Наш общий друг.
Часть третья.
III. Тот же почтенный друг еще в некоторых видах.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Наш общий друг. Часть третья. III. Тот же почтенный друг еще в некоторых видах. (старая орфография)

III. Тот же почтенный друг еще в некоторых видах.

Действительно, это Райдергуд, а не кто другой, точнее, это шелуха, скорлупа Райдергуда, а не кого-либо другого, что вносится теперь в спальню первого этажа таверны мисс Аббе. Как ни был гибок Рог в своих уловках и изворотах, теперь он так закоченел, что препроводить его наверх, по лестнице, нельзя было иначе, как со многим шарканьем ног, с поминутным повертыванием носилок то туда, то сюда, с опасностью, что он свалится с них и полетит через перила.

-- Бегите за доктором, - говорит мисс Аббе. - Бегите за его дочерью.

По обоим этим приказаниям проворно отправляются гонцы.

Гонец за доктором встречает его на полпути, с полицейским конвоем. Доктор осматривает мокрый труп и говорит не очень обнадеживающим тоном, что не мешает сделать попытку возвратить оный к жизни. Все лучшия средства тотчас же прилагаются к делу, и все присутствующие помогают ему от всей души и от всего сердца. Ни один из них не имеет никакого уважения к этому человеку; для всех их он был предметом, которого они избегали, который подозревали, которым гнушались; но искра жизни в нем как-то странно отделялась теперь от него, и все они принимают в этой искре глубочайшее участие, вероятно потому, что она жизнь, и что они сами живут, и что они сами должны умереть.

В ответ на вопрос доктора, как это случилось и не подлежит ли кто-нибудь обвинению, Том Тутль дает свой вердикт: Неизбежный случай, и обвинять в нем нельзя никого, кроме самого пострадавшого.

-- Он слонялся в своем боте, - говорит Том, - каковое слоняине, не говоря худого слова об умершем, было у него в привычке, и подвернулся прямо под нос парохода, который и раскроил его на двое.

Мистер Тутль выражался фигурно, и говоря о раскроении разумеет бот, а не утонувшого, потому что утонувший лежит пред ним целехонек.

Капитан Джое, толстоносый, постоянный посетитель таверны, в лакированной шляпе, принадлежит к числу последователей почтенной старой школы и (пробравшись в комнату под предлогом весьма важной послуги, состоявшей в принесении галстука утопленника), благосклонно делает диктору мудрое, стариной освященное, предложение повесить тело вверх пятками, "на подобие", говорит капитан, "баранины в мясной лавке", а потом, как особенно успешный прием для возстановления свободного дыхания, катать его на бочках. Эти оскребки мудрости предков капитана встречены таким негодованием мисс Аббе, что она тотчас же хватает его за ворот и, ни слова не молвя, выталкивает его, не. дерзающого возражать, вон со сцены

За этим остаются для оказания помощи доктор, Том и еще три другие постоянные посетители таверны, Боб Глемор, Вилльям-Вильямс и Ионафан (фамилия последняго, если какая есть у него, неизвестна человечеству), и их совершенно достаточно. Мисс Аббе, заглянув в комнату, чтоб удостовериться, нет ли в чем недостатка, уходит за прилавок и там ожидает последствий, вместе с благодушным Евреем и мисс Дженни Рен.

Если вы не совсем отправились, мистер Райдергуд, то любопытно было бы знать, куда вы запропастились теперь? Этот мягкий ком смертности, над которым мы так усердно хлопочем с терпеливою настойчивостью, не оказывает никаких ваших признаков. Если вы совершенно отправились, Рог, то это очень поразительно; а если вы возвратитесь, то это едва ли будет столько же поразительно. Даже в неразрешимости, в таинственности последняго вопроса, заключающого вопрос о том, где бы вы теперь обретались, заключается поразительность, вместе с поразительностью смерти, и заставляет нас, подле вас находящихся, в равной степени бояться смотреть на вас и не смотреть на вас, и вынуждает тех, что внизу, вздрагивать при малейшем звуке скрипящей половицы.

"Постойте! Не шевельнулось ли это веко?" Так, доктор, едва переводящий дыхание и внимательно наблюдающий, спрашиваетт себя: "Нет! Но дрогнули ли эти ноздри? за прекращением искусственного дыхания не чувствую ли я слабого трепетания под моею рукой на груди? Нет. Опять и опять все нет. Нет. Однакоже, попытасмся ente и еще... Смотрите! Признак жизни! Несомненный признак жизни! Искра может тлеть и угаснуть, или она может разгореться и вспыхнуть: однакоже, смотрите!"

Четыре суровые человека, смотря, прослезились. Ни Райдергуд на этом свете, ни Райдергуд на том не мог бы вызвать у них слезы; но человеческая душа, борющаяся между двумя мирами, легко может это сделать.

Он усиливается вернуться. Вот он уже почти здесь. Вот он опять уже далеко отсюда. Вот он еще пуще усиливается вернуться. И все-таки, подобно всем нам, когда мы лишаемся чувств, подобно всем нам, ежедневно, в течение нашей жизни, когда мы просыпаемся, он инстинктивно не желает возврата к сознанию этого существования и хотел бы остаться усыпленным, еслиб это было возможно.

Боб Глиддери возвращается с Плезант Райдергуд. Её не было дома, когда за нею послали, и не легко отыскали ее. У нея шалевый платок на голове, и она, в слезах, сняв его и присев пред мисс Аббе, прежде всего закручивает вверх свои волосы.

-- Благодарю вас, мисс Аббе, что вы позволили внести сюда отца.

-- Я должна сказать, Плезант, что не знала, кого вносили, - отвечает мисс Аббе, - но полагаю, что то же самое было бы сделано, еслиб я и знала.

Бедная Плезант, подкрепленная глотком водки, вводится в комнату первого этажа. Она не была бы в состоянии выразить большого чувства к своему отцу, еслиб ее пригласили произнесть над ним погребальное слово; но она имела к нему больше привязанности, чем он когда-либо к ней. Видя его, лежащого без всякого сознания, она заливается слезами и, всплеснув руками, спрашивает доктора:

-- Есть ли какая-нибудь надежда, сэр? Ах, бедный отец! Неужели бедный отец мой умер?

На это доктор, стоя на одном колене у тела, занятый им и наблюдающий его, отвечает не обертываясь:

-- Вот что, красавица, если вы не будете держать себя спокойнее, то я не могу вам позволить оставаться в комнате.

Плезант вследствие этого, отирает оба глаза волосами, притянутыми с затылка, которые потом надо было снова заложить назад, и став в сторону, наблюдает с испуганным любопытством за происходящим. Вскоре, по свойственной женщине способности, она оказывается пригодною к разным мелким послугам. Предугадывая, что доктору понадобится то или другое, она тихонько все подготовляет ему, и таким образом, мало-по-малу, доходит до того, что ей дозволено поддерживать голову отца.

Видеть отца своего предметом симпатии и участия, найти хоть кого-нибудь, склонного терпеть его сообщество в сем мире, а не то, что настоятельно убеждающого и умоляющого его возвратиться в этот мир, это было новостью для Плезант и пора ждало в ней чувство никогда ею неиспытанное. В её уме бродит туманная мысль, что это была бы превосходная перемена; она предается смутной мысли, что старое зло затонуло в реке, и что если он благополучно вернется назад и снова водворится в опустевшей форме лежащей на постели, то дух его измелится. В таком настроении ума, она целует окаменевшия губы, и вполне верит, что безчувственная рука, ею растираемая, оживет рукою более нежною.

Заблуждение сладостное для Плезант Райдергуд. По как же ей бедняжке не поддаться ему, если эти люди прислуживают с таким необыкновенным участием, если заботливость их так усердна, если бдительность их так велика, если возбужденная радость их так увеличивается по мере усиления признаков жизни! Вот он начинает дышать естественно, вот он шевелится, и доктор объявляет, что он вернулся из того таинственного путешествия, где его что-то задержало на темной дороге, что он скоро явится.

Том Туттль, находящийся подле доктора, когда тот объясняет это, с жаром хватает доктора за руку. Боб Гламор, Вильям Вильямс и Ионафан безфамильный все жмут руку друг другу и доктору тоже. Боб Гламор высмаркивает нос; Ионафан безфамильный намеревается поступить таким же образом, но за неимением носового платка воздерживается от подобного выражения своих чувств. Плезант проливает слезы достойные её имени, и её сладостное заблуждение достигает высшей степени.

-- Батюшка, вас опрокинули на реке, а теперь вы в доме мисс Аббе Паттерсон.

Он с удивлением смотрит на дочь, смотрит вокруг себя и лежит в забытьи на руке дочери.

Кратковременное заблуждение начинает исчезать. Низкое, невзрачное, невпечатлительное лицо Райдергуда поднимается из глубины снова на поверхность. По мере того, как он согревается, доктор и четыре человека при нем охладевают. По мере того, как черты его лица смягчаются с возвратом жизни, черствеют их сердца и их лица.

-- Теперь он оправился, - говорит доктор, - вымывая руки и смотря на пациента с усиливающимся нерасположением.

-- Бывало много людей получше его, - нравоучительствует Том Тутль, мрачно покачивая головою, - однакоже, такого счастия им не выпадало.

-- Станем надеться, что юн лучше будет пользоваться жизнью. - говорит Боб Гламор, - лучше, чем я думаю будет.

-- Или чем прежде пользовался, - прибавляет Вильям Вилльямс.

-- Не таковский человек! - говорит Ионафан безфамильный, дополняя квартет.

Они говорят тихим голосом в присутствии его дочери; но она видит, что все они отошли в сторону и стоят в кучке, в другом конце комнаты, и чуждаются его. Грешно было бы заподозрить их в том, что они сожалеют, зачем он не умер, когда он сам так домогался умереть; по они, видимо, желали бы, чтоб их хлопоты достались кому-нибудь почище. Посылается известие за прилавок к мисс Аббе, которая снова появляется на сцену, смотрит издали и ведет шопотом речь с доктором. Искра жизни была крайне интересна, пока ожидалось, что она вспыхнет; но теперь, когда она уже разгорелась в мистере Райдергуде, всем, повидимому, было бы гораздо приятнее, если-бы тот, в ком она разгорелась, был не этот джентльмен.

-- Все же, - говорит мисс Аббе, ободряя их, - вы исполнили свой долг, как люди добрые и честные, и вам теперь следует сойти вниз и выпить за счет Носильщиков.

-- Эк ему жабры-то чудно как покривило! Не покривило, что ли? - говорит Боб, осмотрев пациента.

Плезант слегка кивает головой.

-- А вот как очнется, так еще не так покривит. Не покривит, что ли? - говорит Боб.

Плезант надеется, что не покривит. Да и отчего бы?

это не чудно?

-- По своей воле он никогда бы сюда не пришел, - отвечает бедняжка Плезант, с попыткой на некоторое изъявление благородной гордости.

Кратковременное заблуждение теперь проходит совершенно. Плезант, так же ясно, как видит у себя на руке старика отца, видит, что он нисколько не улучшился, видит и то, что все отшатнутся от него, как скоро он возвратится к сознанию. "Я уведу его отсюда, как можно скорее", - думает Плезант со вздохом: "дома ему будет лучше".

В эту минуту все они возвращаются и ждут, чтоб он очнулся и понял, что все будут очень рады развязаться с ним. Ему собирают кое-что из одежды, потому что его платье все пропитано водой, а теперешний его костюм состоит только из байковых одеял.

Чувствуя себя все более и более безотрадно, как будто бы господствующая общая нелюбовь к нему отыскала его где-то спящим и высказала ему, что она о нем думает, Райдергуд, наконец, открывает глаза, и при помощи дочери, садится на постель.

Он сурово отвечает: "Похвалиться нечем". Он возвратился к жизни в необыкновенно угрюмом настроении духа.

-- Я не намерен читать проповеди; но я надеюсь, - говорить доктор, знаменательно качая головой, - что это спасение от близкой погибели благодетельно подействует на вас.

Последовавшее на это в ответь недовольное ворчание пациента нельзя разобрать; но дочь его могла бы, еслибы захотела, объяснить, что он говорит: "убирайтесь вы с вашею болтовней".

Мистер Райдергуд спрашивает свою рубашку и напяливает ее через голову (при помощи дочери) точь в точь, как будто он сейчас только вышел из кулачного боя {Английские кулачные бойцы, вступая в круг, где происходит бой, снимают с себя рубахи и обнажают всю верхнюю часть тела до пояса.}.

-- Пароход, батюшка.

-- Вот я же его к суду притяну. Чтоб его разорвало! Он у меня поплатится за это.

и медленно надевает ее с видом чрезвычайной злости на своего недавняго противника и на всех зрителей. Ему кажется, что у него течет из носу кровь, и он несколько раз отирает его верхнею стороной руки и смотрит, не осталось ли пай пей чего-нибудь, совсем как кулачный боец после боя.

-- Где моя меховая шапка? - спрашивает он.

-- Неужто не нашлось ни одного честного человека достать ее? А может быть и достал кто, да дал с нею тягу. Хорош народец, нечего сказать.

Так говорит мистер Райдергуд, принимая из рук своей дочери, с недобрым чувством, предложенную ему на подержание шапку, и ворчливо напяливая ее себе на уши. Потом, становясь на свои нетвердые ноги и тяжело опираясь на руку дочери, он огрызается на нее словами: "Держись крепче. Или не можешь? Вот еще, что вздумала!" И потом выходит из круга, где у него происходил этот маленький кулачный бой со смертью.