Повесть о двух городах.
Книга вторая. Золотая нить.
X. Два обещания.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Повесть о двух городах. Книга вторая. Золотая нить. X. Два обещания. (старая орфография)

X. Два обещания.

Прошел ровно год с тех пор, как мистер Чарльз Дарнэ окончательно поселился в Англии в качестве преподавателя французского языка, а с тем вместе и французской литературы. В наше время он был бы профессором, но тогда он был только учителем. Он преподавал молодым людям, которые находили в этом удовольствие и интересовались этим, живой язык, на котором говорили тогда во всем мире, и развивал у них вкус к таившимся в литературе сокровищам мысли и воображения. Он, кроме того, писал и переводил, прекрасно владея английским языком. Таких преподавателей не так то легко было найти в то время. Принцы и не записывались еще тогда в разряд учителей, а разорившиеся дворяне, исключенные"из вкладчиков банка Тельсона, не поступали еще на службу в качестве поваров и плотников. Как преподаватель, лекции которого были необыкновенно полезны и приятны для учеников, и как переводчик, который руководствовался не одним только словарем при своих переводах, Дарнэ скоро приобрел известность. К тому же он был хорошо знаком с положением своего отечества, которое возбуждало в то время всеобщий интерес, а потому, благодаря своей настойчивости и упорному труду, он был вполне обезпечен.

Отправляясь в Лондон, он никогда не разсчитывал на то, что будет ходить в золоте и спать на ложе из роз. Имей он такия восторженные ожидания, он не мог бы процветать; но он искал работы, нашел ее и ничего лучшого не желал. Только в этом смысле он и понимал свое процветание.

Известную часть времени он проводил в Кембридже, где он читал лекции, не владея ученою степенью, и где на него смотрели, как на контрабандиста, ведущого незаконную торговлю европейскими языками, вместо того, чтобы провозить через таможню греческую и латинскую словесность. Остальное время он проводил в Лондоне.

Душевный мир человека, начиная от пребывания его в раю и до нашего времени, всегда шел и идет по одному и тому же пути, которого не миновал и Чарльз Дарнэ - по пути любви к женщине. Он полюбил Люси Манетт с того самого часа, когда подвергался такой ужасной опасности Никогда до тех пор не слышал он такого нежного и милого звука, как звук её сострадательного голоса; никогда не видел он такого нежного, красивого личика, как её, когда его поставили на очную ставку с нею на краю почти уже вырытой для него могилы. Но он никогда не говорил с нею об этом. После убийства в уединенном замке, по ту сторону моря и в конце длинной, длинной пыльной дороги, - в том тяжелом каменном замке, который сделался для него каким-то кошмаром, прошел уже год, а он ни разу еще, ни единым словом не обмолвился о состоянии своего сердца.

На это у него были причины, он знал их хорошо. Был снова летний день, когда он, вернувшись поздно в Лондон, направился в тихий уголок в Сого, надеясь, что сегодня ему представится случай открыть свое сердце доктору Манетту. День клонился к вечеру, а ему было известно, что в это время Люси всегда выходила с мисс Просс.

Он застал доктора за чтением в большом кресле у окна. Энергия, которая поддерживала доктора во время прежних страданий, увеличивая в то же время их силу, постепенно снова вернулась к нему. Да, он стал опять энергичным человеком, твердым в своих намерениях, непоколебимым в своих решениях и действиях. Первое время после возвращения этой энергии, бывали иногда случаи, когда он поступал несколько порывисто и поспешно; но случаи эти замечались теперь не так часто и становились все реже.

Он много читал, но спал мало; очень легко переносил утомление и был почти всегда в веселом настроении духа. Когда Чарльз Дарнэ вошел в комнату, он тотчас же отложил в сторону книгу и протянул ему руку.

-- Чарльз Дарнэ! Рад видеть вас. Мы ждали вашего возвращения еще три, четыре дня тому назад. Мистер Страйвер и Сидней Картон были вчера у нас и расхваливали вас больше, чем следует.

-- Очень обязан им за то, что они так интересуются мною, - холодно отвечал Дарнэ. - Мисс Манетт...

-- Здорова, - отвечал доктор, - она будет также рада видеть вас. Она вышла за кое-какими хозяйственными покупками и будет скоро дома.

-- Доктор Манетт, я знал, что её нет дома. Я воспользовался этим случаем, чтобы поговорить с вами.

Он остановился.

-- Да? - сказал доктор с видимым замешательством. - Подвиньте ваш стул ближе и говорите.

Он вежливо предложил стул, но разговор, повидимому, не улыбался ему.

-- Вот уже полтора года, доктор Манетт, как я имею счастье, - начал Дарнэ, - быть одним из близких ваших знакомых, а потому надеюсь, что предмет, которого я хочу коснуться сегодня, не...

Доктор поднял руку, чтобы остановить его и продержав ее несколько секунд вытянутой, опустил се и сказал:

-- Дело идет о Люси?

-- Да - мне тяжело говорить о ней во всякое время. Мне тяжело слышать, каким тоном вы говорите о ней, Чарльз Дарнэ.

-- Это тон самого преданного и искренняго уважения, самой глубокой любви, доктор Манетт, - сказал Дарнэ.

-- Верю вам... Я должен быть справедлив и повторяю снова, что верю вам.

Он, видимо, принуждал себя говорить и видимо, не хотел говорить об этом именно предмете, так что Чарльз Дарнэ не сразу решился продолжать начатый им разговор.

-- Могу я говорить, сэр? - спросил он через несколько минут.

Глубокое молчание.

-- Да, говорите.

-- Вы, наверное, чувствуете, что я хочу сказать, хотя не знаете, как серьезно я говорю это, как глубоко я чувствую то, что говорю, потому что не знаете таинственных уголков моего сердца, не знаете надежд, тревог и опасений, которые тяжелым камнем лежат на нем. Дорогой доктор Манетт, я люблю дочь вашу глубоко, нежно, безкорыстно, преданно! Если когда либо существовала на свете такая любовь, то я люблю ее этой любовью. Вы сами любили когда то... Так пусть же ваша старая любовь говорит за меня.

Доктор сидел отвернувшись от него в сторону и опустив глаза вниз. При последних словах он снова протянул руку и громко вскрикнул:

-- Все, что хотите, но не это, сэр! Не говорите об этом! Заклинаю вас, не говорите об этом!

В крике этом было столько невыразимой муки, что в ушах Чарльза Дарнэ он раздавался еще долго после того, как он его слышал. Доктор несколько раз махнул рукой, как бы умоляя Дарнэ замолчать. Молодой человек понял это и молчал.

-- Прошу извинить меня, - сказал доктор умоляющим голосом, спустя несколько минут. - Я не сомневаюсь в любви вашей с Люси, и... быть может, это удовлетворит вас.

Он повернулся к нему, но не смотрел на него и не подымал глаз. Он сидел, поддерживая рукой подбородок, и седые волоса спускались ему на лицо.

-- Вы говорили с Люси?

-- Нет.

-- Писали ей?

-- Никогда.

-- С моей стороны было бы неблагородно делать вид, будто я не понимаю, что вы поступали так из уважения к её отцу. Отец её благодарит вас.

Он подал руку, но глаза его были по прежнему опущены вниз.

-- Я знаю, - сказал Дарнэ почтительно, - да как же мне не знать, доктор Манетт, мне, который изо дня в день видел вас вместе? - что между вами и мисс Манетт существует такая необычайная, такая трогательная привязанность, какая могла явиться лишь следствием известных обстоятельств и какую нельзя сравнить с обыкновенной привязанностью, какая существует между родителями и детьми. Я знаю, доктор Манетт - да как же мне не знать? - что кроме привязанности и чувства долга дочери, сделавшейся взрослой женщиной, в сердце её таится та любовь и то доверие, на которые способен только ребенок. Я знаю, что детство свое она провела без родителей, теперь же привязалась к вам со всем постоянством и пылом своего возраста и характера, в которых сказались привязанность и жажда ласки тех детских дней, когда вы были потеряны для нея. Я знаю прекрасно, что вернись вы к ней из того мира, куда мы переселимся по окончании нашей жизни, то и тогда вряд ли были бы вы более священны в её глазах, чем теперь. Я знаю, что прижимаясь к вам, она обнимает вас руками ребенка, девочки, взрослой женщины. Я знаю, что любя вас, она видит и любит свою мать в свои годы, видит и любит вас в мои годы, любит свою мать в постигшем её несчастий, любит ее в вашем заключении и любит ее в вашем освобождении. Я думал об этом день и ночь, с тех пор, как знаю вас и бываю у вас в доме

Отец её молчал и сидел, опустив голову вниз. Но только одно учащенное дыхание показывало, как сильно был он взволнован.

-- Дорогой доктор Манетт, зная все это, видя постоянно вас и ее, окруженных священным сиянием, я молчал... молчал, пока хватало у меня сил человеческих. Я чувствовал, да и теперь чувствую, что вторгаться с моей любовью, - даже с коею! - между вами, это значит нарушить гармонию прекрасной картины. Но я люблю ее... Бог мне свидетель, как я люблю ее!

-- Не думайте, однако, - сказал Дарнэ, которому показалось, что в этом печальном тоне слышится как бы упрек ему, - что если судьба станет на мою сторону и я буду так счастлив, что назову дочь вашу своей женой, то я когда либо пожелаю разлучить вас с нею, что я когда либо откажусь от того, что говорю теперь. Это невозможно, потому что это было бы подлостью с моей стороны. Если бы даже, представьте себе, я мог бы предположить, что но прошествии нескольких лет мысль эта может закрасться мне в голову... если бы это случилось... если бы это могло случиться... я бы не осмелился прикоснуться к этой руке.

И, сказав это, он положил руку на руку отца.

-- Нет, дорогой доктор Манетт! Я, подобно вам, добровольный изгнанник из Франции; подобно вам, я бежал, чтобы не видеть её распрей, угнетений, страданий; подобно вам, я хочу жить вдали от нея собственным трудом своим и надеюсь на лучшее будущее. Я хочу делить с вами счастье и несчастье, принадлежать к семье вашей и быть верным вам до гроба. Я не хочу отнимать у Люси её привиллегий быть вашей дочерью, товарищем, другом; я хочу помогать ей в этом, хочу, чтобы она стала еще ближе к вам, если только возможно быть еще ближе.

Он слегка пожал руку отца, который отвечал ему таким же пожатием, и в первый раз с самого начала разговора, взглянул на него. На лице его была видна борьба, а происходила эта борьба потому, что он боялся показать овладевшее им чувство сомнения и ужаса.

-- Вы говорите с таким чувством и таким достоинством, Чарльз Дарнэ, что я должен поблагодарить вас от всего сердца я хочу открыть вам свое сердце... все свое сердце... или почти все. Есть у вас какое нибудь основание думать, что Люси любит вас?

-- Нет... до сих пор не было.

-- Не потому ли вы были так откровенны со мной, что желали через посредство Hoe удостовериться в этом?

-- Нисколько. Могут пройти недели прежде, чем я получу, какую нибудь надежду; а может случиться (я могу ошибаться), что я получу ее завтра.

-- Не ждете ли вы каких нибудь указаний от меня?

-- Я не смею просить вас об этом, сэр! Но думаю, вы сами это сделаете, если найдете возможным.

-- Не желаете ли какого нибудь обещания с моей стороны?

-- Да, сэр, желаю.

-- Какого-же?

-- Я хорошо понимаю, что без вашего согласия, надежды мой напрасны. Я понимаю, что даже в том случае, если бы невинное сердце мисс Манетт было расположено ко мне, - не думайте, пожалуйста, что я осмеливаюсь утверждать это. - я но мог бы бороться против любви её к отцу.

-- Если это так, то какой собственно вывод делаете вы из всего этого?

-- Я также прекрасно понимаю, что слово отца, сказанное в пользу искателя её руки, преодолет и её собственное решение, и все на свете. Вот почему, доктор Манетт, - скромно, но твердо сказал Дарнэ, - я даже ради спасения своей жизни, не прошу у вас этого слова.

-- Я уверен в этом, Чарльз Дарнэ! Сильная любовь влечет за собою тайны, как и сильный раздор; в первом случае оне бывают так нежны и деликатны, что проникнуть в них крайне трудно. Дочь моя Люси в этом случае загадка для меня; я не могу разгадать, что таится в её сердце.

-- Могу я спросить, сэр, не думаете ли вы?.. Он остановился, но отец дополнил его мысль.

-- Нет ли какого нибудь другого искателя руки её?

-- Это именно я и хотел спросить.

-- Вы сами видели здесь Картона. Случайно попал сюда и мистер Страйвер. Значит, если есть претендент на нее, то кто нибудь из них.

-- Я вообще не думал о них, ни об одном, ни об обоих. Вы ждете какого то обещания с моей стороны... говорите!

-- Если мисс Манетт когда нибудь доверится вам так, как доверился вам я, подтвердите то, что я сказал вам и скажите ей, что верите мне. Я надеюсь, что вы настолько хорошого мнения обо мне, что не захотите воспользоваться своим влиянием против меня. Я ничего больше не буду говорить относительно своей участи, я прошу только этого! Условия, на каких вы можете на это согласиться, я заранее принимаю, и буду свято соблюдать.

-- Я даю вам обещание без всяких условий, - сказал доктор. - Я верю, что намерения ваши чисты и честны, я верю, что вы не захотите порвать, а напротив употребите все свои усилия, чтобы укрепить узы дружбы и любви между мною и моим вторым я или даже более мне дорогим, чем я сам. Если только она скажет, что без вас она не понимает полного счастья, я отдам ее вам. Если бы... Чарльз Дарнэ, если бы...

Молодой человек взял его руку и держал все время, пока он говорил:

ради нея забыто. Для меня она все на свете... Нет больше! Больше страданий, больше сделанного мне зла, больше... Довольно! Не стоит говорить об этом.

Он так странно прервал свою речь, так странно смотрел, когда кончил говорить, что Дарнэ сразу почувствовал, как похолодела его рука, лежавшая в руке доктора, и он поспешил освободить се.

-- Вы что то хотели сказать мне? - сказал доктор Манетт, улыбаясь. - Что вы хотели сказать мне?

Дарнэ не сразу припомнил, что он хотел сказать.

-- Ваша откровенность обязывает также и меня быть откровенным с вами, - начал он, придя немного в себя. - Имя, которое я ношу, не мое настоящее; если вы припомните, это несколько измененное имя моей матери. Я хочу назвать вам его и сказать также, почему я нахожусь в Англии.

-- Я желаю вполне заслужить ваше доверие и не хочу иметь никаких секретов от вас.

-- Остановитесь!

Доктор сначала закрыл руками свои уши, а затем приложил их к губам Дарнэ.

-- Вы скажете это мне тогда, когда я спрошу вас об этом, но не теперь. Если все дело уладится к вашему счастью, если Люси полюбит вас, вы скажете мне это утром в день вашей свадьбы. Обещаете!

-- Дайте мне вашу руку. Люси скоро вернется домой, а потому лучше будет, если сегодня вечером она не увидит нас вместе. Идите! Бог да благословит вас!

Было уже темно, когда Чарльз Дарнэ простился с ним, а час спустя, когда Люси вернулась домой, было еще темнее. Она вошла в комнату одна, - потому что мисс Пресс прямо поднялась наверх, - и удивилась, найдя кресло отца пустым.

-- Папа! - крикнула она. - Папа, дорогой мой!

Нерешительность её продолжалась всего только минуту; она подбежала снова к двери, стала стучать и звать отца. Стук молотка прекратился при первых звуках её голоса, и отец вышел к ней. Долго после этого ходили они вместе взад и вперед.

Ночью она вставала с кровати, чтобы посмотреть, как он спит. Он спал тяжелым сном, а лоток его с инструментами и неоконченный башмак лежали на прежнем месте.