Наш общий друг.
Часть вторая.
XII. Еще хищные птицы.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Наш общий друг. Часть вторая. XII. Еще хищные птицы. (старая орфография)

XII. Еще хищные птицы.

Рог Райдергуд жил глубоко и темно в Лощине Известкового Амбара {Часть Лондона, называемая bimeliouse - известковый амбар, находится в восточной оконечности города, между лондонскими и вест-индскими доками, ближе к последним, примыкает к Темзе с левого её берега.}, между оснащиками, изготовителями мачт, весел и блоков, между корабельными плотниками и парусными мастерами, как в каком-нибудь корабельном трюме, наполненном людьми водяного промысла, из коих некоторые не лучше его самого, некоторые гораздо лучше и никто не хуже. Лощина, хотя не очень разборчивая в выборе товарищества, однакоже, не охотно добивались чести водить знакомство с Рогом; она поворачивалась, повертывая к нему холодную спину, чаще нежели подавала ему теплую руку, и редко или даже никогда не пила с ним иначе, как за его собственный счет. Часть Лощины даже имела в себе столько общественной гордости и частной добродетели, что даже и этот сильный рычаг не мог подвинуть ее на товарищество с запятнанным обвинителем. Но эта великодушная добродетель имела свой недостаток, заключавшийся в том, что её экспонепты считали правдивого свидетеля пред правосудием почти за такого же плохого соседа и гнусного человека, как и ложного свидетеля.

Не будь у него дочери, о которой он так часто упоминал, то для мистера Райдергуда Лощина была бы истиною могилой относительно добывания средств к жизни. Но мисс Плезант Райдергуд имела некоторое положение и связи в Лощипе Известкового Амбара. В малейшем из малых размеров, она была растовщица, неимевшая законного дозволения, содержала, что в народе называется, закладную лавку и давала взаймы незначительные суммы за незначительные ручные заклады, оставляемые ей в виде обезпечения. Плезант, имея двадцать четыре года от роду, была пятдесятилетнею женщиной по части этой торговли. Дело это заведено было её покойною матерью, по смерти которой она получила тайный капиталец в пятнадцать шиллингов, чтоб от самой себя начать этот промысел. Сведение о существовании этого капитальца, зашитого в подушке, было последним внятно сказанным конфиденциальным сообщением покойницы, прежде чем она изнемогла под водянкою, развившеюся от нюхательного табаку и джина, в равной степени несовместимых с телесною крепостью.

Почему мисс Райдергуд была окрещена именем Плезант {Pleasant - приятная.}, покойная мистрисс Райдергуд вероятно не была бы в состоянии скоро объяснить, даже и совсем не объяснила бы. Дочь её не имела никаких сведений об этом. Она нашла себя под именем Плезант, да так с ним и осталась. У нея не спрашивали совета, желает ли она иметь какое-нибудь имя, не спрашивали даже и о том желает ли она явиться в земной мир. Точно также она нашла себя с косым глазом (наследованным от отца), и, может быть, отказалась бы от него, еслиб у нея спросили мнения по этому предмету. В других отношениях она не была положительно некрасивою девушкой, хотя и отличалась худобой, грязноватым цветом лица и видом вдвое статно, чем она была в действительности.

Как некоторые собаки, вследствие природного инстинкта или дрессировки, душат известных животных до известной степени, так (лишь бы только не сделать невежливого сравнения) и Плезант Райдергуд, от природы или от дресировки, считала моряков своею добычей в известных пределах. Стоило только указать ей человека в синей куртке, как она, говоря иносказательно, тотчас же вцеплялась в него. Однакож, если все сообразить, она не была ни зла, ни жестокосерда. Ибо возьмите, сколько опыта! Укажите Плезант Райдергуд свадьбу на улице, она и в ней увидит только двух человек, получивших законное дозволение ссориться и драться. Вот крестины: она видит в них маленького язычника, с приданным ему совершенно излишним именем, потому что к нему обыкновенно, не иначе, будут обращаться как с каким-нибудь обидным эпитетом. Вот похороны: она видит в них нечто в роде черного маскарада, церемонию, предписывающую временное благочиние всем участвующим, стающую огромных издржек. Вот живой отец: она видит в нем только дубликат своего собственного отца, который с самого её младенчества, по временам, ни с того ни с сего, принимался за исполнение, в отношении к ней, своей обязанности, всегда осуществлявшейся в виде кулака или ремня и всегда при таком исполнении причинявшей ей боль. Поэтому, принимая все вообще в соображение, нельзя сказать, что Плезант Райдергуд была очень, очень дурных свойств. В ней был даже некоторый оттенок романтичности, такой романтичности, какая могла только пробраться в Известковую Лошину, и по временам как-нибудь летним вечерком, стоя со сложенными руками у двери своей лавки и взглянув от шумной улицы на небо, где заводило солнце, она предавалась туманным видениям далеких островов в южных морях или где-то (о географическом положении она мало заботилась), на которых хорошо было бы погулять с другом сердца в рощах хлебного дерева, поджидая кораблей, доносимых ветром, из шумных гаваней цивилизации. Матросы, от которых можно поживиться, были необходимостью для эдема мисс Плезант.

Не летним, однакоже, вечером взглянула она в дверку своей лавочки, когда какой-то человек, стоявший около дома на противоположной стороне улицы, заметил ее. То было вечером холодным, пронзительно-ветренным. Плезант Райдергуд разделяла с большею частию женского населения в Лощине ту особенность, что её волосы состояли из всклокоченного пучка, безпрестранно распадавшагося сзади, так что она не могла приняться ни за какое дело, не закрутив их сперва на место. В теперешний момент, только-что выйдя на порог, чтобы взглянуть, что делается на улице, она таким же образом закручивала их обеими руками. Обыкновение это было до того общее, что в случаях драки или других нарушений благочиния в Лощине, все женщины отовсюду являлись занятые этим процессом закручивания своих волос на затылке на всем бегу, причем многия второпях хватали гребенки в рот.

Лавка её была маленькая, грязная лавчонка: всякий человек, стоя, мог бы достать в ней рукою потолок. Она была немного лучше погреба или подвала с тремя ступенями вниз. Однакоже, в её чуть освещенном окне, между двумя-тремя ярко-цветными платками, двумя-тремя старыми юбками, немногими ничего не стоющими карманными часами и компасами, горшком с курительным табаком, двумя скрещенными трубками, бутылкой орехового кетчопа {Ketchup - подливка для рыбных блюд.} и кой-какими отвратительными сластями, - между всем этим хламом, служившим ширмочкою, прикрывавшею главное дело закладной лавки, красовалась надпись: "Квартиры со столом для моряков".

Заметив Плезант Ридергуд в дверях, человек перешел через улицу так быстро, что она еще не успела закрутить себя, как он уже стоял перед нею.

-- Отец ваш дома? - спросил он.

-- Кажется, дома, - ответила Плезант, опуская руки.

Ответ был зазывающий, потому что неизвестный имел вид моряка. Отца её дома не было, и Плезант знала это.

-- Сядьте поближе к огню, - сказала она ему, когда он вошел. - Людям вашего звания мы всегда рады.

-- Благодарю, - сказал незнакомец.

Вся манера его была матросская, и руки его были матросския, за исключением лишь того, что оне были гладки. Плезант хорошо распознавала матросов по виду, и потому она тотчас заметила необычайный цвет и тонкость кожи рук, хотя оне и казались загоревшими, точно также, как она заметила их развязность и гибкость, как только он сел небрежно, положив левую руку поперек левой ноги, немного повыше колена, и когда небрежно перекинул правую за спинку деревянного стула, опустив согнутую кисть руки, полуоткрытую и полусжатую, как будто бы он только-что выпустил из нея веревку.

-- Вы, может быть, ищите квартиры со столом? - спросила Плезант, становясь наблюдательное положение по одну сторону камина.

-- Я еще не совсем хорошо знаю, что я ищу, - ответил незнакомец.

-- Не ищите

-- Нет, - отвечал незнакомец.

-- Нет, - подтвердила Плезант, - вы слишком хорошо одеты. Но если желаете, здесь найдете то и другое...

-- Да, да! - сказал незнакомец, кинув взгляд вокруг комнаты. - Я знаю. Я бывал здесь прежде.

-- Не заложили ли вы тут чего-нибудь, когда были? - спросила Плезант, имея в виду капитал и проценты.

-- Нет.

Незнакомец покачал головою.

-- И вы здесь никогда не квартировали?

-- Нет.

Незнакомец снова покачал головою.

-- Что же вы тут прежде-то, когда были, делали? - спросила Плезант. - Я что-то не припомню вас.

-- Вероятно, не припомните. Я стоял только у двери, раз ночью, вон, на той нижней ступеньке, когда товарищ-матрос входил сюда, чтобы переговорить с вашим отцом. Я очень хорошо помню это место.

Он с любопытством осмотрелся.

-- Давно это было?

-- Да, давненько-таки. Когда я воротился из своего последняго плавании.

-- Значит, вы теперь в море не были?

-- Нет, не был. С того времени я работал на берегу.

-- Потому-то, должно быть, у вас и руки-то такия.

Пристальным взглядом, быстрою улыбкой и переменой своего положения незнакомец поддел ее.

-- Вы не дурно наблюдаете, - сказал он.

-- Это объясняет, почему у меня такия руки.

Плезант несколько встревожилась от его взгляда и посмотрела на него подозрительно. Не только перемена положения, хотя быстрая, однакоже спокойная, но и его прежнее положение, которое он снова принял, изобличали чувство силы и самоуверенности, второму он, повидимому, старался не давать хода, ни которое:ем не менее имело в себе нечто угрожающее.

-- Скоро ли отец ваш придет домой? - спросил он.

-- Не знаю. Не могу сказать.

-- Когда я спросил, вы полагали, что он дома, значит он только что вышел? Как же это так?

-- Я думала, что уж он пришел, - объяснила Плезант.

-- О! Вы думали что он пришел? Слеиовательно уж несколько времени, как его нет дома? Как же это?

-- Я не стану вас обманывать. - Отец на реке в лодке.

-- За старою работой? - спросил незнакомец.

-- Я не знаю, что вы хотите сказать, - сказала Плезант, отодвигаясь на шаг назад. - Да чего же вам, наконец, угодно?

-- Я не имею надобности повредить вашему отцу. Я не имею надобности уверить вас, что не мог бы это сделать, еслибы захотел. Я только имею надобность поговорить с ним. Большой беды в том нет, не так ли? Секретов от вас не будет; вы будете тут же. И, короче сказать, мисс Райдергуд, от меня нечем поживиться, да и сделать из меня ничего нельзя. Я не гожусь для закладной лавки, я не гожусь и для квартиры со столом. Я ни к чему негоден по вашей части свыше сикпспенса в полу пенсах медною монетой. Отбросьте эту мысль, и тогда мы поладим.

-- Но ведь вы моряк? - настаивала Плезант, как будто бы это была достаточная причина его годности к чему-нибудь.

-- И да, и нет. Был моряк, и опять могу быть. Но я не но вашей части. Поверите вы мне на слово?

Разговор достиг того критического момента, который мог бы оправдать падение волос мисс Плезант. Они, действительно, упали, и она принялась закручивать их, смотря из-под наклоненного лба на незнакомца. Разсматривая таким образом по частям его поношенную, видавшую непогоду, мореходную одежду, она заметила: страшный нож в ножнах на поясе, готовый под руку, если понадобится, свисток, висевший на шее, и короткую, суковатую палку, дубинку с зазубринами, с тяжелым набалдашником, торчавшую из кармана его верхней матросской куртки. Он сидел спокойно, смотря на нее; но при таких привесках и при обилии щетиною торчавших пенькового цвета волос на голове и в бакенбардах, от имел грозный вид - Поверите вы мне на слово? - спросил он опять,

Плезант ответила отрывистым, немым кивком. Он на это ответил ей другим отрывистым, немым кивком. Потом он поднялся и стал, скрестив руки перед камином, по временам смотря в него, между тем как она, тоже скрестив руки, стояла, прислонившись с боку к наличнику камина.

-- Чтобы сократить время в ожидании вашего отца, начал он, - скажите, много теперь грабят и убивают матросов на реке?

-- Нет, - сказала Плезант.

-- Никогда?

-- Говорят, что пошаливают около Ратклиффа и Ваппинга. По кто знает сколько в этом правды?

-- Я то же самое говорю, - заметила Плезант. - Дай Бог здоровья матросам! У них и без того денежка не держится.

-- Что правда, то правда! Деньги легко выжать из них и без боя, - сказал незнакомец.

-- Разумеется можно. - сказала Плезант: - они потом опять пойдут себе в море и опять разживутся. Им всего лучше не сидеть долго на берегу. На море им самое настоящее житье.

-- Я скажу вам для чего я это разспрашиваю, - продолжал посетитель, подняв глаза от огня - Я однажды сам поплатился в этом роде и был брошен замертво.

-- Нет? - сказала Плезант. - Где это случилось?

-- Случилось, - отвечал незнакомец, с видом припоминания, приложив правую руку к подбородку и опуская другую в карман своей толстой, верхней одежды, - случилось где-то около этих мест, кажется. Я не думаю, чтобы это было дальше мили отсюда.

-- Пьяны что ли были? - спросила Плезант.

-- Меня подпоили, только не добрым пойлом. Я не то, чтобы пил, вы понимаете: одного глотка было достаточно.

Плезант с строгим видом покачала головой, показывая, что она понимает процесс, по положительно не одобряет его.

-- Честная торговля одно дело, - сказала она, - а это уж другое. Эдак-то никто не имеет права торговать с Джаком {Так англичане называют матросов, как у нас, например, называют извозчиков Ваньками.}.

-- Такое чувство делает вам честь, - заметил незнакомец с суровою улыбкой и шопотом прибавил: - тем более что отец твой в таком чувстве неповинен. - Да, плохо мне приходилось в то время Я все потерял, но страшно боролся за жизнь, как ни был слаб.

-- Добились ли вы наказания виновных? - спросила Плезант.

-- Наказание последовало ужасное, - сказал незнакомец гораздо сериознее, - но не я навлек его.

-- Кто же? - спросила Плезант.

Незнакомец указал вверх своим пальцем, потом тихо опустив руку, приложил ее снова к подбородку и попрежнему стал глядеть на огонь камина. Направив на него свой наследованный от родителя глаз, Плезант Райдергуд чувствовала в себе все больше и больше безпокойства: вся манера его была так таинственна, так сурова, так самоуверенна.

-- Так ли, сяк ли, - сказала Плезант, - я рада, что злодей наказан, и прямо говорю это. Оттого-то и идет худая молва про честную торговлю с моряками. Я всегда за моряков готова заступаться. Я в этом по матери пошла: покойница была таких же об этом мыслей, как и я. "Честные торговля", говаривала моя мать, "хорошее дело, а разбой и душегубство дурное".

По части торговли мисс Плезант взяла бы, и действительно брала, когда могла, тридцать шиллингов в неделю за квартиру ее столом, за которую и пяти было бы жаль; точно на таких же основаниях и деньги, ссужала она под залог; но все-таки совесть её была настолько щекотлива и настолько еще было в не" человеколюбия, что, как только выступала она из сферы своих коммерческих воззрений, тотчас же делалась защитницею моряков даже против своего отца, которому во всем другом редко сопротивлялась.

Но она не успела договорить свой речи, как раздался сердитый голос её отца: "Ну, попугай-болтушка!" и отцовская шляпа полетела ей в лицо. Привыкши к таким изъявлениям родительской нежности, Плезант только отерла себе лицо волосами (которые, само-собою разумеется, разсыпались) и потом закрутила их на затылке. Это была еще другая ухватка, общая всем дамам Лощины, и к которой прибегали в то время, когда воспламенялись словесными и кулачными объяснениями.

-- Хоть убей, не поверю, чтобы где-нибудь нашелся под пару тебе другой такой попугай! - проворчал мистер Райдергуд, нагибаясь; чтобы поднять свою шляпу, и примеряясь головою и правым локтем толкнуть дочь: деликатный вопрос о грабежах, которым подвергаются моряки, всегда страшно сердил его, а теперь к тому же он был не в духе. - О чем ты теперь попугайничаешь? Или тебе нечего делать, как стоять, склавши руки, и попугайничать всю ночь?

-- Оставьте-ка ее вы сами в покое! - возразил мистер Райдергуд, оглянув его с головы до ног. - Известно вам, что она мне дочь?

-- Да.

-- А известно ли вам, что я не люблю, чтобы дочь моя попугайничала? Известно ли вам, что я ни с кем попугайничанья не терплю? Да и кто бы вы такой сами, и чего бы вам такого здесь было нужно?

-- На это я буду отвечать вам не прежде, как вы рот свой зажмете, - возразил незнакомец сердито.

-- Хорошо, - сказал мистер Райдергуд, стихнув немного. - Я, пожалуй, замолчу, чтобы послушать. Только чур не попугайничать со мною.

-- Хотите промочить горло? - спросил незнакомец тем же тоном, отрывистым и резким ответив ему взглядом на взгляд.

-- Как не хотеть! Всякому хочется промочить горло, - сказал мистер Райдергуд, очевидно негодуя на несообразность вопроса.

-- Чего же хотите вы выпить? - спросил незнакомец.

-- Хересу, - отвечал мистер Райдергуд таким же резким тоном, - если к тому способы имеете.

Незнакомец опустил руку в свой карман, вынул полусоверен {Золотая монета в десять шиллингов.} и попросил мисс Плезант сделать ему одолжение сходить за бутылкой вина. - Да чтоб пробка была цела, - прибавил он с ударением, смотря на её отца,

-- Я готов присягнуть, - пробормотал мистер Райдергуд, - медленно распускаясь в мрачную улыбку, - что вы знаете, как дела делаются. Да уж не были ли мы с вами знакомы? И-и-нет, я вас не знаю.

Незнакомец ответил: - Нет, не знаете.

Так про стояли они, смотря угрюмо друг на друга, пока Плезант не возвратилась.

-- Там на полке рюмки, - сказал Райдергуд своей дочери. - Подай мне ту, что без ножки. По мне такая хороша, я ведь в поте лица снискиваю себе пропитание.

Это звучало очень скромно, по вскоре оказалось, что так как не было возможности поставить рюмку прямо, пока в ней что-нибудь находилось, то и требовалось осушить ее так же скоро, как она наполнялась, и мистер Райдергуд изловчался пить в пропорции трех к одному.

С таким Фортуновым кубком в руке, мистер Райдергуд сидел по одну сторону стола перед камином, а неизвестный человек по другую. Плезант занимала стул между им и камином. Задний план, состоявший из платков, курток, рубах, шляп и других старых вещей, находившихся "в закладе", представлял какое-то смутное подобие слушающих людей, в особенности в тех местах, где лоснилась какая-нибудь пара платья с висевшею над нею шляпою, точь-в-точь походя на матроса, обернувшагося спиною к компании и приостановившагося, чтобы подслушать, что говорилось, с надетою в половину курткой, вздернутою на плечах под самые уши.

Посетитель сперва подержал бутылку против свечи и потом осмотрел верхушку пробки. Удостоверившись, что она не попорчена, он медленно вынул из своего бокового кармана ржавый складной нож и штопором в его ручке раскупорил вино Сделав это, он посмотрел на пробку, вывинтил из нея штопор, положил то и другое отдельно на стол и кончиком своего, по-матросски завязанного галстуха, вытер внутри горлышка бутылки. Все это производилось неторопливо, с разстановкою.

В начале Райдергуд сидел с рюмкой, выставленною вперед на всю длину его руки и готовою для наполнения, в то время как чрезвычайно медлительный незнакомец, повидимому, был погружен в свои приготовления. По постепенно Райдергудова рука отодвигалась назад, а рюмка все опускалась и опускалась до тех пор, пока он не поставил ее вверх дном на стол. Точно также постепенно его внимание сосредоточивалось на ноже, и когда незнакомец стал наклонять бутылку для наполнения рюмок, Райдергуд встал, каклонился через стол, чтобы лучше вглядеться в нож, и, выпучив глаза, перевел их с ножа на незнакомца.

-- А то, что этот ножик мне знаком! - сказал Райдергуд.

-- Пожалуй, что и знаком.

Он подал ему знак подставить свою рюмку и налил. Райдергудь осушил ее до последней капли и заговорил опять.

-- Этот самый ножик...

-- Постойте, - сказал незнакомец спокойно. - Я хотел выпить за здоровье вашей дочери. Ваше здоровье, мисс Райдергуд!

-- Этот самый ножик был ножик одного моряка, Джорджа Радфута, по имени.

-- Точно так.

-- Этот моряк был мне хорошо знаком.

-- Точно так.

-- Что с ним случилось?

-- Смерть приключилась. Смерть пришла к нему в самом дурном виде. На него страшно было смотреть после того.

-- После чего? - сказал Райдергуд, нахмурившись.

-- После того, как его убили.

-- Убили! Кто убил его?

Ответив только пожатием плеч, незнакомец палил рюмк с отшибленною ножкой. Райдергуд опорожнил ее, переводя ci озадаченным видом свой взор с дочери на посетителя.

-- Вы не хотите ли сказать честному человеку... - начал было он, держа пустую рюмку, как глаза его остановились на верхней одежде незнакомца. Он перегнулся через стол, дотронулся до рукава, отвернул один из обшлагов, чтобы взглянуть на подкладку (причем незнакомец, в своем невозмутимом спокойствии, не оказывал ему никакого сопротивления), и потом воскликнул:

-- Мне думается, что и куртка с Джорджа Радфута!

-- Правда. Она была на нем в то время, как вы в последний раз его видели, в последний раз, после которого больше не увидите в этом мире.

-- Мне думается, вы хотите сказать мне прямо в лицо, что вы его убили! - воскликнул Райдергуд; но, несмотря на это, подставил опят рюмку.

и не обнаружил никаких признаков смущения.

-- Хоть издохнуть, если я понимаю этого младенца! - сказал Райдергуд, посмотрев на него во все глаза и плеснув последнюю рюмку себе в горло. - Ну-те-ка, объясните, как нам понимать вас. Скажите что-нибудь пояснее.

-- Извольте, скажу, - ответил незнакомец, наклоняясь через стол и говоря тихим, но ясным голосом. - Какой же вы лжец!

Честный человек встал и сделал движение, как будто бы собираясь бросить рюмку в лицо незнакомцу. Но незнакомец даже не моргнул и только погрозился указательным пальцем, и честная душа снова села и поставила свою рюмку.

-- Когда вы ходили к тому адвокату, что в Темпле, с выдуманною историей, - сказал незнакомец, - вы, кажется, ваодили сильные подозрения на одного из ваших приятелей; помните, кажется, так?

-- Я взводил подозрение? На какого моего приятеля?

-- Скажите-ка мне опять, чей это нож? - спросил незнакомец.

-- Он принадлежал тому, кого я назвал, - сказал Райдергуд, тупоумно избегая произнести самое имя.

-- Опят скажите мне, чья была эта куртка?

ежемесячно на пять, на шесть дней в помещении, смежном с Ньюгетскою тюрьмой.}.

-- Я подозреваю, что вы приписали ему всю честь дела и отнесли к его ловкости то, что он скрылся. Ловким делом было бы с его стороны возвратиться хоть на минуту на свет Божий. Ловко было бы, еслибь он не скрылся.

-- Нет, это уж черезчур, - заворчал мистер Райдергуд, - когда нахалы, одетые в платье мертвых людей и вооруженные ножами мертвых людей, приходят к честным людям, которые снискивают себе пропитание в поте лица, и взводят такого рода обвинения ни с того, ни с сего! Зачем мне было подозревать его?

-- Потому что вы знали его, - отвечал незнакомец, - потому что вы были заодно с ним и знали его истинный характер под хорошею наружностью; потому что в ту ночь, которую вы после, по имевшимся причинам, считали ночью убийства, он приходил сюда тем же самым часом, как оставил свой корабль в доках, и спрашивал у вас, где бы найти ему комнату. Не было ли с ним еще кого-нибудь?

--Я готов дать во веки веков нерушимую присягу, что вас для матроса это ничего но значит. Таких всегда наберется не мало, которые пропадают без вести, потому что они нанимаются на корабли под разными именами и уходят в море, да и мало ли что, и опять появляются в здешних местах. Об этом никто и не заботится. Спросите мою дочь. Вы попугайничали же с нею, пока меня здесь не было: попугайничайте с нею теперь и об этом. Вы подозреваете, что я на него подозрения имею. А вы говорите лучше о том, имею ли на вас подозрения? Вы говорите мне, что Джорж Радфут убит. Я вас спрашиваю, кто же это сделал, и как вы об этом знаете? У вас его ножик, на вас его куртка. Спрашиваю, как они вам достались. Передайте-ка мне сюда бутылку! - Тут мистер Райдергуд, повидимому впал в добродетельное заблуждение, что бутылка - его собственность.

-- А ты, - прибавил он, обратившись к своей дочери, - еслибы не было жалко тратить такого хорошого хереса, так я швырнул бы бутылку в тебя за попугайничанье с этим человеком. Через попугайничанье этот народ и набирается своих подозрений. А вот я так уликами докажу. Я человек честный, хлеб свой ем в поте лица.

Тут он снова налил рюмку с отшибленною ножкой и, проглатывая одну половину отпитого из нея вина, смотрел на другую половину, побалтывая ее в рюмке; между тем как Плезант, которой симпатические волосы тотчас распустились, когда отец обратился к ней, убирала их, как закручивают хвост лошади, отправляемой на базар для продажи.

-- Ну, кончили вы? - спросил незнакомец.

-- Нет, - сказал Райдергуд. - До конца далеко. Слушайте! Я хочу знать, как приключилась смерть Джорджу Радфуту, и как достались вам его пожитки.

-- А потом я хочу знать, - продолжал Райдергуд, - не намерены ли вы кого-нибудь обвинять и в этом смертоубийстве, как бишь оно называется?

-- Гармоново убийство, батюшка, - подсказала Плезант

-- Не попугайничать! - заревел он в ответь. - Держи язык за зубами! Я хочу знать, сэр, не намерены ли вы в этом смертоубийстве уличать Джорджа Радфута?

-- Если вы это когда-нибудь узнаете, то узнаете не теперь.

-- Только я один знаю, - отвечал незнакомец, грозно покачав головою, - тайну этого преступления. Только я один знаю, что сплетенная вами история не имеет в себе правды. Только я один знаю, что она должна быть во всех отношениях ложная, и вы сами знаете, что она во всех отношениях ложная. Я пришел сюда сегодня, чтобы сказать вам только это из всего, что мне известно, не больше.

Мистер Райдергуд, смотря своим косым глазом на посетителя, задумался на несколько минут, а потом снова налил рюмку и вылил заключавшееся в ней вино себе в горло в три приема.

-- Затвори дверь лавки! - сказал он потом своей дочери, вдруг поставив на стол рюмку. - Запри на замок и стань у двери! Если все это вы знаете, сэр, - говоря это, он поместился между посетителем и дверью, - то почему не ходили вы к законнику Ляйтвуду?

-- Это тоже только я один знаю, - был хладнокровный ответ.

-- Очень хорошо знаю, и когда зашибу эти деньги, то поделюсь с вами.

Честный человек призадумался; он придвинулся поближе к посетителю и подальше от двери.

-- Я знаю это, - повторил спокойно незнакомец, - так же хорошо, как знаю и то, что вы с Джорджем Радфутом действовали вместе не в одном черном деле, так же, как я знаю и то, что вы, Роджер Райдергуд, злоумышляли против невинного человека, чтобы получить цену крови, и так же, как я знаю, что могу уличить вас в обоих преступлениях, и, клянусь, я сделаю это и буду самолично против вас свидетельствовать, если вы меня к тому принудите!

-- Батюшка! - закричала Плезант, стоя у двери. - Не сердите его! Уступите ему! Не впутывайтесь в хлопоты, батюшка!

от меня. Вы прежде скажите, чего от меня желаете.

-- Я желаю немногого, - сказал незнакомец. - Вы лжесвидетельствовали на невинного человека, чтобы получить цену крови. Вы должны взять назад свои показания.

-- Хорошо; но, господин подшкипер...

-- Не называйте меня так.

-- Так капитан, - настаивал мистер Райдергуд; - вот вам!.. Вы не против, чтобы вас называли капитаном? Это почетный титул, да и вы походите на капитана. Капитан! Этот человек не умер? Я спрашиваю по чести - разве Гаффер умер?

-- Могут ли слова повредить умершему человеку, капитан? Я спрашиваю вас по чести.

-- Они могут повредить памяти умершого человека и могут повредить его живым детям. Сколько детей было у этого человека?

-- То есть у Гаффера, капитан?

-- О ком же другом говорим мы? - отозвался незнакомец, двинув своею ногой, как будто ему показалось, что Рог Райдергуд начинал точно также пресмыкаться пред ним телом, как пресмыкался душою, и что нужно было оттолкнуть его. - Я слышал о дочери и о сыне. Я спрашиваю для сведения. Я спрашиваю вашу

Плезант взглянула на отца, как будто желая спросить его, можно ли отвечать, и тут этот честный человек закричал гневно:

-- Что же ты, чорт тебя возьми, не отвечаешь капитану? Ты умеешь попугайничать, когда твоей болтовни никто не требует! Мерзавка!

Поощренная таким образом, Плезант объяснила, что после него остались упомянутая дочь Лиза и один сын. Люди хорошие, прибавила она.

-- Ужасно, если какое-нибудь безчестье падет на них, - сказал посетитель, которого мысль эта до того взволновала, что он встал и начал ходить взад и вперед, говоря в полголоса: - это ужасно! Как можно было предвидеть это? - Потом он остановился и громко спросил: - Где они живут?

-- Это я знаю, - сказал незнакомец: - я сам был в том месте где они жили, когда производилось следствие. Нельзя ли вам как-нибудь стороной разузнать для меня, где она живет теперь?

Плезант без всяких затруднений обещала пополнить его желание; она говорила, что легко может сделать это, и притом не позже, как через день. Посетитель сказал, что это будет хорошо, и что он возвратится к ней за нужными для него сведениями, в полной уверенности получить их. Райдергуд слушал разговор молча и теперь покорно отнесся к капитану:

-- Капитан! Что бы я там ни говорил о Гаффере, но нужно сказать, что он был порядочный мошенник, и ремесло его было воровское ремесло. Также и то, когда я ходил к тем двум почтеннейшим, к законнику Ляйтвуду и другому почтеннейшему, я, может статься, немножко через край хватил, так как было мое душевное желание помочь правосудию; значит, я очень чувством увлекся: клад сам в руки навертывался, а дома семейство сидит, хлеба просит. Да еще и то, кажется, и вино-то у тех двух почтеннейших было - не скажу подмешанное, но такое, что для головы уж не совсем-то здорово. Да еще вот что, капитан, вот что надо попомнить: разве я горой стоял за свои слова и разве я так смело говорил тем двум почтеннейшим: почтеннейшие, я на своем стою и крепко держусь за свои слова: что, значит, показал, то твердо? Нет. Я говорил по душе, откровенно, без всяких изворотов, заметьте, капитан. Я, может статься, ошибаюсь, но я мог думать так; может статься, я в чем и ошибаюсь, может, что и не так было, я не присягну за всякое слово, и уж лучше подлецом меня назовите, а уж не присягну. Все это точно так тогда я и говорил, сколько помнится, заключил мистер Райдергуд, с таким видом, как будто сп предъявлял свой аттестат. Обо мне и в правду ходит недобрая слава, даже и вы, капитан, должно быть тоже не хорошо обо мне думаете; но уж пусть лучше так будет, а ложной присяги не дам. Вот вам и все, и если это заговор, так назовите меня заговорщиком.

-- Вы должны подписать бумагу, - сказал посетитель, мало обративший внимания на эту речь, - что все ваше показание было совершенно ложное, и она будет передана бедной девушке, принесу ее с собою для вашей подписи, когда опять приду сюда к другой раз.

-- Очень скоро. Не обману, не бойтесь.

-- Не пожелаете ли вы оставить мне ваше имя, капитан

-- Нет, нисколько. Я такого желания не имею.

-- Должны, это немножко жесткое слово, капитан, - продолжал Райдергуд, все еще слабо держась между им и дверью, в то время, как посетитель направился к ней. - Когда вы говорите человеку, чти он должен подписать и со, и другое, и третье, капитан, вы приказываете ему как будто бы свысока. Скажите сами, не так ли это?

-- Батюшка, батюшка! - умоляла Плезант, от двери, положив незанятую, нервно дрожавшую руку на губы, - перестаньте! Не накликайте на себя еще больше хлопот!

-- Дослушайте меня, капитан, дослушайте! Я еще одно хотел сказать вам, капитан, прежде чем вы уйдете, - продолжал подлый мистер Райдергуд, давая ему дорогу, я хотел только вам напомнить вашу хорошую речь насчет награды.

-- Когда я получу награду, - сказал незнакомец таким тоном, в котором очень ясно слышалось нечто вроде: собака! - в ней и вам будет доля.

Посмотрев еще раз пристально на Райдергуда, он опять сказал пониженным голосим, но на этот раз как будто бы мрачно дивясь такому совершенному олицетворению зла, - какой же вы лжец! И кивнув головою раза два или три после этого комплимента, вышел из лавки. Но он ласково пожелал доброй ночи мисс Плезант.

он препроводил их в свои руки, а из них уже препроводил остатки вина в свой желудок Когда это было сделано, он очнулся с ясным понятием, что попугайничанье было единственною причиной всего случившагося. Поэтому, чтоб не оплошать в исполнении своей родительской обязанности, он бросил пару морских сапогов в Плезант, для избежания которых она нырнула в воздухе и потом заплакала, бедняжка, утираясь волосами, будто карманным платком.