Повесть о двух городах.
Книга вторая. Золотая нить.
III. Разочарование.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Повесть о двух городах. Книга вторая. Золотая нить. III. Разочарование. (старая орфография)

III. Разочарование.

Генеральный прокурор, обращаясь с речью к присяжным, сказал им, что подсудимый, не смотря на его молодость, может назваться стариком по своей опытности во всем, что касалось измены и вероломства. Что сношения, которые он вел с врагом отечества, начались не сегодня, не вчера, ни даже в этом году или в прошлом. Достоверно известно, что подсудимый давно уже имеет привычку ездить взад и вперед между Францией и Англией, по какому то таинственному делу, но по какому, на это он не может ответить прямо и честно. Никогда, к счастью, не бывало еще, чтобы измена и вероломство процветали, а виновные оставались не открытыми. И на этот раз Провидению угодно было вложить в сердце лица без страха и упрека желание открыть замыслы подсудимого и он, пораженный ужасом, поспешил сообщить обо всем статс-секретарю и тайному совету. Патриот этот в свое время будет перед вами. Подвиг его по истине величествен. Он был другом подсудимого, но когда ему случайно удалось открыть предосудительное поведение последняго, он решил не щадить изменника, любовь к которому угасла в его груди, и принести его в жертву на священный алтарь своего отечества. Существуй у нас в Британии такой же обычай ставить памятники в честь великих людей, как в Греции и в Риме, этому выдающемуся гражданину наверное поставили бы статую. Но так как до сих пор у нас не было еще такого декрета, то ему, конечно, её не поставят. Добродетель заразительна, как заметили давно уже поэты, некоторые места из которых, как он знает, слово в слово известны присяжным и висят на кончике их языка, (при этом лица присяжных вытянулись от сознания своей виновности в том, что они им неизвестны); но больше всего заразительны такия добродетели, как патриотизм и любовь к отечеству. Похвальный пример этого безупречного и незапятнанного свидетеля заразил слугу подсудимого и внушил ему священную решимость осмотреть письменный стол и карманы своего хозяина и взять оттуда все его бумаги. Он (генеральный прокурор) уверен, что сейчас услышит осуждение поступка этого слуги, но он со своей стороны отдает ему предпочтение перед своими (генерального прокурора) братьями и сестрами и уважает больше своих (генерального прокурора) отца и матери. Показания этих двух свидетелей, а также документы, которые будут представлены здесь на суде, укажут присяжным, что подсудимый хранил у себя списки военных сил его величества, их расположение и приготовления на море и на суше, и тогда они не будут больше сомневаться в его сношениях с враждебными нам державами. Мы не могли, правда, доказать, были ли эти списки написаны рукой обвиняемого или нет, но не все ли это равно? Не доказывает ли это, как ловок и предусмотрителен был подсудимый? Факты указывают, что все это началось лет пять тому назад и что подсудимый занимался уже этими преступными делами за несколько недель до первого сражения между британскими войсками и американскими. На основании всего выше-изложенного присяжные, конечно, как честные присяжные (а он знает, что они честны) и как чувствующие лежащую на них ответственность, (а он знает, что они чувствуют), обязаны признать подсудимого виновным и покончить с его существованием, хотят они этого или нет. Никогда не будут они в состоянии класть свои головы на подушки, никогда не будут они в состоянии вынести той мысли, что жены их кладут головы свои на подушки, никогда не будут они в состоянии даже слышать того, что дети их кладут свои головы на подушки, или короче говоря, никогда не положат они или оне своих голов на подушки, пока не снесут головы подсудимому. Речь свою генеральный прокурор заключил требованием этой головы во имя всего, что только может думать и мыслить и торжественной клутвой в том, что подсудимый в глазах его уже умер и исчез с лица земли.

Когда генеральный прокурор кончил говорить, в зале суда поднялся такой шум, как будто бы целый рой синих мух закружился над подсудимым в предвкушении того, во что он должен скоро обратиться. Мало-по-малу шум стих и у скамьи для свидетелей появился незапятнанный патриот.

Генеральный стряпчий, следуя по пятам своего предшественника, приступил к допросу патриота. Этого джентльмена звали Джон Барсад. Эта чистая душа передала все точь в точь, как сам генеральный прокурор, и если последний отступил в чем нибудь, то лишь на самую незначительную малость. Облегчив благородное сердце свое от угнетавшей его тяжести он собирался уже скромно удалиться, когда джентльмен в парике и с кипой бумаг перед собой, который сидел вблизи мистера Лорри, попросил разрешения предложить ему несколько вопросов. Джентльмен в парике, сидевший напротив, смотрел попрежнему на потолок.

Не был ли свидетель раньше сам шпионом? Он с негодованием отверг такое предположение. Чем живет он? Своим собственным имуществом. Где его имущество? Он не может в точности припомнить где. Кто он такой? Он ничем не занимается. Не получил ли он наследства? Да, получил. От кого? От дальних родственников. Очень дальних? Очень. Был ли когда либо заключен под стражу? Само собою разумеется, нет! Даже в долговой тюрьме не был? Не понимает, что это имеет общого с делом. Был или не был в тюрьме для должников? Снова этот вопрос? Никогда? Был. Сколько раз? Два или три раза. Не пять и не шесть? Может быть. Профессия ваша? Джентльмен. Никто никогда не бил? Может быть. Часто? Нет. С лестницы спускали? Разумеется нет; как то раз толкнули на самом верху лестницы, он не удержался и сам слетел вниз. Били за то, что мошенничал в кости? Какой то пьяница вздумал наврать на него, но все это была неправда. Может ли свидетель присягнуть, что это была неправда? Смело. Не добывал ли себе средства к существованию мошенничеством в игре? Никогда. Не добывал ли средства просто игрой? Не более других джентльменов. Не занимал ли денег у подсудимого? Да. Возвратил ему обратно? Нет. Действительно ли он был так близок с подсудимым или вся эта близость ограничивалась встречей с ним в дилижансах, гостинницах или на кораблях? Нет. Сам ли он видел эти списки у подсудимого? Разумеется. Ничего больше не знает об этих списках? Нет. Не сам ли где нибудь достал их? Нет. Ничего не может прибавить к этому свидетельству? Нет. Не служит ли он у правительства, как доносчик? О, нет. Не служит ли на какой нибудь другой должности? О, нет. Присягнете? Сколько угодно. Никаких причин, кроме патриотизма? Никаких.

Добродетельный слуга, Роджер Клей, в свою очередь быстро отвечал на вопросы и все время клялся и божился. Четыре года служил он верой и правдой подсудимому. Он на корабле в Калэ увидел подсудимого и спросил его, не нужен ли ему расторопный слуга; тот и нанял его. Он не как милости просил подсудимого взять его в услужение... никогда и ничего подобного он не думал. Вскоре после этого подсудимый показался ему человеком подозрительным и он стал следить за ним. Когда ему приходилось чистить платье подсудимого, он всегда почти замечал в карманах его бумаги, сходные с этими. Эти бумаги он вынул из письменного стола подсудимого. Он не раз уже клал их туда. Он видел, как подсудимый показывал такия бумаги французским джентльменам в Калэ и такия же бумаги французским джентльменам в Калэ и Булони. Он любит свое отечество, а потому и донес. Да, его подозревали, что он украл серебряный чайник; на него взвели клевету, будто он украл горчичницу, которая оказалась сделанной из накладного серебра. Он познакомился со свидетелем лет семь или восемь тому назад; это было случайное совпадение. Он но считает, чтобы совпадение это было странно; бывают несравненно более странные совпадения обстоятельств. Того же, что он поступил так ради истинного патриотизма, он ни в каком случае не считает странным совпадением обстоятельств. Он истинный британец и надеется, что здесь много найдется подобных ему.

Рой синих мух снова зажужжал и генеральный прокурор обратился к мистеру Джервису Лорри.

-- Мистер Лорри, вы служите клерком в банке Тельсона?

-- Да.

-- В одну из пятниц ноября месяца, тысяча семьсот семьдесят пятого года, вы ехали ночью по какому то делу из Лондона в Дувр, в почтовой карсте?

-- Да.

-- Были в карете еще пассажиры кроме вас?

-- Два.

-- Выходили они ночью из кареты?

-- Выходили.

-- Мистер Лорри, взгляните на подсудимого. Не был ли он одним из тех двух?

-- Я не могу этого сказать.

-- Походит ли он на одного из двух пассажиров?

-- Они были так закутаны, ночь была так темна, а мы все были так осторожны и несообщительны, что я даже этого не могу сказать.

-- Мистер Лорри, взгляните еще раз на подсудимого. Предположите, что он закутан так, как те два пассажира, не будет ли тогда во всей фигуре его чего нибудь такого, что напомнило бы вам одного из них?

-- Нет.

-- Нет!

-- В таком случае вы признаете, что он мог быть одним из них?

-- Да. Только мне кажется, что оба они одинаково со мной трусили разбойников, а между тем подсудимый совсем не похож на труса.

-- Приходилось вам когда нибудь видеть, как притворяются робкими, мистер Лорри?

-- Да, приходилось.

-- Мистер Лорри, взгляните еще раз на подсудимого. Ее видели ли вы его когда нибудь раньше?

-- Видел.

-- Когда?

-- Несколько дней тому назад, когда я возвращался из Франции; подсудимый сел в Калэ на почтовое судно, на котором и я возвращался, и все время ехал со мной.

-- В котором часу прибыл он на корабль?

-- После полуночи.

-- Ночью? И только он один явился на судно в такой несвоевременный час?

-- Случилось так, что только он один.

-- Здесь дело не в "случилось", мистер Лорри! Был ли он единственный пассажир, прибывший на судно такою позднею ночью?

-- Да, единственный.

-- Вы путешествовали одни, мистер Лорри, или у вас были спутники?

-- Два спутника: джентльмен и леди. Оба они здесь.

-- Они здесь, да! Говорили вы о чем нибудь с подсудимым?

-- Почти нет. Погода была бурная и переезд продолжительный; я все время почти пролежал на диване... от одного берега и до другого.

-- Мисс Манетт!

Молодая леди, на которую, как и незадолго перед этим, обратились все взоры, встала с своего места. Отец также встал вместе с нею, продолжая держать ее под руку.

Стать на очную ставку с таким прелестным, юным существом было для подсудимого несравненно труднее, чем стать на очную ставку со всей предстоящей здесь толпой. Стоя против нея на краю своей могилы, он, не обращая внимания на любопытные взоры, все же сохранил настолько самообладание, что продолжал по прежнему стоять покойно. Слегка двигалась только правая рука его, машинально собирая траву в отдельные кучки и придавая им форму цветочных гряд в саду; губы его были бледны и дрожали от неимоверных усилий сдержать свое ускоренное дыхание. Зал суда наполнился жужжаньем синих мух.

-- Мисс Манетт, видели вы раньше подсудимого?

-- Да, сэр!

-- Где?

-- На том же корабле, сэр, о котором сейчас шла речь и в одно и то же время.

-- Вы та самая молодая леди, о которой только что упоминали?

-- О, к несчастью, да!

Нежный, сострадательный звук её голоса поглощен был менее музыкальным голосом главного судьи, когда он сурово, даже свирепо сказал ей:

-- Прошу прямо отвечать на предлагаемые вопросы и но делать никаких замечаний. - Итак, мисс Манетт, вели вы какие нибудь разговоры с подсудимым во время переезда вашего через Канал?

-- Да, сэр.

-- Припомните их.

Робким голосом начала она среди глубокого молчания:

-- Когда джентльмен взошел на корабль...

-- Вы говорите о подсудимом? - спросил судья, нахмурив брови.

-- Да, милорд.

-- Тогда так и говорите - "подсудимый".

-- Когда подсудимый взошел на корабль, он заметил, что мой отец, - она с любовью взглянула на стоявшого подл нея отца, - очень устал и здоровье его находится в дурном состоянии. Я даже боялась лишать его воздуха и приготовила для него постель на палубе у лестницы, которая вела в каюту, а сама села на палубе подле него, чтобы следить за ним. В ту ночь на палубе не было других пассажиров и нас было всего четверо. Подсудимый был так добр, что попросил у меня разрешения указать мне, как лучше защитить отца моего от ветра и непогоды и сделал это лучше моего. Я не знала, как это сделать, потому что не понимала, откуда дул ветер, когда мы вышли из гавани. Он сделал это за меня. Он был очень ласков и добр к моему отцу, который, я уверена, сознавал и чувствовал это. С этого собственно и начался наш разговор.

-- Позвольте прервать вас на одну минуту. Он взошел на корабль один?

-- Нет.

-- Сколько человек было с ним?

-- Два французских джентльмена.

-- Да, разговаривали до той минуты, когда французские джентльмены спустились в свою лодку.

-- Не передавали они друг другу каких нибудь бумаг, в роде этих списков, например?

-- Да, какие то бумаги передавали, но не знаю какие.

-- Такой вот величины и формы?

-- Может быть... не знаю, впрочем, хотя они близко стояли подле меня и о чем то шепотом разговаривали. Они стояли у лестницы в каюту, чтобы быть поближе к лампе, висевшей там; лампа горела тускло, а они говорили тихо, так что я ничего не слышала и видела только, что они разсматривали какие то бумаги.

-- Теперь продолжайте о вашем разговоре с подсудимым, мисс Манетт.

-- Подсудимый все время с большим участием говорил со мною... потому быть может, что я была так безпомощна... и был так добр и полезен моему отцу. Надеюсь, - залилась она слезами, - что сегодня я не отплачу ему злом за добро.

Жужжанье синих мух пронеслось среди толпы.

-- Мисс Манетт, если подсудимый не понимает, что вы даете свое показание, потому что это долг ваш... что вы обязаны дать его... не можете уклониться от дачи его, хотя неохотно дает его.... то он только один не понимает этого. Продолжайте.

-- Он рассказал мне, что ездил по очень деликатному, но затруднительному делу, которое может навлечь неприятности на некоторых людей, вследствие чего он вынужден путешествовать под вымышленным именем. Он сказал, что по этому именно делу он ездил на несколько дней во Францию и вообще ему то и дело приходится ездить из Франции в Англию и обратно.

-- Говорил он что нибудь об Америке, мисс Манетт? Будьте более точны.

-- Он объяснил мне из за чего начался раздор и сказал, что насколько он может судить, со стороны Англии это было очень безразсудно и неосновательно. Затем он прибавил, что Георг Вашингтон заслужит в истории такое же великое имя, как и Георг Третий. Все это он говорил без всякой злобы, он только шутил, чтобы провести веселее время.

Когда разыгрывается какая-нибудь очень интересная сцена, то каждое выражение на лице главного действующого участника этой сцсны, на которого обращены все взоры, отражается и на лицах присутствующих зрителей. Мучительно-напряженное выражение лица молодой девушки, когда она давала свои показания и затем останавливалась, пока судья записывал его, производило тот же эффект и на адвокатов. То же выражение замечалось и на лицах собравшихся здесь зрителей; когда же судья, услышав дерзкое замечание по поводу Георга Вашингтона, гневно взглянул на свидетельницу, то лицо её, как в зеркале, отразилось на лицах зрителей.

Генеральный прокурор заявил милорду, что он считает необходимым для предосторожности и формы спросить также и отца молодой леди, доктора Манетта, что и было тотчас же исполнено.

-- Доктор Манетт, взгляните на подсудимого. Видели вы его раньше?

-- Один только раз, когда он был у меня на квартире в Лондоне. Три или три с половиною года тому назад.

-- Можете вы подтвердить, что он был спутником вашим на корабле и что вы участвовали в разговоре его с вашей дочерью?

-- Ни того, ни другого не могу, сэр.

-- Нет ли у вас особой, лично вас касающейся причины, которая не позволяет вам отвечать?

-- Да, есть, - совсем тихо отвечал он.

-- Вас, кажется, постигло большое несчастье в родной стране вашей и вы без суда и обвинения пробыли долгое время в заключении, доктор Манетт?

-- Да, очень, очень долгое время.

-- Вас освободили в то время, о котором идет речь?

-- Мне так сказали.

-- Помните вы этот случай?

-- Нет... В голове моей все смутно с того времени... но могу сказать с какого... когда я занимался в моем заключении шитьем башмаков до того времени, когда я очутился в Лондоне вместе с своей дорогой дочерью. Она стала так близка мне, когда милосердый Бог возстановил мои умственные способности, но я не могу сказать, каким образом она стала мне так близка. Я решительно не помню, как все это совершилось.

Генеральный прокурор сел, и отец с дочерью сели.

Дело приняло теперь весьма странный оборот. Надо было доказать, что подсудимый ехал с товарищами в Дуврской почтовой карете в пятницу ночью, в ноябре месяце, пять лет тому назад, что он вышел из кареты ночью же и, чтобы скрыть свои следы, но остался в том месте, где он вышел, а вернулся назад, миль за двенадцать и более и, добравшись до казарм и адмиралтейства, начал собирать там разные сведения. Вызванный свидетель должен был подтвердить, что он видел его тогда в кофейной комнате отеля того города, где находились казармы и адмиралтейство, ожидая там прибытия какого то другого лица. Защитник подсудимого подверг свидетеля перекрестному допросу, из которого выяснилось только, что свидетель никогда раньше не видел подсудимого. Джентльмен в парике, все время смотревший на потолок, написал несколько слов на маленьком лоскутке бумаги и бросил его защитнику, который развернул его и, прочитав с большим вниманием, с любопытством взглянул на подсудимого.

-- Вы совершенно уверены в том, что это был именно подсудимый?

Да, свидетель был совершению в этом уверен.

-- Не видели ли вы кого нибудь другого, похожого на подсудимого?

-- Не на столько похожого, чтобы он (свидетель) мог ошибиться.

на друга?

Неряшливая и неопрятная наружность "ученого товарища", напоминавшая несколько большого кутилу, все же представляла собой настолько достаточное сходство с подсудимым, что удивила не только свидетеля, но и всех присутствующих. Милорд попросил ученого друга снять свой парик и когда тот, хотя неохотно, снял его, то сходство стало еще более разительным. Милорд осведомился у мистера Страйвера (защитника подсудимого), не должны ли они арестовать мистера Картона (имя ученого друга) за измену? Мистер Страйвер отвечал милорду отрицательно и затем обратился к свидетелю с вопросом, может ли случиться два раза то, что случилось уже раз? Уверен ли он по прежнему в своем показании после такой живой иллюстрации слишком быстрой поспешности своей? Будет ли он по прежнему настаивать на том же? и так далее. Кончилось все это тем, что свидетель был разбит в дребезги, как глиняный черепок, и все показания его разлетелись в пух и прах.

Мистер Кренчер, все время внимательно следивший за показаниями свидетеля, успел уже всласть позавтракать ржавчиной со своих пальцев. Внимание свое он перенес теперь на мистера Страйвера, который старался приладить на присяжных дело подсудимого, как примеривают и прилаживают платье. Он доказывал им, что патриот Барсад шпион и изменник, безстыдный торговец кровью, величайший негодяй, какого не бывало еще на земле со времени самого Иуды, - на которого тот действительно походил. Он доказывал, что добродетельный слуга Клей, его друг и сообщник, даже еще хуже; что мошенники эти и клятвопреступники избрали своей жертвой подсудимого, который будучи французом по происхождению, ездил во Францию по своим семейным делам и поэтому вынужден был путешествовать взад и вперед по Каналу; что он даже ради спасения своей жизни не может открыть в чем состоят эти дела, так как они касаются близких и дорогих ему лиц. Что вырванные у молодой леди показания, которые она давала с таким страданием, указали лишь на самые невинные и любезные разговоры, какие часто происходят между молодыми джентльменами и молодыми леди, за исключением упоминания о Георге Вашингтоне, которое до некоторой степени нелепо и может быть принято во внимание лишь как чудовищная шутка. Что разсчеты правительства на чувства толпы доказали бы его слабость; что генеральный прокурор ради одной популярности играл на самых низких национальных антипатиях и страхах и с этой целью постарался усилить обвинение, которое явилось следствием самого подлого и гнусного доноса, - факт, слишком часто встречающийся при разборе дел, которыми изобилуют заседания наших судов. Тут милорд остановил его (лицо милорда было так серьезно, тик будто бы все это была неправда), сказав, что пока он сидит на своем месте, он никогда не потерпит таких непозволительных намеков.

Мистер Страйвер допросил своих свидетелей и затем мистер Кренчер услышал, как генеральный прокурор всеми силами старался выворотить на изнанку платье, которое мистер Страйвер так хорошо приладил на присяжных, доказывая, что Барсад и Клей стали теперь в глазах его в сто раз лучше прежнего, а подсудимый в сто раз хуже. 11а сцену выступил, наконец, сам милорд, который в свою очередь занялся выворачиванием платья, то на лицо, то на изнанку, но в общем стараясь превратить его в могильный саван для подсудимого. Наступила очередь присяжных думать, и синия мухи снова зажужжали.

Мистер Картон, который так долго сидел и смотрел на потолок, не двинулся с места и не изменил своей позы, не смотря на всеобщее волнение. Ученый друг его, мистер Страйвер, собирал бумаги, лежавший перед ним, и разговаривал шепотом со своими соседями, время от времени тревожно посматривая на присяжных; даже сам милорд встал со своего места и принялся ходить взад и вперед по своей платформе, вызвав у присутствующих подозрение, что он находится в состоянии лихорадочного возбуждения. Таким образом один только человек в надетом кое-как неряшливом платье, в неопрятном взъерошенном парике, который снова украшал его голову, сидел неподвижно, откинувшись на спинку кресла и заложив руки в карманы, и смотрел на потолок. Во всей фигуре его было нечто до того отчаянное, что это не только придавало ему сомнительный вид, но уменьшало даже сходство его с подсудимым, так что многие из зрителей, глядя теперь на него, говорили друг другу, что они с трудом поверили бы теперь, что они так похожи между собой. Мистер Кренчер обратился с тем же замечанием к своему соседу и затем прибавил: "держу пари на пол-гинеи, что на его долю не много выпало работы. Не походит он на много потрудившагося человека, нет!"

сказал:

-- Пристав! Обратите внимание на молодую леди и помогите джентльмену вывести ее отсюда. Не видите вы разве, что ей дурно?

Со всех сторон послышались выражения сожаления к ней, когда ее выводили, и симпатии к её отцу, на которого все происходившее кругом произвело сильное впечатление, напомнив ему дни собственного его заключения. Особенно сильно был он взволнован, когда его спрашивали, и на лицо его, точно мрачное облако, нашло прежнее мучительное напряженное состояние, которое так старило его. Присяжные вернулись в ту минуту, когда он выходил, и заявили через своего старшину, что они не согласны еще между собой и желают удалиться. Милорд (вспомнив, вероятно, Георга Вашингтона) очень был удивлен, что они не пришли еще ни к какому соглашению, но разрешил им удалиться в сопровождении караула, а затем и сам удалился. Суд длился целый день и поэтому везде зажгли лампы. Среди зрителей передавались друг другу слухи о том, что присяжные удалились на очень продолжительное время. Зрители удалились, чтобы несколько освежиться, а подсудимый удалился в угол своей загородки и сел там на скамью.

Мистер Лорри, который вышел вместе с молодой леди и её отцом, вернулся обратно и разыскал Джерри, что было теперь легко сделать.

-- Джерри, если желаете перекусить, можете идти. Будьте только где нибудь по близости. Вы наверное услышите, когда присяжные вернутся. Не опоздайте только, мне необходимо будет тотчас же после произнесения приговора отправить вас в банк. Такого расторопного посыльного, как вы, я не видел еще, и вы прибудете к Темпль-Бару гораздо раньше меня.

-- Как чувствует себя молодая леди?

-- Она очень была взволнована, но отец успокоил ее и она чувствует себя несравненно лучше, после того, как вышла из суда.

-- Я передам это подсудимому. Такому почтенному банковскому джентльмену, как вы, не подобает говорить с ним публично.

Мистер Лорри покраснел, как бы смутившись тем, что в эту минуту он подумал то же самое про себя, а мистер Картон спокойно отправился к подсудимому. Выход из. суда находился также в той стороне, а потому и мистер Джерри от" правился туда же, насторожив уши и глаза.

Подсудимый подошел к решетке.

-- Вы, конечно, сильно безпокоитесь о свидетельнице мисс Манетт? Она чувствует себя хорошо. Все самое худое, что вы видели, прошло.

-- Я глубоко огорчен тем, что причинил ей столько безпокойства. Скажите ей это от меня и передайте ей мою горячую признательность.

-- Хорошо. Я исполню это, если желаете.

-- Да, пожалуйста. Примите мою сердечную благодарность.

-- Чего вы ждете, мистер Дарнэ? - спросил мистер Картон, продолжая стоять по прежнему в полоборота.

-- Самого худшого.

-- Это самое благоразумное с вашей стороны, да и самое правдоподобное. Хотя, но моему, продолжительное совещание присяжных говорит в вашу пользу.

друг подле друга и лица их отражались в висевшем перед ними зеркале.

Долго тянулись эти полтора часа в корридорах, наполненных ворами и мошенниками, не смотря на угощение бараньими ножками и элем. Хриплый посыльный, усевшись как можно удобнее по окончании закуски, заснул было уже, когда громкий шум и быстрое движение толпы, хлынувшей вдруг на лестницу, которая вела в заседание суда, разбудили его.

-- Джерри! Джерри! - крикнул мистер Лорри в дверях, когда он вошел.

-- Здесь, сэр! Насилу с бою пробился сквозь толпу! Что угодно, сэр?

Мистер Лорри подал ему записку через толпу.

-- Да, сэр!

"оправдан".

"возвращен к жизни", думал про себя Джерри, поворачиваясь, чтобы уйти, - "уж догадался бы, что это значит.

Ни говорить, ни думать ему не пришлось больше до тех пор, пока он не вышел из Ольд-Бейли; толпа, стремительным потоком хлынувшая оттуда, едва не сбила его с ног. Громкое жужжанье наполнило всю улицу и обманутые в своем ожидания синия мухи понеслись дальше, в надежде найти где нибудь другой труп.