Наш общий друг.
Часть четвертая.
XIII. Как Золотой Мусорщик разчистил мусор.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Наш общий друг. Часть четвертая. XIII. Как Золотой Мусорщик разчистил мусор. (старая орфография)

XIII. Как Золотой Мусорщик разчистил мусор.

В первые минуты изумления и удивления Беллы, самою изумительно-удивляющею вещью для нея было сияющее лицо мистера Боффина. Что его супруга представилась радостною, искреннею и веселою, или что её лицо выражало качества высокия и симпатическия и ничего мелкого или низкого, то это вполне согласовалась с тем, что Белла уже знала. Но что он с видом совершенно благодушным, с лицом пухленьким и разрумянившимся, стоить тут и смотрит на нее и на Джона, будто какой-нибудь ликующий добрый дух, это было для нея непонятно. Ибо каким казался он, когда она в последний раз видела его в этой самой комнате (комната была та же, где она показала ему образчик своего ума при прощании), и что стало с теми извилистыми морщинами подозрительности, скупости и недоверчивости, которые искривляли тогда его лицо?

Мистрисс Боффин усадила Беллу на большой оттомане и сама с ней села; Джон сел возле нея по другую сторону, а мистер Боффин стал напротив, сияя на них всех и на все, что мог видеть необыкновенною веселостью и усладой. Тут с мистрисс Боффин сделался как бы припадок смеха, и она начала хлопать своими руками, и хлопать по своим коленам, и перекачиваться со стороны на сторону; а потом она впала в другой припадок смеха и принялась обнимать Беллу, и опять перекачиваться со стороны на сторону, и оба эти припадка были довольно продолжительны.

-- Старушка, старушка, - сказал мистер Боффин, наконец, - если ты не начисть, кто-нибудь другой должен начать.

-- Я сейчас начну, Нодди, - отвечала мистрисс Боффин. - Только лишь очень трудно знать, с чего начать, когда человек в таком состоянии радости и счастья находится. Милая моя Белла, скажи мне, кто это?

-- Кто это? - повторила Белла. - Мои муж.

-- Ах! Но скажи мне его фамилию, душечка! - воскликнула мистрисс Боффин.

-- Роксмит.

-- Нет, не так! - воскликнула мистрисс Боффин, хлопая руками и мотая головой. - Ничуть не так.

-- Ну, так Гандфорд, - сказала Белла.

-- Нет, не так! - воскликнула мистрисс Боффин, опять хлопая руками и мотая головой. - Ничуть не так.

-- По крайней мере, имя его Джон, я полагаю? - сказала Белла.

-- Ах! Я думаю так, душечка! - воскликнула мистрисс Боффин. - Я надеюсь, так! Много, много раз я называла его этим именем. Но фамилия-то его, как его фамилия-то? Отгадай, моя красавица!

-- Я не могу отгадать, - сказала Белла, обращая свое бледное лицо, то к одному, то к другому из них.

-- Я так могла, - воскликнула мистрисс Боффин, - я отгадала! Я узнала, кто он, даже вдруг, однажды вечером. Не отгадала я, Нодди?

-- Правда! Старушка отгадала! - сказал мистер Боффин с величайшею гордостью в лице.

-- Выслушай меня, душечка, - продолжала мистрисс Боффин, положив руки Беллы между своими руками и по временам тихонько по ним похлопывая. - Это после известного вечера случилось, когда Джон обманулся в своих надеждах, как ему казалось, и в своих чувствах. Это случилось после того, как Джон сделал предложение одной молодой особе, и как одна молодая особа отказала ему. Это было после известного вечера, когда он считал себя покинутым и решался уехать и другого счастья себе поискать, это было в первый затем вечер. Моему Нодди бумага из секретарской комнаты понадобилась, я и говорю Нодди: "я буду проходить мимо двери секретаря и у него ее спрошу". Я в его дверь стукнула, но он меня не разслышал. Я заглянула и увидела, что он один у огня сидит и что-то сильно задумался. Тут случилось, что он взглянул с особенно приятною улыбкой, заметив меня, и в одну минуту каждое зернышко пороху, который густой кучей вокруг него лежал с тех нора., как я впервые его в Павильоне увидела, вдруг вспыхнул! Много раз я его одного сидевшим видала, когда он был бедненький ребенок, и всегда по нем всем своим сердцем сокрушалась! Много раз я видала, что он нуждался в ласковом слове, чтобы немножко утешиться. Много, много раз я ошибалась, пока, наконец, он так не взглянул на меня. Тут уж я не ошиблась. Нет, нет! Я только вскрикнула: "Те-перь-то я тебя узнала! Ты Джон!" И я бы на ногах не удержалась, еслиб он не подхватил меня. Ну, как же, - сказала мистрисс Боффин, останавливая поток своих слов сайою лучезарною улыбкой, - как же, думаешь ты теперь, фамилия твоего мужа, милая?

-- Не Гармон ли? - спросила Белла с дрожащими губками. - Это невозможно.

-- Не содрогайся. Почему невозможно, душечка, когда столько вещей возможно? - спросила мистрисс Боффин, утешающим голосом.

-- Он был убит, - сказала Белла задыхаясь.

то жена эта никто иная, как ты, душечка. Если у Джона Гармона и у его жены был когда-нибудь ребеночек на земле, так ребеночек, несомненно, вот этот.

Тут вследствие тайного распоряжения неисчерпаемый ребенок явился в дверях, как бы поддерживаемый в воздухе невидимою силой. Мистрисс Боффин кинулась к нему и принесла его на колени Беллы, где и мистрисс и мистер Боффин залили неисчерпаемого целым ливнем ласки. Одно только такое своевременное появление малютки спасло Беллу от обморока. Это спасло ее, так же, как и то, что муж её поспешил объяснить ей, как сочли его убитым и как подозревали его в убийстве самого себя, и как он задумал ввести ее в обман, столько его мучивший, когда приблизилось время открыть его, боязнью, что она не одобрит цели, для которой он был задуман и приведен в исполнение с совершенный успехом.

-- Но, Господи, помилуй, моя красавица! - воскликнула мистрисс Боффин, перебивая его ии" этом месте и снова от души захлопав руками - Ведь, не один Джон в этом деле участвовал. Мы все были тут замешаны.

-- Я до сих пор, - сказала Белла, в недоумении смотря то на одного, то на другого, - ничего не понимаю.

-- Конечно, не понимаешь, моя душечка, - воскликнула мистрисс Боффин. - Как тебе понять, пока не скажут! Я тебе все разскажу. Положи опять свои ручки между моими, - воскликнуло добрейшее существо, обнимая ее, - и пока этот благословенный маленький портретик твой у тебя на коленях лежит, я тебе всю историю разскажу. Теперь я начну тебе историю рассказывать. Газ, два, три, поскакали лошадки. Вот как скачут! Когда я крикнула в тот вечер: теперь-то я тебя узнала, ты Джон!" Так-таки этими словами и вскрикнула; не правда ли, Джон?

-- Этими самыми, - сказал Джон, кладя свои руки на её руки.

-- Вот так чудесно! - воскликнула мистрисс Боффин. - Держи ее так, Джон, - как мы все были в этом замешаны, то к ты, Нодди, поди сюда и свою руку сверх его руки положи, и мы до тех пор кучки не разстроим, пока вся история не кончится.

Мистер Боффин припрыгнул вместе со стулом и присоединил свою широкую коричневую руку к общей куче.

-- Превосходно! - сказала мистрисс Боффин, целуя ее. - Но лошадки поскакали. Ну-с, когда я крикнула в тот вечер: "Теперь-то я тебя узнала! Ты Джон!" Джон подхватил меня, это правда, но я тяжесть не маленькая, Господи помилуй, и он был принужден на пол меня положить. Подай услыхал шум и вбежал, а я как только что немного очнулась, говорю ему: "Нодди, мне теперь можно сказать, как я, помнишь, вечером в Павильоне говорила: Господу благодарение, ведь это Джон!" Услыхав это, он вздохнул, да тоже на пол грянулся, головой прямо под письменный стол. Тут я оправилась, и ты оправился, и потом Джон, и он, и я, все мы от радости расплакались.

-- Да! Они от радости расплакались, моя душечка, - вставил её cупруг. - Понимаешь? Вот эти-то оба, кого я несчастными делал и имения лишал, от радости расплакались!

Белла взглянула на него в смущении и потом снова обратила глаза на сияющее лицо мистрисс Боффин.

-- Вот так, прекрасно, моя милая, не гляди на него, - сказала мистрисс Боффин, - лучше на меня смотри. Хорошо. Вот, мы сели, поутешились и кой о чем толковать принялись. Джон рассказал нам, в каком он находился отчаянии по поводу одной молодой особы, и как он хотел, еслибы мы его не узнали, отсюда уехать, чтобы на белом свете себе счастья поискать, и как решался никогда опять на глаза не показываться, и все свое состояние нам в незаконное наследство на веки вечные оставить. Нодди тут до того испугался, что ты такого испуганного человека и не видывала. Каково было подумать, что ему незаконно состояние достается! Он даже побледнел от этого, белее мыла сделался.

-- Да и ты тоже, - сказал мистер Боффин.

-- Не слушай ты его, душечка, начала снова мистрисс Боффин, - меня слушай. Это привело нас к разговору, об одной молодой особе, красавице, при чем Нодди сказал, что она пре миленькое созданьице. "Она, может статься, немножко избалована, юворит он, обстоятельствами, но это только сверху, а я свою жизнь нрозакладую, говорит, что она в сердце чистейшее золото".

-- Ты то же самое говорила, - сказал мистер Боффин

-- Не слушай ты ни одного его словечка, моя милая, - продолжала мистрисс Боффин, - слушай меня. Тут Джон говорит; "Ах. еслиб испытать это!" Мы оба в ту же минуту вскочили и говорим: "Испытай!"

С испугом Белла обратила быстрый взгляд на мистера Боффина. Но он сидел задумчиво, улыбаясь на свою широкую коричневую руку, и не видаль её движения или не хотел его заметить

-- Испытай, Джон! - говорим мы, повторила мистрисс Боффин. - Испытай и победи свои сомнения с торжеством, и будь счастлив в первый раз в жизни - и на все остальное время жизни. Это ободрило Джона, само собою разумеется. - Потом мы говорим: - Чем ты удовольствуешься? Будешь ли ты доволен, если она постоит за тебя, когда тебя оскорблять станут; выкажет благородное сердце, когда тебя теснить будут; верна останется, когда ты в бедность впадешь, и когда друзья тебя покинут, и все это против своих явных интересов сделает, будешь ли ты этим доволен? - "Буду ли?" говорил Джон: "это меня до небес вознесет". "Ну, так приготовься же лететь, Джон", говорит Нодди: "потому я твердо уверен, что ты до небес вознесешься".

Белла уловила блестящий взгляд мистера Боффина на полсекунды; но он отвел его и остановил снова на своей широкой коричневой руке.

-- С самого начала ты всегда была особенною любимицей Нодди, - сказала мистрисс Боффин, качая головой. - О, да еще какой любимицей! Еслибы только я захотела ревновать, я не знаю, чего бы я с тобой не сделала. Но как я не ревновала, то, красавица ты моя (с веселым смехом и поцелуем), я сама из тебя особенную любимицу себе сделала. По лошадки за угол завернули. ладно! Нодди говорит потом, покатываясь от смеху, так что он начал за бок от боли хвататься: "ты теперь жди, Джон, оскорблений и притеснений, и уж если у человека бывал когда-нибудь жестокий хозяин, то ты увидишь, что с этой минуты я таким самым хозяином для тебя буду". После этого он и начал, и начал! - воскликнула мистрисс Боффин в восторге удивления. - Господи помилуй, он и начал! И уж как начал-то! Не правда-ли?

Белла казалась полуиспуганною, но слегка смеялась.

-- Но, Господи, - продолжала мистрисс Боффин, - еслибы ты могла в то время вечером видеть его! Уж как он сидя хохотал и сам над собой смеялся! Он говорил: сегодня я настоящим бурым медведем был, и он самого себя своими руками за бока схватывал и давил себя при мысли о звере, каким он представлялся. Но он каждый вечер твердил мне: "лучше, лучше, старушка. Что мы про нее говорили? Что она испытание выдержит, чистейшее-то золотцо. Это будет самое счастливое наше дельце". А после того он бывало скажет "завтра я еще пуще страшным старым ворчуном буду!" и за тем так хохотать примется, что мы с Джоном часто были принуждены по спине его колотить и водицы ему в глотку пропускать.

-- И таким-то побитом, моя добрая милочка, - продолжала мистрисс Боффин - ты была обвенчана, а мы были за органом спрятаны вот этим твоим мужем, и он не позволил нам тогда всего рассказать тебе, а мы было хотели. Нет, говорит он. "на так несамилюбына и довольна, что мне пока не нужно богатым быть. Мне необходимо подождать еще немного. Потом, когда ожидался ребеночек, он говорит: "она такая веселая и превосходная хозяйка, что мне еще пока не нужно богатым быть. Надо подождать еще немного". Потом, когда ребенок родился, он говорит: "она теперь лучше, как еще никогда не бывала, и мне пока не нужно богатым быть". Надо подождать еще немного. Итак, он все продолжал, пока я прямо ему не сказала; "Послушай, Джон, если ты не назначишь времени, когда ее в собственный дом введешь и от нас его обратно примешь, то я доносчицей буду". Тогда он сказал, что надобно дождаться полного торжества, о чем мы даже и подумать не могли, и прибавил: "она увидит меня заподозренным в моем убийстве, и тогда вы увидите, как она мне доверяет и как она мне предана". Ладно. Мы с Нодди на это соглашаемся, и Джон был прав, и вот ты теперь здесь, и лошади вернулись, и история кончилась, и Боже благослови тебя, моя красавица и Боже нас всех благослови!

Кучка рук разсыпалась, и Белла, и мистрисс Боффин долго сжимали друг друга в объятиях к явной опасности неисчерпаемого ребенка, лежавшого и смотревшого во все глаза я а кн лесах Беллы.

-- Но совсем ли окончилась история? спросила Белла задумавшись. Не осталось ли еще чего-нибудь?

-- Не думаю, чтобы что выпустила, - сказала мистрисс Боффин весело.

-- Вы уверены, что ничего из истории не выпустили? - спросила Белла.

-- Не думаю, чтобы что выпустила, - сказала мистрисс Боффин шутливо.

-- Милый Джон, - сказала Белла, - ты хорошая нянюшка; пожалуйста подержи малютку.

Передав неисчерпаемого ему на руки с этими словами, Белла пристально посмотрела на мистера Боффина, который, перейдя к столу, сел к нему, поддерживая голову своими руками, с отвращенным в сторону лицом, и потом тихо опустилась подле него на колена и, положив одну его руку себе на плечо, сказала:

-- Прошу у вас прощения; я сделала маленькую ошибку в одном слове, когда в последний раз простилась с вами. Вы лучше (а не хуже) Гопкинса, лучше (а не хуже) Дансера, лучше (а не хуже) Блакберри Джойса, лучше (а не хуже) кого бы то ни было из них! Послушайте, еще кое-что! - воскликнула Белла с ликующим, звонким смехом, в то время, как барахтаясь с мистером Боффином, она усиливалась повернуть к себе его радостное лицо. - Я нашла еще кой-что не упомянутое. Я не верю, что вы хоть сколько-нибудь жестокосердый скряга, и не верю, что вы прежде хоть на одну минуту были таким.

Услышав это, мистрисс Боффин взвизгнула от восторга и застучала об пол ногами, захлопала руками и замоталась взад и вперед, будто обезумевший член иного мандаринского семейства.

-- О! Теперь-то я понимаю вас, сэр! - воскликнула Белля. - Ни вы, ни кто другой не рассказывайте мне теперь окончания истории. Я ее сама могу рассказать вам теперь, если вы желаете выслушать.

-- Молишь, моя милая? - сказал мистер Боффин. - Ну, разскажи.

-- Что? - крикнула Белла, держа его будто пленника за верхнее платье обеими руками. - Когда вы увидели, какой корыстной, маленькой негодяйке вы оказываете покровительство, вы решились показать ей, что могут делать и часто делали богатства, если мы пристращаемся к ним и употребляем их во зло, как они могут портить людей; не так ли? Не заботясь о том, что она подумает о вас (а это, Богу известно, не имело никакого значения), вы показали ей на себе самые гнусные стороны богатства. Это глупенькое созданьице никогда не выработает истины в своей слабенькой душонке, еслибы даже ей на это сто лет сроку дали; но поставленный пред ней яркий пример может открыть ей глаза и заставить ее одуматься. Вот что вы про себя говорили; не правда ли, сэр?

-- Я ничего подобного никогда не говорил, - объявил мистер Боффин в состоянии величайшого блаженства.

-- В таком случае вам следовало сказать это, сэр, возразила Белла, дернув его два раза и раз поцеловав, - потому что вы так думали или разумели! Вы видели, что счастливая судьба начинала кружить мою глупую голову и превращать в камень мое сердце, что я начинала становиться жадною, корыстною, дерзкою, невыносимою, и взяли на себя труд послужить мне безценным и любящим указательным знаком, какого никогда не бывало, открывшим мне к какому концу ведет меня эта дорога. Признавайтесь, сейчас!

-- Джон, - сказал мистер Боффин, сияя с головы до ног, будто широкое пятно солнечного света, - помоги ты мне из этого выпутаться!

-- Вам адвоката иметь не позволяется, сэр, - возразила Белла. - Извольте сами за себя говорить. Признавайтесь, сейчас

-- Правду сказать, моя дорогая, - сказал мистер Боффин, - когда мы задумали маленький план, о котором моя старушка проболталась, я спрашивал Джона, что он скажет, если мы будем поступать в таком роде, как ты говоришь. Но s не в таких словах выражался, потому что я вовсе не имек этого на уме, что ты говоришь. Я только сказал Джону, не лучше ли будет, если я, прикинувшись бурым медведем с ним, буду настоящим бурым медведем и для всех?

-- Признавайтесь, сию минуту, сэр, - сказала Белла, - что вы все это делали для того, чтоб исправить и улучшить меня!

узнала Джона, он объявил ей и мне тоже, что не спускает глаз с неблагодарного человека, Сила Вегг по фамилии. Отчасти в наказание этому самому Веггу и чтобы пуще завлечь его в низкую и тайную игру, которую он играет, те самые книги, что мы с тобой в таком множестве вместе покупали (кстати, мой друг, не Блакберри Джонсон, а Блюберри), и прочитывались тогда для меня этим самым человеком, Сила Вегг по фамилии, как сказано

Белла, все еще стоявшая на своих коленах у них мистера Боффина, мало-по-малу опустилась в сидячее положение на пол, в то время как она все глубже и глубже вдумывалась, не спуская своих глаз с его сияющого лица.

-- Все-же, - сказала Белла, после этого задумчивого молчания, - еще две вещи остаются, которых я понять не могу. Мистрисс Боффин никогда не считала перемены в мистере Боффине за настоящую; не считала? Вы никогда не считали, не считали? - спросила Белла, обращаясь к ней.

-- Нет! - отвечала мистрисс Боффин, с самым р ким и веселым отрицанием.

-- Каково! Видишь ли Джон, какой острый глазок у мистрисс Джон! - воскликну ль мистер Боффин, покачивая своею головой с видом удивления. - Ты правду говоришь, моя милая. Старушка моя много раз чуть-чуть нас на мелкие кусочки на воздух не взрывала.

-- Что вы? - спросила Белла. - Как же могло это быть, если она в вашем секрете участвовала?

-- Уж это была слабость моей старушки, - сказал мистер Боффин, - и все-таки, говоря тебе всю правду и ничего кроме правды, я немножко горжусь ею. Милая моя, наша старушка такое высокое понятие обо мне имеет, что она выносить не могла, когда видела и слышала во мне настоящого бурого. Даже и того, что я хотел этим сделать, она не могла выносить! Потому мы в постоянной опасности от ней находились.

Мистрисс Боффин от души смеялась сама над собой, по некоторый блеск в её чистых глазах показывал, что она не совсем еще исцелилась от этой опасной наклонности.

- уверяю тебя, моя дорогая, что в тот знаменитый день, эти жесткия и невероятные слова до того встревожили старушку на мой счет, что мне пришлось ее держать, чтобы не дать ей вслед за тобой побежать и уверить тебя, что я только прикидывался.

Мистрисс Боффин снова от всей души расхохоталась, и глаза её снова заблестели, и потом оказалось, что в этом порыве саркастического красноречия мистер Боффин не только по общему приговору своих двух товарищей-заговорщиков превзошел самого себя, но даже и по его собственному мнению совершил удивительный подвиг.

-- Никогда-таки и не думал об этом до последней минуты, моя милая! - заметил он Белле. - Когда Джон сказал: "еслиб он был так счастлив, что мог бы заслужить её взаимность и овладеть её сердцем", мне тотчас пришло в голову накинуться на него с возгласом: "Заслужить её взаимность, овладеть её сердцем! Мяу говорит кошка, квак-квак говорит утка, гам-гам-гам говорит собака". Я не могу тебе сказать, как и откуда мне это во голову пришло, но это такою страшною пилою звенело, что, признаюсь, я сам удивился. Впрочем, я чуть-чуть не разразился хохотом, когда увидел, как Джон свои глаза вытаращил.

-- Ты сказала, моя красавица, - напомнила мистрисс Боффин Белле, - что есть еще одна вещь, которой ты понять не можешь.

-- Ах, да! - воскликнула Белла, закрыв себе лицо руками, - но этого я никогда не пойму, сколько бы я ни прожила на свете. Не пойму, как Джон мог полюбить меня столько, когда я так мало заслужила любви, и как вы, мистер и мистрисс Боффин, до того могли забыть самих себя и принять на себя столько хлопот и труда, чтобы меня улучшить хоть немного и в заключение помочь ему в приобретении такой недостойной жены. Но я признательна...

обман был продлен именно потому, что она была так очаровательна в том положении своем, которое она считала действительным. Это повело ко многим обменам ласки и к радости со всех сторон и к тому, что неисчерпаемого ребенка, смотревшого во все глаза, самым дерзким образом, на груди мистрисс Боффин, сперва признали сверхъестественною умницей, понимающею все, что вокруг нея происходит, а потом заставили сказать всем: "ледиз и джемилеморумз" (с размахиванием крошечного кулачка, с трудом выправленного из чрезвычайно узкого рукавчика) я уже объявила моей достопочтенной ма, что все это мне уже известно".

Потом Джон Гармон сказал мистрисс Джон Гармон, не желает ли она пойти и осмотреть свой дом? И какой это чудесный дом был, и как прекрасно и со вкусом убран! Они ходили в нем процессией: неисчерпаемое существо на груди мистрисс Боффин (все еще смотревшее во все глазки) занимало середину, а мистер Боффин замыкал шествие. На превосходном таулетном столе Беллы стояла шкатулка из слоновой кости, а в шкатулке лежали драгоценности, каких она и во сне не видывала, а над всем этим, в верхнем этаже была детская, убранная радугами - "хотя нам это много хлопот стоило, сказал Джон Гармон, чтоб успеть все в такой короткий срок отделать".

После осмотра дома прислужницы похитили неисчерпаемого, и вскоре за тем послышался крик его между радугами, вследствие чего Белла удалилась из присутствий "джемплемормуз", и крик прекратился, и улыбающийся мир осенил эту юную оливную ветку.

-- Пойдем и заглянем, Нодди! - сказала мистрисс Боффин мистеру Боффину.

Мистер Боффин позволил вести себя на цыпочках к двери детской и заглянул в нее с величайшим удовольствием, хотя там ничего не было видно, кроме Беллы в задумчивом состоянии счастия сидевшей на маленьком низеньком стуле пред камином, с малюткой на её прекрасных молодых ручках и с потупленными глазами, прикрытыми от огня мягкими ресницами.

-- Да, старушка моя.

-- И как будто его денежки опять посветлели после того, как долго ржавели в потемках, и блестят на солнышке

-- И что за прелесть картинка! Не ппавда ли?

Но мистер Боффин, признав настоящую минуту весьма благоприятною для шутки, прекратил эти замечания следующим страшнешим рычанием настоящого бурого медведя. - Прелесть тартинка! Мяу, квак-квак, гам-гам! - И потом тихою рысцой спустился вниз по лестнице, между тем как плечи у неге самым веселым ходуном так и ходили.