Наш общий друг.
Часть четвертая.
V. Невеста нищого.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Наш общий друг. Часть четвертая. V. Невеста нищого. (старая орфография)

V. Невеста нищого.

Внушительная пасмурность, с которою мистрисс Вильфер встретила своего супруга по возвращении его со свадьбы, стучалась так сильно в дверь херувимской совести и равномерно так подламывала херувимския ноги, что шаткое состояние души и тела преступника могли бы возбудить подозрение в людях менее озабоченных, чем эта угрюмая, героическая дама, и мисс Лавиния, и достойный уважения друг семейства, мистер Джордж Сампсон. Но как внимание всех их троих было совершенно поглощено фактом состоявшагося брака, то у них и не оставалось его более для обращения на преступного заговорщика, и этому счастливому обстоятельству он должен своим спасением, за которое нисколько самому себе обязан не был.

-- Вы, Р. Вильфер, - сказала мистрисс Вильфер из своего парадного угла, - ничего не спрашиваете о вашей дочери Белле.

-- Действительно, мой друг, - отвечал он с самым решительным выражением неведения, - я этого не сделал. Что или, может быть, лучше сказать, где Белла?

-- Не здесь, - торжественно провозгласила мистрисс Вильфер, сложив руки.

Херувимчик слабым голосом пробормотал что-то в роде неудачного: "О, в самом деле, мой друг!"

-- Не здесь, - повторила мистрисс Вильфер строгим, звонким голосом. - Словом сказать, Р. Вильфер, у вас нет дочери Беллы.

-- Нет дочери Беллы, мои друг?

-- Нет. Ваша дочь, Белла, - сказала мистрисс Вильфер, с таким гордым видом, как будто она никогда не имела ни малейшого отношения к этой молодой особе, о которой она теперь упоминала тоном упрека, будто о каком предмете роскоши, которым её муж обзавелся совершенно за свой счет и в противность её совету: - ваша дочь Белла отдала себя нищему.

-- Боже милосердый!

-- Лавиния, покажи своему отцу письмо его дочери Беллы, - сказала мистрисс Вильфер своим монотонным тоном парламентского акта, махнув перчатками. - Я думаю, отец твой не откажется в этом видеть документальное доказательство моих слов. Я полагаю, твой отец знаком с почерком своей дочери Беллы. Впрочем, не знаю. Он, может-быть, скажет тебе, что не знаком. Меня это нисколько не удивит.

-- Послано из Гринича и помечено нынешним числом, - сказала Неукротимая, налетая на отца и подавая ему доказательство. Надеется, что ма не станет сердиться, но что счастливо вышла за мастера Джона Роксмита и не упоминала об этом заранее во избежание ссоры, и пожалуйста, милому па, скажите об этом, и меня поцелуйте. Желала бы я знать, что бы вы сказали, еслибы какой другой незамужний член семейства сделал это!

Он прочитал письмо и воскликнул слабым голосом: - Боже мой!

-- Хорошо вам говорить: Боже мой! - подхватила мистрисс Вильфер глухим голосом.

При таком одобрении он повторил это опять, но не так удачно, как ожидал, ибо гневная супруга тотчас же заметила с крайнею горечью: - Вы уж раз сказали это.

-- Действительно, удивительно! Но я полагаю, мой друг, - намекнул херувимчик, складывая письмо после смущенного молчания, - мы должны быть вполне довольны этим. Позволь мне сказать тебе, мой друг, что мистер Роксмит (насколько я знаком с ним) не нищий, говоря в точности.

-- В самом деле? - сказала мистрисс Вильфер ужасающим тоном учтивости. - Это верно? Я не знала, что мистер Джон Роксмит джентльмен-землевладелец. Но мне очень приятно слышать это.

-- Я сомневаюсь, чтобы ты это слышала, мой друг, - предположил херувимчик нерешительно.

-- Благодарю вас, - сказала мистрисс Вильфер. - Значит я делаю ложные показания? Пусть так. Если моя дочь у меня из глаз бежит, то, конечно, мужу моему это и подавно можно. Первое столько же естественно, сколько и второе. Тут, как кажется соглашение есть. Непременно. (Принимая, с трепетною покорностью судьбе, вид гробовой веселости).

Но тут Неукротимая вмешалась в схватку, волоча за собой неподатливую фигуру мистера Сампсона.

ни меньше как невозможная безсмыслица.

-- Как! - воскликнула мистрисс Вильфер, нахмурив свои черные брови.

-- Совершенно невозможная безсмыслица, ма, - отвечала Лавви, - и Джордж Сампсон так же хорошо, как и на, это понимает.

Мистрисс Вильфер, внезапно окаменев, устремила свои гневные глаза на несчастного Джорджа, который, будучи раздвоен между поддержкой, которую он должен был оказать своей милой, и поддержкой, которую обязан был явить мамаше своей милой, никого, даже самого себя, не поддержал.

-- Настоящее дело в том, - продолжала Лавиния, - что Белла поступила в отношении ко мне не так, как бы следовало сестре, и может жестоко компрометировать меня и Джорджа, и семейство Джорджа тем, что убежала и обвенчалась таким низким и постыдным образом, имея какую-то церковную прислужницу {В английских церквах скамьи разгорожены дверками на отделения. За право пользоваться ими прихожане вносят ежегодную плату. За чистотой в них, так же, как и вообще в церкви, наблюдают в богатых приходах престарелые служители, в бедных - престарелые служанки, которые тоже отворяют дверки в воскресные дни при входе прихожан.} или что-то в роде вместо провожатой, между тем как ей следовало бы довериться мне и сказать: "если ты, Лавви, после своей помолвки с Джорджем находишь приличным почтить мою свадьбу своим присутствием, то, Лавви, я прошу тебя присутствовать и хранить это втайне от ма и па", что, само собою разумеется, я бы и сделала.

-- Что, само собой разумеется, ты бы и сделала? Неблагодарная! - воскликнула мистрисс Вильфер. - Ехидна!

-- Послушайте! Знаете, ма'ам, клянусь честью, так не следует! - представлял мистер Сампсон, сериозно качая головой. - С величайшим уважением к вам, ма'ам, клянусь жизнью, так не следует. Право, нет; сами знаете. Когда человек, с чувствами джентльмена, помолвлен с молодой особой, и когда дело дойдет (хотя бы даже со стороны одного из членов семейства) до ехидничества, то сами знаете!.. Я сошлюсь на ваши собственные добрые чувства, знаете, - сказал мистер Сампсон в заключение.

Ядовитый взгляд, который мистрисс Вильфер бросила на молодого джентльмена в ответ на его обязательное вмешательство, был такого свойства, что мисс Лавиния залилась слезами и обхватила его вокруг шеи, как бы защищая.

-- Моя неестественная мать, - вскрикнула молодая девушка, - хочет уничтожить Джорджа! Но ты не будешь уничтожен, Джордж! Я скорее умру!

Мистер Сампсон, в объятиях своей невесты, все еще усиливался качать головой на мистрисс Вильфер и заметил: "с глубочайшим к вам уважением, знаете, ма'ам, ехидничество, право, не делает вам чести".

-- Ты не будешь уничтожен, Джордж! - воскликнула мисс Лавиния. - Пусть прежде меня убьет и этим потом удовольствуется. Ох, ох, ох! Неужели для того я выманила Джорджа из его счастливого дома, чтоб он этому подвергся! Джордж, дорогой мой, будь свободен. Предоставь меня, любезный Джордж, моей ма и моей судьбе. Поцелуй свою тетушку, милый мой Джордж, и умоли ее не проклинать ехидну, которая переползла через твою дорогу и отравила твое существование. Ох, ох, ох!

Молодая девушка говорила истерически. Только-что достигшая совершеннолетия и еще ни разу не лишавшаяся чувств, она тут упала чрезвычайно ловко в обморок, который, принимая в соображение, что то был первый дебют её, совершился очень успешно. Мистер Сампсон, между тем, наклонился к ней с таким замешательством, которое заставило его отнестись к мистрисс Вильфер с следующим несообразным выражением;

-- Демон, со всем должным к вам уважением, смотрите, что вы сделали!

Херувимчик стоял безпомощно, потирая свой подбородок и смотря на происходившее; но вообще он готов был порадоваться этой диверсии, которая, благодаря поглощающим свойствам истерики, могла поглотить предыдущий вопрос. Действительно, это так и случилось, ибо Неукротимая, постепенно приходя в себя, спросила с диким порывом: "Джордж, друг мой, ты в безопасности?" и потом: "Джордж, душа моя, что случилось? Где ма?" Мистер Сампсон с утешительными словами поднял распростертую Лавинию и передал ее мистрисс Вильфер, так как бы молодая девушка была чем-то в роде прохладительного. Когда мистрисс Вильфер с достоинством вкусила от этого прохладительного, поцеловав ее в лоб (так как бы проглотив устрицу), мисс Лавиния, шатаясь, возвратилась под защиту мистера Сампсона, которому она сказала: "Друг мой Джордж, боюсь, что я сделала глупость; но я все еще несколько слаба, и у меня голова кружится; пожалуйста, не отпускай моей руки, Джордж!" Затем она по временам приводила его в трепет, произнося, когда менее всего ожидалось, звук занимавший средину между всхлипыванием и шипением бутылки содовой воды, который, казалось, раздирал лиф её платья.

Между самыми замечательными эффектами этого кризиса, можно упомянуть то, что он имел, по возстановлении мира, необъяснимое нравственное влияние, возвышенного свойства, на мисс Лавинию, мистрисс Вильфер и мистера Джорджа Сампсона, из числа коих Р. Вильфер был исключен совершенно, как человек посторонний и не симпатизирующий. Мисс Лавиния приняла скромный вид, как отличившаяся, мистрисс Вильфер светлый вид прощения и преданности своей судьбе, мистер Сампсон вид человека, подвергшагося исправлению. Этим влиянием были проникнуты чувства, с коими она возвратилась к предыдущему вопросу.

-- Любезный Джордж, - сказала Лавви с печальною улыбкой, - после всего случившагося, я уверена, ма скажет на, чтоб он сказал Белле, что мы все будем рады видеть ее вместе с её мужем.

Сампсон сказал, что он тоже уверен в этом, и пробормотал, как высоко уважает он мистрисс Вильфер и как обязан всегда уважать, и как будет всегда уважать. - И еще гораздо более, - прибавил он, - после всего случившагося.

-- Я далека от того, - сказала мистрисс Вильфер басистым голосом из своего угла, - чтобы противоречить чувствам моей дочери и юноши (мистеру Сампсону, повидимому, очень нз понравилось это слово), который составляет предмет её девического предпочтения. Чувствую, даже знаю, что я была введена в заблуждение и обманута. Чувствую, даже знаю, что меня устранили и миновали. Чувствую, даже знаю, что я, подавив в себе отвращение к мистеру и мистрисс Боффин, принимала их под своею кровлей и согласилась, чтобы ваша дочь, Белла (тут она обратилась к своему мужу), жила под их кровлей, и потому полагаю, вашей дочери, Белле (снова обращаясь к своему мужу), полезно было бы почерпнуть урок с мирской точки зрения из связи, столько противной и безславной. Чувствую, даже знаю, что сочетавшись с мистером Роксмитом, она сочеталась с человеком, который, вопреки близорукому мудрованию, все-таки нищий. И я очень хорошо уверена, что ваша дочь Белла (снова обращаясь к своему супругу), не возвысит своего семейства, сделавшись женой нищого. Но я подавлю свои чувства и уже ничего об этом не скажу.

Мистер Сампсон пробормотал, что ничего иного не может он ожидать от женщины, которая всегда была в своем семействе примером и никогда не подавала повода к оскорблению. И всегда более (прибавил мистер Сампсон с некоторою степенью неясности), и никогда более как в настоящем случае. Он брал смелость прибавить, что все, по справедливости, относящееся к матери, относится, по справедливости, и к младшей дочери, и что он никогда не забудет умилительных чувств, которые обе оне своим поведением пробудили в нем. В заключение, он надеялся, что нет человека с сердцем, который не был мы связи, столь противной и безславной. Чувствую, даже знаю, что мисс Лавиния остановила его когда он запутался в своем спиче.

-- Поэтому, Р. Вильфер, - сказала мистрисс Вильфер, возобновляя свою речь и опять обращаясь к своему повелителю, - дочь ваша Белла может пожаловать, когда ей угодно, и она будет принята нами. Точно так же (после небольшой паузы и с таким видом, как будто бы в этот промежуток времени она приняла лекарство), точно так же будет принят и её муж.

-- А я вас прошу, па, - сказала Лавиния, - не рассказывать Белле, что здесь происходило. Это ни к чему хорошему не поведет, только заставит ее упрекать себя.

-- Нет, Джордж, - сказала Лавиния тоном решительного самоотвержения. - Нет, любезный Джордж, пусть это будет погребено в забвении.

Мистер Сампсон счел это слишком благородным.

-- Ничего нет слишком благородного, любезный Джордж, - возразила Лавиния. - На, я надеюсь, вы остережетесь упоминать перед Беллою, если только возможно, о моей помолвке с Джорджем. Иначе это может показаться ей как будто бы напоминанием, что она погубила себя. И надеюсь, на, вы сочтете в равной мере справедливым не говорить в присутствии Беллы о предстоящих Джорджу хороших видах в будущем. Иначе это может показаться ей упреком в её бедности. Мне не должно забывать, что я младшая сестра её, и что я обязана избавить ее от неприятных контрастов, которые могут только жестоко уязвят

Мистер Сампсон выразил уверенность, что поступать таким образом могут только ангелы. Мисс Лавиния торжественно на это ответила: - Нет, любезный Джордж, я очень хорошо знаю, что я простая смертная.

Мистрисс Вильфер, с своей стороны, еще более украшала весь этот эпизод тем, что сидела, приковав к своему мужу свои глаза, походившие на два большие, черные вопросительные знаки, строго вопрошавшие: В свою грудь заглянул ли ты? Своего счастия заслуживаешь ли ты? Можишь ли ты, положа руку на сердце, сказать, что ты достоин такой истерической дочери? Я не спрашиваю тебя, достоин ли такой жены, - обо мне нет речи, - но вполне ли ты сознаешь всепроникающее нравственное зеличие семейной сцены, на которую взираешь, и достаточно ли ты за нее признателен? Эти вопросы оказались крайне тягостны для Р. Вильфера, который, кроме того что был несколько обезпокоен г.ином, находился в постоянном страхе изобличить самого себя каким-нибудь лишним словом, которое выдало бы его, как виновного в предварительном знании. Но так как сцена окончилась благополучно, то он и укрылся в дремоте, что причинило жестокую обиду его супруге.

-- Можете ли вы думать о вашей дочери, Белле, и спать при этом? - презрительно спросила она.

На что он кротко ответил: - Да, мой друг, кажется, могу.

-- В таком случае, - сказала мистрисс Вильфер, с величественным негодованием, - я бы посоветовала вам, если у вас есть человеческое чувство, отправиться в постель.

-- Благодарю, мой друг, - отвечал он: - я думаю это лучшее для меня место.

И с этими не симпатичными словами он охотно удалился.

Чрез несколько недель молодая жена нищого (рука об руку с самым нищим) пришла к чаю во исполнение приглашения, переданного ей чрез отца. И нападение, сделанное молодою нищого на неприступную позицию, столь обдуманно приготовленную для обороны со стороны мисс Лавинии, было самое торжественное, ибо она в одну минуту разбросала верки во все стороны.

-- Любезная ма, - воскликнула Белла, вбегая в комнату с сияющим лицом, - здоровы ли вы, любезная ма? - И потом обняла ее радостно. - Милая Лавви, ты здорова ли? Здоров ли Джордж Сампсон и делает ли он успехи, и когда твоя свадьба, и как ты будешь богата? Ты должна рассказать мне обо всем этом без промедления, милая Лавви. Джон, душа моя, поцелуй ма и Лавви, и мы будем как дома и совершенно счастливы.

Мистрисс Вильфер вытаращила глаза, но никак не могла поддержать себя. Мисс Лавиния тоже вытаращила глаза и тоже не могла поддержать себя. Повидимому, без всякого принуждения и положительно без всякой церемонии, Белла сбросила с себя шляпку и села разливать чай.

-- Любезнейшия ма и Лавви, вы обе пьете с сахаром, я знаю. А вы па, мой добрый папаша, вы кушаете без молока. Джон cъ молоком пьет. Я также без молока пила до свадьбы, а теперь с молоком, потому что Джон так пьет. Джон, мой друг, поцеловал ли ты ма и Лавви? О, поцеловал? Так и следует, любезный Джон; но я не видала и потому спросила. Нарежь хлеба с маслом, Джон! Вот так! Ма любит сложенные ломтики. Теперь вы должны сказать мне, любезные мои ма и Лавви, с полною откровенностью, подумали ли вы хоть минутку, так одну только минутку, какая я была ужасная негодяйка, когда извещала вас, что бежала?

Прежде чем мистрисс Вильфер успела махнуть перчатками, молодая нищого вновь залепетала самым веселым и радушным образом.

-- Я думаю, я вас немного разсердила, дорогая ма и Лавви, и знаю вполне заслужила, чтобы вы на меня разсердились. Но видите, я была такая глупая и бездушная тварь и так много говорила, что выйду замуж из-за денег, и так уверяла, что не в состоянии выйти по любви, что думала вы мне не поверите. Дело в том, видите, вы не знали какому добру, добру, добру я научилась от Джона. Ну-с! Так вот я и лукавила, и стыдилась того, что вы обо мне подумаете, и все боялась, что мы не поймем друг друга и поссоримся, о чем мы все пожалели бы после, и потому я сказала Джону, что если он желает взять меня без всяких хлопот, то может. И так как он пожелал, то я и позволила ему взять себя. И мы были обвенчаны в Гриничской церкви, где никого не было, кроме одного неизвестного человека, случайно туда зашедшого (глаза её блеснули гораздо светлей) и одной половинки инвалида. Неправда ли как хорошо, дорогия мои ма и Лавви, что между нами не было никакого разговора, о котором мы все пожалели бы, и что теперь мы все отличные друзья за самым приятным чаем?

Встав с места, она опять поцеловала их и вернулась на свой стул (на пути сдавив рукой шею своего мужа), и снова продолжала:

-- И вы теперь естественно пожелаете узнать, дорогия моя ма и Лавви, как мы живем, и что у нас есть для жизни. Ну-с! Мы живем на Блакгите, в прелестнейшем из всех кукольных домиков, прекрасно меблированном, и у нас умненькая служаночка, положительно хорошенькая, и во всем экономия и порядок, и все идет, как заведенные часы. У нас сто пятьдесят фунтов в год, и мы имеем все, что нам нужно, и даже больше. Наконец, еслибы вы пожелали знать по секрету, чего может быть и желаете, - каково мое мнение о моем муже, то мнение мое таково, что я почти влюблена в него!

-- И если вы пожелаете знать по секрету, что может быть и желаете, сказал её супруг, улыбаясь, и став возле нея, так что она не заметила его приближения, - каково мое мнение о моей жене, то...

Но Белла вскочила и рукой закрыла ему рот.

-- Моя милая, разве ты не достойнее?

-- Ни на половину, ни на четверть нет того, что, надеюсь, ты со временем найдешь во мне. Испытай меня в каком-нибудь несчастии, Джон, подвергни меня какому-нибудь испытанию и уж после того скажи им, что ты обо мне думаешь.

-- Так и сделаю, жизнь моя, - сказала, Джон. - Обещаю тебе.

-- Вот милый Джон. А теперь ты ни слова не скажешь, не скажешь?

-- Нет, - отвечал Джон, с выразительным взглядом восторга, - ни слова не скажу!

Она положила ему на грудь свою смеющуюся щечку, чтоб отблагодарить его, и сказала, смотря на остальную компанию искоса своими светлыми глазками: - Открою вам больше, на и ма, и Лавви. Джон и не подозревает, он даже и понятия не имеет, что я совершенно влюблена в него!

Даже мистрисс Вильфер смягчилась под влиянием своей замужней дочери и, казалось, величественным образом делала отдаленный намек, что если бы Р. Вильфер был предмет более достойный, то она соблаговолила бы сойти со своего пьедестала в его объятия. Мисс Лавиния, напротив, сильно недоумевала какого образа действий держаться ей, чтобы не испортить мистера Сампсона, если приложить то же в виде опыта к этому молодому джентльмену. Что касается до Р. Вильфер, то он с своей стороны был убежден, что он отец одной из самых прелестных дочекь, и что Роксмит принадлежит к числу самых счастливых людей, каковое мнение Роксмит, вероятно, не стал бы оспаривать, еслиб оно было сообщено ему.

Новобрачная парочка ушла рано, чтобы не спеша дойти до места отправления из Лондона в Гринич. Вначале они были веселы и много разговаривали; но по некотором времени Белле показалось, что муж её о чем-то задумался. Поэтому она спросила его:

-- Милый Джон, что с тобой?

-- Что со мной, душа моя?

-- Скажи мне, - продолжала Белла, смотря ему в лицо, - о чем ты думаешь?

-- О весьма немногом, душа моя. Я думал, не пожелаешь ли ты, чтоб я был богат.

-- Ты богат, Джон? - повторила Белла, отступив немного.

-- Я разумею, вполне богат. Скажем, богат, как мистер Боффин, желала бы ты того?

Я почти боюсь испытать это, милый Джон. Лучше ли он стал от своего богатства? Лучше ли я была от той гибельной доли, которую имела в немь?

-- Но не все же люии хуже от богатства, душа моя.

-- Большая часть людей, - задумчиво сказала Белла, подняв свои бровки.

-- Даже и небольшая часть, можно надеяться. Еслибы ты была богата, например, ты имела бы возможность делать добро другим.

-- Да, сэр, например, - весело подхватила Белла, - по буду ли я пользоваться этою возможностью, например? Притом же, сэр, например, не будет ли у меня в то же время большая возможность вредить самой себе?

Смеясь и прижимая её руку, он возразил: - Но, опять таки, например, стала ли бы ты пользоваться такою возможностью?

-- Почему ты не скажешь, моя милочка, просто пока бедна? - спросил он, пристально смотря на нее.

-- Почему я не говорю, пока бедна? Потому что я не бедна. Милый Джон, неужели ты полагаешь, будто я думаю, что мы бедны?

-- Полагаю, душа моя.

-- Ах Джон!

-- Пойми меня, радость моя, Имея тебя, я так богат, что никакое богатство не может сделать меня богаче; но я думаю о тебе и думаю для тебя. В таком платье, какое надето на тебе теперь, ты впервые очаровала меня, и ни в каком платье ты не кажешься мне так мила и так прекрасна. Но ты любовалась многими более нарядными платьями даже сегодня, и потому не естественно ли во мне желание подарить их тебе?

-- С твоей стороны очень мяло желать этого, Джон. Слезы признательной радости выступают у меня на глаза, когда я слышу, что ты говоришь это с такою нежностью. Но я не желаю их.

-- Притом же, - продолжал он, - мы идем теперь по грязным улицам. А я люблю эти ножки так страстно, что мне как будто тяжело видеть, как подошву твоих башмачков марает грязь. Поэтому не естественно ли мне желать, чтобы ты ездила в карете?

-- Очень приятно, - сказала Белла, посмотрев на ножки, о которых игла речь, - что оне так тебе правятся Джон; а так как оне тебе нравятся, то я сожалею, что у меня башмаки такие большие. Но я не желаю кареты, поверь мне.

-- Но ты пожелала бы, еслибы мы могли иметь ее, Белла?

-- Мне не столько карета понравилась бы, сколько такое твое желание иметь ее. Дорогой Джон, твои желанья так же действительны для меня, как желания в волшебных сказках: тотчас исполняются, как только вымолвишь их. Пожелай мне все, чего ты можешь пожелать женщине, которую искренно любишь, и твое желание все равно, что исполнилось, Джон. Твое желание дороже мне, чем самое исполнение, Джон.

От такого разговора они были не менее счастливы, и когда после вошли в свой дом, он был от того не менее счастливый дом. Белла быстро развивала в себе совершенную гениальность к домашней жизни. Все прелести и грации, казалось (так думал её муж), вместе с ней домоводствовали и помогали ей сделать приятным дом.

Её замужняя жизнь проходила счастливо. Она оставалась одна в течение дня, ибо после ранняго утренняго чаю муж её отправлялся каждый день в Сити и не возвращался до их поздняго обеденного часа, им занимался "в Китайском доме", как он объяснил Белле, чем она совершенно и удовлетворилась, не представляя себе под именем китайского тома ничего, кроме чаю, рису. пропитанных особенным запахом шелков, разных ящичков и узкоглазых людей в башмаках на подошвах более, чем двойных, с косами, содравшими с головы назад все волосы, нарисованных на прозрачном фарфоре. Она всегда провожала своего мужа, до железной дороги и всегда являлась туда, чтобы встретить его с своею кокетливою манерою, несколько умерившеюся (немного однакоже) против прежнего, и в платье, до того со вкусом убранным, что ей как будто бы ничего иного и убирать не приходилось. Но когда Джон уезжал к должности, а Белла возвращалась домой, платье это скидывалось и заменялось аккуратным маленьким капотцем и фартучком, и Белла, заправив свои волосы назад обеими руками, как будто бы она делала самые серьезные приготовления к драматическому развлечению, принималась за обычные домашния хлопоты. Сколько тут было развешиванья, смешиванья и разрубливапья, сколько обтирания пыли, полоскания и полирования, сколько подстриганья, полония, перекапыванья и других маленьких садовых работ, сколько шитья, штопанья, складыванья и проветриванья, сколько разных убираний, и, главное, сколько ученья! Ибо мистрисс Джон Роксмит, никогда слишком много не делавшая в прежнюю пору, пока она была мисс Белла Вильфер, находилась в постоянной необходимости обращаться за советом и поддержкою к мудрой книге, известной под названием Британская Семейная Хозяйка, и часто садиться за нее, опершись локотками о стол и склонив свои височки на обе руки, будто какая озадаченная волшебница, погрузившаяся в чернокнижие. И это по большей части от того, что Британская Хозяина, хотя истая британка в душе, однакоже, выражалась не с достаточною ясностью на британском языке и нередко давала свои наставления все равно, что на камчадальском языке. В затруднениях такого рода Белла часто вдруг вскрикивала: - "О, да какая ты забавная старушонка! Что ты хочешь сказать этим? Ты должно-быть выпила!" И сделав это замечание, как бы на полях страницы, принималась за Хозяйку снова, придав всем ямочкам своего лица выражение глубокого изучения.

Британской Хозяйки показывалось иногда хладнокровие, которое мистрисс Джон Роксмит находила в высшей степени досадным. Она иногда скажет: "Возьми саламандру", как будто бы какой-нибудь генерал, приказывающий рядовому поймать татарина. Или она по временам отдаст приказ: "Брось пригоршню" чего-нибудь такого, чего решительно достать нельзя. В такия минуты очевиднейшого безразсудства Хозяйки, Белла закрывала ее, и ударив по столу, относилась к ней с комплиментом: "Ах, какая ты глупая старушонка! Откуда я тебе возьму это, скажи пожалуйста?"

Другую отрасль изучения для мистрисс Джон Роксмит ежедневно, в продолжение известного периода, составляли газеты, чтоб ей можно было вести разговор с Джоном о разных событиях по возвращении Джона домой. Из желания быть ему подругой во всем, она усердно принялась бы за алгебру или за Евклида, еслиб он вздумал разделить свою душу между ею и Евклидом или алгеброй. С удивительным рвением запасалась она городскими новостями и весело передавала их Джону вечером, по временам даже называя товары, поднимавшиеся в цене на рынке, и упоминая количество золота, положенного в Английский банк, и стараясь казаться при этом отлично понимающею дело и очень сериозною, пока не расхохочется сама над собой самым очаровательным образом и не скажет, целуя его: "Все это из любви к тебе, милый Джон".

Для человека, занимающагося в Сити, Джон, говоря правду, черезчур мало интересовался, поднимаются ли или падают товары в цене, и сколько золота в банке. Но он думал так, что и сказать нельзя, о своей жене, считая ее драгоценностию, постоянно поднимающеюся в цене и стоящею дороже всего золота на свете. Она же, воодушевляясь любовью и обладая живым умом и тонким инстинктом, делала изумительный прогресс в своих домашних успехах, хотя, в своей очаровательности, прогресса не делала. Это был приговор её мужа, и он оправдывал его присовокупляя, что она начала свою замужнюю жизнь таким очаровательным созданием, каким только быть возможно.

-- И у тебя такая веселая душа! - сказал он страстно. - Ты, как ясный свет в доме.

-- Неужели, Джон?

-- Неужели? Да, действительно. Только ты светлее и лучше.

-- Знаешь что, милый Джон, - сказала Белла, взявшись за пуговицу его сюртука: - я иногда так в некоторые минуты... не смейся, Джон, ну пожалуйста.

Ничто не заставило бы Джона засмеяться, когда она просила его не делать этого.

-- Я иногда чувствую, что я как будто немного сериозна.

-- Не скучаешь ли ты одиночеством, душечка?

-- Ах нет, Джон! Время так коротко, что у меня всю неделю свободной минуты нет.

-- Отчего же ты сериозна, жизнь моя? И когда ты бываешь сериозна?

-- Когда смеюсь, мне кажется, - сказала Белла, смеясь и склоняя головку ему на плечо. - Вы не поверите, сэр, что я теперь сериозна. Но я действительно сериозна. - И она снова засмеялась, и что-то блеснуло в её глазах.

-- Не желаешь ли ты быть богата, моя милочка? - спросил он, лаская ее

-- Богата, Джон? Как можешь ты делать мне такие глупые вопросы?

-- Сожалею о чем-нибудь? Нет! - самоуверенно отвечала Белла, - Но потом, вдруг переменившись, сказала между смехом и слезами: - Ах, да, сожалею! Сожалею о мистрисс Боффин.

-- Я тоже очень много сожалею об этой разлуке. Но, может статься, она только временная. Может статься, обстоятельства так сложатся, что ты когда-нибудь опять ее увидишь, когда-нибудь опять ее увидишь.

Белла, может быть, очень тосковала о разлуке, по этого в ней теперь не было заметно. Она с разсеянным видом разсматривала пуговицу на сюртуке своего мужа, как вошел Па провесть с ними вечер.

-- Вы отличный мальчугапчик, - сказала Белла, - что явились неожиданно, как только из школы вырвались. Ну, как же вас сегодня в школе муштровали, дорогой мой па?

-- Душечка ты моя, - отвечал херувимчик, улыбаясь и потирая руки, пока она его усаживала в его кресле, - я в две школы хожу. Есть школа в Минсинг-Лене, а другая - академия твоей матери. Которую ты разумеешь, моя милая?

-- И ту, и другую, - сказала Белла.

-- И ту, и другую, а? Правду сказать, мне сегодня в обеих немного-таки досталось, моя милая, но так и ожидать следовало. Королевской дороги к ученью нет, да и что такое жизнь, как не ученье!

-- И что же вы с со бои сделаете, когда все ученье наизусть затвердите, неразумный мой ребеночек?

-- Тогда, моя милая, - сказал херувимчик, после некоторого соображения, - надобно думать умру.

-- Вы очень дурной мальчики, - возразила Белла. - за то что говорите такия ужасные вещи и не в духе.

-- Беллочка моя, - подхватил её отец, - я нисколько не не в духе. Я весел, как жаворонок.

Что его лицо и подтверждало,

-- Если вы уверены, что вы не по в духе, то должно-быть я сама не в духе, - сказала Белла, - а потому я об этом больше говорить не стану. Милый Джон, нам нужно дать что-нибудь поужинать этому человечку.

-- Само собой разумеется, душечка,

-- Он все копался да копался в школе, - сказала Белла, смотря на руку своего отца и слегка ударив по ней, - так что на него смотреть нельзя. Ах, какой замарашка ребенок!

-- Действительно, моя милая, - сказал её отец, - я только-что хотел попросить позволения вымыть себе руки, но ты так споро заметила их.

-- Пожалуйте сюда, сэр! - воскликнула Белла, взяв его за отвороты сюртука: - пожалуйте сюда, вас тотчас же вымоют. Самим вам нельзя этого дозволить. Подите сюда, сэр!

Херувимчик, к его неподдельному удовольствию, был введен в умывальную комнатку, где Белла намылила ему лицо и протерла его лицо, намылила ему руки и протерла его руки, и побрызгала на него, и окатила его, и вытерла его полотенцем, так что он раскраснелся, как свекла, до самых ушей. - Теперь вас надо щеткой пригладить и гребнем вычесать, сэр, - сказала Белла хлопотливо. - Посвети сюда, Джон. Закройте ваши глаза, сэр, и дайте мне взять вас за подбородок. Будьте хороший мальчик сейчас же и делайте, что вам приказывают.

Отец её со всею охотой повиновался, и она принялась за уборку его волос, самым изысканным образом расчесывала их, делала пробор, навертывала на пальцы, взбивала вверх и безпрестанно отходила к Джону, чтобы взглянуть, какой эффект производит её работа. Джон принимал ее на свою незанятую руку и придерживал ее, между тем как терпеливый херувимчик ожидал окончания.

-- Ну вот! - сказала Белла, окончив последния туши. - Теперь вы сколько-нибудь походите на порядочного мальчика. Наденьте куртку и пойдемте; вам поужинать дадут.

она: - нам нужно немного его платье поберечь, - и подвязала ему салфетку вокруг шеи самым методическим образом.

Пока он ужинал, Белла сидела возле него, иногда делая ему наставление, чтоб он держал вилку за ручку, как вежливому мальчику, иногда же разрезывая для него кушанья и наливая ему пить.

Как ни было все это причудливо, и как ни привыкла она обращаться, будто с игрушкой, с своим добрым отцом, который всегда радовался, что она обращалась с ним таким образом, но по временам в Белле проглядывало что-то небывалое. Нельзя было сказать, что она была менее весела, причудлива или менее естественна против прежнего; но казалось, - так по крайней мере муж её думал, - она имела какую-то причину, более важную, чем он полагав, тому, о чем она недавно говорила ему, и как будто бы во всем, что она теперь ни делала, являлись проблески затаенной сериозности.

Как бы в подтверждение такого взгляда на нее, она, закурив трубочку своему отцу и сделав ему в стакане грогу {Grog - всякий спиртный напиток, разбавленные водой и не подслащенный сахаром.}, села на стул между отцом и мужем, опершись рукой о последняго, и крепко задумалась. До того задумалась, что когда отец её встал, чтобы проститься, она вздрогнула и посмотрела вокруг, как будто забыв, что он находился с ними.

-- Ты немного проводишь па, Джон.

-- Да, моя милая. А ты?

-- Я не писала к Лиззи Гексам с тех пор, как извещала ее, что у меня обожатель есть, настоящий обожатель. Я много раз собиралась сказать ей, как верны были её слова, когда она говорила, будто читает в раскаленном каминном угле, что я всегда буду готова в огонь и в воду за него. Сегодня я расположена сказать ей это, Джон, и потому останусь дома и буду писать.

-- Ты устала.

-- Нисколько не устала, милый Джон, и совершенно расположена написать к Лиззи Спокойной ночи, дорогой па. Спокойной ночи, дорогой, добрый, милый па!

Оставшись одна, она села писать и написала Лиззи длинное письмо. Едва она окончила и прочитала его как муж возвратился.

-- Вы как раз во время, сэр, - сказала Белла, - я намерена прочесть вам первую супружескую лекцию. Вы сядете на мой стул, когда я сверну письмо, а я сяду на подножную скамеечку (хотя вам бы следовало сидеть на ней, скажу вам сэр, как на скамье покаяния), и вы скоро увидите, что я за вас строго примусь.

Свернув письмо, запечатав и надписав адрес, потом обтерев перо и свой средний пальчик и замерев конторку, и поставив ее на место, и сделав все это с видом строжайшей деловой аккуратности, которой позавидовала бы Британская Хозяйка, хотя эта последняя и не могла бы окончить свои хлопоты с таким музыкальным смехом с каким Белла, - она посадила своего мужа на стул и села на скамеечку.

-- Ну, сэр! Начнем сначала. Как ваше имя? {Первые вопросы из катехизиса англиканской церкви обязательные для всех перед конфирмацией.}

Вопрос, прямее направленный на тайну, которую он хранил от нея, не изумил бы его больше этого. Но он сохранил спокойствие своего лица и свою тайну и отвечал: - Джон Роксмит, моя милая.

-- Добрый мальчик! Кто дал вам это имя?

С возвратившимся подозрением, что его что-нибудь выдало ей, он отвечал ей вопросительно: - Мои крестные отцы и мои крестные матери, душечка?

экзаменовать вас из своей головы. Друг мой, Джон мой, зачем ты возвратился сегодня вечером к тому вопросу, который ты уже однажды сделал мне, желаю ни я быть богата?

Опять его тайна! Он взглянул на нее в то время, как она смотрела на него, сложив свои ручки на его коленях, и едва не открыл своего секрета.

Не имея готового ответа, он ничего лучше не мог сделать, как обнять ее.

-- Если за этим дело, то лекцию можно считать оконченною, потому что я верю.

маленькою грешницей, в церкви.

-- Говори их, моя радость.

-- Уверен ли ты, милый Джон, положительно ли уверен ты в глубине своего сердца?

-- Которое не в моем хранении, - подхватил он.

-- Нет, Джон; но ключ к нему у тебя. Положительно ли ты уверен в глубине своего сердца, которое ты мне отдал, так же, как я тебе свое отдала, что ты забыл до какой степени я была прежде корыстолюбива?

жизни один из самых светлых дней его; мог ли бы я, смотря на твое милое личико или слушая твой милый голос, видеть и слышать свою благородную подругу? Не это причиной твоей сериозности, душечка?

-- Нет, Джон, не это и еще менее мистрисс Боффин, хотя я и люблю ее. Подожди минутку, и я буду продолжать лекцию. Дай минуточку, потому что мне хочется поплакать от радости. Как сладко, друг мой Джон, плакать от радости!

Она так и сделала, припав к нему на шею и потом держась за нее, разсмеялась немного, когда сказала: - кажется теперь я готова начать, в-третьих, Джон.

-- И я готов выслушать, в-третьих, - сказал Джон, - что бы там ни было.

-- Я верю, Джон, продолжала Белла, - что ты веришь, что я верю.

-- Не правда ли? - сказала Белла, снова засмеявшись. - Я и сама не заметила, что так много. Точно упражнение в глаголах. Но я никак не могу продолжать с меньшим количеством. Попробую опять. Я верю, любезный Джон, что ты веришь, что я верю, что у нас столько денег, сколько нам нужно, и что у нас ни в чем нет недостатка.

-- Совершенно справедливо, Белла.

-- По если паши деньги каким-нибудь образом уменьшатся, если мы будем принуждены ограничить покупки, которые можем делать теперь, будешь ли ты столько же уверен, что я совершенно довольна, Джон?

-- Совершенно также буду уверен, дина моя.

я уверена, что и ты будешь доволен: ты гораздо сильнее и тверже, и разумней, и великодушней меня.

-- Тс! - сказал её муж: - этого мне не следует от тебя слушать. В этом ты совершенно не права, хотя как нельзя более нрава во всем другом. Теперь я скажу тебе небольшую новость, моя радость, о которой мне еще прежде следовало бы сказать тебе. У меня есть сильные причины положительно думать, что меньше теперяшняго доход у нас никогда не будет.

Она могла бы поинтересоваться этим известием, но опять занялась разсматриванием пуговицы, которая привлекла её внимание за несколько часов до этого, и почти не обратила внимания на то, что он сказал.

-- Ну вот, наконец, мы и добрались до сущности дела, - воскликнул её супруг, подтрунивая над ней: - так в этом-то заключалась причина твоей сериозности?

-- Это немножко мучили меня так же, как и во-вторых, - сказала Белла, все еще занятая пуговицей: - сериозность, о которой я говорила, совершенно другого рода, более глубокая и спокойная сериозность, любезный Джон.

Он наклонил к ней свое лицо; она подняла свое, чтобы встретить его, и, положив ему на глаза свою правую ручку, придержала ее на них.

-- Помнишь, Джон, как в день нашей свадьбы на говорил о кораблях, которые, может статься, тогда плыли к нам из неведомых морей?

-- Очень хорошо помню, моя душечка.