, и не может грациозно уйти, если ты не поможешь, Лиза.

сэр?

С нерешимостью и неловко брошенным на нее взглядом, Брадлей встал, чтобы подать ей стул, и потом снова сел на свое место.

-- Говоря с строгою точностью, - сказал он, - я пришел от Чарлея, потому что только недавно разстался с ним; но я не имею никакого поручения от него. Я пришел по собственному побуждению.

Облокотившись обеими руками на скамейку и опустив подбородок на ладони, мисс Дженни Рен в таком положении смотрела на него со стороны наблюдательными глазами. Лиза, сидя в другой позе, также смотрела на него.

-- По правде сказать, - начал Брадлей, между тем как во рту у него до того пересохло, что он с затруднением выговаривал слова, а это сознание придавало всей его манере еще более непривлекательности и нерешительности: - по правде сказать, Чарлей рассказал мне все дело: он вообще не имеет от меня никаких секретов, так, по крайней мере, я думаю...

Он остановился, и Лиза спросила:

-- Какое дело, сэр?

-- Я думал бы, - отвечал школьный учитель, снова устремив на нее робкий взгляд и напрасно стараясь поддержать его, ибо он тотчас же упал, как только встретился с её глазами, - что обозначить его было бы с моей стороны, может статься, нелишним, и даже показалось бы назойливостью. Я насчет того намекал, что вы отклонили планы, составленные для вас братом, и предпочли им планы мистера - если не ошибаюсь, мистера Евгения Рейборна.

Эту неуверенность в имени он выразил другим безпокойным взглядом на нее, который опустился так же, как и предыдущий.

Лиза ничего не сказала на это; он должен был начать снова и начал с новым замешательством.

-- Планы вашего брата были мне сообщены тотчас же, как только он составил их. Он действительно говорил мне о них, когда я был здесь - когда мы пошли отсюда с ним и я... и во мне было свежо впечатление, что я видел его сестру...

Тут маленькая швея, может статься, без всякого умысла, высвободила одну руку поддерживавшую её подбородок и повернула высокородную госпожу Истину лицом к присутствовавшим. Сделав это, она приняла прежнее положение.

-- Я одобрил его мысль, - сказал Брадлей, направив свой безпокойный взгляд на куклу и безсознательно остановив его на ней долее, чем он останавливался на Лизе, - во-первых, потому, что брату вашему естественно было составить такой план; а, во-вторых, потому, что я надеялся содействовать его исполнению. Я имел бы невыразимое удовольствие, я принял бы усерднейшее участие в содействии для его исполнения. Поэтому я должен сознаться, что в то время, как ваш брат обманулся в надежде, и я тоже обманулся в надежде. Я желаю избегать всякой утайки или скрытности и признаюсь вполне.

Он, повидимому, ободрился, выговорив все это. По крайней мере, он говорил с большею твердостью и силой в голосе, хотя с каким-то странным расположением сжать зубы, и с каким-то странным усиленным вывертыванием своей правой руки в сжатой ладони левой, что походило на действие человека, испытывающого физическую боль и не желающого закричать.

-- Я человек с сильными чувствами и сильно почувствовал горечь несбывшагося ожидания. Я и теперь сильно чувствую это. Я не высказываю, что чувствую; некоторые из нас принуждены постоянно подавлять свои чувства. Но возвращусь к вашему брату. Он до того принял к сердцу это дело, что говорил о нем в моем присутствии мистеру Евгению Ремборну, если таково действительно его имя. Он говорил ему, но совершенно напрасно, как легко может предположить всякий неослепленный насчет истинного характера мистера... мистера Евгения Рейборна.

Он снова посмотрел на Лизу и удержал на ней свой взгляд. Лицо его то краснело, то бледнело; бледность сменялась яркою краской, и так продолжалось несколько времени, пока не установилась бледность мертвенная.

-- Наконец, я решился придти сюда один и обратиться к вам. Я решился придти сюда один и просить вас оставить путь, который вы выбрали, и вместо того, чтобы доверяться человеку совершенно чужому, - человеку, самым дерзким образом поступившему с вашим братом и с другими, - предпочесть своего брата и друга вашего брата.

Когда сказанные перемены произошли в лице Брадлея, лицо Лизы Гексам тоже изменилось: на нем выразились отчасти гнев, но еще более отвращение, и даже легкий оттенок боязни. Она, однакож, ответила ему совершенно спокойно:

-- Я не сомневаюсь, мистер Гедстон, что вы посетили меня с хорошим намерением. Вы были таким добрым другом Чарлсньке, что я не имею права сомневаться в этом. Я ничего не имею сказать Чарлсньке кроме того, что приняла пособие, против которого он так возстает, прежде чем он составил свои планы для меня, или положительно прежде, чем я узнала хотя об одном из них. Пособие было предложено самым деликатным образом, да кроме того были еще другия важные причины, по настоящему столько же для самого Чарденьки важные, сколько и для меня. Мне больше нечего сказать Чарленьке по этому Делу.

Губы его задрожали и раскрылись при этих словах, совершенно отводивших его в сторону и относившихся исключительно к брату.

-- Еслибы Чарленька пришел ко мне, я сама сказала бы ему, - начала она снова, как бы дополняя мысль, - что мы с Дженни находим, что наша учительница очень способна и терпелива, старается о нас до такой степени, что мы уже сказали ей, что надеемся в скором времени продолжать учение одне Чарлей знает учителей, и потому я сказала б ему, чтоб его успокоить, что наша учительница из отличного института.

ли вы... нет, лучше, я желал бы сказать, если можно не оскорбляя вас, что мне хотелось бы иметь возможность бывать здесь с вашим братом и предложить свои бедные способности и свою опытность к услугам вашим.

-- Благодарю вас, мистер Гедстон.

-- Но я боюсь, - продолжал он, помолчав немного, и незаметно вертя одною рукой подушку своего стула, как будто он собирался разломать этот стул в куски, и мрачно смотря на Лизу, сидевшую с опущенными глазами, - что мои покорные услуги не будут благосклонно приняты нами.

Она не дала ответа, и бедный, истерзанный Брадлей сидел, борясь с собою, в разгаре страсти и страдания. Через несколько минут он вынул свой платок и обтер себе лоб и руки.

-- Есть еще одно обстоятельство, о котором я хотел сказать вам, и оно самое важное. Есть тут еще одна причина, есть одно личное обстоятельство, касающееся этого дела, доселе еще необъясненное вам. Они могли бы побудить вас, - я не говорю, что они наверно побудили бы, но могли бы побудить - подумать иначе. Говорить об этом в теперешних обстоятельствах было бы напрасно. Позволите ли вы, чтобы по этому предмету последовало другое свидание?

-- С Чарлснькою, мистер Гедстон?

-- С... да, пожалуй, - ответил он, прервав себя, - да! Пуст и он будет также. Согласны ли вы на другое свидание при более благоприятных обстоятельствах прежде, чем окончательно решить дело?

-- Я не понимаю, - сказала Лиза, покачав головою, - значения ваших слов, мистер Гедстон.

-- Ограничьте пока их значение, - прервал он, - тем, что все дело будет объяснено вам при другом свидании.

-- Какое дело, мистер Гедстон? Чего не достает для его разъяснения?

-- Вы все узнаете при другом свидании. - Потом, как бы в порыве необоримого отчаяния, он прибавил: - я, я оставляю все это неоконченным! Мною словно какие-то чары обмяли! - И потом прибавил, как будто бы прося сострадания: доброй ночи!

Он протянул свою руку. Когда она с видимою нерешимостью, чтобы не сказать с неохотою, дотронулась до нея, по всему телу его пробежала непонятная дрожь, и лицо его, уже мертвенно бледное, покривилось как будто-бы от чувства боли. За этим он ушел.

Кукольная швея сидела, не изменяя своего положения и смотря на дверь, в которую он вышел, пока Лиза не отодвинула в сторону её скамью и не села возле нея. Потом посмотрев на Лизу, как она пред этим смотрела на Гедстона и на дверь, мисс Рен вскинула подбородок внезапно и быстро, как её челюсти иногда делали это, оперлась на спинку своего стула, скрестив руки, и выразилась таким образом:

-- Гм! Если он... я, конечно, разумею, моя милая, того, кто станет ухаживать за мною, когда наступит время... будет такого же сорта человек, то может и не безпокоить себя. Он не будет годен для разсылок и не принесет пользы. Он этак вспыхнет и на воздух взлетит.

-- Ты, значит, от него отделаешься? - сказала Лиза шутливо.

-- Не совсем-то это легко, - ответила мисс Рен. - Он один не взлетит, а унесет и меня с собою. Я знаю его плутни и повадки.

-- Ты думаешь, что он захочет сделать тебе зло? - спросила Лиза.

-- В точности, может статься, не захочет, душа моя, - ответила мисс Рен, - но запас пороха вместе с фосфорными спичками в соседней комнате почти то же самое, что и в этой.

-- Он очень странный человек, - сказала Лиза задумчиво.

Обыкновенным занятием Лизы, когда по вечерам оне оставались одне, было расчесывание и разглаживание длинных светлорусых волос кукольной швеи, и потому она, в то время как крошечное создание продолжало свою работу, развязала ленту, сдерживавшую их сзади, и они упали прекрасным дождем на худенькия плечи, которые значительно нуждались в таком украшающем ливне.

-- Оставь их пока, душенька, Лиза, - сказала Дженни; поговорим у камина.

С этими словами она в свою очередь распустила черные волосы своей приятельницы, и они по собственной тяжести упали ей на грудь роскошными массами. Как будто бы сравнивая цвет волос и дивясь их контрасту, Дженни одним или двумя прикосновениями своих проворных рук так расположила их, что, склонив свою щеку к одной из темных прядей, казалось, укрылась от всего, кроме каминного огня в своих собственных густых кудрях, между тем как лицо и лоб Лизы оставались совершенно открыты перец ярким светом.

-- Поговорим, - сказала Дженни, - о мистере Евгений Рейборне.

Что-то блеснуло между русыми волосами, лежавшими на черных волосах; и если это не звездочка, - что и не могло быть, - то глаз, а если глаз, то глаз Дженни Рен, ясный и сторожкий, как глаз птички, имя которой она себе присвоила.

-- Почему же о мистере Рейборне? - спросила Лиза.

-- Ни по какой иной причине, как только потому, что я так расположена. Богат он?

-- Нет, не богат.

-- Беден?

-- Полагаю, беден для джентльмена.

-- Ах! В самом деле он джентльмен. Не из нашего сорта; ведь не из нашего?

Лиза покачала головой, задумчиво покачала, и тихим голосом ответила: - О нет, нет!

Кукольная швея сидела, обвив свою руку вокруг талии своей приятельницы. Прилаживаясь еще лучше этою рукой, она тихонько воспользовалась случаем сдуть свои собственные волосы там, где они легли на её лицо, и из-под менее густой их тени блеснул её глаз еще ярче и, казалось, сделался еще наблюдательнее.

-- Когда мой сыщется, то он не будет джентльмен; а если будет, то я скоро вопрошу его убраться. Однакоже, тот-то, мой-то, ведь не мистер Рейборн; итого я не пленила. Желала бы я знать, пленил ли его кто-нибудь, Лиза?

-- Очень вероятно.

-- Неужели очень вероятно? Кто бы такая?

-- Неужели невероятно, что какая-нибудь леди влюбилась в него и он горячо любит ее?

-- Может быть. Не знаю. Что бы ты сказала о нем, Лиза, если бы ты была леди?

-- Я - леди! - повторила она смеясь. - Какая фантазия!

-- Я - леди! Я, бедная девушка, работала веслами с бедным отцом на реке. Я отвозила моего бедного отца на реку и возвратилась с отцом домой в ту сам^ю ночь, когда увидела его в первый раз. Я до того сробела от его взгляда, что встала и вышла из комнаты...

Он, однако, взглянул на тебя даже в ту ночь, хотя ты и не была леди! подумала мисс Рен.

-- Я - леди! продолжала Лиза тихим голосом, устремив глаза на огонь. - Я - леди, когда могила моего отца даже не очищена от незаслуженного пятна и посрамления, и когда он старается очистить ее из участия ко мне! Я - леди!

-- Пусть это будет только фантазия, только для примера, - подстрекала мисс Рен.

-- Слишком много, Дженни, моя дорогая, слишком много! Мои мечты не залетают так далеко.

Тускло пылавший огонь, мелькнув, осветил её улыбку, грустную и задумчивую.

-- Но я капризничаю и меня надобно утешить, Лиза, потому что, как ты знаешь, я бедная, маленькая крошка, целый день билась с моим негодным ребенком. Посмотри в огонь: мне хочется послушать, как ты рассказывала разные розсказни, когда жила в том скучном старом доме, который был когда-то мельницею. Посмотри в ту - как ты это называла, когда предсказывала судьбу своему брату, которого я не жалую?

-- Во впадинку под пламенем?

-- Да, так! В ней ты можешь отыскать леди, я знаю.

-- Гораздо легче, чем могу сделать леди из такого материала, как я сама, Дженни.

Блестящий глаз взглянул пристально вверх, в то время как задумчивое лицо печально смотрело вниз. - Ну? - сказала кукольная швея: - нашли мы нашу леди?

Лиза кивнула головой и спросила: - Она должна быть богата?

-- Ей не мешает быть богатою, потому что он беден.

-- Она очень богата. Она должна быть красавица?

-- Так как ты красавица, Лиза, то и ей следует быть такою,

-- Она очень хороша собою.

-- Что же она говорить о нем? - спросила мисс Дженни, тихим голосом, следя, в наступившую паузу, за лицом, смотревшим в огонь.

-- Она рада, рада быть богатою, чтоб он мог иметь деньги. Она рада, рада быть красавицею, чтоб он мог гордиться ею. Её бедное сердце...

-- Что? Её бедное сердце? - сказала, мисс Рен.

-- Её сердце предано ему всею своею любовью, всею своею правдой. Она готова радостно умереть с ним, или лучше за него. Она знает, что в нем есть недостатки, но думает, что они развились у него от одиночества, от того, что у него никого не было для души, для сердца. И она говорить, эта богатая красавица-леди, с которою я никогда не могу сравниться: "Только пополни мною этот недостаток, только посмотри, как я мало думаю о самой себе, только испытай, как много я для тебя сделаю и за тебя вынесу, и я уверена, что ты сделаешься лучше, чрез меня, хотя-б я была во столько раз хуже тебя, что в сравнении с тобою почти не заслуживала бы никакого внимания".

на нее с усиленным вниманием и с чем-то похожим на испуг. Когда-же Лиза окончила, маленькое существо снова положило свою головку и простонало: о Боже, Боже мой, Боже мой!

-- Тебе больно, дорогая моя Дженни? - спросила Лиза, будто пробудившись.

"Моя Лизанька, бедная моя Лизанька! О блаженные младенцы, явитесь сверху светлыми, длинными рядами; явитесь для нея, а не для меня. Ей нужна помощь больше, чем мне, блаженные!"

Она протянула свои руки вверх, и обернувшись снова лицом к Лизе, обвилась ими вокруг её шеи и припала к её груди.