Повесть о двух городах.
Книга вторая. Золотая нить.
XI. Сходная картина.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Повесть о двух городах. Книга вторая. Золотая нить. XI. Сходная картина. (старая орфография)

XI. Сходная картина.

-- Сидней! - сказал мистер Страйвер в ту же самую ночь или вернее утром. - Приготовьте ка еще пуншу, я имею нечто сказать вам.

Сидней работал эту ночь вдвое больше обыкновенного, также предыдущую ночь и предыдущую пред предыдущей ночью и много еще предыдущих ночей, сделав, таким образом, значительную чистку среди бумаг мистера Страйвера в ожидании наступающих каникул. Чистка была кончена и недоимки Страйвера погашены; все было, одним словом, готово к ноябрю с его атмосферическими и юридическими туманами, по окончании которых начиналось загребание новых барышей.

Нельзя сказать, чтобы такая усиленная работа действовала более оживляющим и отрезвляющим образом на Сиднея. В эту ночь он, напротив, несравненно большее количество раз мочил свои полотенца, а сообразно этому увеличилось и количество потребляемого им вина, вследствие чего он был в очень жалком состоянии, когда, сняв свой тюрбан с головы, он бросил его в таз, в котором мочил его с известными промежутками в течение шести часов подряд.

-- Приготовили вы вторую чашу пунша? - спросил мистер Страйвер, поглядывая с дивана, где он лежал на спине, подбоченившись.

-- Приготовил.

-- Теперь, слушайте! Я скажу вам сейчас нечто такое, что очень удивит вас и заставит вас подумать, что я вовсе не так хитер, как вам это казалось. Я намерен жениться.

-- Вы?

-- Да. Не ради денег, однако. Что вы скажете?

-- Я не в расположении разговаривать. Кто она?

-- Отгадайте.

-- Знаю я ее?

-- Отгадайте.

-- Не имею никакого желания отгадывать, когда уже пять часов утра, а мозги мои кипят и голова чуть не разваливается Если желаете, чтобы я отгадал, пригласите меня на обед.

-- Ну, тогда я сам скажу, - отвечал Страйвер, медленно принимая сидячее положение на диване. - Сидней, я положительно прихожу в отчаяние при мысли о том, что мне не удается дать, вам понять себя... Вы такая нечувствительная тварь.

-- А вы, - отвечал Сидней, внимательно следя за варкой пунша, - поразительно чувствительная и поэтичная душа.

-- Подите вы, - расхохотался Страйвер; - я не имею решительно никакого желания быть романической душой, (надеюсь, я знаю это лучше), но я все таки мягче вас.

-- То есть счастливее, хотите вы сказать.

-- Я не хочу этого сказать. Я хочу сказать, что я человек более.... более....

-- Не стесняйтесь же и говорите, что у вас более склонности к волокитству, - перебил его Картон.

-- Пусть по вашему... волокитство. Я того мнения о себе, - продолжал Страйвер, распространяясь о своих качествах перед товарищем, который внимательно занимался пуншем, - что я думаю всегда о том, чтобы быть приятным, что я употребляю все усилия, чтобы быть приятными, что я лучше понимаю, как надо быть приятным в женском обществе, лучше, чем вы.

-- Продолжайте, - сказал Сидней Картон.

-- Нет, прежде чем продолжать, - сказал Страйвер, качая головой, - я хочу покончить с этим вопросом. Вы бывали в доме доктора Манетт так же часто, как и я, даже, пожалуй, чаще. Мне, знаете ли, стыдно смотреть на вашу угрюмость. Вы все время молчите и сидите такой мрачный, точно висельник, прости Господи! Клянусь жизнью и душою своей, стыдно на вас смотреть, Сидней!

-- Таким путем вы не отделаетесь от меня, - продолжал Страйвер. - Нет, Сидней, моя обязанность сказать вам, и сказать вам прямо в лицо, для вашего же блага. Вы бываете всегда в дьявольски отвратительном положении в дамском обществе. Вы крайне неприятный малый.

Сидней выпил стакан пуншу и расхохотался.

-- Смотрите на меня! - продолжал Страйвер, начиная сердиться, - мне менее нужно стараться быть приятным, чем вам, потому что я чувствую себя более независимым от обстоятельств. Однако, я это делаю. Почему?..

-- Я никогда не видел, как вы это делаете, - пробормотал Картон.

-- Я поступаю так потому, что этого требует политика, я поступаю так из принципа. Смотрите на меня! Ведь я все подвигаюсь вперед.

-- Но в вашем то рассказе о супружеских намерениях вы нисколько не подвигаетесь вперед, - отвечал Картон с безаботным видом, - и я желал бы, чтобы вы вернулись к нему. Что касается меня.... неужели вы никогда не поймете, что я неисправим?

В тоне его вопроса слышалось презрение.

-- Вы не должны быть неисправимым, - отвечал Страйвер более мягким тоном на этот раз.

-- Мне, собственно говоря, совсем не следовало бы существовать, - сказал Сидней Картон - Кто-же эта леди?

-- Не тревожьтесь только, пожалуйста, когда я назову это имя, Сидней, - сказал мистер Страйвер, как бы стараясь дружески подготовить его к тому открытию, которое он хотел сделать ему, - потому что, насколько мне известно, вы не думаете и половины того, что говорите, а если и думаете, то это тоже дело небольшой важности. Я делаю это маленькое вступление потому, что вы уже раз неуважительно отозвались об этой леди.

-- Отзывался?

-- Да и вот тут, в этой самой комнат.

Сидней Картон взглянул сначала на пунш, а затем на своего любезного друга, - потом выпил пунш и снова взглянул на своего любезного друга.

-- Вы упомянули об этой молодой леди, как о золотоволосой кукле. Молодая леди эта - мисс Манетт. Будь вы человек, одаренный чуткостью и деликатностью чувств в этом отношении, Сидней, я мог бы выразить вам свое неудовольствие за такое определение, но вы не таковы, в вас нет этих качеств. Выражение ваше, впрочем, нисколько меня не раздражает; для меня оно равносильно мнению человека о картинах, когда он никакого толку в живописи не понимает, или мнению человека о музыке, когда он в музыке ничего не смыслит.

Сидней Картон пил пунш большими глотками, пил стаканами и молча смотрел на своего приятеля.

-- Теперь вам все известно, Сид, - сказал мистер Страйвер. - Я не забочусь о состоянии, она сама по себе прелестное создание, и я во что бы то ни стало хочу понравиться ей. Я, впрочем, не сомневаюсь, что могу понравиться ей; ведь она в лице моем приобретает человека, который успел уже хорошо устроиться, который быстро идет к повышению и отличию. Да ведь это счастье для нея!.... Вы удивлены?

Картон снова выпил пуншу и отвечал.

-- Чему же тут удивляться?

-- Одобряете?

-- Почему же и не одобрить?

к тому, что у вашего старого однокашника сильная воля. Да, Сидней, мне до достаточно уже прискучил такой род жизни и я хочу изменить его. Я начинаю чувствовать, как должно быть приятно человеку иметь свой дом, куда его тянет когда он хочет, (а по хочет, так он и не идет); я чувствую, что мисс Манетт всегда и везде будет на месте и что она поддержит честь моего имени. Вот почему я пришел к такому решению. А теперь, Сидней, старый дружище, я хочу сказать еще одно слово ивам" относительно "вашего" будущого. Вы, знаете ли, на худой дороге, право на худой дороге. Вы не дорожите деньгами, вы живете широко, вы погибнете в один прекрасный день, заболеете и обнищаете. Подумайте-ка о няньке для себя.

-- Нет, я советую вам, - продолжал Страйвер, - смотреть прямо в лицо будущему. Я думал о нем с своей точки зрения, и вы подумайте с своей. Женитесь. Найдите кого нибудь, кто заботился бы о вас. Что с того, что вы не любите женского общества, что вы не понимаете женщин и не умеете обращаться с ним? Выищите кого нибудь. Найдите почтенную женщину с небольшим состоянием.... хозяйку гостинницы или помещицу и женитесь на ней... Это спасет вас к будущем от черного дня. Самое подходящее для вас дело. Подумайте об этом, Сидней!

-- Подумаю, - сказал Сидней.